Аристотель о греческой драме
Древнегреческий театр
Подлокорыстный
Подлокорыстие – это стремление к постыдной корысти, а подлокорыстный вот какой человек. Принимая гостей, он не подает на стол достаточно хлеба. У иноземца, который остановился у него в доме, он занимает деньги. При раздаче порций жертвенного мяса заявляет, что раздатчику полагается двойная порция, и тотчас забирает ее себе. Если продает вино, то даже приятелю старается всучить разбавленное водой. На театральное представление он ходит вместе с сыновьями уже в тот час, когда съемщики пускают на свободные места даром[129]. Будучи послом за границей, он оставляет дома полученные от казны деньги на дорогу, а сам занимает на харчи у товарищей-послов. На плечи сопровождающего раба он наваливает ношу тяжелее, чем тот может снести, а харчей отпускает ему меньше всех других хозяев. Свою долю подарков, полагающихся послам, он требует, чтобы тут же продать ее. Натираясь маслом в бане, он говорит рабу: “Масло-то ты, паренек, купил прогорклое”, и затем берет и умащается чужим. Он способен даже требовать себе часть медяков, найденных рабами на улицах, приговаривая: “Гермесовы дары – для всех[130].” Когда приходится отдавать свой плащ в стирку, то занимает плащ у знакомого, а затем оттягивает возвращение на много дней, пока наконец его не потребуют назад. Он сам отмеривает своим домочадцам порции муки на харчи “фидоновой меркой”[131] с вдавленным внутрь дном, тщательно выравнивая поверхность. Узнав, что его приятель намерен по случаю купить какую-нибудь вещь, он спешит купить ее сам, чтобы перепродать ему. Возвращая взятые в долг тридцать мин, он недодает четыре драхмы. Если сыновья его по болезни пропустили учебные занятия, он делает соответствующий вычет из платы за обучение, а в месяц анфестерион вовсе не посылает детей в школу, чтобы не вносить платы учителю, так как в этом месяце много театральных представлений и праздников. Когда раб приносит ему свои медяки оброка[132], он требует еще лаж по счету на серебро. Так же он поступает, получая расчет от своего управляющего, при угощении земляков[133] требует еще для своих рабов харчей из общего кошта. А оставшиеся от угощения половинки редьки он записывает, чтобы их не забрали рабы, прислуживающие за столом. Случись ему путешествовать со знакомыми, он пользуется услугами их рабов, своего же раба отдает внаем на сторону и наемную плату не вносит в общую казну. Конечно, когда у него устраивается обед в складчину, он ставит в счет израсходованные им дрова, чечевицу, уксус, соль и масло для светильников. Если кто-нибудь из приятелей женится или выдает замуж дочь, он умышленно перед этим уедет на некоторое время из города, чтобы не подносить свадебного подарка. И у знакомых он занимает такие вещи, которых не потребуют назад и даже откажутся принять, если их предложить вернуть.
(Перевод Г. А. Стратоновского)
(О происхождении трагедии и комедии и их совершенствовании, Поэтика, 49а9 – 49b5)
“Поэтика” – одно из самых интересных сочинений Аристотеля – была неизвестна в Европе вплоть до XIII в., когда на латинский язык была переведена ее арабская парафраза, составленная Аверроэсом. С этого времени сочинение греческого мыслителя стало неотъемлемой частью духовной культуры Европы. Огромное влияние на развитие литературы оказали аристотелевские высказывания о предмете и сущности поэзии (учение о подражании, о природе и искусстве), о цели и воздействии трагедии (учение о катарсисе), о характерах, правилах построения драмы и т.д. “Поэтика” Аристотеля является одним из основных источников не только по теории драмы, но и по истории древнегреческого театра.
Как и комедия, возникши первоначально из импровизаций – /трагедия/[134] от запевал дифирамба, /комедия от запевал/ фаллических песен, какие и теперь еще в обычае во многих городах, – /трагедия/ разрослась понемногу, так как /поэты/ развивали в ней /ее черты/ по мере их выявления. Наконец, испытав много перемен, трагедия остановилась, обретя, наконец, присущую ей природу. Что касается числа актеров, то Эсхил первый довел его с одного до двух, ограничил хоровые части и предоставил главную роль диалогу, а Софокл /ввел/ трех /актеров/ и декорации.
…Комедия же, как сказано, есть подражание /людям/ худшим, хотя и не во всей их подлости: ведь смешное есть лишь часть безобразного. В самом деле, смешное есть некоторая ошибка и уродство, но безболезненное и безвредное: так, чтобы недалеко /ходить за примером/, смешная маска есть нечто безобразное и искаженное. но без боли. Итак, изменения в трагедии и виновники их нам известны, в комедии же неизвестны, ибо на нее с самого начала не обращали внимания: даже хор для комиков архонт стал давать /лишь/ очень поздно, а /раньше он составлялся из любителей/[135]. Только, когда она уже имела известные формы, начинают упоминаться имена ее сочинителей; но кто ввел маски, кто пролог, кто увеличил число актеров и т. п., остается неизвестным. Сочинять /комедийные/ сказания стали Эпихарм и Формий[136] – это /открытие/ пришло сперва из Сицилии, а среди афинян первый Кратет[137] оставил ямбический дух и стал сочинять речи и сказания общего значения.
(О сущности трагедии, Поэтика, 49b21 – 28, 50а8)
Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему /определенный/ объем, производимое речью, услащенной по-разному в различных ее частях, /производимое/ в действии, а не в повествовании, и совершающее посредством сострадания и страха очищение подобных страстей (греч. “катарсис”). “Услащенной” речью я называю речь, имеющую ритм, гармонию и напев, а “по-разному в разных частях” – то, что в одних частях это совершается только метрами, а в других еще и напевом.
…Во всякой трагедии необходимо должно быть шесть частей, соответственно которым она бывает какова-нибудь: это сказание, характеры, речь, мысль, зрелище и музыкальная часть.
(Перевод М. Л. Гаспарова)