Правовые формы земельных отношений

Институты наследственного права

Институты брачно-семейного права

В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ

И ИМУЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

БРАЧНО-СЕМЕЙНЫХ

ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ

Древнеегипетское право не проводило резких различий в правовом статусе мужчин и женщин. Надписи и рисунки, относящиеся к эпохе «Старого царства», показывают активное участие женщины и в экономической, и в религиозной сфере жизни общества. Женщина могла приобретать и передавать имущество как самостоятельный субъект права, вести религиозные церемонии в качестве жрицы. Такое положение сохранялось и в последующие периоды древнеегипетской истории. Папирус, датируемый концом эпохи «Среднего царства», хранящийся ныне в Бруклинском музее, содержит текст документа, который давал женщине по имени Сенебтиси право собственности на 95 домашних слуг¹. Многочисленные случаи совершенных женщинами сделок купли-продажи, займа, сдачи в аренду имущества зафиксированы в Гермополисском правовом своде III века до н.э., вобравшем в себя материал египетского права предшествовавших столетий.

Женщины нередко становились участниками судебных процессов в качестве истцов, требующих для себя какое-либо имущество. Бруклинский папирус содержит упоминание о замужней женщине, которая вела судебную тяжбу со своим отцом¹. На нем есть также запись о споре, возникшем из-за того, что один мужчина подарил имущество своей второй жене. Его дочь от первого брака подала иск в джаджат с требованием признать это дарение недействительным. Суд, рассмотрев дело, подтвердил правомочность передачи мужчиной имущества своей второй жене².

Документы эпохи «Нового царства» и последующих эпох свидетельствуют, что суды признавали за женщинами право держать землю. Женщина вполне могла посредством сделок купли-продажи умножать свое имущество. Текст на папирусе Вильбуа³показывает, что женщины имели такую же обязанность платить налоги и делать рентные платежи, как и мужчины. Сохранились записи судебных процессов, из которых следует, что женщины несли юридическую ответственность за заключенные ими сделки.

Многие надписи и рисунки на стенах храмов показывают, что во времена «Нового царства» роль женщин в религиозных ритуалах заметно возросла⁴. Бывали случаи, когда женщина занимала высокий пост в храмовой иерархии. И это неудивительно: в иерархии египетских божеств некоторые богини занимали значительно более высокое место, чем боги. Достаточно указать на Маат, о которой уже шла речь.

Равенство женщин с мужчинами в правовом статусе не означало, что они занимали в обществе одинаковое с ними место. Женщины могли быть служительницами бога — жрицами, они становились иногда верховными властителями вместо своих мужей, как это было в случае с царицей Хатшепсут. Однако государственное управление Древнего Египта во все эпохи обходилось без них. Случаи, когда женщина занимала пост чиновника и судьи, были очень и очень редкими. И это неудивительно: главной сферой приложения сил для египетской женщины была семья. Для обозначения жены в египетском языке существовало несколько терминов: hemet, употреблявшийся со времен «Старого царства»; hebsyt¹, известный из документов «Среднего царства». Их точное значение и различие между ними не вполне ясны². Но одним из самых распространенных терминов для обозначения замужней женщины являлось в Древнем Египте со времен «Среднего царства» слово из букв м.т (m.t), смысл которого был близок к словосочетанию «хозяйка дома»³.

Брак считался в Древнем Египте в большей степени явлением личной жизни индивидов и их семей, нежели общественным институтом. По этой причине он не рассматривался сам по себе в качестве самостоятельного объекта правового регулирования, и брачно-семейного права как такового не существовало. Не имел древнеегипетский брак и религиозного характера: жрецы не участвовали при его заключении. Во всяком случае, документального подтверждения этот факт пока не нашел. Священный характер браку придавало лишь заключение его в соответствии с вековыми обычаями.

С точки зрения классических древнеегипетских воззрений брак был всего лишь союзом мужчины и женщины, создававшимся для ведения совместного хозяйства и рождения детей. Поэтому заключением соглашения между брачующимися и их семьями и переходом женщины из семьи родителей в дом мужа брачная церемония, в сущности, и ограничивалась. Никаких публичных торжественных обрядов с участием жрецов не проводилось. Брачное соглашение, которое до I тысячелетия до н.э. заключалось, по всей видимости, преимущественно в устной форме, определяло права и обязанности супругов как по отношению друг к другу, так и относительно семейного имущества. В этом распределении взаимных прав и обязанностей мужа и жены и состояло существо древнеегипетского брака.

Сохранившиеся тексты брачных соглашений, из которых почти все относятся ко времени не ранее VII века до н.э., весьма индивидуальны. По словам немецкого египтолога Шафика Аллама, «Их содержание и разделение на статьи, составляющее структуру, и их последовательность могли варьироваться от одного документа к другому»¹. Более того, тексты брачных контрактов могли не включать в себя некоторых немаловажных договорных условий. Из всего этого очевидно, что брачно-семейные отношения регулировались в Древнем Египте в большей степени местными обычаями, чем какими-либо законами. Только это может объяснить, почему тексты брачных соглашений имели в своем содержании мало типовых формул.

Одним из главных предметов брачного соглашения, судя по сохранившимся документам, был вопрос о гарантиях материального обеспечения супруги. Вступавшие в брак договаривались -сами или через посредство родителей — о том, какое материальное содержание женщина будет иметь не только в браке, но и в случае развода. Самым распространенным средством обеспечения такого содержания было закрепление за вступавшей в брак женщиной какого-либо семейного имущества².¹

Тексты дошедших до нас от Древнего Египта брачных соглашений дают представление о том, как заключался в этой стране в I тысячелетии до н.э. брак между мужчиной и женщиной. Так, хранящийся в настоящее время в Каирском музее папирус, датируемый примерно 676 годом до н.э., зафиксировал следующую процедуру: в назначенный день женщина, выходящая замуж, вступила в дом к своему будущему супругу. При встрече с ним она получила от него список имущества, которое передавалось ей при заключении брака в качестве «подарка женщины». После этого муж дал клятву, которой подтвердил, что в случае оставления своей жены он отдаст ей имущество, указанное в списке, за исключением случая, если причиной его ухода от жены будет ее прелюбодеяние. Далее в сохранившемся тексте папируса шло описание условий, касавшихся детей, которые его жена родит от него¹.

