БОГОСЛУЖЕНИЕ

ГЛАВА III

III

II

I

МОНАСТЫРИ

ГЛАВА II

Высокое значение монастырей, какое приобрели они в Русской Церкви со времени основания Киево-Печерской обители, продолжалось и теперь; особенно настоятели монастырей после иерархов являются главными действующими лицами в событиях церковных, а иногда и гражданских. Но судьба самих монастырей с изменением обстоятельств Церкви и отечества немало изменилась: жизнь иноческая, которая прежде утвердилась и процвела преимущественно в Киеве и вообще в пределах южнорусских, нашла теперь для себя новое поприще в области Суздальской и других местах средней полосы России, а вместе с тем развивалась более и более в областях Новгородской и некоторых северных, ей сопредельных.

Во главе киевских и вообще южнорусских обителей стояла, как и прежде, знаменитая обитель Киево-Печерская. Это видно из того, что настоятели ее в ряду других настоятелей занимали всегда первое место, а вместе из того, что они только одни во всей южной России начали называться архимандритами, не оставляя, впрочем, и прежнего своего имени — игумен: последним именем выражалось их начальственное отношение к своему монастырю, а наименованием архимандрита — их отношение к прочим настоятелям и первенство над ними. С какого времени и по какому праву киево-печерские игумены усвоили себе имя архимандрита, неизвестно, но в первый раз, по летописи, это имя встречается за ними в 1174 г. [65] Согласиться, будто имя архимандрии дал Киево-Печерской обители Андрей Боголюбский еще в 1159 г., возведши ее вместе на степень лавры и ставропигии великокняжеской и патриаршей, т. е. независимой от Киевского митрополита, мы не можем, несмотря на уцелевшую копию с мнимой грамоты Боголюбского [66]. Грамота эта написана таким языком, каким писали в Киеве только к концу XVI и в XVII в. под влиянием языка и владычества польского: здесь неоднократно встречаются выражения: на вечные часы, подлуг узаконения патриаршаго... на потом в роды и роды, мает или не мает быта инако, зрушити сию данину и под.; определяется даже Киево-Печерскому монастырю брать с одного села семьдесят грошей польских. В содержании грамоты еще более несообразностей. В первых строках ее говорится, что Андрей Боголюбский, как только начал княжить “в преименитом стольном городе Киеве”, тотчас, по завещанию своего отца Юрия Долгорукого, дал эту грамоту Печерскому монастырю; а в конце замечено (не цифрами, а словами), что она дана в 1159 г. Но известно, что Андрей Боголюбский тогда еще не владел Киевом и что, овладевши им уже в 1169 г., никогда сам не княжил в Киеве. Далее говорится, что грамота дана за благословением Константинопольского патриарха Кир Силивестра, между тем как патриархом в Константинополе был тогда Лука Хрисоверг. Еще далее Боголюбский объясняет, что он дал города Василев и Мическ с разными угодьями Киево-Печерскому монастырю, между прочим, для того, да не угасает свеча “у гроба святого отца нашего Феодосия и идеже мощи отца моего великого князя Юрия Владимировича лежат”; но Юрий Долгорукий погребен был не в Печерском монастыре, а в Спасском Берестовском, который был тогда самостоятельным монастырем [67]. Киево-Печерской лавре грамотою подчиняются четыре монастыря: Пустынный-Николаевский киевский, Елецкий черниговский, Свенский под Брянском и Спасский Новгорода Северского, но над Черниговом Боголюбский никогда не имел власти, а Свенский монастырь под Брянском основан уже в 1288 г. сыном святого Михаила, князя черниговского, Романом. [68] Мы отнюдь не отвергаем, что Андрей Боголюбский мог дать Киево-Печерскому монастырю грамоту на обладание разными угодьями и самым городом Василевым, которым действительно впоследствии владела лавра; не отвергаем, что грамота эта могла сгореть во время пожара в 1590 г., как уверял тогда настоятель лавры. Но говорим только, что известная ныне копия с этой грамоты, снятая по просьбе киево-печерских властей в 1592 г. будто бы с другого, подлинного, списка, хранившегося в патриаршем константинопольском архиве, и засвидетельствованная патриархом Иеремиею, не может быть признана подлинною: патриарх, по его собственным словам, поручал сделать справку в архиве своему логофету Иераксу и, не зная сам русского языка, при доверии к логофету, мог ненамеренно засвидетельствовать подложную грамоту [69]. Надобно прибавить, что до нашествия на Россию монголов ни в летописях, ни в посланиях святых Симона и Поликарпа, которые сами были постриженцы Киево-Печерского монастыря и писали о печерских подвижниках в 1-й половине XIII в., ни в других каких-либо памятниках монастырь этот не называется нигде ставропигиею [70]. Напротив, из летописи известно, что в 1168 г. Киевский митрополит Константин II сам с своим Собором, без сношения с Цареградским патриархом, осудил на заточение киево-печерского игумена Поликарпа, чего не могло бы быть, если бы монастырь Печерский считался патриаршею ставропигиею.

В ряду архимандритов киево-печерских первым был этот самый Поликарп (с 1164 г.). Он пользовался особенным уважением великого князя Ростислава и других князей и нередко исполнял их важные поручения. Подвергся заточению по случаю происходивших тогда споров о посте в среду и пяток, но весьма скоро (упом. уже 1170 и 1171 гг.) возвратился с честию в свою обитель как страдавший невинно и продолжал управлять братиею. Скончался в 1182 г., и нетленные мощи его, доселе почивающие в киевских пещерах, служат живым свидетельством его высоких добродетелей [71]. По смерти Поликарпа, случившейся 24 июля, в субботу, произошло в Печерском монастыре сильное волнение: братия никак не могли избрать себе нового настоятеля и была общая скорбь и печаль. Потому во вторник братия ударили в било, сошлись в церковь и начали молиться Пресвятой Богородице; в это время, к общему изумлению, многие единогласно изрекли: “Пошлем к священнику Василию, что на горе Щековице, да будет он нашим игуменом”. И, пришедши, поклонились Василию и сказали: “Мы, все братия-черноризцы, кланяемся тебе и хочем иметь тебя своим отцом и игуменом”. Пораженный этим, священник, также поклонившись, отвечал: “Отцы и братия! Признаюсь, что сделаться черноризцем я уже помышлял в сердце своем, но как вы вздумали предлагать мне, недостойному, игуменство?” И долго противился им и отрекался. Наконец братия взяли его и привели в обитель в пятницу, а в воскресенье прибыл туда же сам митрополит Никифор и с ним епископы: Туровский Лаврентий и Полоцкий Николай, и все игумены. Митрополит своею рукою постриг Василия и поставил его игуменом Феодосиева монастыря [72]. Каков был архимандрит Василий, отчасти видно из послания к нему, с вероятностию приписываемого святителю Туровскому Кириллу. Здесь святитель, между прочим, говорит: “Всечестный, богоблаженный Василий, поистине славный и великий во всём мире архимандрит, отец отцов, великий для всех путеводитель к горнему, душа, проникающая тонким умом своим все богодухновенныя писания, вторый Феодосий, игумен печерский, хотя не по имени, но по делам и вере равный ему святостию, но и более того возвеличенный Христом как угодный Ему раб и Его Матери слуга, ибо Феодосий, начав строить церковь, позван был Богом и к Нему отошел; тебе же даровал Бог не только церковь устроить, но и создать каменную ограду вокруг лавры, где жилища святых и дворы преподобных... Ты как бы спрашиваешь меня о великом и святом образе схимы, в который издавна желаешь облечься. Конечно, не по неведению вопрошаешь о сем, но испытуешь мое убожество, как учитель ученика и господин раба... Ты в бельцах и в иночестве вел жизнь богоугодную и душеполезную” [73]. Из преемников Василия († после 1197 г.) достопамятны Досифей и Акиндин. Первый принес в Россию с святой горы Афонской чин о пении дванадесяти псалмов и написал ответ на предложенные ему вопросы о жизни афонских иноков, доселе уцелевший в рукописях [74]. Последнего, который упоминается в 1231 г. при поставлении Ростовского епископа Кирилла, святой Симон, епископ Владимирский, называет “мужем святым”, и по его-то поручению черноризец Поликарп написал известное послание о подвижниках печерских в память и назидание последующим черноризцам [75].

