Д. П. Урсу

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ УСТНОЙ ИСТОРИИ

В зарубежной исторической науке последние годы отмечены особым интересом к новой отрасли знания, условно названной устной историей (огаl history). В качестве одного из главных методологических вопросов XV Международного конгресса истори­ков в Бухаресте была включена тема “Устная история, ее проблемы и методы”. В обсуждении приняли участие предста­вители многих стран мира, и дискуссия показала, что ныне “Геродот с магнитофоном” стал заметной фигурой в мировом сообществе ученых-историков.

В 70-е годы во многих странах произошла институционализация устной истории в качестве самостоятельной ветви исто­рической науки: в Англии, США. Франции. Канаде. Италии возникли общества устной истории, выходят специализированные журналы, проводятся конференции, собираются устные ар­хивы. Публикуется много литературы как об устной истории вообще. так и по конкретной тематике с использованием устных источников. Вводится преподавание этого предмета и некоторых университетах. Всеобщее увлечение устной историей вышло за рамки собственно науки и получило большой общественный резонанс. даже с некоторой долей сенсационности. Так. влиятельная французская газета “Монд.” не так давно громогласно объявила о “революции” методах познания прошлого. связав ее с широким применением в исторических работах устных свидетельств и показаний очевидцев. Благодаря записи на магнито­фон. писала газета, получили слово прежде безмолвные статисты социальной драмы; история теперь становится “человечнее, теп­лее, правдивее”…

Прежде чем перейти к изложению существа темы. следует остановиться на объяснении самого термина “устная история”, который, как известно, в нашей научной литературе не употреб­ляется. Это словосочетание — калька с английского языка, его впервые применил профессор Колумбийского университета А. Невинс в 1948 г.. понимая под ним сбор и использование воспо­минаний участников исторических событий, изложенных в сло­весной форме. Позже этот термин стал применяться расшири­тельно, охватив как различного рода исторические традиции, передававшиеся из уст в уста на протяжении веков, или наго­воренные на магнитофон воспоминания, так и специальную ис­следовательскую литературу, написанную на базе этих перво­источников. Таким образом, в зарубежной историографии пробле­мы царит терминологическая путаница: иногда понятия “устная история”, “устные источники”, “устные исторические традиции” “устные свидетельства” применяются как синонимы, иногда — как отличные друг от друга. В нашей литературе термин “уст­ная история” обычно не применяется: в классификации источ­ников ему приблизительно соответствуют устные источники и фонодокуменгы. Но эти слова не раскрывают всю многознач­ность термина “устная история”.

Термин “устная история” нельзя признать вполне удачным. поскольку грань между устной речью и записанным словом достаточно) условна, особенно в отношении к далекому прошлому. Куда например отнести устные показания участников тех или иных событий дошедшие до современности только в записи ?

Так, получившие широкую признательность исследования французского историка Э. Леруа-Ладюри “Монтайю” отнесено к произведениям устной истории на том основании, что оно выполнено на источниковой базе показаний крестьян, которые да­вались. естественно, в устной форме, но дошли до историка в виде рукописи, хранящейся в библиотеке Ватикана. Если следовать подобной логике, то к устной истории можно отнести очень много работ, где используются рассказы, показания, вос­поминания. данные устно, но зафиксированные в письменной фирме.

Тем не менее следует признать, что пока трудно найти более удачное слово, чтобы обозначить тот массив разнообразных источников, где информация облечена в словесно-речевую форм,. мало или вовсе не фиксируется письменностью. Применять тер­мин “устная история”, видимо, не следует к исследовательским работам; он допустим лишь как родовое понятие по отношению к другим словам этого семантического ряда, обозначающим различ­ные виды устных источников…

Классификация устной истории, как мы ее понимаем, может быть представлена в следующем виде:

— исторические традиции старописьменных народов Европы и Азии, бывшие когда-то устными, но затем угасший и сохранив­шиеся только в записи. К ним относятся русские былины, саги северных народов, эпические сказания народов Западной Европы, хадисы арабов. Необычайную живучесть этот вид устной истории проявляет на Балканах, но и здесь она претерпевает деградацию и обречена на быстрое разложение;

