КАРТИНА 17
КАРТИНА 16
Вечер. Сережа и Николай сидят на кроватях друг против друга.
НИКОЛАЙ. Что ты чувствуешь, когда он приходит?
СЕРЕЖА. Страшно.
НИКОЛАЙ. Откуда он? Что это такое? Мои человечки из ковра? Откуда все это? Почему они появляются... Иная реальность? Мир страха? Меня потом долго наблюдал психиатр. В детстве. Осложнение после гриппа... Я стал нервным ребенком. Истеричным. Рыдал без причины. Боялся темноты. Иногда залезал под кровать и часами лежал там. И если что-то у меня не получалось, что-то не мог сделать, получить... я чувствовал боль. Она возникала в паху и распространялась по телу судорогой... сводило мышцы, начинало корчить. Мне поставили диагноз — эпилепсия. Потому что я терял сознание… Помню, я не мог нарисовать лодку. Никак! И мне было так плохо! До потери сознания. И человечки высовывались и хохотали...
Хохоток.
Все теряло очертания, границы реальности размывались. Я рыдал.
Хохоток.
У психиатра, он почему-то был кореец, по фамилии Ли, был такой маленький блестящий молоточек, которым он меня постукивал по коленям... Ты умеешь рисовать лодку?
Хохоток.
Он, этот врач, научил меня рисовать лодку. Он поставил на листе пять точек и заставил меня соединить их линиями. и получилась лодка! Я увидел в этих линиях лодку. Потом он заставил меня самого поставить точки и соединить их. И опять получилась лодка. Я был счастлив. И постепенно все стало проходить. Человечки исчезли... Я тогда понял, что могу победить страх. Нужно только соединить линии!
Пауза.
Я могу научить тебя лодку рисовать. Хочешь?
СЕРЕЖА. Хочу. Да!
НИКОЛАЙ. Я научу. Научу. Я думал потом: почему — лодка? Почему мне так хотелось — до боли — нарисовать именно лодку? Символ спасения? Надежды... на то, что можно выплыть из этого безумия, отчаянья... на какой-то берег, куда-то, где можно тихо жить, просто жить... Я умею рисовать лодку.
Скрежет, похожий на скрежет зубов. Тихий хохот, дребезжащий, как пустые жестянки.
Утро. Сережа сидит на кровати, во все глаза уставившись на Николая, слушает. Николай возбужденно ходит по палате.
НИКОЛАЙ (продолжает говорить). ...а потом настанет весна! Сугробы почернеют, по утрам будут петь птицы! Снег будет таять, таять, пока не превратится в сплошное месиво из воды и грязи, и кругом будут — лужи. Потом будут набухать на деревьях почки, деревья начнут просыпаться, воскресать для новой жизни. Весной бывает особенный запах: воздух пахнет... надеждой. А потом — подснежники! Пройдет первый дождь. Такой робкий, чудный дождик. (Напевает.)
“Жужуна цвима мовида, диди миндори данама!
Данама, данама, данама, диди миндори данама!”*
Сережа слушает, открыв рот. Входит Медсестра, но Николай и Сережа ее не замечают.
А потом будет лето. Нет! Сначала — май! Всегда так неожиданно, вдруг, никогда не успеваешь заметить — распускаются листья! Везде, сразу, по всему городу! Солнце начнет припекать! Зацветут черемуха, сирень. Почувствуешь в себе силы, свободу, поймешь, что все только начинается... (Замечет Медсестру.)
СЕРЕЖА. А потом? Расскажи!
НИКОЛАЙ. Будет лето.
МЕДСЕСТРА. И начнется: жара, духота, мухи, комары. А потом — осень. Листья всякие разноцветные, потому что мертвые. И они будут падать, их в кучи будут сгребать и сжигать. Горький такой дым от сырых листьев. И дожди зарядят. На целые недели, на месяцы! И холодно!
Пауза.
(Сереже.) Так, храпоидол, в темпе раздевайся, ложись на каталку. Клизму вчера делали? Не ел сегодня?!
НИКОЛАЙ. Куда его?
МЕДСЕСТРА. В операционную. Ты — следующий.
Сережа раздевается, забирается на каталку, Медсестра укрывает его простыней.
СЕРЕЖА (улыбается, Николаю). Ты еще расскажешь потом? Да же? Ты обещал. Лодку рисовать. Научить. Обещал!
Медсестра выкатывает каталку с сидящим на ней улыбающимся Сережей.
Пауза. Хохоток.
Кто здесь?
Скребущий звук.
Кто?!!
Возвращается Медсестра с каталкой.
МЕДСЕСТРА. Раздевайся, ложись. Не ел с утра? Клизму вчера делали?
НИКОЛАЙ. Уже?!
МЕДСЕСТРА. В темпе. Ждут.
Николай медленно раздевается, ложится на каталку, накрывается простыней. Медсестра увозит его. Дребезжащий, пронзительный, отвратительный хохот.
Все медленно погружается в темноту.