Текст брачного соглашения, написанный демотикой на одном из папирусов, хранящемся в настоящее время в Лувре, показывает, какая великая забота проявлялась при заключении брака в Египте времен Птолемея Филадельфа о материальных гарантиях для женщины в случае расторжения мужем брачных уз с ней. Данный текст начинался с указания года правления басилевса и его званий. Затем сообщалось: «Патма, сын Пхелхонса, чья мать — Танет, говорит женщине Тащутем, дочери Релоу, чья мать — Танетем: я принимаю тебя в качестве жены, я дал тебе серебро, 5 шекелей, все серебро — в качестве дара женщине. Я должен дать тебе...»². Далее шло перечисление тех сумм, которые Патма обещал предоставлять своей жене ежемесячно и ежегодно. После этого он заявлял в контракте: «В случае, если я буду относиться к тебе с пренебрежением, в случае, если я возьму вместо тебя другую жену, я дам тебе 20 (мер) серебра, в сто шекелей, всего 20. Все принадлежащее мне имущество и то, которым я буду владеть, является гарантией всех вышесказанных мною слов»³.

Другой образец брачного соглашения, записанного демотикой, относится к девятнадцатому году правления Птолемея V Эпифана (186 г. до н.э.). В его основном тексте зафиксированы следующие

слова мужа:

«Я сделал тебя своей женой. Я дал тебе серебряные монеты, 4 ките, равноценные 2 статерам, равноценным серебряным монетам, 4 ките еше, как невестин дар. Твой старший сын — мой старший сын, владелец всего и всей собственности, которая принадлежит мне и которую я приобрету в поле, храме, городе. Если я покину тебя как жену и предпочту тебе другую женщину в качестве жены, я дам тебе деньги, 5 (дебен), равноценные 25 статерам, равноценным 5 (дебенам). Здесь список невестиного имущества, которое ты принесла в мой дом с собой: один (название на египетском языке) одежды, в серебряной монете 6 ките, одно (название на египетском языке) ожерелье, в серебряной монете 2 ките, одно кольцо, в серебряной монете 2 ките, твой невестин дар, выше указанный, который я (в действительности) тебе не отдал, серебряная монета, 4 ките. Общая стоимость твоего невестиного имущества, которое ты принесла с собой, серебряная монета, в размере 1 дебен, 4 ките, равноценных 7 статерам, равноценным серебряной монете, в размере 1 дебен и еще 4 ките. Если ты внутри (т. е. в доме мужа. — В. Т.), они внутри с тобой; если ты снаружи (т. е. вне дома мужа. — В. Т.), они снаружи с тобой. В назначенное тобой время, в которое ты пожелаешь уйти, я, будучи его управляющим, дам тебе подобное твоему невестиному имуществу, которое ты принесла с собой в мой дом, или его стоимость в деньгах»¹.

По некоторым сведениям, в ряде областей Египта существовал обычай, доживший до птолемеевских времен, согласно которому будущий муж должен был до вступления в брак передать в дар что-либо родителям своей будущей супруги — для того, чтобы разорвать узы, связывающие ее с прежней, кровнородственной семьей. Родители женщины, выходившей замуж, должны были, в свою очередь, дать ее приданое.

Обычаи различались от местности к местности. Поэтому большая роль обычаев в регулировании брачно-семейных отношений в Древнем Египте порождала региональные различия в семейных порядках. Брак и семья у египтян в Фивах были во многом не такими, какими являлись брак и семья у египтян в Мемфисе. Собрание документов одной из фиванских семей, относящихся ко II веку до н.э., которое хранится в настоящее время в Туринском музее, показывает, что в фиванском типе семейных отношений брачное соглашение между мужчиной и женщиной, вступающими в брак, было только первым в цепи договоров, скреплявших юридическими узами семейный союз. Так, египтянин, чье имя писалось на египетском языке словом из букв, звучавших как «Уси-М-Р», заключил в 152 году до н.э. брачное соглашение с женщиной по имени «Та-Нфр», дав ей десять частей серебра и получив от нее в управление личное ее имущество, которое она принесла с собой в его дом¹. В 143 году до н.э. он заключил со своей супругой договор купли-продажи, по которому передал ей все свое недвижимое имущество вместе с доходами от него². Очевидно, что договор был в данном случае фиктивным: все в семье осталось таким, каким было прежде. В 134 году до н.э. этот же египтянин составил документ о передаче своему сыну части имущества в размере причитавшейся ему доли в наследстве³. Позднее, когда у него родился еще один сын, он сделал то же самое, то есть отписал и ему часть имущества в размере доли в наследстве.

Развод считался в Древнем Египте вполне нормальным явлением, но не одобрялся. Птаххотеп в своих поучениях призывал мужчин не оставлять своих жен. Тексты сохранившихся брачных соглашений показывают, что при заключении брака будущие супруги договаривались и об условиях развода, то есть о разделе имущества, о содержании женщины, если случится, что ее оставит муж, и по другим вопросам. Жена имела такое же право на развод, какое имел муж. На это указывают часто встречающиеся в сохранивших текстах древнеегипетских брачных соглашений такие фразы, как, например: «Если я покину тебя как жену и буду тебя ненавидеть и женюсь на другой женщине, то я...»; «Если я покину тебя как мужа и буду тебя ненавидеть и выйду замуж за другого мужчину, то я...». Основанием для развода могло являться бесплодие или прелюбодеяние. Для удостоверения развода по древнеегипетским обычаям требовалось четыре свидетеля.

Формула развода, произносившаяся мужем, гласила: «Я покидаю тебя как жену, я удаляюсь от тебя, я не имею никакого притязания к тебе на этой земле, я сказал тебе: "Создай себе мужа в каком-либо месте, чтобы ты могла пойти к нему"».

Документальные материалы показывают, что в древнеегипетском обществе нередким явлением были повторные браки. Мужчина мог жениться вторично после расторжения своего первого брака или после смерти первой супруги. О том, что происходило в последнем случае, дает понять текст на одном из иератических папирусов, хранившемся в 20-е годы XX века в Туринском музее. Он описывает процедуру подготовки брачного соглашения между жрецом по имени Аменкхау и женщиной, которую звали Анок-сунозем. Данное событие происходило в последние годы правления XX династии. Первая жена Аменкхоу по имени Татхари умерла, оставив нескольких детей. У женщины, на которой жрец хотел жениться, детей не было. Очевидно, что его вступление во второй брак порождало ряд проблем имущественного характера, которые необходимо было разрешить, прежде чем заключать новое брачное соглашение. Упомянутый текст на папирусе из Туринского музея содержал описание того, как эти проблемы были разрешены.

