Основные сочинения по Русской истории. (По Платонову)

Еще в Киевской Руси, наряду с возникновением гражданст­венности, вXI в. появились у нас первые летописи. Это были перечни фактов, важных и не важных, исторических и не ис­торических, вперемежку с литературными сказаниями. С нашей точки зрения, древнейшие летописи не представляют собою ис­торического труда; не говоря о содержании – и самые приемы летописца не соответствуют теперешним требованиям. Зачатки историографии у нас появляются в XVI в., когда исторические сказания и летописи стали впервые сверять и сводить в одно целое. В XVI в. сложилась и сформировалась Московская Русь. Сплотившись в единое тело, под властью единого московского князя, русские старались объяснить себе и свое происхождение, и свои политические идеи, и свои отношения к окружающим их государствам.

И вот в 1512 г. (по-видимому, старцем Филофеем) соста­вляется хронограф, т. е. обозрение всемирной истории. Большая часть его заключала в себе переводы с греческого языка и только как дополнения внесены русские и славянские исторические ска­зания. Хронограф этот краток, но дает достаточный запас исторических сведений; за ним появляются и вполне русские хро­нографы, представляющие собою переработку первого. Вместе с ними возникают в XVI в. летописные своды, составленные по древним летописям.

В 1674 г. появился в Киеве и первый учебник русской Истории – «Синопсис» Иннокентия Гизеля, очень распространив­шийся в эпоху Петра Великого (он часто встречается и теперь). Если рядом со всеми этими переработками летописей помянем ряд литературно написанных сказаний об отдельных историчес­ких фактах и эпохах (напр., Сказание кн. Курбского, повести о смутном времени), то обнимем весь тот запас исторических трудов, с которым Русь дожила до эпохи Петра Великого, до учреждения Академии наук в Петербурге. Петр очень заботился о составлении истории России и поручал это дело различным лицам. Но только после его смерти началась ученая разработка исторического материала и первыми деятелями на этом поприще явились ученые немцы, члены петербургской Академии, прежде всего, следует назвать Готлиба Зигфрида Байера (1694-1738). Он начал с изучения племен, населявших Россию в древности, особенно варягов, но далее этого не пошел.

Гораздо плодотворнее были труды Герарда Фридриха Миллера (1705-1783), который жил в России при императрицах Анне, Елизавете и Екатерине II и уже настолько хорошо владел русским языком, что писал свои произведения по-русски. Он много путешествовал по России (прожил 10 лет, с 1733 по 1743 г., в Сибири) и хорошо изучил ее. Главною заслу­гою Миллера было собирание материалов по русской истории; его рукописи (так наз. Миллеровские портфели) служили и слу­жат богатым источником для издателей и исследователей. И ис­следования Миллера имели значение, – он был одним из первых ученых, заинтересовавшихся позднейшими эпохами нашей истории, им посвящены его труду: «Опыт новейшей истории Рос­сии» и «Известие о дворянах Российских». Среди академиков XVIII в. видное место трудами по русской истории занял и Ломоносов, написавший учебную книгу русской истории и один том «Древней Русской истории» (1766). Его труды по истории были обусловлены полемикой с академиками-немцами. Последние выводили Русь Ва­рягов от норманнов и норманскому влиянию приписывали про­исхождение гражданственности на Руси, которую до пришествия варягов представляли страною дикою; Ломоносов же варягов признавал за славян и таким образом русскую культуру считал самобытною.

Названные академики, собирая материалы и исследуя отдель­ные вопросы нашей истории, не успели дать общего ее обзора, необходимость которого чувствовалась русскими образованны­ми людьми. Попытки дать такой обзор появились вне академи­ческой среды.

Первая попытка принадлежит В. Н. Татищеву (1686-1750). Занимаясь собственно вопросами географическими, он увидел, что разрешить их невозможно без знания истории, и, будучи человеком всесторонне образованным, стал сам собирать сведе­ния по русской истории и занялся ее составлением. В течение многих лет писал он свой исторический труд, перерабатывал его не один раз, но только по его смерти, в 1768 г., началось его издание. Строго говоря, труд Татищева есть не что иное, как подробный сборник летописных данных, изложенных в хронологическом порядке.