В каком состоянии находилась тогда жизнь иноческая в Печерской обители, сведений почти не сохранилось. Из многочисленных подвижников Печерских, о которых повествуют в своих посланиях Симон и Поликарп, только четыре могут быть с достоверностию относимы к настоящему периоду, именно: Афанасий, Арефа, Тит и Евагрий [76]. Рассказы об Арефе и Евагрий, из которых первый был одержим в крайней степени страстию сребролюбия, пока тати не похитили у него сокровищ и Господь не вразумил несчастного особенным видением, а последний до того гневался на прежнего друга своего Тита, что не хотел простить его, даже умирающего, несмотря на просьбы всей братии и в таком состоянии духа сам внезапно скончался, эти рассказы указывают только на частные случаи упадка нравов между киево-печерскими иноками. А судя по общим выражениям святого Симона, Печерская обитель все еще процветала благочестием и пользовалась высоким уважением в России. Он называет ее “местом святым, блаженным, честным, спасенным”, уподобляет морю, которое “не держит в себе ничего гнилого, но извергает вон”, и, обращаясь к Поликарпу, говорит: “Пойми, брат, как велика слава этого монастыря, и, устыдясь, покайся, и возлюби тихое и безмятежное житие, к которому Господь привел тебя. Я бы рад оставить епископство и служить игумену (печерскому), но знаешь, что удерживает меня. И кто не знает меня, грешного епископа Симона, и этой соборной церкви владимирской, красоты города, и другой суздальской церкви, которую я создал? Сколько они имеют городов и сел? И десятину собирают по всей земли той, и всем тем владеет наша худость. Но пред Богом скажу тебе: всю сию славу и власть я за уметы вменил бы, если бы мне хотя колом торчать за воротами или сором валяться в Печерском монастыре и быть попираему людьми. День один в дому Божией Матери лучше тысячи лет временной чести, и я гораздо охотнее согласился бы пребывать в нем, нежели жить в селениях грешничих” [77]. Можно думать, что особенно процвела тогда в Киево-Печерской обители жизнь затворническая. О затворах в Киеве, бывших в то время, не раз упоминают летописи, и в пещерах Киевской лавры доныне нетленно почивают весьма много святых затворников, которые известны только по имени [78]. К чести Печерского монастыря служило и то, что он по-прежнему продолжал давать из среды своих иноков, достойных иерархов для Русской Церкви [79].

Средствами для своего содержания Киево-Печерский монастырь, без сомнения, был нескуден. Мы видели, что уже в первые годы свои он владел селами и разными угодиями, что владимирский князь Ярополк Изяславич пожаловал ему три волости, а другие князья делали на него большие денежные вклады. Теперь супруга минского князя Глеба Всеславича Анастасия Ярополковна, завещавшая пред кончиною своею (в 1158 г.) похоронить себя в Печерской обители близ гроба преподобного Феодосия, пожертвовала этой обители еще пять сел со всеми слугами и имуществом [80]. Но немало пришлось испытать Печерскому монастырю и бедствий. В 1151 г. он вместе с другими окрестными киевскими монастырями был ограблен торками и берендеями. В 1169 г. при разграблении всего Киева войсками Боголюбского был зажжен берендеями. В 1203 г. при новом опустошении Киева Рюриком Ростиславичем и половцами еще более ограблен, причем одни из иноков убиты, а другие отведены в плен к иноплеменникам. Наконец, в 1240 г. по взятии Киева монголами обитель преподобного Феодосия подверглась окончательному разорению: окружавшая ее каменная стена и все кельи разрушены до основания, соборная церковь ниспровергнута сверху до половины и совершенно опустошена, большая часть иноков перебиты, а немногие оставшиеся в живых разбежались [81].

О других киевских монастырях летописи говорят весьма кратко. Продолжали существовать монастыри прежние: Феодоровский, Янчин, или Андреевский, Спасский на Берестове, Симеоновский, Кирилловский и Выдубицкий; о последнем замечено, что в 1199 г. киевский князь Рюрик Ростиславич построил в нем со стороны Днепра каменную стену, составлявшую предмет удивления для современников, и что мастером при этом был русский человек — Петр Милонег [82]. Вновь основаны в Киеве или, точнее, в первый раз упоминаются только два монастыря: Васильевский и Воскресенский. Кем и когда они основаны — неизвестно [83]. Все те бедствия, каким подвергался от врагов Киево-Печерский монастырь начиная с 1151 г., разделяли вместе с ним и прочие киевские монастыри, которые наконец были разорены монголами.

Так же скудны сведения и о прочих монастырях южнорусских. Упоминаются только по имени: Михайловский в Переяславле, Борисоглебский в Чернигове, Иоанновский в Галиче, Лелесов близ Галича, Синеводский в Стрыйском округе [84], Борисоглебский близ Турова [85]. Вообще, должно сказать, что посреди непрестанных междоусобий, главным позорищем которых была южная Россия, при частых нападениях со стороны диких половцев, торков и берендеев, иноческие обители там едва продолжали существовать: прежде основанные подвергались разорению и опустошениям, а новые почти не возникали.

Чем с большею силою начала было развиваться и процветать жизнь иноческая в новом великом княжении Владимирском и других сопредельных областях, более спокойных и вообще при более благоприятных обстоятельствах. Прежде мы знали в пределах средней полосы России только четыре монастыря: Спасский в Муроме, Авраамиев в Ростове, Георгиевский во Владимире и Смядинский Борисоглебский близ Смоленска. Теперь в этих пределах возникают вновь более двадцати монастырей, преимущественно в городах княжения Владимиро-Суздальского.

Еще Юрий Долгорукий, пока оставался суздальским князем (до 1155 г.), основал в четырех верстах от Суздаля на берегах реки Нерли Борисоглебский монастырь в местечке Кидекши, где было когда-то “становище” благоверных князей Бориса и Глеба, когда они странствовали в Киев, один из Ростова, другой из Мурома, почему и самый монастырь впоследствии назывался Кидекшацким или Кидекоцким [86]. Древняя церковь этого монастыря, уже давно упраздненного, сохранилась доныне. Но истинное начало умножению монастырей в земле Суздальской положил сын Долгорукого Андрей Боголюбский — истинный основатель великого княжения Владимирского: он один, по свидетельству местного современного летописца, создал здесь “монастыри многи” [87], хотя, к сожалению, нам известны только два из них: Боголюбов и Покровский.

Весьма замечательно обстоятельство, послужившее поводом к основанию монастыря Боголюбова. В 1155 г. Андрей Боголюбский, переселясь из волости своей Вышгорода на свою родину — в страну Суздальскую, взял с собой из Вышгородского женского монастыря чудотворный образ Богоматери, принесенный из Греции и, по преданию, писанный евангелистом Лукою. С этим образом князь прибыл во Владимир на Клязьме и встречен был всеми жителями с величайшей радостию. Потом, продолжая путь свой, отправился к Ростову. Но в десяти с половиною верстах от Владимира, вниз по течению реки Клязьмы, лошади, везшие киот с чудотворною иконою, остановились и не шли вперед.

Другие лошади, запряженные по воле князя, также не могли двинуться с места. Тогда Андрей приказал петь молебен пред иконою Богоматери, и сам, повергшись на землю, со слезами молился Пресвятой Деве и дал обет на этом месте воздвигнуть в честь Ее каменный храм. С наступлением ночи князь вошел в шатер и, продолжая свою пламенную молитву, ровно в полночь удостоился видения Пресвятой Богородицы, Которая повелела ему не носить Ее чудотворного образа в Ростов, а поставить его во Владимире, на месте же настоящего видения соорудить храм во имя Рождества Ее и учредить обитель. Андрей немедленно заложил на том месте церковь и, призвав искусных иконописцев, повелел им изобразить Богоматерь в том виде, в каком Она ему явилась. Когда церковь была готова и освящена, князь установил в память чудесного явления Богоматери совершать ежегодно праздник 18-го июля; внес в церковь обе иконы: и принесенную из Вышгорода, сделавшуюся впоследствии известной под именем Владимирской Богоматери, и вновь написанную; эту последнюю назвал иконою Божией Матери Боголюбивой; место, где явилась ему Пресвятая Дева, назвал Боголюбовым и сам начал прозываться Боголюбским. Потом близ новосозданной церкви и обители построил город Боголюбов и свой княжеский дом, который сделался самым любимым его местопребыванием. Все это происходило около 1158 г., когда Андрей Боголюбский был уже великим князем. Первым игуменом новой обители был Сергий, избранный самим князем, и для украшения ее князь не щадил никаких издержек. После Рождественской церкви он построил другую, каменную, во имя святого мученика Леонтия; создал каменные ворота для монастыря и на них каменную церковь во имя святого апостола Андрея Первозванного, а для содержания монастыря пожертвовал лучшие свои села с их даньми. Но вскоре по убиении Боголюбского элодеями (1174) обитель была разграблена рязанским князем Глебом и половцами (1177). Впрочем, продолжала еще существовать: в 1214 г. сюда удалился на покой Ростовский епископ Иоанн. Окончательно же разрушена, вероятно, уже вместе с городом Боголюбовым при нашествии татар в 1237 г. Ныне Боголюбов Рождественский монастырь существует в обновленном виде [88].