Из-за повреждения папируса сохранилось менее половины начертанного на нем текста¹, но оставшаяся его часть позволяет вполне ясно представить, что происходило перед вступлением Аменкхау во второй брак.

Он был вызван или сам пришел к тжати. Вместе с ним пришла его новая, будущая супруга и два старших сына из детей от первого брака. От имущества, которое Аменкхау нажил в первом браке, ему после смерти Татхари досталось две трети. Будущая его супруга получила от своих родителей одну восьмую часть их имущества. Аменкхау предложил на этой встрече передать принадлежавший ему дом отца Татхари и девятерых рабов из его имущества своим детям от первого брака. А четырех рабов из своего имущества дать новой своей жене. Выслушав Аменкхау, тжати задал вопрос его сыновьям, действительно ли ему принадлежит то имущество, которым он распоряжается. Сыновья ответили утвердительно. Решение, вынесенное по этому делу тжати, скорее всего, утверждало высказанное жрецом предложение о разделении имущества. Текст данного решения был помещен на хранение в храм Рамсеса III. Так были сняты все препятствия для вступления Аменкхау во второй брак.

Данный пример показывает, что государственная власть не оставляла без своего внимания процесс заключения брачного союза в том случае, если при этом затрагивались имущественные интересы многих лиц и появлялась угроза возникновения острого конфликта, который не в состоянии был урегулировать обычай.

Письмо, написанное Хеканакхте, слугой тжати Ментухотпа I по имени Ипи, своему сыну Мерису примерно в 2002 году до н.э., показывает, что одной из форм брака в древнеегипетском обществе того времени выступал конкубинат. Давая советы сыну о том, как вести хозяйственные дела, Хеканакхте наряду с этим проявлял заботу о своей наложнице. «Заметь, — обращался он к Мерису, — это моя наложница. Известно, ведь, что надо делать с наложницей мужчины. А что касается кого бы то ни было, кто сделает для нее то же самое, что делаю я... (здесь в оригинальном тексте стоит слово, которое невозможно прочесть) найдется ли среди вас хоть один, кто будет терпелив, когда его жена будет осуждать его? В этом случае я буду терпеливым. Как я могу сидеть с тобой за одним столом? Нет, ты не хочешь уважать мою наложницу»¹. Из этих фраз видно, что конкубинат регулировался обычаем: именно поэтому Хеканакхте заявлял сыну: «Известно, ведь, что надо делать с наложницей мужчины».

Приведенный пример конкубината далеко не единственный случай, зафиксированный в древнеегипетских документах¹. Следует, однако, признать, что сколько-нибудь большого распространения такая форма брака не имела.

Древнеегипетский брак являлся, по правилу, моногамным. Но допускалась и полигамия. Профессор египтологии в Макарийском университете (Macquarie University) города Сиднея Нагиб Канава-ти изучил шестнадцать надписей в погребениях эпохи «Старого царства», зафиксировавших состав семей, в которых у мужа было несколько жен, и пришел к следующим выводам:

- полигамия была редким явлением в египетском обществе этого времени, она «если практиковалась, кажется скорее исключением, чем правилом»²;

- иметь несколько жен могли себе позволить только состоятельные египтяне, занимавшие высокие посты в государственном управлении³;

в большинстве случаев египтяне брали в жены других женщин, в дополнение к первой жене, для того, чтобы иметь сыновей или вообще детей, которых не могла родить по каким-то причинам первая жена⁴

Наиболее ярким примером такой ситуации является брак надзирателя над жрецами из Дендеры, жившего или в самом конце эпохи «Старого царства», или в последовавший за ней период политической раздробленности Египта. У него было три жены: первая — бездетная, вторая — мать двух дочерей, третья — мать, по меньшей мере, одного сына¹.

Американский египтолог Уильям Келли Симпсон изучил тринадцать надписей в погребениях эпохи «Среднего царства», показывающих семьи высоких должностных лиц, у которых было две, три, четыре, пять и даже шесть жен. Результатом его исследования был следующий вывод: «Нам следует признать ограниченное существование полигамии в классах чиновников Среднего царства. Она была сравнительно редкой, но ее публичное признание надписями на стеле, статуе и в могильном рельефе предполагает, что она не была запрещенной»².

Приведенные У К. Симпсоном надписи о составе полигамных семей показывают, что статус жен не был одинаковым. Он различался в соответствии со статусом отцов жен и, вероятно, также в зависимости от того, рождали они детей или нет.

Подобным же образом обстояло дело с полигамией и в эпоху «Нового царства»³, и в последующие времена древнеегипетской истории. В семьях фараонов также бывали случаи, когда глава имел несколько жен. Но в них такие браки носили явный политический характер. Особенно ярко это проявилось в случае с браками Птолемея I Сотера. В 321 году до н.э. он женился на дочери македонского правителя Антипатра Эвридике. Данный брак укрепил его позиции в Египте. В 321 году Птолемей взял в жены Беренику, внучатую племянницу Антипатра. Целью этого брака было скорее всего рождение наследника египетского трона, который Птолемей в то время еще не занимал, но имел стремление занять. Но еще одной силой, побудившей его взять в жены Беренику, была любовь. Феокрит, древнегреческий поэт и современник первых двух Птолемеев, писал о новой супруге Птолемея I: «Какой выдающейся среди женщин чувства была известная Береника, великий дар ее родителям. Контролер Кипра, могущественная дочь Диона, приложила свои деликатные руки на благоухающую грудь Бере-ники; так, она сказала, что никогда еще ни одна женщина не была столь приятна своему мужу, как Птолемею его любимая жена»¹.

Любопытно, что при этом брак с Эвридикой, прежней своей супругой, Птолемей не расторг — во всяком случае, никаких сведений об этом не сохранилось.

В исторической литературе весьма оживленно обсуждается вопрос о существовании в Древнем Египте практики заключения браков между кровными родственниками -- например, братом и сестрой. Интерес к данной теме порождает, очевидно, история Птолемеевской династии, в рамках которой такие браки были нередкостью².

Историки дают различные объяснения странному поведению Птолемеев, допускавших браки между близкими родственниками, которые с давних пор относятся к категории строгих табу. На мой взгляд, проблема в данном случае не так проста, как это представляется на первый взгляд. Можно много говорить о генетическом вырождении династии Птолемеев из-за таких браков, но никуда не деться от факта: правление династии Птолемеев в Египте было самым продолжительным среди правлений всех династий, которые когда-либо существовали в этой стране на протяжении трех с лишним тысяч лет. И из монархических династий эллинистических государств Птолемеи были самой успешной династией и правили дольше всех. Необходимо внимательно посмотреть на браки между братьями и сестрами в династии Птолемеев: не были ли они просто политической игрой и не скрывались ли за этими браками нормальные, не табуированные брачно-семейные отношения?

