Повесть 30х годов

«Светская повесть» Наиболее распространенным жанром в 1830-е годы стала так называемая "светская повесть", возникшая в процессе становления романтической прозы. Жизнь светского общества, изображение пагубного воздействия его предрассудков на личность незаурядного героя, зависимость частной жизни человека от господствующего уклада общественной жизни нашли своё воплощение в повестях и рассказах В.Ф.Одоевского, О.М.Сомова, А.А.Бестужева(Марлинского), Н.Ф.Павлова, Н.А.Полевого, В.А.Соллогуба, И.И.Панаева и др.

В основе светской повести, как правило, лежала любовно-психологическая драма, конфликт между "светом" и героями, осмелившимися нарушить его "законы". Это и определяло во многом их сюжетное развитие, взаимоотношения персонажей, особенности построения характеров, а также эмоциональный тон повествования. На деле, жанр вошёл в обиход как новое явление, сменившее экзотику «кавказских» и «фантастических» повестей изображением жизни «как она есть», в «обыкновенности» ее светских будней, но сохранившее при этом такие особенности, как «яркое событие», положенное в основу рассказа, и одушевляющее рассказ «сильное чувство». Мода на светскую повесть , в особенности на повести Марлинского («Испытание» (1830), «Страшное гаданье» (1831), «Фрегат „Надежда”» (1833)), схематизм сюжетов, однотипность героев и конфликтов способствовали появлению многочисленных эпигонских произведений. Поток их, впрочем, быстро иссяк: к началу 1840-х гг. жанр теряет актуальность, уступает место как разнообразным «физиологиям», так и психологической, нравоописательной, философской повестям.

«Фантастич повесть» По замечанию Ю.В.Манна, «русский романтизм знает многие из тех форм фантастики, которые выработали западноевропейские литературы: балладную фантастику, сказочную, фантастику «ночных повестей», «ночной стороны» человеческого существования и т.д. Писатели-романтики, для которых «особого рода источником мистических представлений является народное творчество в виде поверий и преданий», заимствуют и переосмысляют по-своему народную «фантастику», которая привлекает их колоритом таинственного, необъяснимого, невероятного. В частности, используют одну из важнейших составляющих народной картины мира - представление о двух мирах. Для каждого носителя народной культуры бесспорно и несомненно то, что кроме «мира этого», населенного обычными людьми, животными, предметами, существует «мир иной» - мир нечистой силы: домовых, леших, водяных, русалок и колдунов. Этот второй мир и его персонажи нередко враждебны человеку, однако люди не перестают идти на контакт с ними: к нечистой силе обращаются за помощью (заговоры), чтобы узнать будущее (гадание), с ней сталкиваются в обычной жизни, о чем потом и рассказывают (былички). Именно понятие двоемирия становится центральным для жанра, который вслед за балладой начинает активно использовать фольклорный материал, - жанра фантастической повести.

В своем отношении к фольклорным источникам фантастическая повесть продолжает многие традиции балладного жанра. В балладном мире, открыто и принципиально связанном с миром фольклорного мышления, появление сверхъестественного оправдывалось такой общепризнанной в ту пору мотивировкой, как «сообразность с системою верования» народа, с его «господствующими мнениями».

Вопрос о влиянии балладного творчества Жуковского на развитие русской романтической повести освещается многими учеными. Измайлов, например, склонен «считать началом романтического направления, и, в частности, той его ветви, которая легла в основу русской фантастической повести, балладу Жуковского «Людмила» (1808)». По его мнению, «ряд средневековых мистико-фантастических баллад Жуковского, написанных после «Людмилы», без сомнения, способствовал появлению фантастической повести, подготовив - что очень существенно - читательский интерес к этому «страшному» жанру». Троицкий замечает, что «фольклорные традиции эпических песен, воспринятые Жуковским, прежде всего в балладах, внесли в литературу (сначала в поэзию, а затем в прозу) еще одно характерное свойство, присущее эпическому мышлению, - тон объективного повествования или, как писал О.Сомов, «бесстрастие в рассказах и описаниях, потрясающих душу читателя или слушателя». Троицкий говорит о художественных открытиях Жуковского, оказавших «решающее влияние на русскую романтическую прозу»: «Это справедливо и по отношению к А.Марлинскому или А.Погорельскому». Антоний Погорельский, то есть писавший под этим псевдонимом Алексей Алексеевич Перовский, не принадлежит к писателям первого ряда. Самое известное его произведение - сказка для детей «Черная курица». На втором месте, пожалуй, стоит «Лафертовская маковница», неизменно входящая в антологии русской романтической прозы.