Первая популярная книга по русской истории принадлежала перу Екатерины II, но труд ее «Записки касательно Русской истории», доведенный до конца XIII в., научного значения не имеет и интересен только как первая попытка рассказать обще­ству легким языком его прошлое. Гораздо важнее в научном отношении была «История Российская» князя М. [Щ Щербатова (1733-1790), которою впоследствии пользовался и Карамзин. Щербатов был человек не сильного философского ума, но начи­тавшийся просветительной литературы XVIII в. и всецело сложи­вшийся под ее влиянием, что отразилось и на его труде, в кото­рый внесено много предвзятых мыслей. В исторических сведениях он до такой степени не успевал разбираться, что заставлял ино­гда своих героев умирать по 2 раза. Но, несмотря на такие крупные недостатки, история Щербатова имеет научное значение благодаря многим приложениям, заключающим в себе истори­ческие документы. Особенно интересны дипломатические бумаги XVI и XVII вв. Доведен его труд до смутной эпохи.

Случилось, что при Екатерине II некто француз Леклерк, совершенно не знавший ни русского государственного строя, ни народа, ни его быта, написал ничтожную «L'histoire de la Russie», причем в ней было так много клевет, что она возбудила всеобщее негодование. И. Н. Болтин (1735-1792), любитель русской ис­тории, составил ряд заметок, в которых обнаружил невежество Леклерка и которые издал в двух томах. В них он отчасти задел и Щербатова. Щербатов обиделся и написал Возражение.

Болтин интересен, как историческое явление. Он служил лучшим доказательством того, что в XVIII в. в обществе, даже у неспеци­алистов по истории, был живой интерес к прошлому своей роди­ны.

Таким об­разом, рядом с попытками дать общую историю России зарож­дается и стремление подготовить материалы для такой истории. Помимо инициативы частной, в этом направлении работает и са­ма Академия наук, издавая летописи для общего с ними ознаком­ления.

Но во всем том, что нам перечислено, еще мало было научности в нашем смысле: не существовало строгих критических приемов, не говоря уже об отсутствии цельных исторических представлений.

Впервые ряд научно-критических приемов в изучение русской истории внес ученый иностранец Шлёцер (1735-1809). Познако­мившись с русскими летописями, он пришел от них в восторг. У одного народа не встречал он такого богатства сведений, такого поэтического языка. Уже выехав из России и будучи профессором Гёттингенского университета, он неустанно рабо­тал над теми выписками из летописей, которые ему удалось вывезти из России. Результатом этой работы был знаменитый труд, напечатанный под заглавием «Нестор» (1805 г. по-немецки, 1809-1819 гг. по-русски). Это целый ряд исторических этюдов о русской летописи. В предисловии автор дает краткий обзор того, что сделано по русской истории. Он находит положение науки в России печальным, к историкам русским относится с пре­небрежением, считает свою книгу почти единственным годным трудом по русской истории. И действительно, труд его далеко оставлял за собою все прочие по степени научного сознания и приемов автора. Эти приемы создали у нас как бы школу учеников Шлёцера, первых ученых исследователей, вроде М. П. Погодина. После Шлёцера стали возможны у нас строгие исторические изыскания, для которых, правда, создавались бла­гоприятные условия и в другой среде, во главе которой стоял Миллер.

В начале XIX века создался первый цельный взгляд на русское историческое прошлое в известной «Истории государ­ства Российского» Карамзина (1766-1826). Обладая цель­ным мировоззрением, литературным талантом и приемами хоро­шего ученого критика, Карамзин во всей русской исторической жизни видел один главнейший процесс – создание националь­ного государственного могущества. К этому могуществу привел Русь ряд талантливых деятелей, из которых два главных – Иван III и Петр Великий – своею деятельностью ознаменовали пере­ходные моменты в нашей истории и стали на рубежах основных ее эпох-древней (до Ивана III), средней (до Петра Великого) и новой (до начала XIX в.). Свою систему русской истории Карамзин изложил увлекательным для своего времени языком, а свой рассказ он основал на многочисленных изысканиях, кото­рые и до нашего времени сохраняют за его Историей важное ученое значение.

