Извлечем на поверхность визуальное мышление

Рисование как параллельный язык

Как сделать мысль видимой

Часть II

«Вопрос в том, кто интересуется творчеством. И мой ответ — практически каждый. Этот интерес более не ограничивается психологами и психиатрами. Ныне это стало также вопросом национальной и международной политики».

Абрахам Маслоу

«Дальнейшие достижения человеческой природы», 1976

 

 

«Мне представляется, что из всех видов изобразительного искусства ближайшую к чистому мышлению позицию занимает рисование». Джон Элдерфилд, директор отдела рисунков Нью-йоркского музея современного искусства, в интервью Майклу Киммельману.

Пассажи из «Новых слов» Оруэллл (1940?) печатаются по изданию «Избранные эссе, статьи и письма Джорджа Оруэлла», том 2: «Моя страна, правая или левая», 1968

 

Будучи преподавателем, я, конечно, должна пользоваться словами, чтобы учить студентов. Но как преподавательница рисования, я также пользуюсь другим языком, визуальным языком самого рисунка. Таким образом я решила подойти к проблеме обучения людей творческому процессу в контексте обеих форм языка.

Но только по чистой случайности я наткнулась на малоизвестное эссе Джорджа Оруэлла «Новые слова», написанное, вероятно, где-то в 1940 г. (точная дата, по-видимому, неизвестна). Хотя это эссе посвящено вербальному языку, оно связало воедино сведения, почерпнутые мною из дневников творческих личностей, мое представление о роли Л-режима и П-режима в стадиях творческого процесса и идею, которую я вынашивала примерно двадцать лет: что рисунки — линии на бумаге, создающие или не создающие узнаваемые образы, — можно читать подобно словам и что они раскрывают человеку, наносящему эти линии (как и зрителю), что происходит в его голове.

Это не новая и не оригинальная идея, но меня все более интриговала мысль о том, что рисунки тоже, по-видимому, обнажают, какой именно режим, левомозговой или правомозговой, доминировал в процессе рисования (эта идея была представлена в четвертой главе, когда обсуждался рисунок Мондриана «Хризантема»). Кроме того, я проработала со своими студентами идею о том, что чистое рисование — то есть линии на бумаге, являющие собой чистое самовыражение, лишенное каких-либо реалистических или символических образов, — способно раскрывать мысли, о которых сам мыслитель может не догадываться.

В «Новых словах» Оруэлл использовал выражение «сделать мысль видимой», и это показалось мне той самой идеей, которую я искала, подсказкой, указывавшей на язык П-режима, язык, параллельный вербальному языку Л-режима, но совсем другой, могущий открыть доступ в таинственные стадии творческого процесса, где, как кажется, главенствует П-режим.

В своем эссе Оруэлл размышляет об ограниченной и ограничивающей способности слов описывать мысли — это звучит как эхо «маленькой беды» Гальтона (см. цитату на полях с. 47). Оруэлл говорит: «Всякий, кто думает вообще, заметил, что наш язык практически бесполезен для описания того, что происходит внутри мозга». В поисках выхода из этой проблемы Оруэлл сначала предложил изобрести новые слова, но скоро понял, что, если каждый будет придумывать новые слова для описания индивидуальных психических событий, воцарится хаос. Тогда он пришел к идее, что в качестве первого шага в изобретении слов, которые могли бы описывать ментальные состояния и события, следует «сделать мысль видимой».

«В самом деле, — пишет Оруэлл, — нужно придать словам физическое (может быть, видимое) существование. Просто толковать об определениях бесполезно; в этом легко убедиться, если попытаться определить одно из слов, используемых литературными критиками (напр., "сентиментальный", "вульгарный", "нездоровый"). Все они бессмысленны — или, вернее, имеют разный смысл для каждого, кто ими пользуется. Нужно лишь показать значение в какой-то не вызывающей разночтений форме, а затем, когда разные люди идентифицируют его в своем сознании и признают стоящим того, чтобы его как-то назвать, можно дать ему имя. Вопрос состоит лишь в отыскании способа придания мысли объективной формы существования».

Оруэлл далее размышляет о том, что средством передачи мыслительных процессов могло бы стать кино: «Если вдуматься, то в разуме не так уж много вещей, которые нельзя было бы как-то представить посредством удивительной силы кино. Миллионер с частным кинематографом, всем необходимым реквизитом и труппой умных актеров мог бы, если б пожелал, сделать известной практически всю свою внутреннюю жизнь. Он мог бы объяснить действительные причины своих поступков вместо того, чтобы произносить рассудочную ложь, указать на вещи, которые кажутся ему красивыми, патетическими, забавными и т. д., — вещи, которые обычный человек вынужден держать в себе, потому что нет слов, способных выразить их. Он мог бы сделать так, чтобы люди поняли его в целом... хотя придание мыслям видимой формы не всегда будет легким делом».

Оруэлл отмечает, что записывал эти мысли второпях, но приходит к выводу, что они имеют ценность: «Любопытно отметить, что если наши знания, сложность нашей жизни и, следовательно (думаю, это должно следовать), наш разум развиваются очень быстро, язык, главное средство общения, почти не меняется».

Поэта Говарда Немерова заинтересовала та идея, что мы могли бы чисто случайно иметь иной язык, совершенно отличный от вербального языка. Немеров отмечал, что французский писатель Марсель Пруст «прикасается к мысли, но почти сразу же отпускает ее».

Пруст писал: «И глядя на то, как некоторые существа являются последним живым свидетельством формы жизни, отвергнутой природой, я спрашиваю себя... что было бы, если бы не изобрели язык, не было формирования слов, анализа идей... Это похоже на возможность, которая закончилась ничем».

Г. Немеров «О поэзии, живописи и музыке», 1980

 

«Мы, всезнайки, не знаем сами себя — и на то есть причина. Мы никогда не искали себя — как же в таком случае может случиться, что мы когда-либо найдем себя?»

Фридрих Ницше « О генеалогии морали », 1887