ДЗЭН И ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА САМУРАЕВ

Глава 3

Рассмотрите схему и выполните задания B8–B11.

В 8.Напишите название войны с участием России, во время которой происходили события, обозначенные на схеме стрелками.

Ответ: _________________

В 9. Напишите название города, обозначенного на схеме цифрой «1».

Ответ:____________________

В 10. Укажите фамилию главнокомандующего русскими войсками в указанной войне.

Ответ: ____________________

В 11. Какие суждения, относящиеся к событиям, обозначенным на схеме, являются верными? Выберите два суждения из пяти предложенных. Запишите в таблицу цифры, под которыми они указаны.

1) польские войска под руководством Владислава разгромили русские войска под Смоленском;

2) на этот период русской истории приходится крестьянское восстание под предводительством И.И. Болотникова;

3) война завершилась подписанием мирного договора, по которому особых территориальных изменений не произошло;

4) по результатам войны Россия приобрела значительные территории на юго-западе;

5) в результате событий, обозначенных на схеме, Россия утратила Ростовские и Смоленские земли;

6) в итоге событий, обозначенных на схеме, Россия не смогла вернуть утраченные ранее территории.

Ответ:______________

 

Станет с годами

скала отшлифованной галькой,

не прерывая

вечную цепь превращений

в этом изменчивом мире...

Одзава Роан (XVIII п.)

При всех различиях школ, течений и направлений боль­шинство японских бу-дзюцу сходятся в единой системе психофизического тренинга кэмпо, воплощающего жизнен­ную философию Дзэн-буддизма. Дзэн называют религией самураев. Правильнее было бы назвать его способом постижения Пути, духовной опорой личности на стезе самосовершенствования.

Со времени своего утверждения на японских островах (XII—XIII вв.) Дзэн был тесно связан с жизнью самурайства, повседневно предоставляя воинам моральную и философскую поддержку. В плане моральном буси ценили Дзэн как религию, которая призывает, ступив на избран­ный путь, не оглядываться назад. В плане философском преимущества Дзэн сказывались в отрицании различия между жизнью и смертью, бытием и небытием. Суровые воины, превыше всего ставившие простоту и не склонные к праздному умствованию, находили мотивировку своих устремлений в доктрине Дзэн. Аскетическая направлен­ность Дзэн-буддизма всегда прекрасно сочеталась с воин­ственностью. Не случайно колыбелью кэмпо в Китае стали чаньские (дзэнские) монастыри. Формируя целостную и целеустремленную личность, Дзэн призывал полагаться в жизни только на себя и черпать силы аз гармонического слияния с природой.

Философия Дзэн, утверждающая непознаваемость Единой Вселенной, отрицает доминанту объективной реальности, которая провозглашается иллюзорным пло­дом человеческого воображения. Отрицает она и Бога, требующего послушания и распределяющего души смерт­ных между раем и адом. В учении Дзэн человек предста­ет манифестацией жизненной силы мироздания — силы, дающей почти неограниченные возможности. Участвуя в бесконечном цикле метаморфоз, человек должен сан конструировать свой микрокосм — всемерно развивать заложенные в нем способности: углублять мудрость, на­ращивать силу, культивировать мужество и любовь к ближнему.

Важным моментом в практике Дзэн является «снятие дуальности», осознание взаимосвязи в взаимоза­висимости всех частиц мироздания, в том числе духа и тела, ментального и физического начал. Отсюда следует возможность достижения физического совершенства пу­тем улучшения собственных морально-этических качеств, гармонического развития духа и плоти.

В отличие от ортодоксального буддизма Дзэн не требовал от человека полного забвения мирских страстей и влечений во имя достижения нирваны. Утверждая, что каждому под силу стать Буддой, мастера Дзэн учили, что нирвану следует искать посреди сансары (мира страстей), а не вдали от него. Доктрина Дзэн апеллировала к духу и разуму обычного человека, подталкивая его к интуитивному познанию Пути, к мобилизации всех своих внутренних ресурсов из сферы сознательного и подсозна­тельного для приобщения к высшей иррациональной муд­рости.

Специфической особенностью Дзэн стала концепция Прозрения (сатори) — конечной цели всех духовных и физических упражнений. Прозрение означало реализа­цию в сознании индивидуума высшей, абсолютной, вневременной Истины бытия. Однако, если в большинстве буддийских сект Прозрение предшествует «вхождению в нирвану», то сатори в Дзэн лишь очищает дух для даль­нейшего следования по жизненной стезе. Удостоившийся благодаря своему радению сатори вступал в перманентно длящееся состояние просветленности (яп. саммай, ипд. самадхи). У человека, по образному выражению дзэнских мастеров, открывался «третий глаз», и он начинал видеть действительность как бы со стороны за счет обостренной восприимчивости всех пяти чувств. Сатори с последую­щим вхождением в саммай, ощущение в себе великой космической Пустоты считалось необходимым в системе Дзэн для любого занятия, будь то поэзия, каллиграфия или борьба.

Не навязывать природе свои желания, но мгновенно откликаться на ее зов - такова высшая мудрость Дзэн. «Все на свете требует спонтанности в исполнении и не должно делаться предумышленно. То, что обдумывается заранее, не соответствует реальности. Нет в мире ничего такого, к чему Пустота не могла бы приспособиться, неважно, длинное оно или короткое, квадратное или круглое. Только дух, проник­нутый Пустотой, может со­владать с любым препятствием»,- писал дзэнекий патриарх Такуан (1573-1645), внесший неоценимый вклад в разработку философской базы японского кэмпо.

Подвижники дзэнского учения в Японии, тесно связанные с интересами самурайства и сами, как правило, выходцы из самурайского сословия, ревностно углубляли прикладные аспекты Дзэн, приспосабливая их к нуждам воинов. Одним из таких подвижников был патриарх Хакуин (1686—1769), придавав­ший большое значение физической подготовке адептов и «динамической» практике Дзэн.

 

Портрет Бодхидхармы (по китайскому рисунку)

В автобиографии Хакуин приводит любопытный эпизод. Как-то раз, когда он, слабый и болезненный под­росток, принимал ванну, сидя в бочке с водой, служанка подбросила слишком иного дров и вода стала нестерпимо горяча. Представив себе мучения грешников в аду, маль­чик с воплем выскочил на бочки. С той поры он утвердил­ся в намерении стать буддийским монахом и дал обет: «Пока я не достигну такого могущества, что ни огонь, ни вода не будут страшны моему телу, я не оставлю стара­ний, пусть даже это будет стоить мне жизни».

Прошло много лет, и Хакуин достиг почти всего, о чем мечтал в детстве. Вот, что писал он в старости другу: «Сейчас мне семьдесят, но я ощущаю в себе в десять раз больше сил по сравнению с тем, что было в возрасте тридцати или сорока лет. Я крепок телом и духом: могу подолгу не спать. Мне случается проводить по два, три, а то и по семь дней без сна, но на работе ума это никак не отражается... Если заботиться о здоровье тела и пре­даваться дзэнскому самосозерцанию, будешь часто обре­тать прозрение, не стре­мясь к тому сознательно. Не следует проводить раз­личия между активным и пассивным, медитативным Дзэн... Человек, увлекаю­щийся лишь дзэнской медитацией, никогда не достигнет успеха в активной практике Дзэн. Если ему придется очутиться в суете мирской, все жизненные силы, ранее приобретен­ные, бесследно испаряют­ся, и он будет уступать даже человеку, который вовсе не практиковал Дзэн. Любой пустяк смо­жет его огорчить, заста­вить нервничать и посту­пать как пристало лишь трусу...»

