Лица сквозь факты

Картинки по-разному публицистически остры; нередко они просто об­новляют прозвучавшую новость или развлекают читателя в качестве любо­пытных эпизодов, картинок модных увлечений, картинок быта и нравов. Ос­тановимся подробнее на последней разновидности картинок.

Зарисовки быта и нравов могут выглядеть, на первый взгляд как мало­значительное направление в работе репортера, по крайней мере, как на­правление не первостепенной важности, и об оперативности как будто гово­рить не приходится, и результат таких выступлений, вроде бы не особенно значим, не дает громких читательских откликов. Тем не менее, эти выступле­ния — одни из наиболее традиционных, и без них не обходится пресса. Многие из событий достойны отображения, поскольку, помимо того, что со­держат новость, свидетельствуют о любопытных обстоятельствах, интерес­ных местах, о нравах и социальных типах.

«Картинки нравов», если они сделаны профессионально, это «зеркало», очень впечатляющее отображение состояния общества: «реликтовые» типы и новейшие типы, профессии, увлечения, характерные штрихи поведения со­временников, а в целом — наглядное представление современных тенденции. Вот как, к примеру, сообщает репортер о ночном грандиозном рок — концерте на поле подмосковного аэродрома в Тушино:

«...В ночное вышло более полутора тысяч человек... Слушая музыку, жгли костры и подкреплялись..., потом — град пустых бутылок — на сце­ну, на близких к ней зрителей, потом — полная неразбериха побоища...» И утренний «пейзаж после битвы»:

«Размокшее от ночного дождя поле являло собой жалкое зрелище. Весь аэродром покрыт бумажным мусором и битым стеклом. То и дело попада­ются металлические баки для мусора — абсолютно пустые, чаще — пере­вернутые. .. По полю деловито бродят сборщики стеклотары, один — воз­бужденно-счастливый — с полным мешком трофеев...»

Репортеров человек интересует не только как эксперт, свидетель или ис­точник информации, но и сам по себе как факт жизни, один из ее фактов, по­жалуй, наиболее выразительный и показательный для сегодняшней минуты и «поучительный» в плане социальной ориентации, предлагаемой прессой своей аудитории.

Социальный тип (уже заметный, или становящийся таковым) — это соци­альная новость, приметы жизненного поведения, распространенные сего­дня, характерные именно для сегодняшнего дня.

Скажем, репортер описывает маленькую станцию, для жителей которой проходящие поезда — единственный источник «живых денег». И возникает яркая картинка: продавцы — неумехи разных возрастов, участники «экс­пресс торговли» наперебой рассказывают о фантастической бессмысленно­сти попыток заработать таким способом, удивляются бесцельности время­препровождения, ставшего привычным, и самим себе в новой роли. Потом бросаются к подошедшему поезду, и то, как именно они ведут себя, под­тверждает самые грустные выводы.

В переданных впечатлениях автора и ирония, и сострадание, а в целом, картинка получается очень впечатляющей и, главное, узнаваемой, характер­ной для ситуации, сложившейся в стране.

Репортеры всегда старались наглядно показать картинки быта, показа­тельные для разных сфер общественных отношений, разных общественных срезов. Чаще всего в центре внимания — полузнакомый быт, вызывающий любопытство национальной «экзотикой» (скажем, оседлые цыгане или асси­рийцы-сапожники Москвы) или картинки быта, изначально ориентирован­ные на интерес, замешанный на сострадании (заключенные, бездомные...).

Вот в репортаже показаны «люди с помойки», которых подбирает время от времени «Скорая помощь», и крупным планом — «пес» — человек без до­ма, без работы, без семьи, давно уже утопивший все человеческое на дне ло­ханки с горючим пойлом. Он выглядит так:

«...Куча грязных и вонючих лохмотьев, половина которой лежала на скамейке, а половина съехала на землю... время от времени шевелилась...

...Раздаются... нечленораздельные звуки, и прислушавшись к ним, можно понять, где искать голову. А еще по ним можно определить, что «пес» жив.