Брент Шоу, исследовавший вопрос о браках между кровными родственниками в Древнем Египте, пришел к выводу о том, что «нет ни одного солидного исторического свидетельства, демонстрирующего, что браки между братом и сестрой были или известны, или обыкновенно практиковались "обычными" египтянами в фараонский период, то есть до наступления греко-римского правления»¹.

Ярослав Черни приводил в свое время в качестве примера единокровного брака зафиксированный на стеле XXII династии, стоявшей в Серапеуме, брак между братом и сестрой в семье командира ливийских наемников, которая в конце правления указанной династии жила в Египте. При этом чешский египтолог отмечал, что «он не составляет какого-либо доказательства тому, что такие браки были частыми или даже возможными в более ранние времена и среди других классов общества»².

Данный вывод подтверждается документальными материалами, отражающими дух древнеегипетской семьи. Ее самой большой ценностью во все времена считались дети. Сохранились тексты, в которых женщина, описывая свое отношение к своим детям, заявляет: «Я только тень для детей»³. Эти слова выражали довольно распространенное среди древних египтян настроение. Оно в полной мере соответствовало характеру древнеегипетского мировоззрения. Диодор Сицилийский писал в своей «Исторической библиотеке»: «Что касается египтян, то жрецы женились только на одной женщине, но другие граждане могли выбрать себе женщин столько, сколько хотели. Родители были обязаны кормить всех своих детей, чтобы увеличивалось население, которое считалось более всего способствующим процветанию государства. Ни один ребенок не считался незаконнорожденным, даже когда он рождался матерью рабыней; ибо, согласно общей вере, отец являлся единственным творцом ребенка, для которого мать была только пищей и кровом» (Diodor. I. 80)⁴.

Наследование имущества в эпоху «Старого царства» стояло и тесной связи с исполнением погребальных церемоний и обрядов. На это указывают многие древнеегипетские тексты. «Будь так добра моя душа, мой брат, чтобы стать моим наследником, который будет совершать жертвоприношения и стоять у могилы в день погребения, и кто сможет приготовить ложе для некрополя»¹, — говорится в произведении, созданном в период между эпохами «Старого» и «Среднего» царств. Среди египтологов оно известно под разными названиями², но по жанру это просто размышления человека, уставшего от жизни.

Наследство не открывалось до тех пор, пока умерший родитель не был погребен. Тот из детей, кому отец поручал ведать организацией его погребения и осуществлять последующие погребальные церемонии и обряды, по обычаю и становился главным наследником отцовского имущества.

Когда сформировался этот обычай, трудно сказать с точностью, однако надо признать, что культ предков — самый древний общественный культ: его возникновение, собственно, и ознаменовало собой появление общества как особой формы совместного существования людей, при которой опыт их производительной и духовной деятельности не утрачивается в результате ухода из жизни людских поколений, но сберегается и копится. Почитание предков позволяло сохранять память о них, а значит, и об их делах и нормах поведения, о добытых ими знаниях об окружающем мире и обществе. С утверждением в людской жизни культи предков мир человека стал намного богаче: он начал мыслить себя в соединении не только с живущими вокруг него людьми, но и с теми, которые жили до него и будут жить после него. Культ предков создал основу для появления такого регулятора людских от ношений, как обычай, и пространство для развития из совокупности проистекавших от предков норм поведения традиционного или обычного права.

Культ предков сам по себе был первым обычаем среди людей, возникшим из инстинктов не природной их сущности, а социальной. Позднее он стал основополагающей нормой наследственного обычного права, обеспеченной общественным и государственным принуждением. Краткая и емкая формулировка этой нормы сохранилась в древнеегипетских документах. «Пусть имущество отдается тому, кто хоронит», -- гласит она. Данная формулировка упоминается, например, в датируемой концом правления XIX - началом правления XX династии (примерно XII в. до н.э.) записи судебного спора о наследстве, которая была зафиксирована на одном из папирусов, хранящихся ныне в Египетском музее в Каире¹. При этом отмечается, что так «говорит закон фараона», но имя царя не называется². Египетский фараон вполне мог издать закон с таким правилом. Однако содержание и формулировка этого наследственного правила явно свидетельствуют о его традиционности — о том, что когда-то оно существовало в виде устной нормы действовавшего среди египтян обычного наследственного права.

В одном из текстов времен «Среднего царства» или переходного периода от него к «Новому царству» рассказывается о человеке по имени Мениупу, который по каким-то причинам вынужден был покинуть свое селение и переместиться в другую местность, остановившись в доме у своей родственницы. Пожилой и слабый здоровьем, он вскоре умер. И муж женщины, у которой он проживал, сказал ей: «Похорони его и действуй по отношению к нему как наследница»¹. У нас нет серьезных оснований расценивать эти слова как призыв к супруге предъявить свои права на наследство умершего человека, да и вряд ли было у него какое-либо наследство. Сказанное мужем более похоже всего лишь на совет жене исполнить после погребения ее родственника все церемонии или обряды, которые совершили бы его дети. Но как бы то ни было, в этих словах выражалось ясное сознание тесной взаимосвязи между статусом наследника и исполнением погребальных церемоний.

По существовавшему правилу, распорядителем наследственного имущества становился старший по возрасту сын. Однако родитель мог назначить на эту роль не его, а другого сына, более младшего. В этом случае главный наследник все равно считался «старшим сыном», но уже не по возрасту, а по званию.

Подобный порядок наследования не только соответствовал интересам обеспечения культа предков, на котором держалась вся духовная культура древнеегипетского общества, но и способствовал поддержанию в надлежащем состоянии земледелия, составлявшего основу экономики Древнего Египта во все эпохи его исторического развития. Хозяйства египетских земледельцев не раздроблялись на мелкие осколки, но сохранялись как единые производственные комплексы. И при этом у них всегда был глава, объединявший под своим началом всех членов семьи, а нередко и нескольких семей в рамках одного большого хозяйства. Им становился, естественно, «старший сын». Таким образом, не прибегая к майорату, но обеспечивая всех детей долями в наследстве, египтяне достигали тех целей, которые в других странах считали возможным достичь только жестоким по отношению ко всем младшим детям порядком наследования в пользу исключительно старшего сына.