Ранее мы уже говорили о различных путях достижения сатори — сидячей медитации, парадоксальных диалогах, стимулирующих жестах, выкриках, ударах я т. и.

 

 

«Страж врат» буддийского храма Тодайдзи

 

 

В школах бу-дзюцу превалировал медитативный аспект, связанный с постановкой правильного дыхания в достижения перед тренировкой стадии му-син — «растворения духа» в Великой Пустоте. Действия в бою (учебном или реальном) становились как бы пряным продолжением медитации. Выходя на поединок и ощущая себя проникнутым Пустотой, боец должен был воплощать непоколебимую мощь мироздания (фудо-син).

Одним из важнейших классических трактатов, касающихся мастерства кзн-дзюцу и прочих дзэнских воинских искусств, считается знаменитое послание Такуана, настоятеля храма Тодайдзи, знаменитому мастеру, наставнику фехтования при дворе сегуна Ягу Тадзима-но нами. Такуан вошел в историю как ревностный проповедник мудрости Дзэн, а также как изобретатель оригинальной приправы из редьки. Сам он фехтованием не занимался, однако с теорией воинских искусств был хорошо знаком..

Не случайно к его советам прислушивались и Ягю, и прославленный воитель Миямото Мусаси.

«Практикуя концентрацию в течение многих лет,-говорилось в трактате-послании,-вы должны достичь такого состояния, когда будете свободны от объекта, к которому направлен дух-разум.

Высшей ступенью совершенства будет этап, на котором дух-разум действует, ни на чем не фиксируясь... Не позволяйте своему духу-разуму задерживаться на чём-либо в попытке высчитать, как лучше нанести удар,-забудьте об этом и рубите, не обращая дух-разум на противника. Противник ваш проникнут Пустотой, и вы сами проникнуты Пустотой — представьте, что ваши руки в ударе и меч также проникнуты Пустотой, но при этом не фиксируйте дух-разум и на самой идее Пустоты».

Трактат Такуана так и называется «О непоколебимом духе-разуме». Весь его пафос направлен на достижение состояния отрешенности (му-син), при котором человек действует по принципу «бессознательного сознания», то есть подсознательно.

В буддизме, отмечает Такуан, существует пятьдесят две ступени духовного восхождения. Одна из них называется «остановка». Это свойство духа-разума фиксироваться на чем-то одном так, что трудно оторваться. В фехтовании подобная остановка подобна смерти. Постоянная напряженная готовность хороша для новичка, для мастера же подходит лишь состояние полной расслабленности.

Говоря о непоколебимости духа, Такуан ссылается на будийское божество Фудо-мёо ('Бог непоколебимости), которое воплощает идею вечного покоя и внутренней готовности к борьбе. Только такое состояние дает возмож­ность действовать согласно заповеди Дзэн: «Перехватив меч противника, обратить клинок против него самого». Избавившись от фиксации духа-разума на одном объекте, мастер может уверенно сражаться со многими:

«Когда вы окружены со всех сторон, и каждый из противников пытается поразить вас мечом, вы должны парировать, переходя без „остановки" от одного меча к другому. Тогда ваши шансы будут равны. Если же ваше внимание задержится на одном мече и не успеет пере­ключиться на другой, вы окажетесь во власти врага. Дух-разум ни в коем случае не должен задерживаться на одном, дабы сохранить свою природную подвижность».

Дух должен постоянно пребывать в состоянии мячика, плывущего по течению реки. Это состояние культивиру­ется не только в бу-дэюцу, но и в других видах дзенской практики. Избавление от «остановки» (бонно), паузы при реакции на любое действие и есть конечная цель дзэнского психотренинга.

В начале занятий неофит кэн-дзюцу совершенно сво­боден от стопоров — они появляются по мере овладения техникой и ее комбинациями. Лишь многолетние усерд­ные занятия могут привести к конечному состоянию «естественности», гармоническому слиянию тела и духа, к обладанию «экстремальным разумом».

«Не-фиксация духа-разума дает непоколебимость,— пишет Такуан,— поскольку не позволяет вещам относи­тельным отвлекать дух-разум. Это и есть высший смысл бытия, Бог, Будда, суть Дзэн, величайшее таинство».

При этом Такуан справедливо отмечает сходство между понятиями «Единство духа», «Пустота», «Состоя­ние просветленности Будды», «Благородство духа» и т. д. в буддизме, синтоизме, даосизме и конфуцианстве, где все они служат для обозначения Абсолюта. Путь от «наличия духа» (у-син) к «отсутствию духа» (му-син) -вот тот путь, который должен пройти самурай в процессе военной подготовки. Сердце мастера должно быть свободно от рационального расчета, от власти интеллекта. Оно должно воплощать буддийский идеал «зеркала великого совершенства».

Эти соображения патриарха приложимы фактически к любой школе 6у-дзюцу, оперирующей с оружием или без него. Их исповедовали все без исключения наставники воинских искусств - мастера копья и меча, лука и секиры, палицы и серпа, кинжала и голой руки.

Невозмутимость духа должна была накладывать отпечаток и на внешний облик самурая, проявляясь в до­стойной манере поведения, выдержанности, лаконичности, полнейшем отсутствии амбициозности и ажиотажа. Ни при каких обстоятельствах истинный самурай не обнаруживал своих эмоций — ни голосом, ни взглядом, ни выражением лица. Нормой общения был принцип «ничего не давать понять по лицу» (као-ни араварэну). В нем мы видим физическое отражение психической способности тренированного по системе Дзэн мастера адаптироваться в любой экстремальной ситуации.

Идеальное состояние для встречи с противником в традиции бу-дзюцу определяется понятиями: «дух, подобный воде» и «дух, подобный луне». Что они означают?

«Дух, подобный воде» {мидзу-по кокоро) можно уподобить спокойной водной глади, способной дать точное зеркальное отражение любого предмета. Однако стоит подуть ветру, и мелкая рябь уничтожит отражение неузнаваемо исказит его. Стоит человеку поддаться чувству страха, волнения, гнева — и дух-разум утратит возможность фиксировать и предвидеть действия противника, а сам человек окажется беззащитным перед лицом опасности.

«Дух, подобный луне» {цуки-но кокоро) уподобляется лунному сиянию, которое освещает все вокруг и вы­являет малейшее поползновение противника, малейшую брешь в его обороне. Но стоит тучам закрыть небосвод и свет луны потускнеет. Излишняя эмоциональность приводит к потере хладнокровия и самоконтроля, заставляет делать ненужные движения, типичные для человека, который бредет на ощупь впотьмах. Между тем, сохраняя цуки-но кокоро, можно добиться победы, даже будучи поставленным в заведомо невыгодные условия.

У знаменитого фехтовальщика Камиидзуми Исэ-по-ками было много завистников. Однажды поздно ночью он шел по темной улице города. Вдруг предчувствие подсказало ему надвигающуюся опасность, близкую засаду. Не останавливаясь, Камиидзуми мгновенно обнажил меч, стремительным движением очертил круг — и четверо злоумышленников упали к его

ногам. Тот же Камиидзуми учил, что в бою дух должен, сохраняя полную незамутненность, предоставить все действия телу и тогда естественность, достигнутая благодаря слиянию с природой, станет залогом успеха: человек сможет спокойно встретить любую неожиданность.

