НРАВСТВЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ НАУЧНОГО АТЕИЗМА

Глава XXVI

Атеистическое мировоззрение помогает правильно понять нравственное поведение людей. В этом отношении важное место занимает атеистическая критика религиозного обоснования источника и содержания морали.

Критика религиозной мистификации нравственности. Среди части людей и сейчас определенное распространение сохраняет иллюзия о нерасторжимой связи, чуть ли не тождественности морали и религии, при этом одно явление нередко подменяется другим. Между тем необходимо помнить, что мораль и религия — две различные формы общественного сознания, каждая из которых по-своему отражает некоторые стороны общественного бытия.

Мораль представляет собой совокупность принятых в обществе норм и правил поведения человека, особый способ регуляции отношений людей и социальных групп. В морали оцениваются поступки индивидов с точки зрения их соответствия тем или иным нравственным идеалам, существующим понятиям о добре и зле и пр. Реализация нравственных принципов происходит не в результате внешнего приказа, принуждения, а в силу внутреннего убеждения, уважения общественного мнения. Нравственные нормы имеют земное происхождение. В них прежде всего выражены потребности функционирования и жизнеподдержания конкретного социального организма, а в антагонистических общественных формациях в них также находят отражение противоборствующие классовые интересы. Нравственности, взятой вне человеческого общества, не существует'.

На заре человечества «зоологический индивидуализм» древних людей, пользуясь выражением В. И. Ленина, был «обуздан» отнюдь не идеей бога и т. п., «обуздало его и первобытное стадо и первобытная коммуна»2. Постепенно складывавшаяся там «методом проб и ошибок», в условиях постоянной борьбы с враждебным окружающим миром, природными стихиями система запретов, предписаний и обычаев — вот та реальная основа возникновения собственно нравственных норм, морали.

1 См.: Ленин В. И. Пола. собр. соч. Т. 41. С. 310.

2 Там же. Т. 48. С. 232.

Окончательная дифференциация сфер духовной жизни (этической, эстетической, преднаучной, религиозной и пр.) произошла уже в классовом обществе, при этом именно социальная практика людей, усложнение и развитие их производственных и тому подобных отношений, иначе их общественное бытие, и определяли особенности и ход этого процесса. В условиях господства религиозного способа мышления и мораль преимущественно выступала в соответствующем обличье.

В религиозной трактовке нравственности происходит как бы «срастание»3 религии и морали, причем на первое, решающее место поставлены отношения человека со сферой сверхъестественного, с богом и т. д. Вся земная жизнь людей получает осмысление в этом контексте. С традиционной религиозной точки зрения мораль дарована человеку «свыше», ее основные нормы и понятия «сформулированы» непосредственно божеством, и людям остается лишь неукоснительно следовать им. Так, в Библии пророк Моисей получает на горе Синай от бога готовый кодекс нравственного поведения — скрижали с заповедями. В Новом завете богочеловек Иисус Христос лично обращается к народу с нравственными поучениями (Нагорная проповедь). В мусульманской религии пророк Мухаммед получает этические наставления через ангела Джебраила от самого Аллаха и передает их правоверным и т. п.

При такой интерпретации мораль теряет свой конкретно-исторический, социально обусловленный характер и выступает как подчиненное религии образование, в виде религиозной морали, придатка, земного приложения «божественного закона». Получается, что без религии мораль появиться не может и истинная нравственность без религии немыслима. Подобные идеи искажают действительное соотношение религии и морали, мистифицируют происхождение моральных норм и санкций.

Специфика религиозной морали, ее структура. Основные установки религиозной морали носят превратный, иллюзорный характер. Она ориентирует человека как бы на два объекта, на две системы ценностей. При этом подлинные, земные реалии человеческого существования, нравственные обязательства людей друг

3 См.: Плеханов Г. В. Избр. филос. произв.: В 5 т. Т. III. M., 1957. С. 362.

перед другом и обществом оказываются подчинены религиозно-церковной морали, поискам божественного и т. п.

Библейское десятисловие (десять заповедей, открытых Моисею), например, состоит как бы из двух частей. Первые четыре заповеди имеют лишь косвенное отношение к морали как таковой. В них отстаивается принцип единобожия, запрещение поклоняться другим богам («не делай себе кумира», «не поклоняйся им») и «напрасно» произносить имя бога, указывается на необходимость соблюдения такого ритуально-культового предписания, как почитание субботы. Все это — прямые религиозные обязанности, поставленные в десятисловии на первое место. Прочие нравственные нормы оказываются там как бы вторичными.