Но односторонность основного взгляда Карамзина, ограни­чивавшая задачу историка изображением только судеб государ­ства, а не общества с его культурой, юридическими и экономичес­кими отношениями, была вскоре замечена уже его современ­никами. Журналист 30-х годов XIX в. Я. А. Полевой (1796-1846) упрекал его за то, что он, назвав свое произведение «Историей государства Российского», оставил без внимания «Историю Русского народа». Именно этими словами Полевой озаглавил свой труд, в котором думал изобразить судьбу русского обще­ства. На смену системы Карамзина он ставил свою систему, но не совсем удачную, так как был дилетант в сфере исторического ведения.

Менее резко и с большею осторожностью выступил против Карамзина петербургский профессор [Н. Г.] Устрялов (1805-1870), в 1836 г. написавший «Рассуждение о системе прагматической русской истории». Он требовал, чтобы история была картиной постепенного развития общественной жизни, изображением переходов гражданственности из одного состояния в другое. Но и он еще верит в могущество личности в истории и, наряду с изображением народной жизни, требует и биографий ее героев. Сам Устрялов, однако, отказался дать определенную общую точку зрения на нашу историю и замечал, что для этого еще не наступило время.

Учение И. В. Киреевского (1806-1856). Он говорит, что славянская культура в основаниях своих была самостоятельна и отлична от германской. Во-первых, сла­вяне получили христианство из Византии (а германцы – из Рима) и их религиозный быт получил иные формы, чем те, которые сложились у германцев под влиянием католичества. Во-вторых, славяне и германцы выросли на различной культуре: первые – на греческой, вторые – на римской. В то время, как германская культура выработала свободу личности, славянские общины совершенно поработили ее. В-третьих, государственный строй был создан различно. Германия сложилась на римской почве. Германцы были народ пришлый; побеждая туземное население, они порабощали его. Борьба между побежденными и побе­дителями, которая легла в основание государственного строя Западной Европы, перешла впоследствии в антагонизм сословий;

У славян государство создалось путем мирного договора, до­бровольного признания власти. Вот различие между Россией и Зап. Европой, различие религии, культуры, государственного строя. Так думали славянофилы, более самостоятельные после­дователи германских философских учений. Они были убеждены, что самостоятельная русская жизнь достигла наибольшего развития своих начал в эпоху Московского государства. Петр В. грубо нарушил это развитие, насильственною реформою.

Общая точка зрения западников и славянофилов служила им основанием для толкования не только смысла нашей истории, но и отдельных ее фактов: можно насчитать много исторических трудов, написанных западниками и особенно славянофилами (из славянофилов историков следует упомянуть К. С. Аксакова, 1817-1860). Но их груды были гораздо более философскими или публицистическими, чем собственно истори­ческими, а отношение к истории гораздо более философским, чем научным.

Строго научная цельность исторических воззрений впервые создана была у нас только в 40-х годах XIX в. Первыми носи­телями новых исторических идей были два молодые профессора Московского университета: Сергей Muxайлович Соловьев (1820--1879) и Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), Их воз­зрения на русскую историю в то время назывались «теорией родовою быта», а впоследствии они и другие ученые их направ­ления стали известны под названием историю-юридической шко­лы. Воспитывались они под влиянием германской исторической школы.