Камиидзуми, живший в XVI в., считается основателем знаменитой школы фехтования Саинкагэ-рю. Сам он утверждал, что получил свои познания непосредственно из рук синтоистского бога Касима. Будучи человеком незау­рядным и ревностным адептом Дзэн, Камиидзуми выдавал своим ученикам любопытные сертификаты, в которых вообще ничего не говорилось о существе предмета, об искусстве меча. Как правило, эти документы, скрепленные личной печатью главы школы, содержали проникновен­ные пятистишия пейзажного и философского характера. Сертификат, удостоверявший высшую степень мастерства, представлял собой контур круга на белом листе — и больше ничего. Круг символизировал идею «незамутненного зеркала», «озерной глади» или «луны в воде», то есть служил аллегорией чистого, несокрушимого, непобедимого, непоколебимого, всеотражающего духа.

Как и многие собратья по ремеслу, Камиидзуми оттачивал мастерство и закалял волю в рыцарских странствиях (муся сюгё).

Кстати, такие странствия привились в среде воинов с легкой руки дзэнских монахов, для которых путешествия пешком считались дополнительной схимой и средством постижения Пути. Поучительный эпизод из биографии Камиидзуми использовал в своем фильме «Семь самураев». Куросава. Однажды в горной деревушке Камиидзуми увидел толпу вокруг запертой хижины. Крестьяне объяснили, что разбойник забаррика­дировался в доме, взяв заложником маленького мальчика. Разбойник требовал свободного прохода и выкупа, угро­жая в противном случае убить ребенка. Камиидзуми попросил у проходившего мимо дзэнского монаха его рясу, побрил голову и с двумя пакетами риса в руках подошел кхижине. Он бросил в окно первый пакет, сказав, что родителя ребенка прислали ему пропитание и что второй пакет, большего размера, он не может бросить в окно. Когда алчный разбойник приоткрыл дверь и протянул руку, мастер в мгновение ока схватил его за руку, вытащил наружу и скрутил. Дзэнский монах, наблюдавший всю сцену, склонился перед ним и вручил отважному самураю кара - священный талисман, означавший принадлежность к секте Дзэн.

Знаменательно, что многие мастера, воинских искусств в Японии (как и в Китае) не только носили монашескую одежду, но и назывались осё, что буквально означает «буддийский монах или священник». Объяснение этой связи можно найти в истории обители Шаолинь и ее филиалов, служивших военной академией равно для мо­нахов и мирян. Такано Хиромаса в книге о кэн-до возводит происхождение понятия осё к имени одного из монахов храма Кофуку-дзи в Наре, мастеру владения копьем, оставившему множество учеников, но такая версия представляется слишком узкой и односторонней. Тесная связь между наставниками Дзэн и мастерами воинских искусств прослеживается на каждом шагу, так что про­фессионалы бу-дзюцу вполне заслуживали звания осё.

При том что Буси-до всячески поощряет беззаветную храбрость и долг чести ставит во главу угла, для истин­ного мастера воинских искусств важнейшими свойствами считались миролюбие и сдержанность,- качества, соответствующие заветам древних даосов и дзэнских патриархов. В атом смысле поучительна забавная легенда о знаменитом мастере меча Цукахара Бокудэн.

Однажды, когда Бокудэн плыл на большой лодке по озеру Бива, один из попутчиков — молодой задиристый самурай — вызвал его на поединок. «Какая же у вас школа?» — заносчиво спросил юный фанфарон.— «Школа побеждающих не прикладая рук»,—спокойно ответил Бокудэн. Чтобы не причинить вреда другим пассажирам, решено было драться на маленьком островке посреди озера. Когда лодка подошла к островку, любитель дуэлей первым спрыгнул на берег. А Бокудэн взял весло и оттолкнулся от камня. Лодка поплыла прочь от острова, где остался незадачливый драчун. «Такова школа побеждающих не прикладая рук»,— резюмировал Бокудэн, не пожелавший напрасно проливать кровь молокососа.

Старые мастера учили, что единственным средством достижения состояния антиразума, отрешенности (му-син) служит медитация с сосредоточением на точке тандэн и правильное дыхание животом. Нарушение ритма дыхания (кокю-хо) во время схватки чревато смертельной опасностью, ибо выводит бойца из душевного равновесия. Памятуя заветы китайских мастеров, классики бу-дзюцу всегда старались максимально использовать силу взгляда как в защите, так я а нападении. Дистанция в поединке, парирование атаки, перехват инициативы и нанесение решающего удара — все зависит от интенсивности зрения. Крупнейший мастер меча эпохи Токугава, Миямото Мусаси, писал в своей книге «О пяти связях»:

«С древних времен наставники воинских искусств по-разному обучали, куда именно направлять взор, но сейчас принято смотреть в лицо противнику так: сузить глаза больше обычного и сохранять невозмутимость взгляда. При этом глаза не должны бегать по сторонам. Противника, находящегося рядом, нужно видеть как бы на не­котором расстоянии. Такой взгляд позволяет, разумеется, контролировать все действия противника и в то же время — видеть, что происходит справа и слева от тебя. Боец всегда должен видеть предметы удаленные как если бы они были совсем близко, а предметы, находящиеся вблизи,— как если бы они были удалены. Меч противника нужно ощущать не глядя на него».

Развивая такое своеобразное зрение, самураи порой проводили часы идни в созерцании какого-нибудь листка на ветке, крутящегося веретена или песчаного узора в дзэнском «сухом» саду. Боковое зрение разрабатывали, подолгу глядя только в одну сторону на мелкий предмет, общую обзорность — вращением глаз.

Заветы Такуана, Мусаси, Камиидзуми свято чтили все мастера кэмпо, независимо от их узкой специализации в конкретном виде оружия и от принадлежности к той или иной школе. Следование этим заветам должно было дать главное: внутреннее видение, постижение противника на парапсихологическом уровне, сокровенное «шестое чувство», или «экстремальный разум» (гоку-и). Об истинной значимости гоку-и повествует следующий исторический эпизод. Однажды Миямото Мусаси странствовал по дорогам Центральной Японии. Завидев в отдале­нии фигуру самурая среднего роста и крепкого сложения, он по осанке сразу же определил крупного мастера будзюцу. Подойдя ближе и оценив «духовную наполнен­ность» (кокю) неизвестного самурая, Мусаси решил про себя, что это не кто иной, как знаменитый мастер меча Ягю Дзюбэй - глава прославленной школы Ягю синкагэ-рю. Путники поравнялись и молча разошлись, обме­нявшись взглядами. Пройдя еще несколько шагов, оба одновременно оглянулись, и неизвестный спросил: «Простите, уважаемый, не вы ли будете Миямото Мусаси?» «Да,—ответил Мусаси,—а вы, конечно, Ягю Дзюбэй?» Обменявшись краткими приветствиями, они направились в придорожную корчму и заказали по чашке чая. Пили не торопясь, время от времени доглядывая друг на друга. Потом попросили принести им облавные шашки (го) и начали играть. Столь игры был у каждого свой, но решающего перевеса ни один из партнеров не мог добиться. Молча они признали ничью, встали, раскланялись и разошлись. Обоим не понадобилось ни единого слова, пи единого жеста для того, чтобы убедиться в равенстве сил, полном ментальном паритете.