В результате искажаются основания и критерии нравственного поведения: нравственным оказывается то, что соответствует религиозным догмам, моральные поступки теряют собственное содержание, исполняются из расчета религиозного «воздаяния» либо страха перед «божественным наказанием». Всю полноту нравственной ответственности люди несут перед фантомами — иллюзорными сверхъестественными сущностями.

Поскольку «мир сверхъестественного» с религиозной точки зрения первичен и его постижение — главная задача человека, то и все усилия его, как получается, должны быть сосредоточены в этом направлении. Земной «интервал» между человеком и богом выступает при такой трактовке лишь как подготовка и преддверие «истинной жизни». Он способен отвлечь человека, помешать его продвижению в «царство спасения» (в различных религиях преодоление этого «интервала» трактуется по-своему, вводятся соответствующие мифологические сюжеты и персонажи; специфичны и рекомендуемые шаги для получения результата). В свете этого становится понятным, почему религиозные идеологи проводят мысль о том, что не следует любить «мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1 Ин., 2; 15), подчеркивают «суету» земной жизни и т. п.

Именно под этим углом зрения следует рассматривать и такие установки ряда религиозно-этических учений, как «любовь к человеку» (христианство), «особый статус человека» (в буддизме только он способен стать Буддой) и пр. В той же христианской религии заповедь «любви к человеку» объявляется подчиненной, вторичной

по отношению к важнейшей и основной заповеди «любви к богу». Любить человека предписывается именно за то, что он — «образ и подобие бога». Поменять местами первую и вторую заповеди — значит впасть в самый страшный грех, в ересь «человекобожества» («самообожествления», за что, по библейской мифологии, и были изгнаны из сада Эдемского первые люди). Подобное религиозное признание человека «окольным путем»4 мало что имеет общего с подлинным гуманизмом. Религиозный нравственный идеал приобретает характер «не от мира сего и не для мира сего».

Отмеченные иллюзии совмещаются в религиозно-этических системах с такими антигуманными идеями, как указание на порочную натуру «падшего» человека, принижение в нем физического, материального начала, от которого лучше вообще «отказаться». Практически это приводило к печальным результатам: «умерщвлению» плоти, апологии страданий, культу мученичества, ожиданию смерти как «рождества для жизни вечной» и т. п.

Многие критики религиозной морали еще с древних времен указывали на противоречивость, даже невыполнимость ее требований. Л. Фейербах, крупнейший домарксовский атеист, в вопросе о христианских предписаниях метко заметил, что сверхъестественность в теории становится противоестественностью в жизни5 (проповедь всепрощения и любви к врагам, непротивления злу и пр.).

С другой стороны, история изобилует свидетельствами страшных преступлений против человечности, совершенных «во имя истин веры», опрокидывающих всякие понятия о нравственности и гуманности (изуверства на религиозной почве, войны, насилия, пытки, убийства). «Где мораль утверждается на теологии...—писал Фейербах, — там можно оправдать и обосновать самые безнравственные... несправедливые и позорные вещи»6.

Решится ли кто-нибудь сказать, спрашивал французский философ П. Бейль (возвестивший, по словам К. Маркса, появление атеистического общества, показавший, что атеист может быть почтенным человеком и что унижает человека «не атеизм, а суеверие и идолопоклонство» 7), что «христиане, которые надели на себя кресты и приняли участие в походе за святую землю, бы-

4 См.: Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 389.

5 См.: Фейербах Л. Избр. филос. произв. Т. II. С. 314.

6 Там же. С. 312.

7 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 141-142.

ли чужды религии, что были чужды религии люди, которые покинули родину, чтобы отправиться на войну против неверных, люди, которые верили, что ангелы и святые, возглавляющие их армию, обратят врагов в бегство, и говорили лишь о чудесах и чудесных явлениях? Нужно лишиться ума, чтобы заподозрить в атеизме таких людей, а между тем они совершили самые ужасные бесчинства, о каких когда-либо было слышно»8.

Поучительна в этой связи этическая концепция ордена иезуитов, созданного в первой половине XVI в. с целью борьбы с распространением Реформации. Кроме прочих монашеских обетов иезуиты, члены «Общества Иисуса», давали обязательство безусловного и неукоснительного повиновения папе римскому — «викарию Иисуса Христа на земле». Все приказы его, какими бы преступными они ни выглядели, должны были выполняться без всяких колебаний. Моральный кодекс ордена допускал совершение любого деяния, противоречащего всем нравственным нормам, если оно служило «торжеству истинной веры» («цель оправдывает средства»).