Это обстоятельство объясняет, почему сложившийся в Египте в эпоху «Старого царства» порядок наследования оказался на редкость живучим и продолжал существовать во все последующие эпохи древнеегипетской истории.

Демотический правовой свод Гермополиса, составленный в правление Птолемея II Филадельфа, дал описание привилегий древнеегипетского «старшего сына» при наследовании отцовского имущества. Придумать эти привилегии в том виде, в каком они были изложены, законодателю или судье, составителю учебного руководства для судов, вряд ли было невозможно. Очевидно, что указанный правовой свод всего лишь воспроизвел нормы египетского обычного права, касавшиеся наследования имущества. Уже само содержание этих норм выдает их старинное происхождение¹.

Из их описания в указанном правовом своде видно, что «старший сын» получал все отцовское имущество в порядке естественного наследования, другие же дети могли претендовать на доли в нем только в случае, когда отец делал на этот счет специальное распоряжение. Тогда «старший сын» был обязан выделить своим младшим братьям и сестрам доли. Но из всех наследников только он мог доказать свое право собственности на полученное по наследству имущество, ссылаясь на то, что оно принадлежало ранее его отцу. Другие наследники получали имущество непосредственно не от своего отца, но от «старшего брата», у которого соответственно должны были храниться все документы о наследовании.

Рассматриваемый правовой свод предусмотрел возможность назначения судом в особых обстоятельствах одной из дочерей в качестве главной распорядительницы наследственным имуществом с правом распределить его между своими братьями и сестрами. Однако соответствовало ли такое правило египетскому обычному праву, невозможно установить.

Взгляд на наследственное имущество как на материальное обеспечение культа предков способствовал появлению в Древнем Мгипте уже в самую раннюю эпоху его истории, наряду с наследованием по обычаю и закону, наследственного порядка, похожего на наследование по завещанию. Родитель мог избрать любого человека на роль того, кто возьмет на себя заботу о его посмертной судьбе и передать ему по наследству часть своего имущества. Полученное таким образом наследственное имущество предназначалось для материального обеспечения погребальных церемоний и последующего ухода за могилой, поэтому распоряжение им носило ограниченный характер.

Надпись, обнаруженная в 1890 году в погребении Неконекха, управляющего дворцом царя V династии Менкаухора, правившего приблизительно в 2422-2414 годах до н.э., дает основание считать, что некоторые виды имущества вполне можно было уже тогда передавать в порядке наследования по завещанию. Неконекх получил от его величества два пожалования: храм Хатхора в Рой-енете (Технехе) и могилу царского сановника Кхенуки. Главное их значение заключалось в должности жреца, учрежденной для управления храмом и надзора за погребением. Эту должность и занял Неконекх. Перед смертью он собрал своих детей и назвал в их присутствии наследника данного имущества и сопряженной с ним жреческой должности: на эту роль Неконекх назначил царского писца по имени Хенхатхор¹. Подобным же образом, то есть фактически посредством завещания, смог распорядиться пожалованным ему имуществом и Сенуонекх, жрец Усеркары, царя VI династии, правившего примерно в 2337-2335 годах до н.э.²

У египтянина, занимавшего должность в государственном управлении, как правило, имелось имущество, привязанное к ней. А должность он мог передавать по наследству кому угодно. Вместе с должностью передавалось и сопряженное с ней имущество. Таким образом, действовавший относительно должности завещательный порядок наследования автоматически распространялся и на имущество. Отцовская же должность отходила, по обыкновению, к одному из сыновей. «Пусть моему сыну будет позволено наследовать мое положение»¹, — обращался тжати Птаххотеп к царю в преамбуле к своему «Поучению».

Египтянам не было чуждо понимание наследства и в другом его свойстве, а именно: как имущества, которое дает средства для существования их детей. На это указывает существовавший в Древнем Египте обычай распределять наследственное имущество таким образом, чтобы каждому из детей умершего досталась какая-нибудь доля. По словам американского египтолога Клауса Байера, «практикой египтян не являлась передача имущества только старшему сыну (it was not the practice of the Egyptians to entail estates), и в течение нескольких поколений большое имущество обыкновенно разделялось и подразделялось среди детей наследодателей»².

Запись судебной тяжбы, имевшей место в начальный период правления VI династии (примерно в XXIV в. до н.э.), на папирусе № 9010, который был обнаружен в Элефантине, а ныне хранится в Берлинском музее, показывает, что родитель мог передать все наследственное имущество не детям, а какому-либо постороннему человеку для того, чтобы он организовал за счет этого имущества все надлежащие для погребения церемонии и сделал необходимые жертвоприношения, а потом отдал бы его тем, кому оно причиталось в порядке наследования. В данном случае наследодателем выступил Усер, царский сановник, занимавший должность надзирателя за чужеземцами. После его смерти законные наследники принадлежавшего ему имущества — жена и дети — надеялись вступить в наследство. Однако человек по имени Себекхо-теп предъявил документ, из которого следовало, что Усер передал ему все наследственное имущество с правомочием распоряжения им на время проведения необходимых погребальных церемоний и обрядов. А поскольку такие церемонии могли длиться довольно долго — от нескольких месяцев до года и больше, то было очевидно, что интересы семьи умершего существенно ущемлялись его завещательным распоряжением. В связи с этим старший сын Усера Тжау, который унаследовал его должности, подал в суд иск о признании недействительной передачи отцом наследственного имущества Себекхотепу. Суд, рассмотрев дело, принял следующее решение: «Если вышеупомянутый Себекхотеп приведет троих добропорядочных свидетелей, хорошо знакомых с этим делом, и которые дадут клятву со словами: "Пусть твоя мощь будет против него, о боже!" относительно этого документа, который является отражением того, что вышеупомянутый Усер сказал по данному делу, то имущество останется в руках Себекхотепа, так как он привел троих свидетелей, которые могут сказать об этом деле, совершавшемся в их присутствии, что "вышеупомянутый Себекхотеп является бенефициаром". Если он не приведет этих троих свидетелей, которые могут сказать об этом деле, совершавшемся в их присутствии, тогда все, что принадлежало вышеупомянутому Усеру, должно будет остаться с ним, но (скорее) останется с его сыном, царским сановником и надзирателем за чужеземцами, Тжау».

В эпоху «Среднего царства» сохранялся в целом порядок наследования имущества, сложившийся в предыдущий период. Тексты завещаний, написанные на папирусах, обнаруженных в 1889 году в Кахуне, показывают, что наследодатель, как и прежде, связывал передававшееся имущество или с передаваемой должностью, или с какими-то похоронными обязанностями.