Этот хрестоматийный случай свидетельствует о том, что у мастеров экстра-класса, достигших глубины гоку-и, не было нужды в поединке, чтобы выявить первенство. Шашек оказалось более чем достаточно для раскрытия способностей человека. Но колоритный пример из средневековой истории покажется нам менее экзотичным и более правдоподобным, если принять во внимание, что везде в сфере распространения эзотерических традиций кэмпо действительно существовал обычай игры в облавные шашки между посвященными. Обычай сохранился до наших дней, и подобные «игры» еще можно наблюдать на Востоке. Шашки наделяются вполне конкретным смыслом, символизируя определенные комбинации приемов и этапы духовного «восхождения» или «нисхождения» по некоей заранее заданной схеме, в которой закодировано изначальное Знание, мудрость Пути. К такой степени мастерства и должен был стремиться виртуоз (тацудзин) в непрестанном процессе самосовершенствования, отрешившись от земных забот и соблазнов.

Хотя тренинг самураев в школах бу-дзюцу был строго засекречен и взору изумленных зрителей представали порой лишь его результаты - тела, разрубленные от плеча до пояса, отраженные голыми руками стрелы, вспоротые животы,— нет никаких сомнений, что этот тренинг имел много общего с подготовкой мастеров в континентальных школах кэмпо.

Вот текст, извлеченный из классического трактата - макимоно. В нем, как в капле воды, отражена вековая муд­рость воинских искусств, их философия и логика, психология и космогония. Подобные откровения существовали в традиции многих школ. Их заучивали а повторяли как заклинание перед тренировками и боем:

У меня нет родителей —

моими родителями стали Небо и Земля,

У меня нет очага —

Единое Средоточие (сайка тандэн)

станет моим очагом.

У меня нет божественного могущества —

честность станет моим могуществом.

У меня нет средств к существованию —

покорность природе станет

моим средством к существованию.

У меня нет волшебной силы —

внутренняя энергия (к и) — моя магия. У меня нет ни жизни, ни смерти —

вечность для меня жизнь и смерть. У меня нет тела —

смелость станет моим телом.

У меня нет глаз —

вспышка молнии — мои глаза. У меня нет ушей —

пять чувств — мои уши.

У меня нет членов —

мгновенное движение — мои члены. У меня нет закона —

самосохранение станет моим законом.

У меня нет стратегии —

свобода убивать и свобода даровать

жизнь (саккацу, дзидзай) —

вот моя стратегия.

У меня нет замыслов —

случай — мой замысел.

У меня нет чудесных свойств —

праведное учение придаст мне

чудесные свойства.

У меня нет принципов —

приспособляемость ко всему (ринкёкэн)

вот мой принцип. У меня нет тактики —

пустота и наполненность (кёдзицу) —

вот моя тактика. У меня нет талантов —

быстрота духа-разума (тои сокумё) —

вот мой талант.

У меня нет оружия —

доброжелательность и правота —

мое оружие.

У меня нет крепостей —

невозмутимый дух (фудосин) —

моя крепость.

У меня нет меча —

растворение духа в Пустоте (му-син) —

вот мой меч.

 

 

Большинство знаменитых мастеров воинских искусств и дзэнских наставников в средние века обращали свои поучения к «владельцам меча», и это отнюдь не случайно. Ни одна область бу-дзюцу в Японии не могла существовать независимо от кэн-дзюцу. В стране, где меч почитался «душой самурая», святыней и фамильной драгоценностью, все виды кэмпо развивались в связи с фехтованием и под непосредственным влиянием законов фехтования. В любой школе, обучающей технике владения шестом или дубинкой, серпом или кинжалом» багром или цепью, в качестве реального противника всегда выступал человек с мечом: не зная основ фехтования, нечего было и надеяться на победу в поединке. Вот почему среди многочисленных школ дзю-дзюцу, которые, в обыденном представлении, культивировали борьбу без оружия, мы почти не встречаем кэмпо как «чистого» рукопашного боя без оружия. Дзю-дзюцу получило распространение в среде самураев и с самого начала носило характер комбинированного рукопашного боя с использованием различных видов ору­жия и лишь в самом крайнем случае без него.

Изначально, согласно буддийским установлениям, меч почитался как орудие мира, справедливости и человеколюбия. Буддийское божество Мондзю (бодхисаттва Манч-жушри) держит в правой руке меч, а в левой святок с сутрой. Ее меч предназначен для уничтожения алчности, гнева и глупости. Воинственный Фудо-мео (воплощение будды Вайрочаны), окруженный языками пламени, сжимает меч истинной веры. Меч для самурая олицетворяет прежде всего религиозную убежденность, прямодушие, честь и верность долгу. К этому буддийскому толкованию сути меча, сдобренному также элементами конфуцианской морали, следует добавить и синтоистское, языческое толкование. Ведь в синтоизме меч наделялся магической силой. Считалось, что каждый меч, подобно волшебному мечу Зигфрида или мечу бога Сусаноо, способен вершить чудеса в борьбе со Злом. Меч самурая клали у ложа мертвого и у колыбели младенца — чтобы отогнать злых духов. Мастер-оружейник, изготовляющий меч, призывал на помощь синтоистских богов-покровителей, развешивая по кузнице бумажные веревки-талисманы и совершая церемонию очищения. Перед началом работы он облачался в парадную одежду и работал с величайшим тщанием, вкладывая всю душу в кусок металла.

Поединок самураев

Поскольку качество клинка зависело от количества слоев разно-углеродной стали, проковка повторялась десятки и даже сотни раз, так что изготовление одного меча порой занимало долгие месяцы, годы. Длительность работы служила как бы гарантией качества.

Оружейники, мастера по ковке мечей, были выходцами из самурайского сословия и пользовались огромным уважением. Неувядаемой славой окружены имена двух талантливых оружейников XIV в. Мурамаса и Масамунэ. Эти имена послужили основой для поэтической легенды, в которой передана идея Меча в двух его ипостасях — меч разящий и меч, предотвращающий столкновение.

Для того чтобы сравнить мечи работы Масамунэ и Мурамаса, оба клинка вонзили в дно ручья. По течению плыли опавшие листья. Все листья, что прикасались к мечу Мурамаса, оказывались рассеченными на две части. Когда же листья приближались к мечу Масамунэ, они огибали лезвие и уплывали невредимыми. Итак, сила меча, как и сила всякого воинского искусства, одухотворившего человека, может быть направлена на разрушение, но истинное ее предназначение — сохранение мира. Таковы идеалы учения кэмпо кэн-дэюцу. В действительности, как показывает опыт истории, в руках самураев чаще всего оказывался «меч Мурамаса».

Отношение к мечу и этика кэн-дзюцу (впоследствии кэн-до) составляли неотъемлемую часть кодекса Бус-до, всего уклада жизни самурая.

Своеобразный язык меча позволял объясняться без слов с предельной откровенностью, подчас дерзостью. Так, при на несения визита полагалось вынимать большой меч (одати) из-за пояса и класть, становясь на колени для обычного приветствия по правую сторону от себя. Тем самым демонстрировалось доверие к хозяину и доброжелательность, ибо меч трудно было вытащить из ножен с необходимой быстротой. Если же, например, хозяин держал свой меч па полу слева, это говорило о его явном недружелюбии к незваному гостю.

