Билет 2

То, что отмечено жирным – считаю основны для ответам. Но думаю, что лучше прочитать всё, чтобы иметь представление о текстах, если их не читали:

«Слово» Даниила Заточника . Это произведение дошло до нас в двух редакциях: XII в. — «Слово» Даниила Заточника и первой половины XIII в. — «Моление» Даниила Заточника. Оно построено на искусной соединении послания, просьбы, поучения, обличительного слова и панегирика.

«Слово» Даниила Заточника адресовано Ярославу Владимировичу, князю новгородскому с 1182 по 1199 г. Оно открывается авторским вступлением, в котором Даниил с гордым самосознанием ценности своей личности прославляет «разум ума своего». Разум — главное качество сердечной красоты, духовной сущности человека, утверждает автор. Он слагает панегирик человеческой мудрости, определяет главную тему «Слова», его жанровую структуру, основой которой является притча — мудрая сентенция.

Даниил заявляет, что не может не писать своего «слова», только писанием он может облегчить душу, сбросить с сердца тяжкие оковы.

((( Тут же Даниил сообщает и о своей жизненной неудаче: его «живот», т. е. достояние, богатство, «расыпася» и нищета покрыла его, «аки Чермное море фараона», и пишет он свое «слово», «бежа от лица художества». Он полагается на «добросердие» князя, на обычную его любовь. Без них он подобен «траве блещеной», растущей «на застении». Только страх княжеской «грозы» может оградить его от жизненных неурядиц, «яко оплотом твердым». Так возникает вторая, не менее важная тема —тема князя, способного защитить попавшего в беду умного человека твердым оплотом своего могущества, своей любовью, милостью.

Прибегая к словесным каламбурам, Даниил отмечает бедственность своего положения, подчеркивая различие между собой и князем: «Зане, господине, кому Боголюбиво, а мне горе лютое; кому Бело озеро, а мне черней смолы; кому Лаче озеро, а мне на нем седя, плач горкии; и кому ти есть Новъгород, а мне и углы опадали, зоне не проценте часть моя». Как попал Даниил на Лаче озеро, был ли он туда заточен? — можно только предполагать!

Далее Даниил вводит читателя в типичную жизненную бытовую ситуацию: от человека, попавшего в беду, отвернулись его друзья и близкие. Ведь он не может теперь поставить перед ними «трапезы многоразличных брашен». Его возмущает лицемерие друзей, и житей­ский опыт позволяет сделать малоутешительный вывод: «...не ими другу веры, ни надейся на брата».

Теперь на первый план выдвигается тема бедности и богатства. Автор не может и не хочет примириться с нищетой. Нищета унижает личность: «Лепше смерть, ниже продолжен живот в нищети». Приводя слова Соломона, Даниил показывает, что богатство рождает гордость, а нищета толкает на воровство и разбой. Одержимый нищетой, он вопиет к сыну «царя Владимира» с просьбой о милости. Он обращает внимание на социальный контраст общества, контраст между богатым и «убогим» мужем: «Их же ризы светлы, тех речь честна».

Многие беды, подчеркивает Даниил, сокрушают человека, снедают его душу, сушат кости; в горе трудно быть разумным, хотя «в печали обретаетъ человек ум свершен». Помочь человеку в печали все равно, что напоить его в знойный день студеною водой.

Просьба к князю перерастает в панегирик правителю, милостивому к обижаемым вельможами сиротам и вдовицам. Подобно весне, князь украшает землю, оживляет людей своей милостью. Его глас «сладок», «образ красен», его уста источают мед и «послание» (дар), «аки рай с плодом».

Даниил рисует бытовую картину обильного княжеского пира, вводит читателя в княжескую опочивальню, где правитель возлежит на мягкой постели «под собольи одеялы». Эти картины контрастируют с положением бедняка, питающегося сухим хлебом, пьющего теплую воду, лежащего «под единым платом», «зимою умирающа» и «каплями дождевыми аки стрелами сердце пронизающе». Даниил здесь неоригинален. Он берет готовые образцы, рассыпанные в дидактических сборниках «слов» и поучений, однако придает этим картинам личностнобиографический характер.

Вновь Даниил призывает князя к милости, щедрости, подчеркивает гиперболически неисчерпаемость княжеского богатства и отмечает, что славу и честь князя составляют его люди, его воины. Даниил готов воевать в войске хорошего князя. Только «безнарядием полци погибають». Во главе полков должен стоять «добрый» (хороший) князь. Его властью крепится город, как тело — жилами, дуб — множеством корней; его власть устанавливает общественный порядок в городе, гармонию, как персты «строят» гусли. На службе у князя слуги обретают новую семью, оставляя своих отца и мать.