— живые исторические традиции бесписьменных и младопись­менных народов Тропической Африки, Океании, некоторых райо­нов Азии, коренных обитателей Америки. Эта история амбива­лентна: с одной стороны, это концептуальное знание о прошлом на донаучной стадии, социальная память коллектива, поэтому она должна изучаться историографически; с другой сто­роны. это передаваемый изустно от поколения к поколению исторический источник, который должен изучаться источниковедчески Этот источник позволяет реконструировать прошлое на до­вольно значительную временную глубину;

—устная история как история настоящего или недавнего прошлого. Она представлена свидетельствами очевидцев и участников, исторических событии, фиксируется различными способами звукозаписи;

— устная истории как спонтанная народная история, отражающая массовое историческое сознание на уровне общественного мнения. Историческим источником этот сложившийся гибрид (смесь) знания и незнания, представлений и иллюзии быть не может, хотя он не может не интересовать историков.

… Устная история (историоговорение) и писаная история (исто­риография) — две последовательные стадии развития исторических знаний. До изобретения письменности (а у некоторых) народов и много времени спустя) именно в устной форме храни­лись к передавались от поколения к поколению социальный опыт, сведения о прошлом, первые художественные произведе­ния. Устная история в форме эпоса, сказаний, легенд, генеало­гий явилась самой ранней формой исторического сознания древ­них народов. Сначала возникли мифы о богах, сотворивших Землю, позже — эпические сказания о героях. Эти устные тра­диции были смесью подлинной истории и вымысла, пишет в книге “Возникновение истории” ректор Кембриджского универ­ситета Г. Батерфилд. Вся древняя историография ведет свое начало от разнообразных устных исторических традиций, утверждает известный итальянский историк-античник Л. Момильяно.

Устными были и первые художественные произведения . в частности гомеровские “Илиада” и “Одиссея”.

Для раннего этапа исторического мышления древних народов характерным было наивно-реалистическое смешение события и рассказа о нем, исследования и источника. Об этом свидетельствует само происхождение слово “история”. Это, как установила Л. А. Тахо-Годи, означало два близких понятия: “исследование” и “свидетельство”. В эпоху Геродота это могло означать, что историк черпает сведения о происшедших событиях из рассказов их участников.

История как осознанная память о прошлом существовала за­долго до Гомера и Геродота, поэтому справедливее будет ска­зать, что Геродот не отец истории, а ее сын. Муза же Клио, древнегреческое олицетворение искусства истории, может быть его сестрой, поскольку произошли они от одних и тех же роди­телей — Памяти и Слова. Именно память и слово были матери­альной опорой дописьменной культуры и цивилизации. Нельзя не признать справедливым мнение, что еще до появления пись­менности в хозяйственной и культурной жизни человечества были сделаны важнейшие открытия. “У каждого народа есть свой период дописьменной культуры, очень интересной и заслу­живающей самого серьезного к себе отношения”,— с полным ос­нованием писал Б. Д. Греков. И одним из достижений этого периода была устная историческая традиция: “Главная задача устного творчества на исторические темы — это сохранение в памяти народа героев, их имен и подвигов; большое внимание уделялось также генеалогии героев, незаметно переходившей в хронику событий, связанных с определенным и историческим лицом”.

… Остановимся подробнее на анализе живой исторический традиции как источнике при изучении прошлого народов Тропиче­ской Африки. Устность словесно-речевой способ коммуникации — преобладающая черта африканских цивилизаций. Афри­ка — поистине царство Слона: общественная мысль, богатая и разнообразная литература, история, искусство — все это сущест­вует лишь благодаря живому слову, связующему людей во времени и в пространстве. Отсюда мистическое отношение к слову; отдельные африканские мыслители воспринимают его как Слово божественного откровения. Вот как говорил основатель негритюда Л. С. Сенгор, открывая в Дакаре международную конференцию по устным источникам: “Слово является даром бога людям... Оно дало жизнь вещам и существам. Именно по­средством Слова бог обучил людей науке и технике... Речь сказителя-гриота — это божественное послание, которое приходит к нам из глубины веков”. Основной докладчик, известный историк из Камеруна Э. Мвенг, в таком же мистико-апологетическом тоне говорил о значении устных традиций для реконструкции африканского прошлого: “Только через устные традиции мы мо­жем восстановить историю глубинной Африки. В эту память вписаны события и поступки, она обеспечила выживание наших обществ. Этот живой корпус знаний стал основным элементом нашей индивидуальности и нашего единства... На различных стадиях сноси жизни африканцы пребывают в чудесном звуча­щим мире, где всевластны слова”.