В расстоянии одной с четвертью версты от монастыря Боголюбова, на устье реки Нерли, Боголюбский создал другой монастырь с церковию во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Монастырь этот заложил князь по смерти сына своего Изяслава (1165), когда, предаваясь глубокой скорби о скончавшемся, тем с большею ревностию старался совершать богоугодные дела. На сооружение Покровской церкви употреблены были камни из каменоломен болгарских, которые после знаменитой победы Боголюбского над болгарами (1164) вывозимы были по его приказанию в землю Суздальскую в продолжение двух лет и послужили здесь для многих важных построек. Нет сомнения, что и Покровский монастырь испытал от врагов одинаковую участь с Боголюбовым, но древняя церковь Покровская сохранилась доныне и одиноко стоит на месте бывшей обители [89].

Основываясь на несомненном свидетельстве, что Боголюбский создал в стране Суздальской “монастыри многи”, из которых мы знаем только два, можем думать, что им же, может быть, основаны в этой стране и другие монастыри, случайно упоминаемые в летописи, происхождение которых неизвестно, именно: а) Косьмодамианский суздальский, коего игумен Арсений по убиении Боголюбского (1174) первый решился внести тело его в церковь и отпеть над ним панихиду [90]; б) Богородичный владимирский, коего игумен Феодул перенес с своими клирошанами тело убиенного князя Андрея из Боголюбова во Владимир и здесь похоронил в соборном храме [91]; в) Вознесенский владимирский, упоминаемый в 1187 г., когда здесь останавливался Черниговский епископ Порфирий; г) Петровский ростовский, где тринадцать лет был игуменом Пахомий, духовник ростовского князя Константина, избранный в 1214 г. во епископа Ростову; д) Дмитриевский суздальский, откуда по смерти епископа Пахомия изведен был (1216) на Ростовскую кафедру черноризец Кирилл и куда спустя тринадцать лет снова удалился он с епископии для высших подвигов, приняв схиму с именем Кириака; е) Спасский владимирский, игумен которого Феодосий упоминается в 1237 г. при разорении Владимира монголами [92].

Существовали иноческие обители и в Переяславле Залесском, во 2-й половине XII в., хотя неизвестно, кем основанные. Это видно из жития преподобного Никиты столпника, Переяславского чудотворца [93]. Он родился и получил воспитание в Переяславле. Достигнув зрелого возраста, он сделался сборщиком податей и, пользуясь своими связями с городскими судиями и другими начальниками, делал много зла людям, брал с них неправедную мзду и тем содержал себя с женою. После многих лет такой жизни Никита зашел однажды в церковь и там услышал чтение из пророка Исаии: Измыйтеся и чисти будете, отьимите лукавства от душ ваших... Взыщите суда, избавите обидимаго, судите сиру и оправдите вдовицу... Аще же не хощете, ниже послушаете мене, меч вы пояст... и проч. (Ис. 1. 16 — 21). Слова Божии поразили грешника: он вспомнил свои неправедные дела и, воротившись домой, не мог заснуть всю ночь от беспокойства о самом себе. На другой день, чтобы развлечься, он отправился к друзьям своим, пригласил их к себе на вечер, купил все нужное для угощения и приказал жене приготовить. Когда жена начала обмывать и варить мясо, ей все виделись в сосуде только пена и кровь, сколько она их ни снимала, и потом разные члены человеческого тела. Жена сказала мужу, который увидел то же самое своими очами и пришел в исступление. Долго стоял он в молчании, произнося только: “Горе мне, великому грешнику!” Потом, взывая из глубины сердца к Богу, вышел из дома и из города, пришел в близлежащий монастырь святого великомученика Никиты, повергся пред игуменом, открыл ему свои беззакония и страшное видение и просил себе пострижения в монашество. Тогда игумен, чтобы испытать послушание Никиты, велел ему три дня стоять у врат монастыря и оплакивать грехи свои. Никита стал у монастырских ворот и со слезами исповедовал грехи свои перед всеми входившими и исходившими. На другой день, увидев вблизи монастыря болотистое место, окруженное камышом, где было множество насекомых, Никита подумал: “Телом грешил я, телом должен и страдать”. И, сняв с себя все одежды, сел в тростнике и отдал тело свое на терзание насекомым. Спустя три дня игумен послал инока узнать о Никите; инок нашел его в тростнике, всего израненного насекомыми и изнемогшего от истечения крови, и донес игумену. Игумен вместе с братиею поспешил взять Никиту, постриг его в иночество и затворил в тесной келье. Чрез несколько времени новый инок с благословения игумена надел на себя тяжелые железные вериги и, проводя день и ночь в пении псалмов, в чтении житий святых, в молитве, любил и труд телесный: своими руками ископал два колодца: один близ монастыря святых мучеников Бориса и Глеба, другой — близ потока Студеного или Слудного [94]; сам поставил для себя столп, в котором с благословения игумена начал подвизаться и вырыл под стеною узкий проход, которым ходил на молитву. Бог прославил своего угодника даром чудесных врачеваний. В числе других недужных к святому Никите приходил из Чернигова юный князь Михаил Всеволодович и, удостоившись получить исцеление от тяжкой болезни, повелел поставить на том самом месте, где был исцелен, крест “в лето 6694 (т. е. 1186), месяца маия в 16, индикта в 8”. Много еще лет подвизался в своем столпе преподобный Никита. Однажды пришли к нему два родственника за благословением и, приняв его светлые вериги за серебряные, умертвили его ночью, а с веригами бежали к Ярославлю. Здесь увидели они свою ошибку и бросили вериги в Волгу.

Далее в житии преподобного Никиты повествуется, что тогда (к концу XII в.) существовал в Ярославле близ реки Волги монастырь святых апостолов Петра и Павла, что в этом монастыре жил благочестивый старец Симон, которому чудесно указано было место, где лежали в реке вериги святого столпника, и что потом они по распоряжению игумена монастыря торжественно извлечены были из воды. Другой монастырь в Ярославле вместе с церковию во имя Преображения Господня основан был великим князем ростовским Константином Всеволодовичем в 1216 г. Церковь окончена сыном Константина Всеволодом и освящена Ростовским епископом Кириллом в 1225 г. [95]

Между тем во Владимире и Суздале возникали новые монастыри: во Владимире — Рождественский мужеский и Успенский женский, в Суздале — Ризположенский женский.

Монастырь во имя Рождества Пресвятой Богородицы основан был во Владимире великим князем Всеволодом Юрьевичем в 1192 г. на прекрасном возвышенном месте близ реки Клязьмы. Наделив эту обитель всеми средствами для содержания, князь желал, чтобы она, как находящаяся в столице великокняжеской, считалась старейшею в ряду прочих, почему и игумен ее, один из всех настоятелей средней полосы России, носил имя архимандрита, как на юге России — игумен киево-печерский. Настоятели Рождественского монастыря нередко избирались во епископы, каковы были святые Симон и Митрофан Владимирские и Кирилл Ростовский. Обитель эта вместе с городом много пострадала от татар в 1238 г. и от последующих пожаров, но каменная церковь ее, построенная Всеволодом, уцелела доныне и сохранила некоторые остатки своей древности [96].