Милиционер ткнул в кучу дубинкой... фельдшер, стараясь не замарать­ся, одними кончиками пальцев повернул пса на бок. Вокруг разлилась новая волна зловония, ругани и убийственного перегара...»

Средствами репортерской зарисовки передаются не только впечатления о социальном типе, но и о его среде обитания.

Для массы читателей непривычная среда обитания всегда экзотична, вы­зывает любопытство, желание постичь другой мир. Если российские репор­теры конца XIX века живописали «московские норы и трущобы», быт и нра­вы бурсы, убогую «богему» актерской провинции, то и сегодня распростра­нены эти или похожие темы: нищенство, «бомжи» (т.е. лица «без определенного места жительства»), криминальная среда, богемные «тусов­ки», монашество...

Когда-то были интересны непривычные условия, в которых жили и воевали «кавказцы» — русские офицеры и солдаты времен войн с Шамилем, а в конце века двадцатого наш читатель с помощью репортеров постиг и продолжает по­стигать другие войны, похожие на прежние своей страшной «средой обитания», кровавой жизненной прозой. Афганистан, Чечня... И череда социальных типов: «афганцы» — инвалиды и другие, морально сломленные, отравленные памятью о войне, беженцы, заложники, «кавказские пленники»...

Замечаются сегодня репортерами российской прессы «люди забытой и забитой провинции», палаточные городки протестующих безработных, «ва­гонные барды», «стражи ислама» на улицах среднеазиатских городов.

Впечатляюще — в красках, поступках и репликах предстают перед чита­телем старые и новые «массовые профессии» (например, современные ни­щие). Любопытствующий репортер может наглядно показать читателю, что такое «профессия приставалы»:

«Перед нами — пэндеры: нагловатые молодые люди в костюмах, кото­рые ловят вас на улице или на работе, и уговаривают купить что-нибудь совершенно ненужное, но, по их мнению, необходимое».

В задачу репортера входит показать характерные приметы «будней» этих молодых людей, как их вербуют, как обучают. И вот он наглядно демонстри­рует ежедневную обязательную тренировку, которой сам был свидетелем — «производственную гимнастику»:

«. ..Нечто вроде хоровой декламации, которая призвана расковывать и заряжать уверенностью в себе, после чего энергичные молодые люди выхо­дят на охоту, твердо помня: главное — «веселить людей», не повторять­ся, изобретать новое в разговоре с очередным потенциальным клиентом».

За набросками современных нравов, как правило, — собственные на­блюдения, собственные впечатления автора. Они помогают передать быт и нравы не только описанием, но и через реплики и сценки.

В зарисовочно-репортажных материалах особенно ценится умение передавать специфическую интонацию, характерную для тех, чей «портрет» набрасывает беглыми штрихами репортер.

Нечленораздельное пьяное бормотание опустившегося человека, бод­рые выкрики по сигналу руководителя профессиональных «приставал», убеждающих себя в собственной эмоциональной раскованности, специфи­ческий сленг и интонация «блатных», эпатажное поведение (в том числе и речевое) завсегдатаев какой-то «тусовки» — все это, как сложные эквива­ленты сенсорных деталей, помогает воссоздать репортеру атмосферу сего­дняшнего дня.

return false">ссылка скрыта

Манера поведения — это демонстрация способа существования людей, внутренних и внешних взаимодействий с окружающими.

Особенно заметно «способ существования» проявляется:

в репликах на какой-то вызов со стороны;

в душевных реакциях;

в спонтанном выражении отношений к людям и явлениям.

Чем оригинальнее образ жизни, поведение, формы общения с окружаю­щими, тем интереснее читать и, как бы без подсказки репортера, догады­ваться о мотивационном фоне и причинах именно такого, а не иного образа жизни наших сограждан.

«Новеллистика» репортажей

Суть ситуации лучше всего проявляется в маленьких происшествиях — сюжетах. К примеру, репортер пытается пробраться «на ту сторону», погово­рить с людьми в деревне, где еще вчера действовало «бандформирование»:

Когда в бок упирается дуло автомата, совершенно неохота разговаривать.

