В начало

 

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЖУРНАЛ»

 

Среди полутора десятков изданий, существовавших в мрачные годы царствования Павла I, в самом конце XVIII столетия, наибольший интерес представляет «Санкт-Петербургский журнал», выпускавшийся ежемесячно в 1798 г. Название его, как бы отвечавшее своей безыскусственностью популярному «Московскому журналу» Карамзина, служило прикрытием весьма острого и содержательного литературно-общественного материала, публикация которого в условиях жесточайшего цензурного гнета вызывает невольное уважение к смелости и тактической гибкости его издателей.

На титульном листе нового издания стояло: «Санкт-Петербургский журнал, издаваемый И.П. Пниным». Эпиграф, почерпнутый из сочинений Лабрюйера, гласил: «Как трудно быть кем-нибудь довольным».

Иван Петрович Пнин (1773–1805) был внебрачным сыном крупного вельможи, фельдмаршала князя Н.П. Репнина, и в наследство от него получил свою «усеченную» фамилию. Пнин учился в Благородном пансионе при Московском университете, а затем в Артиллерийско-инженерном корпусе в Петербурге и рано пристрастился к литературе. В 1789 г., выпущенный из корпуса в чине прапорщика, он принял участие в русско-шведской войне и по окончании ее служил в артиллерийских частях на западных границах России. Выйдя в отставку в 1797 г., он поселился в Петербурге вместе со своим другом Александром Федоровичем Бестужевым, отцом четырех сыновей – будущих декабристов. Бестужев, хоть имени его и не означено на обложке, стал соиздателем Пнина по «Санкт-Петербургскому журналу». Кроме них, в журнале участвовали А. Бухарский, А. Измайлов, Е. Колычев, И. Мартынов и другие малоизвестные литераторы.

Как показал В.Н. Орлов, «Санкт-Петербургский журнал» пользовался покровительством великого князя Александра Павловича и его друзей – Чарторижского, Строганова, Новосильцева. На их средства и отчасти по их инициативе на страницах этого издания велась систематическая пропаганда идей новейшей политико-экономической школы^[33]. Однако деятельность Пнина и Бестужева своим размахом и содержанием неизмеримо превосходила те поручения, которые давались им «молодыми друзьями». Вероятно, именно по этой причине кружок великого князя отказал в своей помощи издателям. Лишенные материальной поддержки, Пнин и Бестужев в конце 1798 г. прекратили выпуск «Санкт-Петербургского журнала».

Цензурные притеснения были в ту пору необычайно тяжелы. Чиновники Павла I, подталкиваемые императором, ожесточенно боролись с малейшими проявлениями свободомыслия в обществе и в печати, с «развратом умов», опасаясь вторжения в Россию идей Французской буржуазной революции.

А между тем в «Санкт-Петербургском журнале» велась пропаганда просветительских взглядов, материалистических идей, печатались переводы из Гольбаха, с похвалой говорилось о Руссо, проскакивали намеки на крепостнические порядки, на тиранический режим Павла I. То, что такие мысли выражались Пниным и Бестужевым, для них вполне естественно. Удивительным представляется, как все это могло проходить через печатный станок. Очевидно, тут играли свою роль связи издателей с Александром Павловичем, о которых было известно цензорам. Нужно также иметь в виду, что смелые высказывания соседствовали в журнале с порицаниями французской революции и фразами о том, что помещики могут быть «отцами» своих крепостных. Такая противоречивость материалов «Санкт-Петербургского журнала», возможность по-разному толковать его позиции ослабляли бдительность цензуры, позволявшей издателям публиковать действительно острые политические статьи и стихи.

Основной курс журналу давали произведения Пнина и Бестужева, переводы из сочинений Гольбаха и Вольнея, из книг политэкономов Верри и Стюарта. Литературный материал был более нейтральным и не занимал главенствующего положения. Переводы двух отрывков из «Руин» Вольнея и одиннадцати глав «Системы природы» Гольбаха были напечатаны без имен этих авторов, атеистов и врагов королевской власти. Переводчик или издатель, сохраняя общий смысл тезисов материалистической этики Гольбаха, редактировал текст, из осторожности выбрасывал или смягчал выпады автора против религии, церкви и правительства.

«Санкт-Петербургский журнал» был рассчитан на серьезного и вдумчивого читателя и не преследовал никаких развлекательных целей. Издатели очень строго смотрели на обязанности литератора, полагая, что его талант должен быть отдан на службу обществу для поддержки добродетели, чье владычество надо распространять повсеместно.

В журнале было помещено несколько произведений швейцарского писателя и ученого Альбрехта Галлера, автора политических романов, написанных под влиянием Фенелона и Монтескье. Человек весьма умеренных взглядов, противник всеобщего равенства, Галлер был защитником аристократической республики. Вряд ли можно считать случайным это внимание «Санкт-Петербургского журнала» именно к Галлеру, вероятно, он как-то отвечал умонастроению издателей.

При всем этом в прозаическом переводе ранней поэмы Галлера «Альпы», где автор излагал впечатления от красоты гор, было подчеркнуто восхищение трудовой жизнью крестьян. Швейцарские пастухи не знают над собой мелочной полицейской опеки, а в городах жить небезопасно, там «жестокий тиран поругается жизнью рабов своих и порфира его обагрена еще дымящеюся кровию граждан» (ч. 1, с. 39). Это печаталось в то время, когда простое упоминание о «вольности» и «свободе» могло рассматриваться цензурой как призыв к возмущению против государственного строя!

