Действие второе

Веранда старого бабушкиного дома имеет теперь вид обжитой и даже праздничный. Большой овальный стол покрыт белоснежной скатертью. Свечи в бронзовых подсвеч­никах, высокие красные бокалы толстого стекла, изысканная ваза е фруктами...

Друг другу передают «колонисты старые письма, открытки. Безостановочное круже- ние белых конвертов.

За столом все обитатели дома. На противоположных сторонах — Надя и Кока, Надя я бабушкином наряде, как в конце первого действия. На голове у Коки широкополая серая шляпа. Перед Надей кипа бабушки­ных писем. Некоторые из них, очевидно, уже прочитанные, лежат перед Кокой. Надя берет очередное письмо, читает вслух.

Надя. «Милый Кока! Затрудняюсь себе представить, что настанут дни, когда ты будешь уже не милым Кокой, а почтенным Николаем Львовичем Крекшиным. Однако, коль все же представляю, в моем воображе­нии рисуется седой авантажный господин, восседающий в высоком вольтеровском кресле, а подле кружатся и стрекочут мно­гочисленные дети и внуки его, то есть твои. Но моей фантазии недостает вообразить ту, которая будет восседать рядом с тобой, я лишь вижу подголовник ее кресла, затя­нутый тонким кружевом, и маленькую ска­меечку у ее ног, обитую лиловым бархатом. Но кто она? Однако, кто бы она ни была, я благословляю ее. Пусть достойно и счаст­ливо идет она по жизни, опираясь на твою твердую руку. Я же всю жизнь буду по­мнить нежность этой руки, когда ты — помнишь? —выпустил в окно мотылька, коснулся моих волос и оставил на них белый : след пыльцы. «Мой маленький Пьеро, — сказал ты мне, и мы стали гово­рить о Блоке, о том, что актеров, разыгры­вающих его «Балаганчик», надо гримиро­вать пыльцой бабочек и цветов. Боже, как красиво ты говорил тогда, милый Кока! И как славно мы молчали потом. Казалось, мы прожили тогда целую жизнь, и пыльца на моих волосах превратилась в настоящую седину. Обнимаю тебя, мой ангел. Мне так много хочется тебе сказать, прочесть, рас­сказать., Хорошо, что ты и так все знаешь. Твоя Лиза».

Прочитав письмо, Надя передает его сидя­щему рядом с ней Паше, тот — Валюше, Валюша — Владимиру Ивановичу, Владимир Иванович — Лapcy, Лapc — Петушку... Прой­дя по кругу, письмо попадает к Коке.

Кока. Это было здесь, в июне. Мотылек запутался в занавеске, я освободил его и выпустил в это окно. Но мотылек не взле­тел в небеса, он упал на клумбу, подергался, подергался и замер. Слишком много пыльцы осталось на моих пальцах.

Петушок. Пыльца на пальцах...

К о к а. Я ей так ничего и не сказал о ги­бели мотылька. И даже сделал вид, что провожаю его полет глазами. Разве мог я ей признаться, что погубил божью тварь?

Валюша. Ох и страшно жить на белом свете, господа!

Кока. Раньше здесь, на верхней полочке, в буфете в укромном месте, стоял графин­чик с водочкой. И мы по одному отлучались в эту комнату и прикладывались к рюмочке. Для храбрости. Гусары! Сами же запаса­лись и сами потом» тайно отлучались.

Надя (читает письмо). «Милый Кока! Вчера в два часа пополудни приехала до­мой, меня не ждали, думали, что я не при­еду раньше четверга... нет, пятницы. По дороге так скучно было, такая тоска на­пала, что я вздремнула и проспала четыре часа. Приехала сюда, еще большая тоска напала. Так что я скоро отсюда удеру. Пока, всяких благ тебе и вашим. Твоя Лиза».

Кока. Каждое лето нас разлучали кани­кулы. Я ехал к себе в нижегородскую, она сюда — и мы лишь переписывались. Где вы нашли эти письма?

Петушок. Шкатулка на дне сундука.

Кока. Чудо! Это чудо!

Надя. Послано в Москву.

Кока. Нынче молодые люди на лето уез­жают от родителей, а мы напротив — лето для батюшки с матушкой, для их радостей и утех. Но расставаться с друзьями, с люби­мыми... Я проклинал лето!

Надя. «Меня мучает, что я не поцеловала тебя последний разок в вокзале. Всю до­рогу об этом думала. Николай, скоро уви­димся!»

Паша. Николай Львович, у вас шикарный головной убор.

Кока. О да! Европейский фасон. Венская фирма. Сегодня я хочу выглядеть элегант­ным. «Ты всегда мечтала, что, сгорая, дого­рим мы вместе — ты и я, что дано, в объя­тьях умирая, увидать блаженные края».

Ларс. Браво, браво!

Кока. Блок. Так сейчас не пишут.