При дружеском общении с хозяином гость мог оставить свой большой меч в соседней комнате или отдать его слуге, который принимал сокровище с величайшим пиететом и на вытянутых руках в шелковом платке относил к стойке. На горизонтальной стойке для мечей хранился и меч хозяина (иногда несколько мечей). Во время беседы мечи клали так, что рукоятки были обращены на владельца, а клинок в ножнах - на собеседника. Короткий меч

(кодати) чаще всего оставался за поясом. При официальной встрече положить меч рукоятью к собеседнику означало нанести ему страшное оскорбление — усомниться в его способностях фехтовальщика и выказать полное пренебрежение к его «молниеносному удару».

Еще большим оскорблением была попытка притронуться к мечу без разрешения хозяина, а тем более — наступить на меч или отбросить его ногой. В то же время похвалить меч, рассматривая на половину вынутый из ножен клинок, означало пролить бальзам на душу хозяина, доставать ему величайшее удовольствие.

В напряженной обстановке притронувшись к мечу, можно было спровоцировать инцидент. Если самурай видел, что сосед поглаживает или поворачивает рукоять своего меча, он немедленно обнажал клинок. То же самое происходило, если в тесноте сосед невежливо отпихивал мешающие ему ножны, то есть допускал неподобающее обращение со святыней. Прямым вызовом на поединок служило бряцание гардой о ножны, для чего надо было слегка выдвинуть лезвие и затем отпустить. Человек рассеянный, допустивший подобный жест в минуту задумчивости, рисковал быть разрубленным надве половники без всякого предупреждения.

Самурайское искусство меча, зародившееся приблизительно в X—XI вв., весьма существенно отличается как от всех европейских методов употребления меча, сабли,

Учебные схватки: фехтование на «мечах» и «копьях» (по рисункам Хокусая)

шашки, палаша, рапиры, шпаги, эспадрона, так и от китайского фехтования на больших мечах. В кэн-дзюцу сравнительно мало чисто «фехтовальных» элементов в европейском смысле слова. Как правило, боец, заняв ис­ходную позицию с поднятым мечом, выжидал, когда у противника сдадут нервы и он «откроется». Тут следовал решающий удар (или серия ударов), чаще всего ведущий к летальному исходу. Эта схема в поединке оставалась в основном неизменной для всех 1700 школ кэн-дзюцу, а позже кэн-до. Меч принято было держать двумя руками, но вес его допускал и манипулирование одной рукой. Многие школы практиковали фехтование двумя мечами, большим и малым одновременно (рёто-дзукаи). К числу таких специалистов относился в прославленный Миямото Мусаси (1584-1645).

Школы кэн-дзюцу различались между собой стойками (кома»), которых насчитывалось свыше трехсот, и приемами (их было несколько тысяч), но в каждой рю основных стоек, ударов и блоков предусматривалось не так уж много. Считалось, что при твердом усвоении этого, вполне достаточно, чтобы выйти победителем из любой схватки.

Некоторые школы предпочитали вертикальное положение меча и рубящие удары, другие — горизонтальное положе­ние меча и тычковые удары. Одни наставники (кэн-си) учили поражать врага в голову, другие советовали подрезать сухожилия на ногах, третьи делали упор на «коронном» ударе по диагонали от левого плеча к правому бед­ру, рассекающим человека способом «монашеского плаща» (кэса-гири).

Значительный вклад к кэн-дзюцу внес Идзаса Иэпао, основавший в XV в. школу Тэнсин седэн Катори синторю (что в переводе означает примерно «Синтоистская школа храма Катори малой традиции Небесной души»), которая долгое время занимала ведущее положение в стране. Легендой овеяно имя Миямото Мусаси, одержавшего победу в шестидесяти серьезных поединках и умершего своей смертью, что считалось большой редкостью для профессионала. Мусаси одним из первых начал активно применять боккэн - точную копию настоящего меча из твердой древесины. При помощи такого деревянного меча он разделался со злокозненным Сасаки Кодзиро. Впоследствии боккэн был принят на вооружение многими мастерами дзю-даюцу, дзю-до и аики-до, которые использовали его как учебный инструмент. В эпоху Токугава, с прекращением кровавых феодальных междоусо­биц, кэн-дзюцу получило глубокое духовное содержание и превратилось в наиболее типичный прикладной аспект Дзэн-буддизма. Вслед за Миямото Мусаси крупнейший эдоский мастер Одагири Сэкиэй призывал к изменению агрессивной направленности кэн-дзюцу в сторону духовного самосовершенствования и углубленной медитации. В начале XVIII в. школа Абэ-татэ-рю впервые ввела в употребление термин кэн-до, вложив в него осознание высшего Пути, предначертанного для изучающего искусство меча — пути морального и ментального восхождения, пути освобождение от суетных земных забот и соблазнов и слияния с Великой Пустотой.

На протяжении многих веков обучение кэн-дзюцу шло с максимальным приближением к реальным условиям, то есть на стальных мечах и чаще всего без доспехов. Только в XVII в. Тораниси Кансин и Оно Тадакэ позволили своим ученикам надевать шлем, забрало, нагрудник и защитные пластины на предплечья для предотвращения частых травм. Тот же Оно Тадакэ изобрел облегченный бамбуковый меч, а его преемник Наканиси Тюта в 1750-х годах усовершенствовал изобретение учителя и превратил его в синаи — легкий, удобный меч из плотно перевязанного в нескольких местах пучка бамбуковых полос. До сей поры синаи используется как основное учебное оружие кэн-до. Его вес 1,36 кг, а длина колеблется от 96 до 99 см. В своей школе Итто-рю Наканиси также ввел защитную латную рукавицу. Он требовал от учеников полной отдачи в ударе и предельной концентрации.

После революции Мэйдзи (1868 г.), когда самураи лишились права на ношение меча, кэн-дэюцу временно заглохло, но вскоре возродилось уже под именем кэн-до я было принято как обязательный предмет в средних школах. Все японская федерация кэн-до возникла в 1928 г, и с тех пор благоденствует, несмотря на тяжкие испытания военных лет и строгие запреты американских оккупационных властей в первые послевоенные годы. В наше время интерес к кэн-до неуклонно растет.

В матчах кэн-до побеждает выигравший два очка из трех возможных. Очки присуждаются за поражение трех опасных участков головы, а также правого или левого запястий, которые в момент касания меча находятся не ниже уровня плеча, горла и двух определенных участков корпуса.

Техника кэн-до включает стойки (камаэ), синхронизацию движений рун и ног (субури), атаку (какари), защиту (укэ), уходы и некоторые другие элементы. В процессе обучения боец обязательно должен спарринговать с равным по силе партнером (гокаку-кэйко) и с сильнейшим (хикитатэ-кэйко). Большое внимание уделяется формальным упражнениям (ката) и тестам па эффективность удара с настоящим мечом (тамэси-гири). Мастера высокого класса в тамэси-гири демонстрировали чудеса, перерубая толстый сноп соломы, молодое деревце, подброшенный волос, летящую стрекозу. В среде кэнси ценилось умение нанести почти «не отрывая пера» несколько ударов на одном или разных уровнях — например разрубить стоящую палку на четыре части или обрубить углы сосновой дощечки. Предания гласят, что иные мастера проделывали такие трюки с завязанными глазами, используя свое «внутреннее видение» и экстремальный разум (гоку-и). В наши дни это искусство осталось достоянием единиц.