К первому из названных случаев относится завещание жреца по имени Мери и по прозванию Кеб в пользу своего сына по имени Антеф, прозванного Иусенбом, которое было составлено в 39 году правления первого царя XIII династии Аменемхета III (приблизительно в 1810 г. до н.э.). Кеб объявил в нем, что передал сыну свою жреческую должность. «Так как я становлюсь старым, — сообщил он далее в своем завещании, — пусть он с этого момента действует на ней. Что касается того титула на имущество, который я дал до этого его матери, то он отменяется; что касается моего дома на территории Хета..., он — для моих детей, рожденных мне дочерью amisa из kenbeti'n'u» ^l. Далее называлось место расположения дома и добавлялось, что он передается «со всем находящимся в нем». В конце завещания был приведен список свидетелей, в чьем присутствии оно было составлено.

Второй случай передачи имущества по завещанию дает завещательное распоряжение жреца Анисенба Уаха. Он получил имущество от своего брата Анисенба Анкхрена в 44-й год правления Аменемхета III и примерно через шесть лет передал его своей супруге Схефту. «Пусть она отдаст его любому из своих детей, рожденному от меня, кому только пожелает, — записал Уах в своем завещании. — Я даю ей восточных рабов, четыре персоны, которых мой брат, посвященный служитель надзирателя за работами, Анкхрен, дал мне. Пусть она отдаст их тем из своих детей, кому желает. Что касается моей могилы, пусть меня похоронят в ней с моей супругой, не позволяя никому перемещать в ней землю. Далее, что касается жилища, которое мой брат, доверенный служитель надзирателя за работами, Анкхрен, построил для меня, то пусть моя жена обитает там, ссылаясь на мою персону, и не позволяя никому выселять себя оттуда». Ниже этой фразы другой рукой было приписано: «Это представитель Гебу, который пусть действует в качестве опекуна моего сына»².

Порядок наследования, который показывают древнеегипетские документы, относящиеся к эпохе «Нового царства», скорее всего, существовал еще во времена «Среднего царства», а возможно, и в более ранний период, но тогда он не отражался в надписях на монументах и в текстах на папирусах в таких подробностях, как в указанную эпоху. В его основании лежало деление семейного имущества на три категории: 1) имущество мужа, унаследованное им от своих родителей; 2) имущество жены, унаследованное ею от своих родителей; 3) совместное имущество мужа и жены, приобретенное во время брака, из которого 2/3 принадлежало мужу и наследовалось после его смерти детьми, 1/3 — жене и оставалось после смерти мужа у нее¹.

Такое деление семейного имущества гарантировало женщине материальное содержание в случае смерти мужа и без включения ее в число наследников его имущества. И по правилу жена не могла за мужем наследовать (как, впрочем, и муж за ней). Законными наследниками имущества, принадлежавшего ее мужу, были только дети. Имущество жены также должно было переходить к детям. И если у жены не было ни сына, ни дочери, которым она могла бы передать свое имущество, то оно отходило к ее братьям и сестрам, то есть возвращалось в ту семью, откуда женщина пришла к мужу. Подобным же образом имущество мужа, если он умирал бездетным, наследовалось его братьями и сестрами, то есть не доставалось его вдове.

На практике складывались нередко ситуации, создававшие для женщины риск остаться после смерти мужа без средств существования. Такое положение могло, например, возникнуть в тех случаях, когда женщина получила небольшую долю в наследстве от своих родителей, а совместной собственности с мужем в сколько-нибудь солидном размере до его смерти нажить не успела. Египетское обычное право позволяло выходить из таких ситуаций, не нарушая общих правил наследования.

Муж имел возможность в случаях, если жена оставалась после его смерти без средств существования, поскольку вынуждена была отдать все имущество детям, включить в свое завещание оговорку, по которой наследственное имущество переходило к детям не сразу, а по истечении некоторого срока. Очевидно, что оно могло оставаться во владении супруги-вдовы до самой ее смерти или до тех пор, пока проблема ее материального обеспечения не решалась каким-либо другим путем.

Еще более тягостная для вдовы ситуация могла возникнуть, если в момент смерти мужа у нее не оказывалось детей. Имущество покойного должно было перейти в этом случае по наследству к его братьям и сестрам, и никакой законной возможности противостоять их притязаниям вдова не имела.

Дошедшие до нас юридические документы Древнего Египта показывают, что египтяне были в состоянии найти изящный, то есть не нарушающий закона, выход из таких сложных положений. Об этом свидетельствует, в частности, завещательное распоряжение Ненуфер из среднеегипетского поселения Спермеру. Содержание указанного документа позволяет датировать его временем правления фараона Рамсеса XI, то есть первой половиной XI века до н.э.

Ненуфер не имела в браке детей, и ее муж Небнуфер, желая гарантировать жене на случай своей смерти материальное содержание, решил сделать ее законной наследницей всего их семейного имущества. Как ему удалось решить эту сложную проблему, поведала сама Ненуфер, в рассказе о своих наследственных делах, предварявшем текст ее завещания. «Небнуфер, мой муж, составив документ для меня, музыкантши (musician)¹ Сетекха Ненуфер, и сделал меня своим ребенком, и отписал мне все имущество, которым владел, не имея ни сына, ни дочери, кроме меня». Так начала женщина свой рассказ. Далее она привела слова из завещания мужа: «Все имущество, которое я приобрел вместе с ней, я завещаю Ненуфер, моей жене, и если <кто-либо> из моих братьев или сестер затеет спор с ней назавтра после моей смерти или позднее, и скажет: "Пусть доля моего брата будет отдана мне..."². После приведенных фраз несколько знаков в тексте цитируемого документа оказались по какой-то причине пропущенными, и вслед за пропуском были указано, что данное завещание давалось перед свидетелями и были перечислены их имена.

Все вышеописанное произошло в первый год правления царя Верхнего и Нижнего Египта Рамсеса. Следующее событие, о котором Ненуфер рассказала в своем заявлении, случилось в восемнадцатый год правления Рамсеса XI, в десятый день первого месяца наводнения. В этот день Небнуфер и Ненуфер купили рабыню но имени Динихетири, которая родила впоследствии трех детей, одного мальчика и двух девочек. И Ненуфер взяла их на воспитание. Ко времени составления рассматриваемого заявления они подросли и, как отмечает Ненуфер, проживая с ней, не делали ей никакого зла. Своих детей у нее так и не появилось, а муж ее умер. Поэтому Ненуфер усыновила мальчика-раба и удочерила двух девочек-рабынь, и эти акты также были осуществлены для того, чтобы предоставить усыновленному и удочеренным детям статус наследников¹. Когда же младший брат Ненуфер по имени Падиу перешел жить в ее дом и женился на своей старшей сестре Таамен-не, то она усыновила и его, и тоже с целью предоставить ему право унаследовать ее имущество.