Приверженность подобной практике давно стала нарицательной. Однако дело тут состояло отнюдь не в личных качествах иезуитов: эти негативные моменты были тесно связаны с некоторыми рассмотренными фундаментальными принципами религиозного миропонимания.

Атеистический анализ особенностей религиозной морали не ограничивается выявлением и критикой ее превратных ориентации (отношения человека с вымышленными сверхъестественными силами и пр.). Важное место в структуре религиозной морали занимают классовые идеи и представления, отражающие интересы различных социальных слоев и групп. Совершенно несостоятельны утверждения о надклассовости религиозной морали. Классовый характер религиозной морали в свою очередь усугубляет и обусловливает ее крайнюю противоречивость.

Иллюзии о «надмировом» источнике и содержании религиозной морали выполняют определенные социальные функции. Они выставляют мысли господствующих классов, которые «являются в каждую эпоху господствующими мыслями» 9, в качестве богоданных, санкционируемых свыше. В данном случае религиозная мораль оказывается чрезвычайно удобным и эффективным орудием в руках привилегированных классов, помогает им манипулировать сознанием и поведением масс, сохра-

8 Цит. по: О вере и неверии: (Мысли о религии и атеизме). М., 1982. С. 117.

9 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 45.

нять господствующие позиции. В. И. Ленин подчеркивал, что в условиях антагонистического строя «от имени бога говорило духовенство, говорили помещики, говорила буржуазия, чтобы проводить свои эксплуататорские интересы»10.

Положение о «надклассовости» религиозной морали активно поддерживается и официальной церковью. Этим она маскирует то обстоятельство, что в эксплуататорском обществе религиозные институты являются частью господствующей надстройки и обслуживают интересы власть имущих, выполняют их социальный заказ, прежде всего держат «народ в узде моральными средствами» п. Рассуждения о независимости религиозной морали от социального и исторического развития преследуют также цель доказать приемлемость и применимость того или иного религиозного учения к любым временам и общественным порядкам, подчеркнуть «вечность» и «неискоренимость» религии и церкви в жизни людей.

Само же социально-классовое наполнение религиозно-нравственных идеологических форм в различные исторические эпохи оказывается совершенно неоднозначным, более того, одни и те же «истины» религиозной морали способны выражать антагонистические классовые интересы. В религиозных книгах и документах можно обнаружить материалы, подкрепляющие диаметрально противоположные суждения и позиции.

Необходимо учитывать конкретно-исторические .условия формирования тех или иных религиозно-нравственных положений, ясно представлять, что в них в своеобразном виде все же отражаются некоторые реальные стороны социального бытия людей.

Так, известный евангельский призыв «не заботься о дне завтрашнем», наблюдая «птиц небесных: они ни сеют, ни жнут...» и «полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут» (Мф., 6; 26, 28, 34) выражал, с одной стороны, законную ненависть эксплуатируемых классов (в первую очередь рабов) к своему положению и необходимости работать на угнетателей. С другой стороны, в этом лозунге проявлялось и презрительное, пренебрежительное отношение к труду как таковому, бытующее среди римского плебса той эпохи. В итоге данная установка закрепляла сугубо религиозную идею о тщетности попыток людей своими силами изменить окружающие их условия жизни, ориентировала на помощь «свыше».

В другом новозаветном изречении — «кто не работает, пусть не

10 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 309.

11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 317-318.

ест» — нашло место критическое восприятие народом праздного образа существования высших слоев рабовладельческого государства. Библия объединила и как бы «уравняла» эти разнородные по своему содержанию и духу фрагменты, отражающие различные социально-этические настроения и симпатии.

В иных же исторических условиях старые религиозные формы способны наполниться новым социально-нравственным смыслом и быть выдвинуты на передний план, оказываясь центральными и значимыми в глазах приверженцев возникших общественно-политических движений. Так, в контркультурных молодежных поисках 60-х — начала 70-х годов активно воспроизводились раннехристианские положения о «птицах небесных» и «лилиях полевых». В этом проявлялось неприятие контркультурой буржуазной протестантской морали «отцов», нацеливающей на «успех» в предпринимательской «трудовой» деятельности. В самой же данной буржуазной версии христианской религии — протестантизме с начала его появления освящение приобретал не «труд» вообще, а именно капиталистическая практика первоначального накопления богатства. Подобное осмысление «труда» как первого закона бога совмещалось в протестантской этике (особенно в пуританстве) с негативным отношением к «нищим». Они объявлялись «бездельниками» и «недостойными» в этическом плане людьми, что разительно расходится с новозаветными суждениями об их «блаженстве».