Валюша. Так сейчас не любят.

­Кока. Вы не подумайте, нам тоже трудно было решиться на меха и бриллианты. Но подарить даме колечко — это же пропасть удовольствия! (Про платье, которое на Наде.) Это платье — тоже подарок. Я купил его на Кузнецком, в магазине Коше. Сколь­ко искорок было в глазах у Лизы, когда я раскрыл коробку!

Надя. А я сама себе кольца и брошки покупаю. В табачном киоске. Там дешевые, зато можно часто менять. Брошку с Есени­ным недавно выпустили. Рубль девяносто семь. Мой любимый поэт.

Кока. Оно было выставлено в витрине на Кузнецком и очень мне понравилось. К нему еще полагалась такая мантилья. Я отдал все, что у меня было, и с картон­кой шел пешком через всю Москву. На из­возчика уже ничего не осталось. Сейчас любят, чтобы вместе жить, а не для того, чтобы вместе умереть.

Надя (читает), «Кокоша, мой милый, ум­ница ты моя, чувствую себя недурно; и погода великолепная, а вчера была буря, дождь, ломало деревья».

Паша(Петушку), Тебе бы пошла шляпа Николая Львовича.

Петушок. Нет, я человек кепи. Я как-то давно для себя решил — я человек кепи. Паша. Ты ошибся, ты человек шляпы.

Кока. Я все продавал, от всего избавлялся, но эту шляпу, европейский фасон, — нет! Обшил коробку мешковиной и возил за со­бой повсюду. Так что, извините, дать приме­рить не могу-с.

Надя. Хороший почерк, я все понимаю... (Читает письмо.) «Я часто надеваю пода­ренное тобой платье, сажусь к столу, откры­ваю шкатулку с твоими письмами и читаю их одно за другим. Я слышу твой голос, вижу блеск твоих глаз, моего лица касается твое дыхание — и грусть моя тает, улетучи­вается, словно облако под порывом свежего ветра. Пиши мне чаще. Твоя, твоя Лиза».

Кока(взволнованно). Твой Кока.

Пауза.

Валюша. Посмотрите, какой перстень у нашего Паши.

Владимир Иванович. Считай, пальчик тысчонку стоит.

Надя. О, голова льва в натуральную вел в» чину. Позолоченный?

Паша. Целиковый. Рабочий палец, имеет право в золоте ходить.

Владимир Иванович. У меня одно время обручальное кольцо было. Я им пиво открывал.

В а л ю ш а. Ты любишь пиво?

Паша. Потом у нас сегодня с перстнем уик-энд. Имеем право отдохнуть.

Надя. Ой, я тут платье чуть не пopвaлa. Тут гвоздь есть в стене...

Паша. Где этот негодяй?

Надя. Чуть повыше.

Паша. Ага, вот он. Попался! Это делаете» так. Николай Львович!

Кока. А?

Паша. Я хочу, чтобы вы видели.

Кока. Да, да.

Паша. Тут все дело в резкости. Надо рез­ко. Вот видите этот гвоздь?

Кока. Вижу!

Паша. Резко. Хысь! (Одним движением выдергивает гвоздь из стены.) Николай Львович, это настоящее «борсалино»?

Валюша. Браво!

Кока. Я давно не носил шляпу. Я хочу в ней быть.

Паша. Николай Львович, вы гость — к вам никаких претензий. Если я вас оби­дел, извините.

Кока. Самое настоящее! Я все продавал, от всего избавлялся, но «борсалино» — никогда! Обшил коробку мешковиной и возил повсюду за собой. Но надел только сегодня» чтобы явиться сюда элегантным. (Владимиру Ивановичу.) Простите, а вы, собствен­но, кто?

Владимир Иванович. Я?.. Инже­нер.

Паша (приставляя гвоздь к стене). Нико­лай Львович! Этот трюк я посвящаю вам.

Кока. Да, да... Спасибо.

Паша. Вам хорошо видно?

Кока. Я готов.

Паша. Повторяю, дело решает резкость. Резко. Хысь! (Загоняет гвоздь в стену.)

Петушок вешает на гвоздь портрет в изящ­ной рамке. На портрете запечатлена Елиза­вета Михайловна в старинном платье.

Петушок. Этот портрет я нашел на чер­даке.

Владимир Иванович. Чем-то она похожа на Надю...

Валюша. «Платьем»

Пауза,

Петушок. Валюша, расскажи нам про своего мужа.

Валюша. Что?

Петушок. Как жила, почему разошлись... Ну, вообще.

Ларс. Петушок, это мое слово — «вооб­ще».

Валюша. Нет, я спрашиваю... что?..

Петушок. Не хочешь — не рассказывай.

Валюша. Бели я одинокая, если мне за сорок, со мной можно как угодно?

Петушок. Я задал вопрос.

Валюша. О, Петушок!