В схватке кэнси должен атаковать одновременно меч противника и его психику. Острие меча, согласно канону, служит точкой приложения энергия ки. В поединке борьба сводится главным образом к установлению контроля меча одного из партнеров над жизненно важными центра­ми другого. Отвлекающие пассы и удары направлены исключительно на то, чтобы лишить противника такого преимущества, а при случае — поразить его в уязвимое место. Далее, необходимо выявить излюбленные приемы противника и общий характер его действий, обусловленных школой. Крупные мастера прошлого могли по исход­ной стойке точно определить все поведение противника в схватке, чтобы затем использовать его движения в своих интересах. Наконец, основной предпосылкой успеха было умение вывести противника из душевного равновесия, на­рушить его уверенность в своих силах, смутить его взглядом, жестом или мощным боевым кличек (ки-аи). И наоборот, залогом успеха в обороне было умение сохранять в любой ситуации хладнокровие и непоколебимое спокой­ствие за счет «растворения духа в Пустоте», полной отрешенности (му-син). Достижение му-син гарантировало бойцу победу и в столкновении с несколькими противниками, нападаю­щими с равных сторон,— все она оказывалось в поле зрения некоего био­радара, воспринимающего малейший сигнал опасности.

Родственным кэн-дзюцу по сути (но не по форме) было искусство «мобилизации разума-воли» (иаи-дзюцу), продукт чисто японской, самурайской воинской культуры. Иаи-дзюцу воспитывало навыки мгновенной концентрации при Переходе от пассивного, расслабленного состояния в сидячей (разумеется, на коленях) позе к стремительной атаке — от Инь к Ян. Легенда приписывает изобретение иаи-дзюцу жившему в XVII в. Ходзё Дзинсукэ, основателю школы Син Мусо Хаясидзакэ-рю. Мечтая отомстить убийце своего отца, Ходзе долго бился над решением вопроса, как застать противника врасплох, не прибегая к подлому убийству из-за угла. В конце концов он понял, что необходимо научиться в мгновение ока обнажать клинок разить врага, будучи, казалось бы, в самом невыгодном положении.

 

Тренировочный доспех в бамбуковый меч (синаи) для занятий кэн-до

 

 

Замысел удался, и отец Ходзе был отмщен, а сокровищница воинских искусств обогатилась новым ценным приобретением,

С течением времени более четырехсот школ иаи-дзюцу вносили свои модификации в теорию и практику этого направления. Можно предположить, что и до XVII в. существовали аналогичные дисциплины в рамках фехтовальных школ. Тем не менее, все они объединились общими требованиями — быстрота, неожиданность, четкость исполнения. В иаи-дзюцу весь расчет строится на одном, от силы двух ударах. Сидя на коленях, боец должен молниеносным, почти невидимым движением выхватить меч и атаковать. При этом он может привстать на одно колено либо резко подпрыгнуть с колен вверх и нанести удар в прыжке. Скорость должна быть такая, чтобы противник не успел опомниться и уклониться в сторону. Соответственно соревнование между мастерами иаи-дзюцу шло на упреждение — кто первый — и напоминало классические эпизоды из ковбойских фильмов, где побеждает тот, кто раньше успел рвануть кольт из кобуры. Разумеется, такого рода искусство требовало высокой физической, психической и духовной подготовки.

Хотя большинство наставников подчеркивали оборонительный характер иаи-дзюцу и уделяли много внимания ментальному тренингу, в ряде школ оттачивались изощренные приемы нападения. Такие мастера, как Мидзуно Масакацу, открыто заявляли, что цель их искусства — нанесение первого, упреждающего удара, который не оставляет шансов противнику. «Разить прежде, чем поразят тебя» ~ таков был их лозунг, может быть, больше отвечавший насущным потребностям самурая, чем благие призывы дзэнских патриархов.

В жизни самурая нередки была случаи, когда ему приходилось расставаться с мечом, копьем или алебардой, создавая, по крайней мере ,видимость полнейшей безвредности.

В эпоху междоусобных войн многие феодальные властители запрещали всем, кроме стражи, носить оружие во внутренних покоях замка. Наиболее подозрительные не допускали к себе вражеских посланцев при мече, зная, что хорошего мастера не удержит даже усиленная охрана. Тем не менее до унизительного личного досмотра дело никогда не доходило, и каждый, опасающийся за свою жизнь, имел шанс утаить за пазухой, в рукаве или под широкими полами кимоно один из популярных видов малого, подручного оружия. Этим шансом пользовались не только парламентеры во вражеском лагере, разведчики и полководцы, которым не подобало вдали от передовой расхаживать вооруженными до зубов, но также и сотрудники тайной полиции Токугава (мэцукэ), желавшие замаскироваться под простого обыва­теля.

Например, популярен был железный веер (тэссэн). Состоящий из массивных стальных пластин веер подве­шивался к руке. При необходимости его можно было ис­пользовать, особенно вкупе с кинжалом (кодзука), для парирования ударов меча, для оглушения, в качестве ко­роткой дубинки и, наконец, для отвлекающих маневров, мгновенно раскрыв его перед глазами противника. Излюб­ленным оружием военачальников была другая разновид­ность веера — круглая стальная пластина на рукоятке {гумбай-утива), родственная шестоперу и служившая од­новременно булавой, «маршальским жезлом».

Классическим оружием мэ-цукэ был затупленный стилет (дзюттэ, или дзиттэ) длиной около 30 см с отхо­дящей от рукояти крючкообразной гардой. Иногда два таких стилета использовались одновременно. С помощью дзюттэ меч против пика можно было, при известном на­выке, поймать в щель между гардой и клинком, а затем сломать пополам или выбить из рук. К рукояти дзюттэ крепился темляк с цветной кистью, по окраске которой можно было судить о ранге полицейского.

Неплохой репутацией пользовалась в полиции длин­ная (около 4 и) тонкая цепь с маленьким грузилом на одном конце (кусари). На континенте цепь испокон ве­ков входила в арсенал рыцаря — упоминания о воинах с цепями встречаются в «Троецарствии», «Речных заводях» и многих других памятниках. В сложенном виде день представляла собой безобидный маленький комочек, но, брошенная умелой рукой, она обезоруживала и сбивала с ног противника. Заменителем цепи могла послужить ве­ревка с грузилом (торинава). Любопытно, что такое простое приспособление, как аркан, в среде самурайства не прижилось и было знакомо лишь редким специали­стам. Зато цепь неоднократно подвергалась изменениям, приобретая новые формы. В XVII в. появилась укорочен­ная модификация (до 1 м) с гирьками по обоим концам. Изобретение этой цепи приписывается Масаки Тосимицу, начальнику охраны центральных ворот Эдо. По преда­нию, Масаки, назвавший свое детище манрики-гусари («Всесильная цепь»), стремился исключить возможность вооруженного конфликта в таком ответственном месте, а одного взмаха манрики-гусари было достаточно, чтобы подлежащая задержанию жертва, оглушенная и полуза­душенная, упала в руки часовых.

Сходной разновидностью малого оружия был кистень (кусари-тигирики) — цепь с металлическим шаром, ук­репленная на короткой рукояти. Иногда на рукояти присутствовала и крючкообразная односторонняя гарда для захвата меча. Срок овладения приема­ми рукопашного боя с при­менением того или иного вида малого оружия варьировался от трех до пяти лет после обязательного норма­тивного курса дзю-дзюцу и кэн-дзюцу, пройденного в од­ной из самурайских школ воинских искусств.