— Куда едешь, а?

— Не слышу! — орет мне в затылок затянутый с ног до головы в каму­фляж омоновец, голова его обвязана по-пиратски черным платком.

— Ноги шире! Руки на бетон! Еще шире! Документы где? Я полез в карман...

— Руки, руки не опускать!

— А как же документы...

— Не твоего ума дело!

Известный журналист Василий Песков, один из мастеров наглядного изоб­ражения ситуаций, размышляя о задачах современного репортажа, писал: «...Проблемы находят отклик в сердцах и умах при условии, что человек в по­вышенно взволнованном состоянии следит за развитием событий, следит за по­ведением героев, или самого автора. К восприятию тех или иных проблем и ис­тин читателя нужно готовить. Готовить эмоционально. Сначала — взволновать».

Деталь в репортерской картинке может быть не только удостоверивающей или расцвечивающей, но и оценочной (черный платок, повязанный на манер пиратского). Ее еще называют деталь — «окошко», имея в виду, что использование такой детали «открывает вид» на далеко идущие выводы, стимулирует и мысль, и фантазию.

Эмоциональный накал деталей зависит от того, переданы они лишь от­дельными штрихами или виден целеустремленный их подбор. Например, гулкое нутро «вертушки» (вертолета) — хороший репортерский образ. Когда такие находки объединяются и выстраиваются, создается эмоцио­нальная характеристика ситуации.

Целеустремленный подбор «эмоционально заряженных»

деталей — образных примет — нагнетает экспрессию

Работа через эмоционально заряженные детали вполне способна иска­зить факт, подправляя реальную картину в соответствии с тенденциозным «видением» автора.

Так, рассказывая о съезде сторонников одной из политических партий, один репортер обратит внимание на «набычившихся охранников», на «на­зойливое выпячивание» букв алфавита, составляющих аббревиатуру назва­ния партии на фронтоне здания; политический лидер, ненавистный журна­листу, будет награжден соответствующими эпитетами: «маленький челове­чек», «вскочил как клоун», «надсадно вопил, размахивая кулаками» и т.п. В то же время эту же картину этого же съезда другой репортер опишет иначе.

Особенно мощно нагнетает экспрессию так называемая деталь — «сим­вол».Вот, к примеру, репортер — в незнакомых местах, где всего несколько часов назад гремели выстрелы:

«Разбитая полевая дорога, словно вывернутые внутренности земли... Развороченный и сожженный танк... Серые в подпалинах камуфляжа бое­вые вертолеты, пролетающие едва ни над самой кабиной... Чистенькие сапоги... с ногами, но без туловища, забытые на поляне... Вот приметь/ войны, щедро оставленные на невеликом, в общем-то пространстве».

Бьющая по нервам, до ужаса наглядная деталь, подсмотренная в реальной жизни, заменяет прямой авторский вывод запоминающимся образом войны.

Такой образ события, ситуации — главный центр репортажа — может передаваться «штрихом» (сапоги на поляне...), но это может быть и целый символический эпизод.К примеру, репортера поразили официанты, сную­щие по проходам переполненного зала, предлагая миску с гороховым супом и сосиской во время наивысшего накала страстей в предвыборной борьбе; охрипшие, возбужденные депутаты деловито поглощали «свой привычный суп в свое привычное время»...

Помимо темы основной, информативной, для репортажа желательна и дру­гая, «эмоциональная тема» (ее еще называют «особой мелодией события»), которая передается подбором соответствующих деталей. Примерами «мело­дии события» могут послужить, скажем, «упорство преодоления» в спортив­ном репортаже или «радость бунта» в рассказе о манифестации протеста.

Существование такой дополнительной темы, единого эмоционального сценария, делает репортаж очень субъективным способом передачи реаль­ных фактов: у разных людей, в данном случае, журналистов, одни и те же факты могут вызывать разные эмоции.