Таким образом, религиозная мораль, как и вообще любые моральные системы, обладает достаточными возможностями, чтобы оформить различные общественно-политические устремления и цели. Об изменчивости морали Ф. Энгельс писал следующее: «...так как общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях, то мораль всегда была классовой моралью: она или оправдывала господство и интересы господствующего класса, или же, как только угнетенный класс становился достаточно сильным, выражала его возмущение против этого господства и представляла интересы будущности угнетенных»12.

При этом следует подчеркнуть, что собственно религиозное (связанное с идеями о реальности сверхъестественного, необходимости веры в него и с культовой практикой) содержание этой морали оказывает тормозящее влияние на возможности выражения в ее понятиях позитивных, прогрессивных социальных устремлений, их идеологического подкрепления.

В религиозной морали можно обнаружить ряд простейших норм нравственности, выработанные людьми правила социального общежития. Эти присвоенные нормы и ценности также получают там специфическую интерпретацию: теряют свое земное происхождение, приобретают статус «богоданных» и т. п.

12 Там же. Т. 20. С. 95-96.

В целом религиозная мораль носит весьма консервативный характер. Религия, освящая некоторые достигнутые на определенном этапе развития общества нравственные нормы и предписания и придавая им ореол святости, объективно препятствовала появлению и упрочению новых, прогрессивных, более соответствующих иному достигнутому уровню человеческих отношений нравственных идей и понятий. В итоге противоречивый, разнородный, включающий нравственные представления и иллюзии различных классов и исторических эпох комплекс религиозной морали выдается за неоспоримый, единый, монолитный, вечный, богоустановленный свод правил, несоблюдение которых влечет трагичные последствия для общества в целом и отдельных индивидов.

Религиозно-этические установки, императивы и нормы провоцируют человека на смирение, на покорное отношение к «превратностям жизни», ее «тяготам» либо же ориентируют энергию и силы людей в ложном направлении (религиозный фанатизм в стремлении обрести «спасение», ненависть к иноверцам и пр.). Все это дезориентирует верующих, лишает их критичности в подходе к требованиям религиозной морали, мешает адекватному осознанию сущности нравственных обязанностей в обществе.

То, что исторически мораль зачастую развивалась в тесной связи с религией, вовсе не означает, что эта связь благотворно повлияла на подобный «союз», как пытаются доказать теологи. Религия столетиями господствовала в сознании и социальной жизни людей. Но эти времена вовсе не были «золотым веком» в истории человечества. Напротив, прогресс человеческого общества, в том числе и в нравственной области, включал в себя постепенное освобождение людей от превратного понимания действительности, прежде всего от религиозных догм. Моральные отношения и связи людей также освобождались от религиозной оболочки. Мораль вовсе не нуждается в религиозном «попечительстве», об этом свидетельствуют хотя бы такие явления, как развитие и успешное функционирование в обществе нерелигиозной, например коммунистической, морали, массовое распространение атеизма, прежде всего в социалистическом мире. Более того, под влиянием социалистического образа жизни у современных верующих все более заметно формирование новых ценностных позиций, представляющих

практический отход от традиционных установок религиозной морали.

Несостоятельность теологических фальсификаций иерархии ценностей в марксизме. Общий социальный прогресс человечества сказывается и на религиозных этических учениях. На дело они вовсе не вечны и не неизменны. Они подвергаются преобразованиям и модификациям. Религиозные идеологи стараются так сориентировать, «повернуть» положения религиозной морали, чтобы они соответствовали духу времени, произошедшим глубоким переменам в сознании людей. Особенно это заметно в современную, чрезвычайно динамичную эпоху. Богословы усиленно пытаются найти ответ на «вызов атеизма» — упрочение безрелигиозной и атеистической нравственности в обществе, распространение там передовой идеологии марксизма, материалистической и атеистической в своих философско-этических основах.

Поиски подобного религиозного ответа происходят в двух главных, внешне противоположных направлениях, которые, однако, преследуют сходные цели: укрепить в обществе, сознании людей пошатнувшийся авторитет религиозной морали. Во-первых, ряд богословов стремятся найти общие моменты в религиозной и коммунистической нравственности, доказать, что все «хорошее» в коммунистической морали взято из религии. По этому поводу, касаясь вопроса о возможности отождествления христианства и коммунизма, Ф. Энгельс заметил, что если некоторые места из Библии и могут быть истолкованы в пользу коммунизма, то весь дух ее учения совершенно враждебен ему. Противоположны религиозная и коммунистическая мораль и по своим мировоззренческим принципам.