Обстоятельный трактат А.Ф. Бестужева «О воспитании военном относительно благородного юношества», основанный на идеях просветительской философии, рекомендовал общественные формы воспитания не в семье, а в учебных заведениях. Человек родится ни зол, ни добр, рассуждал Бестужев, от общественной среды зависят его развитие и рост в нем тех или иных наклонностей. Продолжая мысли передовых умов Европы и России, Бестужев писал в журнале о том, что «благородство» человека обусловлено вовсе не его происхождением, а личными качествами, его участием в жизни общества.

В четырех книжках журнала (июль – октябрь) были опубликованы два письма Фонвизина из Франции «некоторой знатной особе в России», т.е. графу П.И. Панину, и его автобиографические записки «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях». Со времени смерти писателя прошло всего четыре года, и, помещая произведения Фонвизина, издатели «Санкт-Петербургского журнала» отдавали дань уважения и признательности великому русскому таланту.

Из номера в номер в журнале печатались отрывки сочинения итальянского ученого Пьетро Верри «Рассуждение о государственном хозяйстве». Верри держался новых экономических взглядов, был сторонником свободной торговли и советовал укреплять мелкую земельную собственность, потому что свои участки крестьяне будут обрабатывать с особым старанием. Косвенным образом из работ Верри читатель мог увидеть невыгоду рабского труда крепостных крестьян.

Большой интерес представляет статья «Гражданин», автором которой следует считать И.П. Пнина. В ней определялись права и обязанности человека как члена общества. «Истинный гражданин есть тот, который общим избранием возведен будучи на почтительный степень достоинств, свято исполняет все должности, на него возлагаемые. Пользуясь доверенностью своих сограждан, он не щадит ничего, жертвует всем, что ни есть для него драгоценнейшего, своему отечеству, трудится и живет единственно только для доставления благополучия великому семейству, коего он есть поверенный (ч. 2, с. 218)

Эти требования к гражданину нельзя не сопоставить с мыслями Радищева, изложенными в статье «Беседа о том, что есть сын отечества» (журнал «Беседующий гражданин», 1789, №12). Важно, что такие же вопросы волновали Пнина, что, несмотря на цензурный террор, он заговорил об идеале гражданина, о служении обществу.

Тем не менее смысл, вложенный Пниным в его статью, отличается от радищевского понимания темы. Пнин не касается двух главных проблем, затронутых Радищевым в его «Беседе». П.Н. Берков заметил, что «ни вопроса о крестьянах как гражданах, ни вопроса о революции как условии превращения рабов в «сынов отечества» Пнин не ставил. Из остальных передовых идей радищевской «Беседы» Пнин усвоил учение о демократии. Он говорит об «избрании» граждан на посты управления, о святом выполнении ими своих «должностей», т.е. обязанностей, однако у нас нет уверенности, что основное понятие, разделявшее дворянских либералов и революционера Радищева, – понятие «народ» истолковывалось Пниным так же, как и Радищевым»^[34]. Под словом «народ» дворянские писатели подразумевали свой класс, богатое купечество и высшее духовенство, а крепостных крестьян и городских трудящихся называли обычно «простым» или «подлым» народом. Радищев же представителями народа считает прежде всего крестьян, и сочувствием к ним, горячим желанием облегчить их судьбу проникнуты все его произведения.

В каждой из четырех последних книжек «Санкт-Петербургского журнала», с сентября по декабрь, помещались «Письма к издателю», помеченные местопребыванием автора, городом Торжком, и подписью «Читатель». Содержание их составили критические заметки по поводу новых книг, причем их выбор и направление литературно-критических отзывов примечательны.

В первом «Письме из Торжка» – если принять установившееся за ними в науке сокращенное обозначение – речь идет о книге немецкого мистика Эккартсгаузена «Верное лекарство от предубеждения умов», вышедшей в 1798 г. на русском языке в переводе М. Антоновского. Переводчик, сам слывший масоном и мистиком, в свое время был членом «Общества друзей словесных наук» и участвовал в журнале «Беседующий гражданин», где выступил и Радищев. Теперь он издал в своем переводе книгу заведомо реакционную, пропитанную ненавистью к литературе и печати.

Рецензент решительно возражает против выпадов немецкого реакционера и энергично защищает свободу печати. Ведь только благодаря ей человеческий разум добился успехов, стало возможным общение людей на земном шаре.

Эккартсгаузен расхваливал совершенство «естественного человека» из среды не испорченных цивилизацией народов, на свой лад переделывал Руссо. Рецензент, опровергая такие домыслы, говорит о том, что в обществе нечего искать «естественного» человека, а необходимо изучать «человека гражданственного», на примерах его истории воспитывая новые поколения людей. Этим путем удобно образовать характер и направить его к утверждению чести и добродетели. История – вот главная и лучшая школа, доказывал рецензент, и такое понимание ее воспитательной роли оказалось свойственным дворянской интеллигенции начала XIX в.

В трех последующих «Письмах из Торжка» разбираются книжки некоего Глеба Громова «Любовники и супруги...», «Нежные объятия в браке и потехи с любовницами», которые только что появились на рынке и пользовались успехом у неразборчивых читателей. Подвергнув их резкой критике, издатели вместе с тем осудили легкость нравов дворянского общества, продажную любовь и присоветовали воспитателям уберегать молодежь от разврата.

Вопрос об авторе «Писем из Торжка» остается открытым. Исследователи называли Радищева, Пнина, однако догадки эти еще не подтверждены доказательствами.

«Санкт-Петербургский журнал», выходивший на рубеже XIX столетия, как бы передавал новому веку добрый заквас материалистической философии, просветительских идей, под знаком которых складывалось содержание прогрессивных журналов второй половины XVIII в. В изданиях, связанных с левым крылом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств 1800–1810-х годов, проявились лучшие традиции передовой печати предыдущей эпохи, воспринятые затем журналистикой декабристов, первых дворянских революционеров.