Большинство ученых, однако, относятся к устным историческим традициям более прозаически. Они справедливо отмечают как их научную ценность, так и особые трудности их источни­коведческого анализа: мифологизм, отсутствие хронологии, селек­тивность, неполноту и ненадежность. Для донаучной историче­ской мысли бесписьменных народов характерно наивно-реалистическое отождествление прошлого и настоящего, идея цикличности процесса (“вечное возвращение”), отсутствие саморефлексии, смешение источника знания и самого знания о прошлом. Основ­ным двигателем исторического процесса считается вмешательство надприродных сил, другими словами, провидения. Переплетение правды и вымысла, мифа и логоса вызвало скептическое отноше­ние ученых к африканской устной традиции.

Только в 60-е годы нашего столетия произошла реабилитация африканской исторической традиции в качестве полноценного источника. Это связано, с одной стороны, с оформлением на­циональной исторической науки, а с другой — с деятельностью ряда ученых-африканнстов. Среди них больше всего сделал для сбора и анализа устных традиций, разработки методики их при­менения бельгийский ученый Ян Вансина, ныне профессор Висконсинского университета в США. Благодаря его многолетней полевой работе в странах Экваториальной Африки (Руанде, Бу­рунди, Заире, Конго) прошлое многих народов, не оставивших ни письменных, ни археологических памятников, стало известным современной науке. Уже первая его теоретическая монография “Об устной традиции” (1961) содержала много верных наблюде­ний и выводов, обогативших источниковедение африканской истории.

Вансина разработал наиболее удачную классификацию устных источников: это показания очевидцев, традиция, слухи. Свиде­тельства очевидцев, даже если они излагаются изустно, не яв­ляются традициями, поскольку они не передаются от поколения к поколению. Устные традиции — это источник, который переда­ется наподобие цепной реакции из уст в уши от предков к по­томкам. Что же касается слухов па исторические сюжеты, то Вансина на этом вопросе не останавливается. И напрасно, как мы увидим ниже.

Будучи сторонником идейно-методологического плюрализма. Вансина указывает на три фактора, обусловливающие полноту и достоверность устных традиций. Это влияние социальной среды культуры и индивидуальности хранителя. Уже первый участник или очевидец события вольно или невольно в какой-то мере искажает образ действительности. Он схватывает лишь часть реальных событий; показания преломляются через его индиви­дуальность, личные интересы и культурные ценности. Затем пе­редатчики но цепи, включая и последнего хранителя традиции, дающего показания современному историку, искажают рассказ стоящего в начале цепи под влиянием тех же факторов. Оче­видно, что задача историка состоит в том, чтобы понять, каким образом, в каком направлении влияют общество, культура и лич­ность на объективность устной исторической традиции. В этой же книге Вансина изложил подробную методику сбора, анализа и использования устных источников.

По своей методике Вансина подготовил полтора десятка моно­графий, более сотни статей. Лучшая его работа посвящена исто­рии народности куба в центральной части современного Заира, итог 25-летнего труда. Хотя во многих странах историки раз­личных направлений выпускают работы, подготовленные на источниковой базе традиций, только Вансина сделал их главными для всех своих работ. Поэтому его труды насыщены большим эмпирическим материалом; вместе с тем Вансина стремится тео­ретически осмыслить общие проблемы устной истории, конечно, с идеалистических идейно-философских позиций. В зарубежной буржуазной пауке он стал большим авторитетом. В столице Но­вой Зеландии вышел сборник статей, посвященный его вкладу в научную разработку истории бесписьменных народов. Это неудивительно, если вспомнить, что ранняя история коренных обитателей страны маори прослеживается только на основе ска­заний и легенд.