Религиозные идеологи второго направления вообще отрицают позитивное содержание коммунистической морали непосредственно из-за ее «атеистичности» и «материалистичности». Здесь теологи поддерживают известную фальсификацию сущности марксистского подхода к соотношению материальных и духовно-нравственных ценностей и утверждают, что марксисты на первый план выдвигают именно материальные ценности, отводя «духовному» второстепенное место либо даже совсем игнорируя его. Это-де непосредственно вытекает из их философии. Таким образом, основной вопрос философии о первичности материального либо идеального (а их про-

тивопоставление имеет смысл лишь в его рамках) подменяется вопросом о духовно-нравственных ценностях. В подобной трактовке религия выступает за «возвышенное», духовное, а марксизм — за «материальное». Потому-то он «нравственно ущербен» либо вовсе «аморален». Однако совершенно недопустимо смешивать материализм как философское учение и материализм потребительский, практический, «жизненный». Подобные подмена и искажения были разоблачены еще Ф. Энгельсом в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».

Атеизм и основы коммунистической нравственности. Разумеется, нелепым является мнение, будто материалисты-марксисты когда-либо ставили материальные ценности выше духовно-нравственных, которые справедливо так и называются — высшими. Все дело в том, какое содержание, какую интерпретацию приобретают эти высшие ценности.

Атеисты не принимают религиозные ценности. Однако при этом марксизм не имеет ничего общего с этическим нигилизмом, отрицающим любые ценности, всякую нравственность («бога нет — все дозволено»). Стремление к счастью и благополучию людей, к достижению человечеством «царства свободы» — вот нравственная подоплека марксистской теории и практики. Все дело в том, что «чисто этическими» средствами невозможно реализовать подобные высокие цели. Социалистические общественные отношения открывают качественно новые перспективы в удовлетворении материальных и духовных потребностей людей, в обогащении всех позитивных человеческих ценностей. Важно подчеркнуть, что, по убеждению марксистов, пути к такому типу социальной системы открыты для всех — неверующих и верующих.

Упрочение атеистического миропонимания, становление массового атеизма являются важными факторами и показателями нравственного прогресса человечества. Атеизм неразрывно связан с гуманизмом — теорией и практикой, выдвигающими на первый план реального, конкретного человека, провозглашающими его всестороннее развитие и достойную, насыщенную глубоким содержанием и смыслом жизнь главным богатством и целью. Свобода от заблуждений, от любых форм духовного отчуждения и идеологических «шор» — одно из необходимых условий такой жизни.

Критика религии, как писал К. Маркс, освобождает

человека от иллюзий, чтобы он мыслил, действовал, строил свою действительность как освободившийся от иллюзий, как ставший разумным человек. Она «завершается учением, что человек — высшее существо для человека, завершается, следовательно, категорическим императивом, повелевающим ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом...»13.

Создать в обществе предпосылки для этого, для полного раскрепощения всех сущностных сил и способностей человека, дать возможность каждому жить «по-человечески» — первейшая нравственная задача и обязанность социализма. Критика религии, ее моральной программы срывает, по словам классиков, «фальшивые цветы» религии именно для того, чтобы люди протянули «руку за живым цветком», утвердили «правду посюстороннего мира»14, сплотились «для настоящей борьбы за лучшую земную жизнь»15.

Практически в марксизме это означает коммунистическое переустройство социальных порядков. В этом смысле В. И. Ленин говорил о том, что подлинная нравственность служит для того, «чтобы человеческому обществу подняться выше», и в «основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма»16. Коммунистическая мораль, как указано в Программе КПСС, — это мораль коллективистская, гуманистическая, активная, деятельная, формирующая нового, гармонически развитого человека17. В ней сохраняется и расширяется весь позитивный нравственный капитал, исторически накопленный человечеством. Атеизм помогает вернуть людям нравственные ценности, выработанные в процессе развития цивилизации и культуры, в освобожденном от религиозной мистификации виде.

Принятие атеистического миропонимания лишь усиливает нравственную ответственность человека за полноценное использование той «единственной попытки», которая ему предоставляется в жизни. Помощи со стороны

13Там же. Т. 1 С. 422.

14 Там же. С. 415.

15 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 143.

16 Там же. Т. 41. С. 313.

17 См.: Программа Коммунистической партии Советского Союза: Новая редакция. С. 51.

сверхъестественных заступников и попечителей ждать не приходится, человек отвечает за свои поступки только перед другими людьми и собственной совестью.