Последнее завещательное распоряжение Ненуфер гласило: «Как Аммон продолжает жить, так и фараон продолжает жить! Настоящим я делаю людей, имена которых здесь записаны, свободными людьми земли фараона, и если какой-либо сын, дочь, брат или сестра их матери и их отца начнут оспаривать их права, кроме Падиу, моего сына, — так как они на самом деле не являются больше ему слугами, но приходятся ему братьями и детьми, будучи свободными людьми земли фараона, пусть осел изнасилует их самих, их жен, если кто-либо из них назовет кого-нибудь их них слугой. И если мне принадлежат поля в стране, или если мне принадлежит какое-либо имущество в мире, или если мне принадлежат еще какие-нибудь вещи (?), все это следует разделить между четырьмя детьми с Падиу в их числе. И что касается тех дел, о которых я рассказала, они все целиком вверяются Падиу, моему сыну, который проживал со мной в то время, когда я была ндовой и когда мой муж умер»². В конце данного завещания приводились имена свидетелей, присутствовавших при его составлении.

Сохранившиеся завещательные распоряжения, как, впрочем, почти все вообще древнеегипетские частные юридические документы, имеют одну особенность: их письменные тексты представляют собой записанные устные монологи тех или иных лиц, произносившиеся перед судьями или перед свидетелями. Завещание Ненуфер является в этом смысле вполне типичным по своему стилю документом такого рода. Скорее всего, достаточно распространенной была и отраженная в его содержании практика фиктивных усыновлений для решения наследственно-правовых проблем. Иначе трудно объяснить, почему Ненуфер столько раз и совершенно свободно прибегала к этой юридической фикции.

Не меньшее значение для понимания того, как древнеегипетский институт наследования функционировал на практике, имеет завещание Наунакхте, относящееся к 40-м годам XII века до н.э. Из его текста видно, что завещательное распоряжение делалось наименованной женщиной перед судом из четырнадцати человек, в состав которого входили: два главных работника, два писца, два чертежника, шесть простых рабочих и два окружных чиновника. Все они были заняты на работах по возведению царского погребения. По мнению Ярослава Черни, «это был еще маленький суд, вероятно, соответствовавший частному характеру дела»¹.

Наунакхте была женщиной преклонного возраста, нуждавшейся в уходе, что она и не скрывала в своем завещании. Она была дважды замужем: от первого мужа детей не имела, но от второго мужа у нее было восемь детей: четыре сына — Маайнакхтет, Кен-хикхопшеф, Аменнакхт и Неферхопт — и четыре дочери — Уос-накхте, Маненакхте, Хеншене и Кхануб. Между ними ей и надлежало разделить наследственное имущество. И как же она его делила?

«Но смотрите, — говорила Наунакхте судьям и детям, — я становлюсь старой, и смотрите, они не заботятся обо мне, как я заботилась о них. Кто мне помогал, тому я и отдам свое имущество, (но) кто ничего мне не отдавал, тому я не отдам свое имущество»².

Послe этого сообщения она перечислила имена четверых детей, которым решила дать наследственные доли из своего имущества, составлявшего одну треть из совместного с ее вторым мужем имущества. В это число вошли все ее сыновья. При этом Наунакхте особо выделила Кенхикхопшефа. «Я дала ему в качестве специальной награды (?) бронзовую раковину для мытья посуды и вдоба-иок — десять мешков пшеницы эмма»¹. Кенхикхопшеф явно был избран своей матерью на роль «старшего сына» — распорядителя наследственным имуществом.

Из всех дочерей Наунакхте решила дать наследственную долю из своего имущества только Маненакхте. Остальным дочерям она заявила, что они не будут участвовать в наследовании ее имущества, но унаследуют лишь то, что им причитается из отцовской собственности. Можно догадаться, что дочери лишились наследования из имущества своей матери по той лишь причине, что плохо выполняли свою основную обязанность — не заботились о ней надлежащим образом. Наунакхте не могла лишить их долей в имуществе мужа, поскольку, согласно египетским обычаям и законам, участие в разделе наследованного имущества отца являлось неотъемлемым правом всех его детей.

Юридические документы эпохи «Нового царства» показывают, что в египетском наследственном порядке этого времени по-прежнему главным принципом распределения наследства было правило, выражавшееся в формуле: «Пусть имущество отдается

тому, кто хоронит».

«Булакский папирус» зафиксировал спор о родительском наследственном имуществе между детьми женщины по имени Тге-ми. При его разбирательстве было установлено, что только один сын из них принимал участие в погребении своих родителей. Он и получил все имущество по наследству. Однако его братья (а возможно, и сестры) обратились в суд и судились очень долго, причем, как следует из указанного документа, уже с сыном своего брата, который говорил судьям: «Но смотрите, дети госпожи Тгеми оспаривают это сегодня, чтобы востребовать ее имущество. Но они не хоронили своего отца и не хоронили ее, но до сих пор все еще требуют ее имущества, хотя они не хоронили вместе с моим отцом, когда он хоронил своего отца и свою мать. "Пусть имущество отдается тому, кто хоронит", — гласит закон фараона»¹.

Другой пример — запись, похожая на текст иска, выражающего притязание египтянина по имени Сиваджи, похоронившего свою мать госпожу Тенхаси без помощи своих братьев и сестер, на все наследственное имущество матери. К иску прилагался список понесенных им расходов и просьба к судье: «Мой господин, прими это во внимание, чтобы вся ее доля была отдана мне, потому что я заботился о ней, когда она умерла»².

Выраженное в завещании Наунакхте стремление престарелой женщины увязать распределение долей из своего имущества между наследниками со степенью их заботы о ней было настолько распространенным в Древнем Египте, что его вполне можно считать традицией. Надпись на стеле, обнаруженной в 1938 году при раскопках храма Аммона в древнеегипетском административном центре Западная Амара (Amarah West), зафиксировала соглашение матери, сына и дочери, по которому «мать и сын отказываются от всех притязаний на отцовское имущество (отец, очевидно, умер) в пользу дочери на условии, что последняя будет поддерживать свою мать в ее старости»Сформировавшиеся в течение III и II тысячелетий до н.э. на основе религиозных традиций, норм обычного права и частично законов правовые основы древнеегипетского наследования сохранялись на протяжении всего первого тысячелетия до н.э.