Увлечение одним видом источников в ущерб другим не про­шло бесследно для творчества Вансины, что выразилось в абсо­лютизации устных традиций. Вот, например, с помощью какого парадокса он объясняет такой недостаток, как субъективность передаваемого изустно свидетельства очевидца: “...чем субъек­тивнее источник, тем лучше он отражает реалии прошлого” . Обращаясь позже к этой же проблеме, он приводит такое, по крайней мере странное, рассуждение: “...субъективность очевид­ца, который повествует о событии, и субъективность историка, который его объясняет, взятые вместе, позволяют более объек­тивное заключение, чем только субъективный взгляд исследова­теля, интерпретирующего немые предметы”. Иначе говоря, воз­веденная в квадрат субъективность обеспечивает объективность, точно как в известном школьном правиле минус на минус дает плюс. Однако история не элементарная математика, и чем боль­ше искажается образ исторического бытия в мыслях отдельных индивидов, тем меньше истины в научном труде.

Против излишней доверчивости к устным традициям и выступил американский африканист Д. Хенидж в книге “Хроноло­гия устной традиции”. Он обработал огромный фактический материал — смену 600 династий и 10 236 случаев передачи власти, отраженных в устной традиции многих народов мира:

Древнего Востока, средневековой Германии, Шотландии, Индии, Африки, Океании. Он доказал ненадежность, а частично и полную невозможность дать точную датировку этих событии, установить достоверную генеалогию правивших династий. Важность определения временных координат исторических событий и явлений трудно переоценить, и это удачно выражено в эпиграфе к книге: “Не будет преувеличением сказать, что в истории точная датировка столь же важна, как точное измерение в физике”. Это, разумеется, справедливо, однако гиперкритическое отношение к устной истории тоже неоправданно. Книга Хениджа вызвала оживленную дискуссию, продолжающуюся до сих пор.

С иных позиции методологические постулаты устных историков атаковал У. Кларенс-Смит, пытавшийся противопоставить им концепции французской школы “Анналов”. При этом он пытался опираться не только на воззрения Ф. Броделя но и на теорию философа М. Фуко, изложенную им в известной работе “Археология знания”. Устные источники, утверждал Кларенс-Смит, в лучшем случае лишь двусмысленные “знаки”, они могут много дать для понимания настоящего и очень мало говорят о прошлом. Поэтому “знаки-символы” должны интересовать этно­графов, но не историков.

Несмотря на предостережения отдельных ученых, увлечение устной историей бесписьменных народов продолжалось, особенно в США. Для сбора устных сказании, семейных и плановых хроник требовались продолжительные полевые работы, изучение местных языков и, конечно, большое трудолюбие. Ванснна. на­пример, для написания упомянутой выше книги но истории куба лично опросил 226 информаторов и записал 1000 повествований. Разумеется, такая деятельность требует значительных расходов, поэтому полевые исследования американских исследователей не­редко финансируются различными частными фондами. Ученые других капиталистических стран таких возможностей не имеют.