Около того же времени, как Всеволод устроял мужеский Рождественский монастырь, супруга великого князя Мария основала во Владимире монастырь женский во имя Успения Пресвятой Богородицы, который и назывался Княгининым. В 1200 — 1202 гг. основательница создала в нем вместе с супругом своим каменную церковь, а в 1206 г. сама приняла пострижение в монашество. Трогательно было это пострижение. Великий князь Всеволод с своими детьми. Ростовский епископ Иоанн со всеми игуменами, пресвитерами и чернецами, все бояре и боярыни и все жители города провожали Марию из княжеских палат до монастыря, и все обливались слезами, потому что княгиня была крайне добра ко всем и, будучи издетства воспитана в страхе Божием, любила правду, оказывала честь и вспомоществование епископам, пресвитерам и черноризцам, была нищелюбива, страннолюбива, утешала больных и скорбящих. Но, вступив в монастырь, Мария провела в нем только восемнадцать дней и скончалась, потому что еще до пострижения своего она восемь лет находилась в тяжкой болезни, которую переносила с терпением Иова. Тело усопшей погребено в созданном ею монастырском храме, где еще прежде положены были ее сестра и дочь [97].

Монастырь Ризположенский суздальский, т.е. с церковию Положения Честной Ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне, основан неизвестно кем в 1207 г. Некоторые сведения об этом монастыре сохранились в житии преподобной Евфросинии Суздальской [98]. Она была дочь черниговского князя Михаила, впоследствии пострадавшего в Орде. Испрошенная молитвами своих родителей, с детства воспитанная благочестивою материю в строгом благочестии, обученная грамоте и книжной мудрости высокообразованным боярином Феодором, который впоследствии пострадал вместе с Михаилом, Феодулия с юных лет чувствовала влечение к иноческим подвигам. И потому, когда слава о разуме и красоте ее привлекла к ней многих женихов и когда родители положили выдать ее за суздальского князя Мину Ивановича, потомка знаменитого князя варяжского Шимона, или Симона [99], Феодулия, хотя не противилась воле родителей, но пламенно молила Бога сохранить ее в девстве. Молитва чистой души была услышана. В то время как черниговская княжна была уже на пути в Суздаль, жених ее скончался, и она, не возвращаясь более к отцу и матери, решилась вступить в иноческую Риэположенскую обитель, находившуюся близ самого Суздаля. Это случилось в 1227 г. При пострижении Феодулия названа Евфросиниею и с величайшею ревностию предалась иноческим обетам. Пищу принимала раз в день, иногда через день, а иногда и раз в неделю. С совершенною покорностию исполняла волю старших и несла разные послушания. Ночи нередко проводила без сна в чтении слова Божия и молитвах. Неопустительно ходила в церковь, где пела и читала так, что привлекала в обитель многих богомольцев из города. Испытанная мудрость Евфросинии была причиною того, что игуменья иногда повелевала ей произносить даже в церкви наставления сестрам. Эти наставления и особенно высокая святость преподобной Евфросинии производили необыкновенное действие; многие вдовы и девицы поступали в монастырь, чтобы учиться у нее благочестию, а обитательницы монастыря смотрели на нее как на образец для себя во всех отношениях. Вообще, замечает жизнеописатель преподобной, Риэположенский монастырь находился тогда в самом цветущем состоянии: во всей Великой России не было такого монастыря по устроению благочиния и нигде нельзя было найти таких строгих богобоязненных черноризиц, какие подвизались здесь и между которыми Евфросиния сияла, как денница посреди звезд. Монастырь разделялся стеною на две половины: на одной жили вдовы, на другой — девицы. Но для молитвы те и другие собирались сначала вместе в один храм, а потом для жен построена была отдельная церковь во имя Пресвятой Троицы. Жены имели у себя особую начальницу, и девицам запрещено было беседовать с бывшими в замужестве. При нашествии татар на Россию в 1238 г., когда Батый взял Суздаль и разорил в нем храмы и монастыри, обитель Ризположенская была сохранена от врагов молитвами преподобной Евфросинии, которая уже славилась тогда даром чудотворений [100]. Долго еще подвизалась преподобная в своей обители, имела скорбь и вместе радость слышать о мученической кончине в Орде своего отца князя Михаила и своего достойного наставника — боярина Феодора (1246) и около 1250 г. предала дух свой Богу, причтенная впоследствии Церковию к лику святых [101].

Еще в двух местах великого княжения Владимиро-Суздальского явились тогда монастыри: святой Богородицы в Нижнем Новгороде и Спасо-Запруденский в Костроме. Первый основан великим князем Георгием Всеволодовичем и упоминается в 1229—1239 гг. [102] Последний основан князем костромским Василием Квашнею в 1239 г. при реке Запруденке по случаю явления там чудотворной иконы Божией Матери, известной ныне под именем Феодоровской [103].

Вне пределов княжества Суздальского, однако ж в той же средней полосе России, процветала тогда жизнь иноческая в Смоленске и Полоцке.

Из летописей мы знаем только о двух монастырях в Смоленске и его окрестностях: о монастыре Отроче, которого игумен Михаил вместе с Смоленским епископом Игнатием приезжал послом от смоленского князя Мстислава к великому князю Всеволоду в 1206 г. [104], и о монастыре Борисоглебском на Смядине, основанном еще в предшествующий период: здесь в 1177 г. совершилось чудесное событие, обратившее на себя внимание современников. Два брата Ростиславичи, Мстислав и Ярополк, взятые в плен и ослепленные во Владимире на Клязьме, отпущены были в южную Россию. Когда их привели к Смоленску и они вошли в смядинскую Борисоглебскую церковь, чтобы помолиться, то внезапно прозрели в самый день убиения святого Глеба на Смядине, т.е. 5 сентября [105].

Но о нескольких других смоленских монастырях сохранилась память в жизнеописании преподобного Авраамия Смоленского, подвизавшегося к концу XII и в начале XIII в. [106] Авраамий родился в Смоленске от богатых и благочестивых родителей; был воспитан в страхе Божием и научении книжном. Когда он пришел в возраст, родители предлагали ему вступить в брак, но юноша не согласился, чувствуя в себе влечение к иноческой жизни. По смерти родителей, вскоре последовавшей, он раздал все их имущество церквам, монастырям и нищим, облекся в рубище и ходил, как нищий и юродивый, моля Бога указать ему путь ко спасению. Путь этот был указан: Авраамий поступил в монастырь Пресвятой Богородицы, находившийся в пяти верстах от Смоленска, на месте, которое называлось Селище, и там постригся. Здесь, проходя разные монастырские послушания и украшаясь всеми иноческими добродетелями, Авраамий с любовию предавался чтению отеческих писаний, особенно святого Иоанна Златоустого и Ефрема Сирина, также житий святых: Антония Великого, Евфимия, Саввы, Феодосия Палестинских, Антония и Феодосия Печерских и других. Видя добродетели Авраамия, игумен убедил его принять священнический сан, а зная его мудрость и опытность в духовных писаниях, дозволил ему принимать к себе притекающих и преподавать им наставления. Это было во дни смоленского князя Мстислава (1197 — 1214). Но вскоре настали для праведника искушения, преимущественно от своей же братии. Некоторые, завидуя его славе и тому, что его высокое учение и красноречие привлекали к нему многих, как иноков, так и мирян из города, начали измышлять на преподобного разные клеветы и причинять ему разные огорчения, которые он переносил с величайшею кротостию в продолжение 5 лет, не переставая трудиться в назидании приходивших к нему силою своего слова. Наконец и сам игумен исполнился завистию к Авраамию, запретил ему учить и даже удалил из монастыря. Тогда праведник перешел в город и поселился в бедном и малолюдном монастыре святого Креста. Здесь еще более начали стекаться к Авраамию; монастырская церковь всегда была полна богомольцев, жаждавших слышать его поучения; многие приносили ему пожертвования, которые он употреблял на украшение монастыря и церкви и разделял братии и нищим. Зависть и здесь не оставила преподобного в покое: на Авраамия восстало почти все городское духовенство, огорчаясь тем, что он привлекал к себе так много духовных чад. Мало-помалу начали распускать слухи, будто он еретик, читает голубиные книги, живет нечисто, прикрываясь внешнею святостию, и наконец произвели такое волнение в народе, что все жители города обратились к своему епископу Игнатию и просили подвергнуть суду Авраамия. Епископ послал за ним своих слуг, и, в то время как слуги с бесчестием влекли праведника по улицам города, один благочестивый инок по имени Лука Прусин, совершавший девятый час молитвы в монастыре святого архангела Михаила, слышал с неба глас, что Авраамий страждет невинно. На суде епископа, совершавшемся в присутствии самого князя действительно оказалось, что все обвинения, какие взводились на Авраамия, были клеветою. Но, чтобы успокоить мятущийся народ, Игнатий повелел Авраамию удалиться в Богородицкий монастырь, где он был пострижен, и запретил ему священнослужение. Чрез несколько дней один смоленский священник по имени Лазарь, бывший впоследствии преемником Игнатия на епископской кафедре, пришел к этому иерарху и сказал, что город будет строго наказан за несправедливое гонение на человека Божия. Страшная засуха, наступившая в стране Смоленской, оправдала это предсказание. Напрасно совершались молебствия о дожде и крестный ход вокруг города: дождя не было. Тогда епископ, призвав к себе Авраамия, разрешил ему священнодействие, испросил у него прощение себе и всем гражданам и просил его помолиться о ниспослании дождя. Угодник Божий, смиренно исповедав свое недостоинство, не отказался, однако ж, исполнить архипастырское повеление. И прежде, нежели он достигнул своей обители, воссылая на пути теплые молитвы к Богу, сильный дождь напоил жаждущую землю. Все увидели в этом силу молитвы праведника, все сознавали его невинность и спешили просить у него прощения. А епископ Игнатий, построив близ города новый монастырь в честь Положения Ризы Пресвятой Богородицы, поручил настоятельство в нем Авраамию и удостоил его своей дружбы. По-прежнему начали стекаться к нему бояре и простолюдины, богатые и убогие, чтобы пользоваться его наставлениями. Много было желавших поступить в его обитель, но преподобный принимал с великою разборчивостию и после предварительных испытаний, так что у него считалось только семнадцать человек братии. Авраамий пережил друга своего и благодетеля епископа Игнатия и после пятидесяти лет иноческой жизни мирно почил о Господе [107].