Толчок, данный талантливыми трудами Соловьева и Кавели­на русской историографии, был очень велик. Стройная научная система, впервые данная нашей истории, увлекла многих и вызва­ла оживленное научное движение. Много монографий было напи­сано прямо в духе историко-юридической школы. Но много и возражений, с течением времени все более и более сильных, раздалось против учения этой новой школы. Ряд горячих научных споров, в конце концов, окончательно расшатал стройное теоре­тическое воззрение Соловьева и Кавелина в том его виде, в каком оно появилось в их первых трудах. Первое возражение против школы родового быта принадлежало славянофилам. В лице К. С. Аксакова (1817-1860) они обратились к изучению исторических фактов (к ним отчасти примкнули московские профессора [В.Н. Пешков и [И. Д.] Беляев, 1810-1873); на первой ступени нашей истории они увидели не родовой быт, а общинный и мало-помалу создали свое учение об общине. btoрое возражение против частной этой схемы сделано было ученым, близким по общему своему направлению к Соловьеву и Кавелину. Борис Николаевич Чичерин (1828-1904), воспитывавшийся в той же научной обстановке, как Соловьев и Кавелин, отодвинул за пределы истории эпоху кров­ных родовых союзов на Руси. Первая форма нашей общественности, какую знает исто­рия, по его взгляду, была построена не на кровных связях, а на началах гражданского права. В древнерусском быту личность не ограничивалась ничем, ни кровным союзом, ни государственны­ми порядками. Все общественные отношения определялись граж­данскими сделками – договорами. Из этого-то договорного по­рядка естественным путем выросло впоследствии государство.

Если первое, славянофильское возражение явилось на почве соображений об общекультурной самостоятельности славянства, если второе выросло на почве изучения правовых институтов, то третье возражение школе родового быта сделано скорее всего с точки зрения историко-экономической. Древнейшая Киевская Русь не есть страна патриархальная; ее общественные отношения довольно сложны и построены на тимократической основе. В ней преобладает аристократия капитала, представители которой си­дят в княжеской думе. Таков взгляд проф. В. О. Ключевского (1841-1911) в его грудах «Боярская дума древней Руси» и «Курс русской истории»).

Все эти возражения уничтожили стройную систему родового быта, но не создали какой-либо новой исторической схемы. Сла­вянофильство оставалось верно своей метафизической основе, а в позднейших представителях отошло от исторических разыска­ний. Система Чичерина и Сергеевича сознательно считает себя системой только истории права. А точка зрения историко-эконо-мическая пока не приложена к объяснению всего хода нашей истории. Наконец, в трудах других историков мы не встречаем сколько-нибудь удачной попытки дать основания для самосто­ятельного и цельного исторического мировоззрения.

Вместе с К. [С.] Аксаковым мы можем сказать, что у нас теперь нет «истории», что «у нас теперь пора исторических исследований, не более». Но, отмечая этим отсутствие одной господствующей в историографии доктрины, мы не отрицаем существования у на­ших современных историков общих взглядов, новизной и плодо­творностью которых обусловливаются последние усилия нашей историографии. Эти общие взгляды возникали у нас одновремен­но с тем, как появлялись в европейской науке; касались они и научных методов, и исторических представлений вообще. Воз­никшее па Западе стремление приложить к изучению истории приемы естественных наук сказалось у нас в трудах известного [А. П.] Щапова (1831-1876). Сравнительный исторический ме­тод, выработанный английскими учеными [(Фриман) и др.] и тре­бующий, чтобы каждое историческое явление изучалось в связи с подобными же явлениями других народов и эпох, – прилагался и у нас многими учеными (например, В. И. Сергеевичем). Раз­витие этнографии вызвало стремление создать историческую эт­нографию и с точки зрения этнографической рассмотреть вообще явления нашей древнейшей истории (Я. И, Костомаров, 1817-1885). Интерес к истории экономического быта, выросший на Западе, сказался и у нас многими попытками изучения народ­нохозяйственной жизни в разные эпохи (В. О. Ключевский и дру­гие), Так называемый эволюционизм имеет и у нас своих пред­ставителей в лице современных университетских преподавателей.

 

3. Основные источники по русской истории – обзор (по Платонову).

Обычно источники делятся на вещественные (археологические), этнографические, лингвистические (часто одновременно являющиеся письменными), устные (легенды, предания) и письменные. При изучении русской истории важнейшую роль играют именно письменные источники. Это летописи, юридические памятники, актовые материалы, жития святых, а для более поздних времен – эпистолярное наследие, мемуары, документы, связанные с делопроизводством.