Даниил противопоставляет доброго и злого господина, щедрого и скупого князя. Симпатии его на стороне первых, ибо, служа доброму господину, можно получить свободу.

Резко выступает автор «Слова» против земельных владений, расположенных близ княжеских сел. Теперь его поучение-наставление обращено к тем княжеским слугам, которые получают за свою службу от князя земли: «Не имей собе двора близ царева двора и не дръжи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь трепетицею накладен, и рядовичи его аки искры. Аще от огня устережещися, но от искор не можеши устеречися и сождениа порт».

Снова в обращении к князю звучит хвала мудрому человеку, пусть нищему, но зато «смысленому». Он противопоставляется богатому «несмысленому», которому нельзя ничего поручить: «Безумных бо ни сеють, ни орють, ни в житницю сбирают, но сами ся родят».

Обращаясь к князю, Даниил говорит: «Не зри внешняя моя, но возри внутренняя моа. Аз бо, господине, одеянием скуден есмь, но разумом обилен...» Главная ценность личности, утверждает Даниил, не в ее положении в обществе, а во внутренних качествах.

Даниил вступает в воображаемый диалог с князем: «Или ми речеши» (эти слова повторяются трижды): полемизирует с ним, как с воображаемым своим оппонентом, отвергая обвинение в безумии и лжи. Он не видел «неба полъстяна, ни звезд лутовяных, ни безумного мудрость глаголющь». Пусть он солгал, «аки пес». «Добра бо пса князи и бояре любят». Но он не лжет, «аки тать», ибо, если бы «украсти умел, то толко бых к тобе не скорбил»,— гордо заявляет Даниил князю.

В беду князь впадает благодаря своим «думцам». «3 добрым бо думцею думая, князь высока стола добудет, а с лихим думцею думая, меншего лишен будеть». Перед нами типичный удельный князь, правитель города, ставящий своей целью добывание «высокого стола».

Далее в «Слове» следует внезапный переход к теме семейных отношений. Опираясь на «мирские притчи», Даниил показывает всю нелепость таких отношений, когда мужем «своя жена владеет». Даниил обращает внимание на нелепость женитьбы на «злообразной жене», «прибытка деля». Перед читателем предстает яркая бытовая зарисовка кокетничающей перед зеркалом «злообразной жены», «мажущися румянцем».

Отвергает Даниил воображаемый совет князя жениться «у богата тьстя чти великиа ради». Это даст ему повод выступить с обличением злых жен, в котором использован уже имевшийся в распоряжении Древнерусских книжников материал обличительных «слов» и поучений. На место обращений к князю приходит в «Слове» риторический вопрос «Что есть жена зла?», повторяемый дважды, и обращение к «братии» — слушателям, которым автор также адресует свое произведение, помимо главного адресата — князя, а также обращение к мужьям и женам. Жен Даниил призывает послушать слова апостола Павла: «...крест есть глава церкви, а мужь жене своей», а мужей призывает «по закону водить» своих жен, «понеже не борзо обрести добры жены». «Добра жена венець мужу своему и безпечалие».

Даниил не верит в возможность нравственного возрождения «злой жены»: «Лепше есть камень долоти, нижели зла жена учити; железо уваришь, а злы жены не научишь». Она «ни бога ся боить, ни людей ся стыдить». Обличение злых жен Даниил завершает притчей о муже, который после смерти жены стал продавать своих детей. Когда его спросили: «Чему дети продаешь?», он ответил: «Аще будуть родилися в матерь, то, возрошьши, мене продадут». Увидев, что он увлекся и отклонился от основной темы, Даниил спешит возвратиться «на передняя словеса».

Теперь основное его внимание обращено на характер адресованного князю произведения. Он подчеркивает, что «ни за море ходил, ни от философ научихся». Автор подчеркивает книжность своего произведения. Оно, подобно медвяному соту, искусно вылеплено из «сладости словесной», которую он, Даниил, как пчела, собрал из многих книг. Среди них Псалтырь, книги Нового завета, Паремийник, «Стословец» Геннадия, «Слово некоего отця к сыну своему», «Наказание богатым» и «слова», направленные против злых жен, с которыми читатель встречался в Святославовом Изборнике 1073 г., и в «Повести временных лет», и в «Повести об Акире Премудром», и «Пчеле», и мирских притчах.

Он придает «Слову» форму импровизации, довольно свободно располагая заимствованные из разных источников афоризмы, образные сравнения, наставления.