Но есть еще одна причина широкого развития в США устной истории, причем в географическом направлении как раз Черной Африки. Эта причина пробуждение расового и национального самосознания афро-американцев, рост интереса к родине их пред­ков. Этим, видимо, объясняется сенсационный успех книги афро-американского писателя Алекса Хейли “Корни”, никоторой был тотчас же поставлен телефильм. Книга стала бестселлером и была переведена на много языков, а телефильм смотрело ре­кордное число американцев. Эта книга, имеющая подзаголовок “Сага одной американской семьи”, но существу является талант­ливой имитацией африканской исторической традиции. Многие читатели были введены в заблуждение; рецензент советского во­стоковедческого журнала посчитал, что книга Хейли - “пример удивительной реконструкции прошлого и надежности устной тра­диции”. На самом же деле это пример того, как неискушенный читатель и телезритель, жаждущий документальной прозы, стал жертвой литературной мистификации. Известный англий­ский историк-африканист Р. Лоу подверг в авторитетном журна­ле “Орэл хистори” обстоятельному разбору книгу Хейли ч доказал что это не аутентичная устная хроника, как уверяет автор, а исторический роман-эпопея, полный вымысла. Нам будет по­лезно знать и то, что поездка Хейли в Африку финансировалась небезызвестным журналом “Ридерс дайджест”, а фильм демонст­рировался во многих странах Африки по линии ведомства внеш­неполитической пропаганды ЮСИА. Мы можем добавить, что ро­ман Хейли попал на хорошо подготовленную почву, поскольку общественное мнение США и африканских стран вполне дове­ряло исторической правде устной традиции.

…Хотя свидетельства очевидцев и участников различных собы­тий использовались при написании исторических трудов с неза­памятных времен, устная история в узком смысле слова — как история современности — появилась сравнительно недавно. Ее рождение и быстрое развитие стало возможным благодаря совер­шенствованию звукозаписывающей техники, в особенности появ­лению портативных магнитофонов. В этом отношении можно утверждать, что устная история — дочь современной научно-тех­нической революции. В условиях колоссального роста делопроизводственной документации и, следовательно, письменных источников спираль исторического познания вновь обращается к словесно-речевым способам закрепления информации о прошлом.

Разумеется, технические изобретения, как бы велики они ни были, не могут произвести переворот в исторической науке. Ряд идеологических и научно-познавательных факторов обусловили широкую популярность устных источников в современной зару­бежной историографии.

Главный из них — это отчуждение народных масс от буржу­азной культуры и науки, неосознанный протест против истории официальной, академической, призванной оправдать существую­щий порядок вещей и увековечить статус-кво. Источииковой базой такой апологетической истории является письменный доку­мент, исходящий из учреждений классового государства. Именно целенаправленная фальсификация истории в угоду привилеги­рованной верхушке, фетишизация письменных источников вызывают протест многих честных ученых капиталистических стран. Вполне естественно поэтому, что большинство исследователей, увлекающихся устной историей, по своим идейно-политическим воззрениям принадлежат к леворадикальным и прогрессивным течениям общественной мысли. В Англии, например, устные ма­териалы весьма активно изучает Ассоциация но истории труда, где ведущую роль играют ученые-марксисты. Как заявил на международной конференции, в Италии профессор Манчестерского университета Т. Рейнджер, обращение к устным источникам имеет целью “покончить с элитарностью современной историогра­фии ", поскольку они призваны “дать голос тем, кто его лишен в официальной науке,—массам”. В США ученые, изучающие материалы устной истории, жизнь негров, рабочих-иммигрантов, других угнетаемых социальных и национальных групп, часто со­лидаризируются с их борьбой.

В последние годы, однако, акцент делается на жизнеописаниях простых людей — рабочих, индейцев и негров, представителей национальных меньшинств, иммигрантов. Устно-исторические биографии бывают трех типов: жизнь отдельного человека, рассказанная им самим или людьми, знавшими его; собрание автобиографий многих лиц, объединенных общим делом; наконец, жизнеописания, индивидуальные или групповые, где устные источники применяются в комплексе с письменными. Образцом последнего типа является книга П. Томпсона, крупнейшего спе­циалиста по устной истории в Англии, редактора журнала “Орэл Хистори”. Книга называется “Эдвардианцы” (1975) и по­священа социальной истории Англии 1901—1910 гг. Для ее на­писания было собрано 500 мемуарных записей людей, родивших­ся между 1872 и 1906 гг. Информаторы были подобраны таким образом, чтобы а социальном и демографическом отношении из­бранная группа соответствовала всеобщей переписи населения, проведенной в 1911 г. Такая репрезентативность опрошенных должна была обеспечить уверенность в том, что они выражают мнение всего населения страны. Однако ответы опрошенных служили лишь для иллюстрации выводов, сделанных на основе анализа других видов источников.