Как в житии преподобного Авраамия Смоленского сохранилась память о некоторых монастырях, бывших в Смоленске, так в житии преподобной Евфросинии Полоцкой сохранились сведения о некоторых монастырях полоцких [108]. Евфросиния, в мире Предслава, была внука владетельного князя полоцкого Всеслава Брячиславича († 1101) и дочь младшего из сыновей его Георгия — Святослава. В детстве она обнаружила такую любовь к учению, что удивляла своих родителей. А в двенадцать лет, когда многие из окрестных князей начали искать руки ее и родители помышляли уже обручить ее достойнейшему из них, она почувствовала в себе непреодолимое влечение к иноческой жизни, тайно удалилась в один женский монастырь (неизвестный по имени), где жила инокинею родная тетка ее, супруга князя Романа Всеславича, и по неотступной просьбе была облечена в ангельский образ под именем Евфросинии. Несколько времени пребывала юная подвижница в монастыре, повинуясь игуменье и сестрам и превосходя всех постом, и молитвами, и нощным бдением. Потом упросила Полоцкого епископа Илию, чтобы он позволил ей жить в одной пристроенной к кафедральному Софийскому собору келье, или так называемом голубце. В этом затворе, предаваясь всецело обетам иночества, преподобная любила в часы досуга списывать собственными руками священные книги и плату, какую получала за них, употребляла на пособие нищим. Для большего уединения епископ благословил Евфросинию переселиться в одно загородное место, принадлежавшее епископской кафедре и называвшееся Сельце, где существовала церковь во имя Спасителя, и само место подарил преподобной, с тем чтобы она основала в нем женскую обитель. Это происходило в присутствии отца преподобной Евфросинии Георгия и дяди ее, тогдашнего полоцкого князя Бориса, который, как известно, скончался в 1128 г. [109] Обитель во имя Всемилостивого Спаса не замедлила устроиться, и в ней под начальственным руководством преподобной Евфросинии в числе других приняли пострижение родная сестра ее Гордислава, в иночестве Евдокия, двоюродная — Звенислава, в иночестве Евпраксия, и впоследствии — две племянницы с благословения Полоцкого епископа Дионисия († 1183), из которых одна названа была Агафиею, а другая — Евфимиею. Преподобная настоятельница вскоре создала в своем монастыре новую каменную церковь во имя Спасителя, сохранившуюся доныне, устроив в ней по обе стороны хоров две тесные кельи, где предавалась богомыслию и уединенной молитве. Украсив свой Спасский монастырь и наделив его всем нужным, Евфросиния пожелала учредить и действительно учредила не в дальнем расстоянии от него другой монастырьмужеский — с каменною церковию во имя Пресвятой Богородицы. Когда оба монастыря достигли цветущего состояния, сделались великими и богатыми, преподобная, оставив им свой подробный устав и поручив главное начальство над обоими сестре своей Евдокии, сама отправилась вместе с другою сестрою Евпраксиею и братом Давидом к святым местам палестинским. Господь благословил доброе предприятие. На пути Евфросиния посетила Константинополь, приняла благословение от патриарха, помолилась во храме святой Софии и других церквах пред мощами святых угодников и достигла Иерусалима. Там, остановившись в русском монастыре Пресвятой Богородицы, благочестивая княжна несколько раз имела величайшую радость поклониться Живоносному Гробу, поставила на нем золотую кадильницу и со слезами молила Господа, чтобы он сподобил ее и скончаться в святом городе. Молитва ее была услышана. Евфросиния занемогла и после двадцати четырех дней болезни предала дух свой Богу 23 мая 1173 г. Тело скончавшейся по ее завещанию погребено было в палестинской обители Феодосия, но впоследствии перенесено в киевские пещеры преподобного Феодосия, где нетленно почивает доныне. Время игуменства преподобной Евфросинии, в продолжение которого она успела соорудить две многолюдные обители и довести их до цветущего состояния, продолжалось более сорока лет.

Ни в одном из русских городов, даже в Киеве и Владимире Суздальском, не было столько монастырей, сколько было в Новгороде. Их известно здесь до двадцати: одиннадцать мужеских и девять женских. Семь из этих монастырей основаны прежде, но продолжали существовать и в настоящий период, тринадцать возникли вновь.

Как в южной России главнейшим монастырем считался Киево-Печерский, а в стране Суздальской — Рождественский, так между новгородскими монастырями первое место занимал монастырь Юрьевский. Настоятель этого монастыря назывался игуменом святого Георгия и архимандритом новгородским [110];других архимандритов в Новгороде не было. Из настоятелей юрьевских в летописях упоминаются а) Дионисий (1158 — 1194), который (1165) ездил в Киев по поручению новгородцев, чтобы испросить титул архиепископа их владыке, и при котором создана (1166 — 1173) каменная церковь во имя Спаса на монастырских воротах; б) Савватий, управлявший обителию более тридцати лет, подобно своему предшественнику (1194 — 1226); в) Савва, а по мирскому имени Грьцин, муж благой, кроткий, смиренный, незлобивый, богобоязненный, он избран был из священников приходской церкви святых Константина и Елены и 2 марта 1226 г. пострижен, а 8 марта поставлен игуменом, но почему-то в 1230 г. лишен настоятельства и низведен в простую келью, где, пролежав шесть недель в болезни, преставился 16 марта; д) Арсений, переведенный на место Саввы в том же году из хутынских игуменов, муж кроткий и смиренный [111].

Еще более краткие, хотящем не менее достоверные сведения сохранили местные летописи о прочих монастырях новгородских, основанных в предшествовавший период, как-то: а) о монастыре Антониевом — в нем настоятелями были после преподобного Антония Римлянина ученик его и потом духовник Андрей (1147 — 1157), Алексий (1157 — 1162), Мануил (поставл. 1162), Моисей († 1187) и Власий (поставл. 1187) [112], б) о монастыре Бело-Николаевском — здесь в 1165 г. архиепископ Иоанн повелел игумену Антонию учредить общежитие [113]; в) о монастыре Пантелеимоновом — здесь в 1207 г. некто Феодор Пинещенич соорудил новую церковь во имя святого Пантелеймона [114]; г) о монастыре Варварином — в нем были игуменьями Анна († 1167), Маримьяна (поставл. 1167), Христина († 1195), Варвара (поставл. 1195) и построена (1218 — 1219) новая каменная церковь во имя святой Варвары [115]; д) о монастыре Зверином Покровском — упоминается в 1192 г. игуменья его Евфросиния [116]; е) о монастыре Воскресенском — здесь были игуменьи Мария († 1192) и Евдокия (поставл. 1192) и сооружены две церкви — во имя святого Иоанна Милостивого на монастырских воротах (1193) и главная, каменная, во имя Воскресения Христова (1195) [117].