В результате, в разных изданиях современной российской прессы, осве­щающих, к примеру, в репортажной манере демонстрации левых радикалов, приуроченные к годовщинам бывших советских праздников, эмоциональ­ные акценты расставляются очень разные: в одних — «мелодия событий» весьма зловеща, в других — воинственно-победительна, в третьих — под­черкнуто фальшива.

Это обстоятельство опять-таки отсылает журналистов к проблемам про­фессиональной этики, поскольку обвинения в искажении фактов при их по­даче «в эмоциональном ракурсе» зарисовок и репортажей весьма сущест­венны, а предупредить их не так-то просто. Ведь речь идет не столько о зло­намеренном искажении событий и не только о диктате предвзятости, свойственном партийным изданиям, но, чаще, о стойких личных предпочте­ниях репортера, прорывающихся в эмоциях.

А возможности личного творчества у репортера, создающего картинку, практически неограниченны, поскольку о реальном рассказывается с при­влечением «образной догадки». К тому же, варианты установок автора, диктуемые запросами читательской аудитории, разнообразны: позабавить, развлечь, воодушевить, стимулировать интерес сиюминутным откликом, со­храняющим взволнованность очевидца.

Лиды в зарисовках и репортажах, как и в мягких новостях совершенно свободные, творческие. Возможны заходы с яркого описательного фрагмен­та, анекдота. Хороши варианты лида с вопросительной интонацией. Жела­тельна демонстрация решительного поступка, или любой неожиданности. В стилистике таких заходов распространен парадокс, в ходу «шокирующий лид» (shocking lead).

Примечательно, что когда тот или иной теоретик пытается все это клас­сифицировать, подсчитав наиболее употребительные «специальные лиды» для мягких новостей, картинок и репортажей, цифра получается каждый раз разная, выплывают все новые названия лидов. Наиболее прав, как кажется, ученый, который остроумно завершил очередной перечень «необходимым уточнением»: «...И все сверх вышеупомянутого...»

В целом воображение автора играет очень большую роль при оформле­нии картинок, творчески дополняя фрагменты «случаев», расцвечивая их мимолетными замечаниями и репликами.

Все эти особенности, ощутимые «плюсы» репортажей, усиливающие воз­действие таких произведений на читателей, могут быть и «минусами», если творческая фантазия способствует искажению подлинной эмоциональной обстановки события, служа личным пристрастиям журналиста, либо особым соображениям. (Крайний вариант, который в данном пособии мы не рассма­триваем, — рекламный заказ на демонстрацию «эмоции»).

У каждого, даже самого искреннего очевидца событий может быть свой угол зрения и «своя правда». Какие-то пропущенные детали способны отча­сти или даже полностью исказить картину, а значит и впечатление, создан­ное опубликованными фактами.

Репортер должен спросить сам себя: «Много ли я насочинял, красочно изображая факт?» Например, сообщение о пожаре на корабле живописует: «Пламя бушевало...», разворачивается целая образная картинка происше­ствия. Однако, изначально употреблен яркий, но в данном случае неумест­ный глагол, исказивший суть реальной ситуации. (Дело было на танкере, пе­ревозившим нефть. Если бы все происходило так, как красиво описал ре­портер, пламя бы «бушевало» недолго — взрыв разнес бы все судно. К счастью, пожар, возникший в одном из служебных отсеков, удалось загасить до того, как пламя разбушевалось).

В самой манере писать по-репортажному очень много соблазнов под­править факт, рассказать о нем чуть с большей горячностью, чем он того за­служивает или с деланным равнодушием. И надо опасаться эмоциональных перехлестов, намеренного выпячивания малосущественных, но «нужных» деталей.

Эффект внушения — оружие сильное и обоюдоострое. Здесь очень важ­ны этическая корректность и этический самоконтроль. Тем более, что совре­менные репортеры все шире и профессиональнее используют форму «кар­тинок» для колоритной, детализированной и впечатляющей подачи экстрен­ных и важных новостей.