Устная история наряду с биографиями широко применяется при написании истории различных общественных организаций и групп населения, подвергающихся дискриминации в буржуазной исторической науке. История индейских резерваций в США и Канаде, анархистских групп в Испании, профсоюзов в США и Норвегии, национально-освободительного движения в Югосла­вии, Алжире, Индии, Анголе, Кении, повседневная жизнь ра­бочих Италии—таков масштаб и разнообразие научных иссле­дований на источниковой основе устных показании очевидцев. К этому следует добавить многочисленные работы по историче­скому краеведению, для которых воспоминания старожилов яв­ляются первостепенным источником. Есть, наконец, еще одна об­ласть исторического знания, где устные свидетельства могут принести большую пользу,— это история международных отно­шений, источники которой часто засекречены на протяжении десятилетий. Только при помощи устных опросов причастных к дипломатической “кухне” лиц, как высокопоставленных, так и рядовых исполнителей, удается заглянуть в тайники внешнепо­литических ведомств капиталистических держав.

Какие же достоинства находят ученые в устных источниках. привлекая их для изучения недавнего прошлого? Ответ на этот вопрос позволит осветить характерные черты устной истории:

они суть следующие:

— демократизм. Устные источники позволяют написан, исто­рию народа, а не историю государства, историю масс. а не исто­рию правящей элиты. Письменные источники официального про­исхождения редко и неполно отображают жизнь простых людей: творцы истории, как правило, не оставляют документов. История “сверху”, на основе письменных источников позволяет увидеть масштаб происшедших событий, явлений, процессов, народ пода­ется крупным планом как некая абстрактно-социологическая ве­личина. История “снизу”, на основе устных источников.— это прежде всего история отдельных событий, это прошлое, увиден­ное глазами участника событии. Устная история позволяет на­глядно увидеть, что массы являются творцом истории не только в абстрактно-социологическом плане. Они творят историю не только как реальность, но и как знание о прошлом. “Часто уст­ная информация является единственным источником знаний, ис­ходивших от порабощенного народа, но именно она сохранила подлинный дух и образ эпохи... устный рассказ доступен самым широким слоям народа, а простота изложения понятна и до­ступна более простому народу”,—говорил югославский ученый Б. Ристовски на конгрессе историков в Бухаресте;

— аутентичность. Запись рассказов очевидцев на магнитофон­ную ленту обеспечивает высокую степень аутентичности их сви­детельств. До появления стенографии, да и значительно позже. при письменной фиксации речей политических деятелей дебатов в представительных учреждениях или воспоминаний отдельных личностей утрачивались не только целые предложения, но и большие фрагменты. Вспомним, что речи многих ораторов Великой французской революции сохранились только в кратком прото­кольном изложении. Гете имел все основания воскликнуть:

“Кик мало из свершившегося было записано, как мало из запи­санного спасено!” Кроме того, следует учитывать. что мемуары и письменной форме испытывают в тон или иной степени гнет цензуры и са.моцензуры, подвергаются редактированию профес­сионалами пера. Запись же показаний на магнитную ленту не только обеспечивает полноту текста, но также сохраняет ряд важных нюансов, свидетельствующих об эмоциональном состоя­нии информатора: чувства уверенности или, наоборот, сомнения в приводимых фактах. Слушателю потом многое скажут и тон речи, и слишком затянувшиеся паузы, и поиск слов;

— уникальность. Устные источники нередко содержат такие факты или материалы, которые не могут быть установлены ни­каким другим путем. II. В. Гоголь еще в 1830 г. так оценил воспоминания русских офицеров, бывших в Париже после раз­грома Наполеона: “Их простые рассказы иногда вносят такую черту в Историю, какой нигде не дороешься”. Слова велико­го писателя подтвердили совершенно точные расчеты современ­ной статистики: установлено, что каждый человек за 70 лет своей жизни видит и течение 25 минут то, чего никто никогда не увидит. Действительно, только с помощью показаний остав­шихся в живых единственных свидетелей были разоблачены на заседаниях Нюрнбергского трибунала многие злодеяния нацистов.