Наша письменность возникла в 10 веке, но от этого времени ни одного источника не сохранилось. От 11 века в основном сохранились Священное Писание и богослужебные тексты.

Летописание на Руси началось в 10-11 веках, первоначально в Киеве и Новгороде. Первая известная летопись – «Повесть временных лет» (ПВЛ), написанная монахом Киево-Печерской лавры Нестором. Она датируется 1113 годом, изложение в ней доведено до 1110 года. Есть гипотеза, что до этого было еще три летописных свода.

Оригинал Нестора до наших дней не дошел. Первая дошедшая до нас редакция ПВЛ была составлена игуменом Сильвестром спустя три года, в 1116 году, и этот свод дошел до нас в составе «Лаврентьевской летописи». Есть так же варианты в «Радзивилловской летописи» и в Московско-академическом списке.

«Лаврентьевская летопись» написана монахом Лаврентием в 1377 году. Он слово в слово переписал редакцию Сильвестра. Затем у него описываются события, относящиеся к Суздальской земле.

В 1118 году в Киеве была сделана еще одна, третья, редакция ПВЛ. Она дошла в составе «Ипатьевской летописи», которая была создана в первой половине 15 столетия. Ее автор нам не известен. Кроме ПВЛ в нее также входят Киевская летопись 12 века и Галицко-Волынская летопись до конца 13 века.

В 12 веке летописание начинает широко распространяться. Возникают княжеские и епископские летописи. В 13 столетии этот процесс продолжается, но, когда начался татарский погром, очень много рукописей сгорело.

Начиная с 14-15 веков, когда Москва становится центром русского государства, летописные своды становятся общерусскими, отражающие события, важные для всей Руси. Одним из таких огромных сводов является 4-я Новгородская летопись.

Перейдем к литературным историческим сказаниям. Ряд таких сказаний занесен в летописные своды, например, сказания о крещении Руси, об ослеплении князя Василька, о битве на Липице, о Батыевом нашествии, о Куликовской битве, поучение Владимира Мономаха детям (Лаврентьевская летопись). В отдельных сборниках дошли до нас «История о великом князе Московском» Андрея Курбского и его переписка с Иваном Грозным, «История о Казанском царстве» 16 века, серия повестей о смутном времени («Иное сказание», «Временник Ивана Тимофеевича», «Новый летописец» и др.), сказание о взятии Азова казаками, описание Московского государства Г.К.Котошихина.

Также к этому разряду источников относятся различные мемуары, получивших широкое распространение со времени Петра Великого. Много сведений можно почерпнуть из частной переписки.

Также важными источниками являются жития святых. В житиях благоверных князей очень много исторической информации (жития Александра Невского, Михаила Черниговского). Ключевский исследовал жития как источники по колонизации Русской земли. Однако с 16-17 веков жития начинают проходить литературную обработку, и зачастую по ним уже невозможно ничего изучить.

Перейдем к памятникам юридического характера. Перечислим главные их виды:

1) Государственные акты. Первые такие памятники – это договоры Олега и последующих князей с греками. Сюда же относятся духовные завещания князей, избирательные грамоты (Бориса Годунова и Михаила Феодоровича) и ярлыки, выданные татарам (на княжение, ярлыки, регламентирующие права Церкви).

К памятникам древнерусского законодательства относятся «Русская правда» с многочисленными дополнениями, судные грамоты Новгорода и Пскова, Судебники Ивана III и Ивана IV, а также Соборное Уложение. Также сюда относятся сборники церковного законодательства (Кормчая книга, уставы Владимира, Ярослава, митр. Кирилла (1274 г.)).

2) Административные грамоты. Отдельные распоряжения правительства по отдельным делам, из которых складывались Указные книги приказов.

3) Челобитья.

4) Грамоты частного гражданского быта – кабальные записи, купчие.

5) Памятники судопроизводства. В 17 веке в связи с появлением разбойного приказа таких источников появляется уже довольно много.

6) Приказные книги. Книги писцовые (поземельная опись уездов), переписные (перепись людей податных классов), кормленные (перепись придворных и служилых людей), разрядные (дневники придворной жизни и служебных назначений).