Обращаясь к монастырям, вновь появившимся в Новгороде и его окрестностях, видим, что одни из этих монастырей основаны или благоустроены новгородскими князьями, другие — Новгородскими архипастырями, третьи — игуменами, четвертые — мирянами, пятые — лицами неизвестными.

К числу первых монастырей относятся два: а) Спасский Нередицкий с церковию во имя Преображения Господня, построенный в 1198 г. князем Ярославом Владимировичем в трех верстах от Новгорода к югу, на правом берегу Волховца, на возвышенном и красивом месте, которое называлось Нередица, и б) Михалицкий женский с церковию во имя Рождества Пресвятой Богородицы, построенный в 1199 г. на Торговой стороне города у земляного вала, на улице Молоткове супругою князя Ярослава Еленою по случаю явления Михаила Малеина и чуда от образа Божией Матери [118].

Два также монастыря устроены Новгородскими владыками. В 1170 г. архиепископ Иоанн с братом своим Гавриилом основал в трех верстах от Новгорода при озере Мячине монастырь Благовещенский, в котором потом соорудил каменную церковь во имя Благовещения (1179) и другую каменную на воротах во имя Богоявления (1180) [119]. В 1197 г. архиепископ Мартирий построил монастырь Николаевский Островский с каменною церковию во имя Николая в семи верстах от Новгорода к востоку, на острове между реками Вишерою и Вельею [120]. Два монастыря устроены игуменами: Аркажский и Хутынь. Первый находился в трех верстах от Новгорода к югу и назывался так по имени своего игумена Аркадия, впоследствии епископа Новгородского, который в 1153 г. соорудил на означенном месте деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы и собрал братию. Некто Симеон Дыбачевич создал в этом монастыре (1188) каменную церковь во имя Успения, а сын посадника новгородского Михалки Твердислав создал в этом монастыре (1206) другую — во имя святого Симеона столпника на монастырских воротах. Из настоятелей монастыря Аркажского известны Герасим и Панкратий (упом. 1194) [121]. Начало Хутыню монастырю положил Варлаам, бывший в нем первым игуменом. Варлаам, в мире Алексей Михайлович, родился в Новгороде от богатых родителей и с детства имел влечение к книжному учению и постничеству. А по смерти родителей, раздав все имение их нищим, принял иноческое пострижение от наставника своего священноинока Порфирия и начал искать места для уединенных подвигов. Более всего понравилась юному черноризцу прекрасная возвышенность на правом берегу Волхова, в десяти верстах от Новгорода, к северу от кремля, называвшаяся Хутынь, и Варлаам поселился здесь и построил себе келью. Весть о святой жизни пустынника распространилась повсюду, и многие князья, и бояре, и простые люди стекались к нему просить наставлений. В числе прочих приходил к нему новгородский князь Ярослав, которому он предсказал рождение сына и который, когда предсказание исполнилось, избрал старца в восприемника новорожденному. Мало-помалу собралось вокруг Варлаама множество иноков, желавших иметь его своим руководителем. Тогда он построил каменную церковь во имя Преображения Господня, которую освятил (1192) Новгородский архиепископ Гавриил, благословив быть при ней святой обители. Сам Варлаам был в этой обители игуменом около года и, предчувствуя свое отшествие к Богу, завещал ей села, земли и другие угодья, пожертвованные новгородским князем Ярославом, передал настоятельство другу своему Антонию и скончался в ноябре 1193 г. [122]

Четыре монастыря основаны или только обновлены и украшены некоторыми благочестивыми мирянами. И именно: а) Петропавловский женский, находившийся в двух с половиною верстах от Новгородского кремля к юго-западу на Синичьей горе, здесь в 1185 г. новгородцы Лукиничи заложили каменную церковь во имя святых апостолов Петра и Павла, хотя нельзя сказать, существовал ли монастырь прежде или только теперь получил начало [123]; б) Кириллов в трех верстах от Новгорода к юго-востоку, на острове Нелезене или Силезневе, окруженном реками — с одной стороны Волховцем, а с другой — Левошнею, в этом монастыре, уже существовавшем неизвестно с какого времени, два брата Константин да Дмитрий Кораванковичи соорудили в 1196 г. каменную церковь во имя святого Кирилла при игумене Онисиме [124]; в) Евфимиин женский, находившийся в самом Новгороде на Торговой стороне, в Никольском Плотническом конце, тут жена Полюда Городнича, дочь Жирошкина, построила в 1197 г. каменную церковь во имя святой Евфимии, а по сказанию одной из летописей, основала и самый монастырь [125]; г) Варецкий Павлов женский, находившийся также в самом Новгороде на Торговой стороне в Словенском конце, на Варецкой улице, здесь в 1224 г. некто Семен Борисович воздвиг каменную церковь во имя святого исповедника Павла, патриарха Цapeградского, с приделами святого Симеона Богоприимца и святого царя Константина и матери его Елены да на хорах с приделом святых мучеников Бориса и Глеба, а в 1238 г. жена Семена Борисовича устроила при этой церкви женский монастырь [126].

Монастыри, неизвестно кем и когда основанные: а) Свято-Духов мужеский, упоминается в 1162 г. [127]; б) Христо-Рождественский мужеский находился близ Новгорода в полуверсте к востоку от большого земляного вала и упоминается в 1162 г. [128]; в) Иоанно-Предтечев женский находился в самом Новгороде на Софийской стороне, в Неревском конце и упоминается в 1179 г. [129]

Кроме Великого Новгорода, который, таким образом, был не только наполнен, но и как бы опоясан святыми обителями, существовали монастыри и в других северных городах России, находившихся в епархиальной зависимости от Новгорода или сопредельных его владениях.

В Пскове видим два монастыря: Спасский Завеличский, основанный в 1154 г. Новгородским епископом Нифонтом на Завеличье с каменною церковию, и Спасский Мирожский на устье реки Мирожи, устроенный тем же епископом и вместе игуменом монастыря Авраамием, скончавшимся в 1158 г. [130]

В Старой Руссе — один монастырь Спасо-Преображенский, основанный в 1192 г. игуменом Мартирием, который, сделавшись Новгородским архиепископом, соорудил здесь (1198) каменную церковь во имя святого Преображения [131].

В Старой Ладоге — монастырь Георгиевский Застойный, неизвестно кем построенный в стенах каменной ладожской крепости в XII — ХШ вв. [132]

В пятнадцати верстах от Тихвина при озере Дымском — монастырь Антониев Дымский, построенный в начале XIII в. учеником и преемником Варлаама Хутынского Антонием Дымским [133].

Близ Вологды — Свято-Троицкий Кайсаровский, основанный преподобным Герасимом после 1147 г. на ручье Кайсарове, впадающем в реку Вологду [134].

В Великом Устюге — Архангельский, основанный преподобным Киприаном, который был прежде богатым поселянином, а постригшись в монашество, построил в 1212 г. две церкви — во имя архангела Михаила и Введения во храм Пресвятой Богородицы, собрал вокруг них иноков, пожертвовал новой обители все свое движимое и недвижимое имение, села, деревни и был в ней первым настоятелем [135].