В заключение Даниил выступает в роли наставника, чувствующего тот мир, к которому он обращается, понимающему, что нельзя безумному запретить безумие (глупость) его. Он понимает, что своею речью, многословной беседой может надоесть, подобно птице, частящей «песни своя», ибо «речь продолжена не добро».

Завершается «Слово» молитвой, в которой автор просит у Бога «князю нашему Самсонову силу, храбрость Александрову, Иосифль разум, мудрость Соломоню и хитрость Давидову».

Тем самым идеал князя мыслится автором как воплощение лучших качеств героев всемирной истории.

Афоризмы служили весьма удобной, емкой обобщающей формой, позволявшей автору заявить о незаурядности своей собственной личности, своем умственном превосходстве над обществом, обратить внимание на его противоречия, общественный и социальный быт, увидеть расхождения между идеалом и действительностью. Впервые в русской литературе человек заявил о своем праве на уважение не по положению, занимаемому им в обществе, а по своим внутренним качествам, своему уму — высшей ценности личности.

«Моление» Даниила Заточника адресовано князю Ярославу Всеволодовичу Переяславскому, княжившему с 1213 по 1236 г., и «братии» — слушателям. Обращение к князю открывается цитатой 115,3 псалма: «Аз раб твои и сын рабы твоя». На основании этого некоторые исследователи делают категорический вывод о социальной принадлежности автора «Моления» и относят его к холопам.

В «Молении» усилено панегирическое прославление князя путем цитирования «Песни песней» царя Соломона. Подчеркнуто значение мудрых властителей и доказывается преимущество мудрости над храбростью: «Умен муж не велми бывает на рати храбр, но крепок в замыслех; да тем собирати мудрые».

Вряд ли следует относить к биографии героя слова о том, что мать и отец оставили его. Это, по-видимому, литературный прием, подчеркивающий значение князя, призванного заменить своему служивому человеку отца. Только заявление автора о том, что он «под работным ермом пострадах», возможно, в какой-то мере отражает реальность положения. Сам же Даниил выступает сторонником сохранения холопства. Как бы ни был, считает он, горделив и «буяв» холоп, «но укора ему своего не избытьи — холопия имени», подобно тому как котлу с золотыми кольцами не избыть черноты жжения.

В «Молении», по сравнению со «Словом», появляется резкое осуждение боярства. Бояр Даниил относит к злым господам, которые попирают человеческое достоинство своих слуг. Даниил предпочитает служить князю: «Лучше бы ми нога своя видети в лыченице в дому твоем, нежели в черлене сапозе в боярстем дворе; луче бы ми в дерюзе служити тебе, нежели в багрянице в боярстем дворе».

О своей социальной принадлежности автор «Моления» заявляет более четко: «Княже мои, господине! Всякому дворянину иметь честь и милость у князя». Прав И. У. Будовниц, отнесший «Моление» к произведениям ранней дворянской публицистики.

Более скромное место в «Молении» по сравнению со «Словом» занимает обличение злых жен.Гнев Даниила здесь направлен на старых злообразных жен, обобщенный гротескный образ которых он создает.

Вводится в «Молении» и новая, по сравнению со «Словом», тема обличения монашества.С негодованием отвергает Даниил воображаемый совет князя постричься в монахи: «То не видал есмъ мертвеца на свинии ездячи, ни черта на бабе; не едал есми от дубья смоквеи, ни от липъя стафилья. Лучши ми есть тако скончати живот свои, нежели, восприимши ангельский образ солгати». Вслед за Козьмой пресвитером Даниил Заточник изображает нравы монахов, возвращающихся на «мирское житие, аки пес на своя блевотины». Он обличает порочные, низменные обычаи чернецов и черниц, которые, словно псы ласкосердые, обходят дома и села «славных мира сего».

Появляется в «Молении» и великолепная картина игр на ипподроме, своеобразных состязаний в ловкости и силе. Завершает «Моление» молитва, в которой звучит тревога по поводу появления «незнаемого языка».

Таким образом, и «Слово» и «Моление» принадлежат к публицистическим дидактическим произведениям, которые наполненных философским нравственным содержанием, раскрывают быт и нравы Руси накануне монголо-татарского нашествия. Как справедливо отмечал еще Белинский, «...кто бы ни был Даниил Заточник,— можно заключить не без основания, что это была одна из тех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредственность; которых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше было бы помолчать, и молчат там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и холят, потом сживают со свету и, наконец, уморивши, снова начинают хвалить...».