Но речь идет о том, что каждый человек обладает какой-то частицей уникального исторического знания. И именно это зна­ние пытается собрать и сохранить устная история.

Устные источники обладают еще двумя свойствами, которые не могут не привлечь к себе внимание ученых: массовостью и компактностью. Массовость проявляется в том, что этот источник неисчерпаемый, поскольку количество информаторов и, следо­вательно, объем их показаний можно увеличивать почти беско­нечно. Пределом может служить идеальный, но недостижимый на практике опрос всех наличных свидетелей того или иного со­бытия. Если проводить этот опрос по строгой формализованной программе, то полученные ответы могут обрабатываться на ЭВМ, как это делается, например, с результатами социологических опросов. Компактность устных источников должна привлечь в первую очередь практических работников архивов, так как ре­шается проблема хранения огромного количества информации в небольшом пространстве. Между тем хорошо известны всевоз­растающие трудности с помещением и хранением громоздких по объему традиционных (письменных) документов. Фонодокументы же в виде бобин или кассет не только компактны, по и чрез­вычайно транспортабельны. Запись рассказа очевидца на порта­тивный магнитофон можно вести в самом удаленном уголке зем­ного шара. непосредственно на месте события. Если же учесть, например, что революционные организации, действующие в нелегальных условиях, крайне редко оставляют после себя пись­менные документы, то только устные рассказы участников борьбы могут позволить восстановить их историю.

Устную историю иногда обвиняют в особой субъективности; рассказанная биография, пишет французский журнал “Анналы” в редакционном предисловии к подборке статей, “не является прямой передачей жизненного опыта, это хроника и, следова­тельно, вымысел в точном смысле слова”. Профессор Барсе­лонского университета Мерседес Виланова, подчеркивая актив­ную роль исследователя в проведении опросов, говорит, что “историк создает источник пли постоянно вмешивается в его со­здание”. Впрочем, в этом она видит скорее не недостаток, а до­стоинство. ибо таким образом история из объясняющей науки превращается в экспериментальную.

На специфическую сторону записи устных воспоминаний об­ращает внимание А. Г. Тартаковский — это их двойственная при­рода, диалог двух лиц: очевидца-рассказчика и историка, который активно влияет на процесс припоминания. “Лицо, записывающее рассказ очевидца, ориентирует его па определенный комплекс тем и сюжетов, как бы „программирует" память, активизируя ее в отношении одних сторон прошлого и оставляя пассивной отно­сительно других, а это еще более усиливает избирательный ха­рактер проявления памяти рассказчиков”. Автор, правда, ог­раничивает действие этой закономерности лишь временами, ког­да не существовало еще технических средств фиксации речи. Думается, однако, что такая раздвоенность сохранилась поныне, поскольку исследователь, составляя программу интервью, уже в какой-то мере ориентирует память информатора в определенном направлении, причем эта избирательность усиливается в процес­се записи благодаря задаваемым вопросам.

Селективность создаваемых с помощью магнитофона устных источников, их субъективность несомненна; тем не менее это не дает оснований для отнесения их к “чистому вымыслу” и “ис­кусственным конструкциям”. Ведь хорошо известно, что немало письменны” документов создается с сознательной целью дезин­формации. Так что степень достоверности устного источника должна определяться конкретно в каждом отдельном случае. Прав Л. Н. Пушкарев, предупреждавший против огульного обвинения целых видов источников в субъективизме и недостоверно­сти: “нет и не может быть оказано предпочтения одному источ­нику перед другим в смысле его достоверности только потому, что один источник — это акт, а другой — рассказ современника. Проблема достоверности видовым различием решена быть не мо­жет. Источниковедческая ценность памятника определяется це­лой суммой признаков, среди которых вид лишь один и к тому же не самый главный. В самой общей форме можно сказать, что все виды источников могут быть и достоверными и недостовер­ными, все виды источников имеют определенную источниковед­ческую ценность”. Из этого глубокого вывода следует, что и энтузиасты устной истории, претендующие па особую достоверность показаний очевидцев, тоже не правы.