Какого устава держались новгородские, равно как и все прочие русские монастыри, сведений не сохранилось. Знаем только, что Благовещенскому новгородскому монастырю, который основан архиепископом Иоанном, принадлежал устав Студийский, уцелевший доныне [136]. И, принимая во внимание, что позднейшие наши монастыри всего естественнее могли устроиться по образцу древнейших, в которых, по свидетельству преподобного Нестора, до начала XII в. исключительно господствовал устав Студийский, можем думать, что этот же устав оставался действующим и в последующих наших монастырях XII и 1-й половины XIII в., если не во всех, по крайней мере во многих. Известно еще, что преподобный Варлаам, основатель Хутынского монастыря, дал своей обители особый письменный устав, из которого дошла до нас только статья об избрании настоятелей, и то в сокращении одного иностранного писателя. “Сперва, — пишет он, — братия бьют челом великому князю о избрании достойного настоятеля и руководителя по заповедям Господним. Избранный до утверждения в звании своем от правительства обязуется клятвою и подпискою в обители той жить по правилам святых отец, честно и благоговейно; ко всякой должности и ко всякому монастырскому послушанию определять людей верных и быть заботливым о пользе монастырской; о нуждах и делах или о исправлении монастырском советоваться с тремя или четырьмя из старейшей братии, а потом дело предлагать на общее рассуждение всей прочей братии и не иначе исполнять, как с общего их согласия; жизнь вести трезвую и ничего лишнего против прочих для продовольствия своего у себя не держать, а потому присутствовать всегда в общей трапезе и довольствоваться пищею общею с братией; все годовые приходы и расходы вести неопустительно и прибытки полагать в монастырскую казну без утайки. Все это блюсти и исполнять обещается он под опасением взыскания от правительства и лишения своего звания. В то же время и старейшие из братии дают клятву в ненарушимом с их стороны соблюдении всего вышесказанного, в совершенном повиновении и послушании своему настоятелю” [137]. Достойны также замечания в настоящем случае два известия летописи, относящиеся к Юрьевскому новгородскому монастырю. Когда в 1226 г. юрьевский архимандрит Савватий готовился к смерти, он призвал к себе владыку Антония, посадника Иванка и всех новгородцев и просил братию свою и новгородцев: “Изберите себе игумена”. И они избрали Савву, священника церкви святых Константина и Елены. Когда потом в 1230 г. этот Савва почему-то сделался неугодным, князь Ярослав, владыка Спиридон и весь Новгород вывели из Хутыня монастыря игумена Арсения и дали ему игуменство у святого Георгия, а Савву лишили игуменства и посадили в келье [138]. Это показывает, что в Юрьевском монастыре, а вероятно и в других новгородских, как избрание игумена, так и лишение его власти зависело не только от братии монастырской, но и от владыки, и от гражданской власти.

Кроме храмов Божиих, построенных в монастырях, о которых мы уже говорили, много и других храмов воздвигнуто тогда в нашем отечестве. Всего более явилось их в стране Суздальской, потом в Новгороде и его области, а сравнительно менее, по крайней мере замечено летописями, в прочих городах России.

Еще Юрий Долгорукий, бывший удельным князем земли Суздальской, построил в ней (ок. 1152 г.) “церкви многы” и в числе их каменные: святого Спаса в Суздале, святого Георгия во Владимире, святого Георгия в Юрьеве Повольском и святого Спаса в Переяславле Залесском. Последнюю докончил уже сын Долгорукого Андрей [139]. Сам Андрей Боголюбский, сделавшись великим князем владимирским и суздальским, создал в своем княжении также “церкви многы камены”, первое место в ряду их занимал великолепный по времени и богатейший кафедральный владимирский собор во имя Успения Пресвятой Богородицы (1158 — 1160), который, хотя с значительными изменениями, сохранился доныне, и потом церковь Положения Ризы Богоматери на Золотых воротах (1164), которые по примеру древлепрестольного Киева великий князь соорудил в своей новой столице [140]. “Многы церкви” создал и брат Боголюбского, великий князь владимирский Всеволод III; лучшая из них, которую он воздвиг (между 1191 — 1197 гг.) на своем княжем дворе во имя своего ангела — великомученика Димитрия Солунского, стоит доныне и служит одним из наиболее уцелевших памятников нашей церковной старины. Кроме того, Всеволод не только обновил, но распространил пристройкою с трех сторон других стен и открытием боковых приделов владимирский Успенский собор после пожара, постигшего собор в 1185 г. [141] “Многы церкви” создал и сын Всеволода Константин, князь ростовский и потом великий князь владимирский; между прочим: а) церковь святого Михаила во Владимире на дворе своем (1207), б) церковь Успения Пресвятой Богородицы в Ростове, каменную, соборную, которую заложил в 1213 г. на месте прежней, обвалившейся, и которая, потерпев в продолжение веков многие перемены, существует еще ныне; в) церковь святых мучеников Бориса и Глеба, каменную, в Ростове на княжем дворе (1214); г) церковь Успения Пресвятой Богородицы, каменную, в Ярославле на княжем дворе (1215); д) церковь Воздвижения Честного Креста, каменную, во Владимире на торговище (1218) [142]. “Многы церкви” создал и брат Константина великий князь владимирский Георгий Всеволодович; в числе их каменные: церковь Рождества Пресвятой Богородицы в Суздале, соборная (1222 — 1225), и церковь святого Спаса в Нижнем Новгороде [143]. Другой брат Константина, Святослав Всеволодович, соорудил каменный соборный храм святого Георгия в Юрьеве Повольском, на месте созданного Юрием Долгоруким, существующий доныне (1233) [144]. Вообще, чтобы составить приблизительное понятие о количестве церквей, существовавших тогда в разных городах страны Суздальской, довольно снести заметки летописей о церквах погоревших. Так, во Владимире на Клязьме погорело церквей: в 1185 г. — 32, в 1193 г. — 14, в 1199 г. — 16, в 1227 г. — 27; в Ростове в 1211 г. — 15; в Ярославле в 1221 г. — 17 [145].

Тогда как в пределах княжества Владимирского церкви устроялись преимущественно князьями, в Новгороде и его области созидателями храмов были не столько князья, сколько архипастыри, а еще более простые миряне. Из князей новгородских летописи именуют только Святослава, построившего в 1165 г. деревянную церковь святого Николая на Городище, и Ярослава, который в 1191 г. построил другую деревянную церковь святого Николая на том же Городище, вероятно, по сгорении первой [146]. Из числа Новгородских владык Нифонт воздвиг каменную церковь святого Климента в Ладоге (1153); Илия с братом своим Гавриилом — каменную церковь святого Иоанна на Торговой стороне в Новгороде (1184); тот же Гавриил — еще две церкви деревянные: во имя трех святых отроков и пророка Даниила на Жатуне в Новгороде (1189) и Сретения Господня на собственном дворе (1191); наконец, Мартирий — каменную церковь на городских воротах в честь Положения Ризы Пресвятой Богородицы (1195) [147]. Из мирян — какие-то Шетеничи построили в Новгороде церковь Пресвятой Троицы (1165); Сотко Сытинич — церковь святых мучеников Бориса и Глеба, каменную (1167 — 1173); Михаил Степанович — церковь святого Михаила, а Моисей Доманежец — Усекновения главы святого Иоанна Предтечи на Чюдинцовой улице (1176); Радько или Родка с братом — церковь святого Игнатия на Рогатой улице (1183); Милонег тысяцкий — святого Вознесения на Прусской улице, каменную (1185 — 1191); Нездинич — церковь Нерукотворенного образа, а Константин с братом — святой Пятницы на Торговой стороне (1191); Еревша или Арефа — церковь святого пророка Илии на холме во Славне, каменную (1198 — 1202); Вячеслав Прокшенич, внук Малышев, — церковь святых 40 мученик, каменную (1199 — 1211); Твердислав с Феодором — церковь святого Михаила, каменную (1219 — 1224) [148]. Между тем многие другие церкви построены в Новгороде неизвестными лицами. Например, в 1151 г. — две: святого Василия и святых Константина и Елены; в 1170 г. — одна, каменная, Иакова в Неревском конце; в 1181 — пять деревянных; в 1195 г. — три деревянных и проч. и проч. [149] Во время пожаров, опустошавших Новгород, не раз страдали и церкви: в 1152 г. сгорело в нем восемь церквей, в 1175 г. — три церкви, в 1177 г. — пять церквей, в 1181 г. — три церкви, в 1194 г. — десять церквей, в 1211 г. — пятнадцать и в 1217 г. — еще пятнадцать церквей [150].