В Японии, как и во всех странах Дальнего Востока, каждый уважающий себя мужчина, а тем более саму­рай должен был уметь обра­щаться с палкой. Шест и ду­бина всегда занимали почет­ное место в списке классиче­ских видов оружия. В Китае, Корее, Вьетнаме и Бирме фехтование на палках также приравнивалось к искусству владения копьем и алебар­дой. Прародителем бо-дзюцу (искусства палочного боя) и тотемным покровителем ма­стеров «палочного дела» счи­тался легендарный царь обезьян Сунь Укун, герой хорошо известного в Японии средневекового китайского романа «Путешествие на За­пад». Своим исполинским железным посохом задири­стая обезьяна наводила страх не только на злых волшебников и великанов-людоедов, но и на мирных небожителей.

 

Сунь Укун — царь

обезьян,

тотемный покровитель

школы «Обезьяны»

(по средневековому)

китайскому рисунку)

 

Повстанцы, сражавшиеся под знаменами Белого лотоса, и «Красные повязки», стоявшие насмерть в боях против монгольских полчищ, сделали шест основным оружием пе­хотинца. Среди самураев также находились любители, предпочитавшие палку всем прочим видам оружия, так как использование палка для нападения ила для защиты всегда содержало в себе элемент неожиданности.

В эпоху Токугава на японских островах насчитывалось не менее трехсот школ бо-дзюцу, причем качество палок и техника самурайских школ существенно отличались от бо-дзюцу, проникшего с континента на архипелаг Рюкю и вошедшего в комплекс вспомогательных дисциплин ка­ратэ. Как правило, шест (посох) — бо вырезался из дуба, бука, граба и других твердых пород древесины, но, в слу­чае необходимости, мог сойти и обычный кусок бамбука, подобранный у дороги. Каноническая длина бо варьиро­валась в зависимости от школы и колебалась от 160 до 282 см. Толщина подбиралась во вкусу и по физическим возможностям исполнителя.

В целом комплексы упражнений (ката) с шестом напоминают классические упражнения с копьем и алебар­дой и содержат тот же набор колющих, рубящих и бло­кирующих движений. Разумеется, комплексы различны, но общность принципов несомненна.

С какого времени шест вошел в число самурайских бу-дзюцу, вопрос неясный. Хотя во многих японских при­ключенческих романах появляются герои, вооруженные шестом, нужно принять во внимание, прежде всего, позд­нее происхождение этих романов и вторичность многих персонажей по отношению к китайским прототипам (на­пример, версия «Речных заводей» в переложении Бакина). Как считают авторы «Лекций по каратэ», шест стал завоевывать популярность в среде буси уже после окон­чания «эпохи враждующих княжеств», к концу XVI в.

Одним из самых ревностных пропагандистов бо-дзюцу был талантливый фехтовальщик на мечах школы Синка-гэ Огасавара Нагахару. В течение нескольких лет Огасавара жил в Пекине, столице империи Мин, где зарабаты­вал на жизнь преподаванием кэн-дзюцу. Тан он позна­комился с техникой владения шестом и многие ее эле­менты ввел в свою систему фехтования. Вернувшись на родину в начале XVII в., Огасавара основал новую школу «Истинная Синкагэ» (Сип-Синкагэ-рю), в которой наря­ду с мечом на вооружение был принят бо. Как гласит историческая легенда, заносчивый Огасавара вызвал на по­единок своего давнего соперника и главу основной ветви школы Синкагэ, придворного наставника фехтования Ягю Мусэмори, но проиграл бой и был убит.

По традиции, техника владения палкой (посохом) по­лучила развитие и в стенах крупных монастырей, где ею, начиная с эпохи Хэйан, овладевали многочисленные дру­жины монахов-воителей (сохэй). Монахи наряду с але­бардой и тестом использовали железный посох (тэцубо), по форме ничем не отличающийся от деревянного, но об­ладающий пробивной силой лома. Став боевым оружием самураев, тэцубо несколько изменился внешне: его стали делать граненым и ребристым по продольной поверхности.

В эпоху Токугава шест и посох получили распростра­нение во всех слоях общества. Особо славилась приема­ми боя с длинным шестом (2,82 м) школа Катори, где обучали не только ударам и блокам, но также всевозмож­ным прыжкам с шестом, падениям и переворотам в воз­духе. Посох в человеческий рост высотой носили с собой слуги государственных чиновников, странствующие мона­хи, привратники в домах и тюремные надзиратели. До недавней времени резервные отряды управления полиции устраивали ежегодный парад, и показательные выступления с посохом, который все еще не снят с вооружения.

Эффективность бо в руках мастера достойна изумле­ния. Шест выписывает в воздухе замысловатые фигуры, скользя по вертикали, по горизонтали, по окружности во­круг тела, являющегося как бы подвижной осью. Удары наносятся с предельной точностью и концентрацией. Колющий удар шестом легко раскалывает кирпич и про­
тыкает насквозь грудную клетку. Прочный шест не боит­ся меча, и топора. Его длина позволяет атаковать ноги, проведя вначале серию отвлекающих маневров. Взлетая то вверх, то вниз, шест словно изменяется в размере. Он неожиданно выныривает из-за спины, бьет от ноги, от пояса, пока наконец противник, ошеломленный каскадом движений, не допустит промах.

Не менее древнюю историю, чем шест или посох, имеет и короткая дубинка (дзё) — естественное подспорье безоружного во все времена. Дубинкой любили, побаловаться и благородные соратники Робин Гуда, и русские богатыри, и раблезианский брат Жан, и вьетнамские по­встанцы. Железная, дубина постепенно превратилась в палицу и в булаву. В Японии же вплоть до XVII в. ду­бина и кол оставались оружием простонародья.

Канонизация приемов боя с обычной метровой палкой приписывается самураю Мусо Гонноскэ. Много лет Мусо изучал технику владения шестом в школах Катори и Касима. Освоив все секреты бо-дзюцу, он отправился странствовать из провинции в провинцию со своим нехитрым оружием. В поединках с противниками, вооруженны­ми алебардами и мечами, он не знал поражений. Возгор­дившись, Мусо послал вызов самому Миямото Мусаси, величайшему фехтовальщику эпохи. Схватку он проиг­рал, но великодушный Мусаси подарил побежденному жизнь. Вне себя от горя, Мусо удалился на южный остров Кюсю и там жил долгие годы отшельником в глубине гор до той самой ночи, когда к нему, как и следовало ожи­дать, снизошло прозрение (сатори). Наутро Мусо, следуя божественным рекомендациям, вырезал палку из бука и стал разучивать движения, представлявшие нечто сред­нее между бо-дзюцу и кзн-дзюцу. Он разработал двенад­цать базовых упражнений (по числу знаков зодиака) и назвал свое изобретение дзё-дзюцу — «искусство дубины». С помощью дзё-дзюцу было удобно наносить тычковые удары по болевым точкам. К тому же, размеры палки да­вали больше простора для жонглерских манипуляций. Новым оружием Мусо сумел-таки одолеть непобедимого Мусаси, также сохранив противнику жизнь.

С тех пор школы дзё-дзюцу стали плодиться во мно­жестве, но все они носили эзотерический характер, а в новое и новейшее время существовали при Федерации кэн-до. В 1955 г. возникла независимая федерация дзё-6о, но и поныне многое в технике дзё остается загадкой, как, например, 64 секретных приема школы Синдо-Мусо­рю, ведущей происхождение от легендарного Мусо.