Что касается других городов, то, по сказанию летописей, церкви построены были: а) в Киеве — святого Василия князем Святославом Всеволодовичем на Великом дворе (1183) и другая святого Василия князем Рюриком на Новом дворе (1197); б) в Чернигове — святого Михаила князем Святославом Всеволодовичем на княжем дворе (1174) и святого Благовещения тем же князем (1186); в) в Белгороде — святых апостол князем Рюриком (1197); г) в Смоленске — святого Иоанна князем Романом Ростиславичем (1180) и святого архангела Михаила князем Давидом Ростиславичем (ок. 1197) [151].

Судя по каменным церквам, сохранившимся более или менее до настоящего времени (каковы: Спасская близ Полоцка, Успенская и Дмитриевская во Владимире на Клязьме, Покровская в бывшем Боголюбове, Спасская в Переяславле Залесском, Борисоглебская в местечке Кидекше, Георгиевская в Старой Ладоге, новгородские — Петропавловская на Синичьей горе, архангела Михаила на Прусской улице, пророка Илии и др.), архитектура наших храмов во 2-й половине XII и в 1-й XIII в. оставалась та же самая, какая была и в XI в. На сооружение церквей употреблялся простой и частию обтесанный камень — плитняк и булыжник, а по местам и кирпич, и все это заливалось чрезвычайно вязкою известью, смешанною с мелко набитым камнем. Некоторые из владимирских церквей — Дмитриевский собор, Покровская Боголюбская и другие построены были из белого мягкого камня, вывезенного из Болгарии по завоевании ее Боголюбским. Связи в церквах клались деревянные, а не железные. Толстота стен простиралась от полутора до двух с половиною аршин. Вид церквей большею частию квадратный, а иногда столпообразный. Вообще, они малы, тесны, невысоки и темны, потому что освещаются небольшим количеством узких, продолговатых окон наподобие щелей. Наружные стены многих храмов обстановлены колоннами и полуколоннами с резными веточными капителями и посредине пересекаются поясом. Алтарь состоит из трех полукружий: собственно алтаря, жертвенника и диаконника, разделенных между собой стенами. Главный купол церкви утверждается на четырех столпах, которые стоят посредине церкви и дают ей вид крестообразный. Вдоль западной стены на арках помещаются хоры, или полати. Иногда при церквах устроялись приделы с особыми престолами, иногда такие приделы устроялись и на хорах. У большей части церквей было по одному куполу, или главе, а у некоторых — по пяти; самый великолепный из тогдашних храмов — Успенский владимирский, построенный Андреем Боголюбским, имел сначала одну главу, но после пожара в 1185 г., когда к этому собору по воле великого князя Всеволода, сделаны были приделы, на нем явилось пять глав. Купол увенчивался крестом, вверху которого утверждался иногда металлический голубь — в энаменование Духа Святого, осеняющего церковь, а внизу двурогая луна — в знамение победы христианства над язычеством и магометанством. Церкви крылись свинцом, оловом, а иногда и позлащались: так Нифонт, епископ Новгородский, “поби св. Софию свинцем” (1151); Ростовский епископ Иоанн покрыл суздальский собор “оловом от верху до комар и до притворов”; владимирский Успенский собор и Рождественская церковь в Боголюбове позлащены были Боголюбским и назывались златоверхими [152].

О художниках, строивших наши церкви, в летописях находим только два кратких известия. Первое — то, что, когда Андрей Боголюбский решился создать соборную владимирскую церковь Богоматери, по вере его, “приводе ему Бог из всех земель (или, как в других списках: “из многих земель”) мастеры”; во всяком случае это значит, что мастера были не русские, а иноземные и не из одной Греции, откуда они издавна приходили к нам, но, вероятно, из Германии. Второе известие еще более заставляет предполагать, что обыкновенными строителями церквей были у нас тогда немцы: летописец считает подобным чуду то, что Ростовский епископ Иоанн, обновляя суздальскую соборную церковь Богоматери, не искал “мастеров от немец”, но нашел “мастеры от клеврет св. Богородицы и от своих”, из которых одни лили олово, другие крыли церковь, третьи белили ее известию. Так редки, следовательно, были мастеры из русских! Из них известен по имени один — Петр Милонег, который в 1199 г. соорудил каменную стену в Киеве вокруг Выдубицкого монастыря, впрочем, строил ли Милонег и церкви — сказать не можем [153]. Строители наших церквей не отличались большим искусством, судя по тому, что некоторые из них скоро обваливались и разрушались [154]. Постройка церквей происходила иногда очень быстро: деревянные воздвигались в несколько дней, а каменные — в три-четыре месяца, хотя бывали случаи, когда сооружение последних продолжалось от двух до шести лет и более [155].

Многие каменные храмы были украшаемы тогдашнею стенною иконописью, т. е. по сырому грунту, — al-fresco. Так расписаны были: собор ростовский епископом Лукою (1187), Дмитриевский во Владимире — великим князем Всеволодом (ок. 1197), суздальский — епископом Митрофаном (1230); в Новгороде церкви: Благовещенская(1189), Ризположенская на городских воротах — архиепископом Мартирием (1196), Спасо-Преображенская в Нередицком монастыре (1199), 40 мученик — Вячеславом, внуком Малышевым (1227), в Старой Руссе — Спасская (1199), в Старой Ладоге — Георгиевская, близ Полоцка — Спасская. Четыре из этих церквей доселе сохранили на стенах своих древние изображения. Именно: а) церковь Спасская близ Полоцка — она вся расписана священными ликами аль-фреско; б) церковь Спасо-Нередицкая в Новгороде, также вся расписанная; в) церковь Георгиевская в Ладоге — здесь сохранились фрески преимущественно в куполе; г) собор Дмитриевский владимирский — тут недавно открыты фрески только под сводами хоров, представляющие Божию Матерь, ангелов, ветхозаветных праотцев Авраама, Исаака и Иакова, двенадцать апостолов и проч. Из иконописцев того времени упоминается только какой-то Грьцин (мирское имя) Петрович, расписавший (1196) Ризположенскую церковь в Новгороде. Очень вероятно, что в расписании Спасской церкви близ Полоцка и Спасо-Нередицкой новгородской участвовали и русские иконописцы, судя по сохранившимся русским надписям. Некоторые храмы, например Дмитриевский во Владимире, Покровский в Боголюбове, Георгиевский в Юрьеве Повольском, построенные из белого мягкого камня, вывезенного из Болгарии, украшены были еще как внутри, так особенно снаружи разными резными изображениями по стенам. С наружной стороны Дмитриевского собора, от половины до самого верха, нет камня, на котором не было бы нарезано изображений ангелов, людей, львов, вообще зверей, птиц, грифонов и разных иероглифических животных. По другим местам видны резные изображения благословляющего Вседержителя, Божией Матери с Предвечным Младенцем, многих святых и в числе их равноапостольного князя Владимира. Такие же каменные изображения, хотя в меньшем количестве, но более выпуклые, доселе видны на наружных стенах Покровской церкви и Георгиевского собора в Юрьеве Повольском. Внутри первых двух храмов, равно как Успенского владимирского собора, сохранились только на столбах резные изображения львов, может быть служившие символами бывшего здесь великого княжения [156].

Некоторые церкви отличались необыкновенным богатством украшений и утвари, так что составляли предмет удивления для современников. Успенский владимирский собор, построенный Боголюбским, блистал весь золотом, серебром, драгоценными камнями и жемчугом. Амвон и трое дверей церковных обиты были золотом и серебром. Иконы были обложены золотом, жемчугом и другими драгоценными камнями. Многочисленные паникадила и подсвечники были серебряные и золотые. Служебные сосуды, рипиды, три ковчега для хранения святых даров были вылиты из чистого золота и украшены многоценными камнями. Подобным же образом описывает летописец и Рождество-Богородицкую церковь, созданную Боголюбским в Боголюбове: мало того, что в ней были золотые сосуды, рипиды и прочая утварь, многоценные иконы, обделанные крупным жемчугом и другими дорогими камнями, двери, обитые золотом, она вся от верху до низу, по стенам и по столбам, окована была золотом. О позлащении куполов и глав на обеих этих церквах мы замечали. Смоленская церковь архистратига Михаила, построенная князем Давидом Ростиславичем, была такая, что подобной ей, по выражению летописи, не было в полунощной стране, и все, приходившие в эту церковь, дивились ее необычной красоте: иконы в церкви были украшены золотом, серебром, жемчугом и драгоценными камнями, и вся она исполнена была богатством. Ростовский епис