Интересно отметить, что все тренировки с бо и дзё проходят без протекторов, и удары, кроме особо опасных, наносятся в полную силу. Подобная методика обучения не только воспитывает мужество, но и дает великолепную «набивку» тела, развивая мышечную броню и притупля болевые ощущения. Между тем, в кэн-дзюцу, а позже в кэн-до при работе с мечами из тяжелого дерева (боккэн) и даже из бамбука (сипаи), не говоря уж о настоящих, стальных, протекторы на корпус, шлем и забрало исполь­зовались обязательно.

Одним из вспомогательных предметов, изучавшихся в большинстве школ японского кэмпо, было искусство отбивания стрел (ядомэ-дзюцу) при помощи меча пли го­лыми руками. В самурайской коннице никогда не исполь­зовались ручные щиты, которые мешали орудовать мечом или алебардой и вообще рассматривались как излишняя роскошь. Иногда в качестве щита выступал снятый с го­ловы шлем, но чаще буси полагался просто на ловкость, рук. Скорость, глазомер и отрешенность «духа-разума» были залогом успеха. Многое зависело также от правиль­ной стойки, дающей возможность дотянуться до стрелы и отбить ее в полете, в каких-нибудь десяти-двенадцати сантиметрах от тела. Самым трудным был момент нане­сения парирующего удара (дзансин). Каждая новая стрела, выпущенная другим стрелком и с другой дистанции, несла в себе элемент неожиданности и исключала возмож­ность удачного «механического» повторения. Отбивая одну стрелу, нужно было одновременно фиксировать взглядом вторую, третью, четвертую, мгновенно опреде­лять степень опасности и реагировать только на летящую в голову или грудь. Стрелы можно было отбивать одним или двумя мечами, что считалось делом сравнительно простым, либо рукой в латном нарукавнике. Вершиной

 

 

Фехтование на дубинках дзё

стойки, дающей возможность дотянуться до стрелы и отбить ее в полете, в каких-нибудь десяти-двенадцати сантиметрах от тела. Самым трудным был момент нане­сения парирующего удара (дзансин). Каждая новая стрела, выпущенная другим стрелком и с другой дистанции, несла в себе элемент неожиданности и исключала возмож­ность удачного «механического» повторения. Отбивая одну стрелу, нужно было одновременно фиксировать взглядом вторую, третью, четвертую, мгновенно опреде­лять степень опасности и реагировать только на летящую в голову или грудь. Стрелы можно было отбивать одним или двумя мечами, что считалось делом сравнительно простым, либо рукой в латном нарукавнике. Вершиной мастерства было умение перехватить стрелу на лету. В рыцарском эпосе встречаются упоминания о буси, ос­тававшихся целыми и невредимыми под дождем стрел. При освоении техники ядомэ в школах на стрелы на­девали мягкие тряпичные или ватные шарики. Трениров­ка, где одного исполнителя обстреливало несколько лучников, напоминала игру в пинг-попг на фантастических скоростях.

Тренировка в школе бу-дзюцу: голыми руками против колья

(шеста); отбивание веером метательных стрелок

(по рисунку Хокусая)

Качеством ядомэ и вообще быстротой реакции харак­теризовался класс мастерства, степень совершенства вир­туоза воинских искусств бугэйся. Поучительный случай приводится в жизнеописании Миямото Мусаси. Однажды в глухой провинции Мусаси забрел на постоялый двор. Усевшись в углу, он положил рядом меч и заказал обед. Вскоре в комнату ввалилась подвыпившая компания. Все с ног до головы были увешаны оружием и выглядели разбойниками с большой дороги. Приметив одинокого по­сетителя и его великолепный меч в драгоценных ножнах, бродяга сбились в кучу и принялись шептаться. Тогда Мусаси спокойно взял палочки для еды и четырьмя уверенными движениями поймал четырех жужжавших над столом мух. Бродяги, видевшие эту сцену, стали пя­титься к дверям, отвешивая низкие поклоны.

Если в бою самурай хотел взять противника живьем, он должен был владеть ходзё-дзюцу — искусством связы­вания, необходимым приложением к дзю-дзюцу. Выбив у врага оружие и проведя бросок с последующим удержа­нием, следовало немедленно одной рукой снять с пояса моток веревки и обмотать жертву таким образом, чтобы она не могла пошевелиться. В гуще боя, под остриями направленных со всех сторон мечей и копий, сделать это было нелегко. Считается, что твердые правила ходзё-дзю­цу впервые ввела школа Такэноути-рю, но почти каждая

Связывание противника (по рисунку Хокусая)

 

школа дзю-дзюцу могла похвастаться своей оригинальной методой. С большим усердием изучали ходзё-дзюцу блю­стители порядка эпохи Токугава, правительственные над­смотрщики и сыщики мэ-цукэ. Мастера искусства связы­вания изобретали столь затейливые комбинации, что морские узлы выглядели бы в сравнении с ними детской игрушкой. Были детально разработаны все возможные ва­рианты связывания отдельно рук и ног, рук и шеи, ног и шеи и т.д. Способы и «рисунки» варьировались в за­висимости от пола и возраста жертвы, ее социального положения, особенностей одежды и прически.. Для транс­портировки пленника своим ходом конец веревки кре­пился к таким местам, что малейшее поползновение бе­жать вызывало мучительную боль. Если не было длинной веревки, использовался шпур от большого меча — сагэо. Класс техники ходзё-дзюцу определялся степенью мастер­ства и скоростью.

К числу важнейших навыков самурая относилось уме­ние хорошо плавать. На Японских островах, окруженных морем и изобилующих реками и озерами, воин должен был с детства готовиться к столкновению с водной стихией. Искусство плавания - суйэй-дзюцу включало в себя прыжки в воду, удержание на воде, борьбу в воде и, наконец, плавание. Стили суйэй-дзюцу были весьма разнообразны. Так, в школе Кобори па юго-востоке Кюсю обучали плавать в полном боевом снаряжении и при этом вести обстрел противника из лука. Интенсивная работа ног позволяла держать туловище довольно высоко над водой. В школе Яманоути преподавали «переправу со знаменами» и с тяжелыми грузами. В школе Ивакура,на полуострове Кии, учили преодолевать приливные вол­ны, прибой и водовороты, освобождаться от водорослей, плавать против течения. Не зря символом самурайского мужества и упорства всегда служил «карп, плывущий против течения» (кои-нобори). В школе Суйфу постигалось искусство плавания в штормовую погоду, в школе Канкан обучали плаванию в море на большие дистанции, в школе Нодзима — транспортировке над водой оружия и скоропортящихся предметов, например пороха. В некоторых рю осваивали ныряние на глубину и в длину.

В школе Суйто практиковались прыжки с обрыва па мелководье. Были мастера водного спринта, развивавшие бешеную скорость на отрезке в несколько метров и сильным рынком выскакивающие «способом молодого лобана» (ина-тоби) из воды на высоту, прямо в лодку противника.

Ближе всего к даю-дзюцу стояли школы Синдэи и Мукай. В первой отрабатывалась борьба на плоту или на палубе лодки (икада-дзумо) и в падении с лодки, плава­ние и ныряние со связанными руками и ногами (сюсоку-горами) и, наконец, пребывание под водой в течение нескольких минут. Задержка дыхания осуществлялась посредством йогической практики. Мукай-рю представляла собой адаптированную разновидность дзю-дзюцу, где болевые захваты с удержанием были приспособлены к действиям вводе.

Самурай, овладевший сокровенными тайнами воинских искусств, ставший мэнкё - мастером, высшего класса,— мог смело взглянуть в глаза любой опасности.