Документальные материалы, отражающие экономическую жизнь Древнего Египта в первые два тысячелетия существования его государственности, дают лишь отрывочные и весьма скудные сведения о том, как осуществлялось в этой стране правовое регулирование имущественных отношений. Основная масса дошедших до нас древнеегипетских правовых узаконений и судебных решений, касавшихся имущественных отношений, а также документов, оформлявших вещные права и сделки, относится к первому тысячелетию до н.э. При этом большая их часть приходится на период правления в Египте династии Птолемеев.

Тексты надписей, относящихся к эпохе «Старого царства», показывают, что значительное количество земельных угодий находилось в распоряжении царей, сановников и храмов. Но основную массу землевладельцев составляли простые египтяне, сами обрабатывавшие свои поля.

На характер правового регулирования земельных отношений в Древнем Египте большое влияние оказывала зависимость египетского земледелия от разливов Нила. Уровень воды в реке ежегодно варьировался: соответственно менялись размеры и качество засеваемых зерновыми культурами полей. Это не могло не порождать частых и многочисленных споров между землевладельцами. Но очевидно, что царское законодательство не могло стать в этих условиях сколько-нибудь эффективным инструментом их урегулирования: наиболее подходящим средством упорядочения земельных отношений неизбежно становились в данном случае обычаи и местные общинные объединения. В оттоманском Египте, отмечает Кристофер Аир, вследствие зависимости земледелия от наводнений нормой был «коммунальный стиль земельного держания»¹. О социальной организации простых землевладельцев в Древнем Египте почти не сохранилось сведений, но можно предположить, что в древности в этой стране действовал такой же способ регулирования земельных отношений, какой существовал в Средние века, то есть опирающийся на местные обычаи и общинные объединения.

Должностные лица государственного управления, получавшие земельные участки от монархов в качестве вознаграждения за службу, тоже не были свободны в распоряжении ими. Их вещные права оказывались в данном случае привязанными к их должности.

Ограниченный характер носило и распоряжение земельны ми участками, которые предоставлялись царями для возведения культовых сооружений -- храмов, пирамид, обыкновенных по гребений, стел и т.д.

Обремененность прав на недвижимость личными, семейными, общинными, служебными обязательствами препятствовала развитию торговли земельными участками и домами. Тем не менее, случаи их продаж имели место, причем с самого начала эпохи «Старого царства». Об этом свидетельствует, например, надпись, обнаруженная археологами в одном из погребений времен правления IV династии, которая гласит, что сановник по имени Мет-жен «получил за эквивалент поле размером 200 аруров¹...»². Другая надпись, датируемая более поздним временем, содержит сообщение: «Я получил этот дом за эквивалент у писца Tntj, после чего дал ему за это 10 sn.tj»³. Из смысла этих фраз очевидно, что выражение «получил за эквивалент» означает «купил».

Джеймс Брэстед привел в своем собрании «Древних документов Египта» надпись из могилы Сенени, жреца времен правления царей VI династии Пепи I, Мернеры и Пепи II. Некоторые фразы в ней оказались стертыми, но те, которые сохранились, американский египтолог прочитал следующим образом: «Что касается этого поля, которое я передал..., которое я отдал моей возлюбленной жене Диснек, [это ее] подлинное [владение. Что касается каких-либо лиц], которые отберут его у этой Диснек, они будут.. .⁴ за это великим богом, господином небес, и я схвачу их [подобно] дикой птице, я [теперь] ... и превосходный дух»⁵. В надписи не были названы ни местоположение подаренного поля, ни его размер. Но из ее содержания очевидно, что земельный участок, о котором здесь идет речь, принадлежал исключительно Сенени.

Приведенные тексты о покупке и дарении земли показывают, что такие сделки совершались, как правило, писцами или жрецами, то есть лицами, которые не являлись землевладельцами. Есть основания считать, что именно в их среде впервые зародились представления о том, что земля может являться индивидуальной собственностью и быть объектом торгового оборота.

От периода политической раздробленности, наступившего после распада государства эпохи «Старого царства», сохранились надписи, свидетельствующие, что право собственности на землю, полученную по наследству от отца, оформлялось документами. Так, на стеле в Западных Фивах было начертано: «Я скрепил печатью (документ) на большое поле, отошедшее мне в качестве доли из отцовского владения».

Надписи, относящиеся ко времени правления XI и XII династий, показывают, что в тогдашнем Египте распространенным явлением были пожалования царями земельных угодий сановникам за службу.

В эпоху «Среднего царства» получила развитие практика сдачи индивидами своих земельных участков в аренду, причем, как показывает содержание документов, без всякого разрешения со стороны властей³. Это означает, что вещные права получили к тому времени более определенное выражение, а правомочия индивидов по распоряжению землей приблизились к полномочиям собственника. В египетском обществе появились предприниматели, которые стали получать доход за счет передачи земельных участков в аренду и, с другой стороны, такие земледельцы, которые считали вполне выгодным арендовать землю.

Об этом свидетельствуют обнаруженные в сезоне 1921-1922 годов в погребальном комплексе тжати Ипи в Фивах американским египтологом Гербертом Уитлоком четыре письма и три отчета, написанные Хеканакхте, слугой тжати Ментухотпа I по имени Ипи. Все эти документы датируются периодом между маем и октябрем восьмого года правления Ментухотпа II (приблизительно 2002 г. до н.э.)¹. Наиболее ценные сведения содержатся в двух письмах, написанных Хеканакхте к своим домочадцам в Небе-сит, располагавшийся немного южнее Фив², и в коротком письме-сообщении к надзирателю за дельтой Нила по имени Хрунуфе³.

В первом из своих писем, адресованных сыну Мерису, Хеканакхте писал: «Что касается всего того, что получится в результате прихода воды на наши поля, именно тебе следует их тщательно обработать и всем моим людям делать то же вместе с тобой. Я возлагаю на тебя ответственность за это. Будь энергичным в обработке земли! Будь внимательным! Мои семена должны быть сохранены; вся мое имущество должно быть сохранено. Я возлагаю на тебя ответственность за это. Заботься о моем имуществе»⁴. Далее Хеканакхте поручал сыну найти десять аруров земли, которую можно арендовать для посевов пшеницы, и столько же земли, чтобы взять в аренду для выращивания ячменя.

Содержание писем показывает, что в Египте того времени, в регионе, прилегавшем к Фивам, для земледельца среднего достатка в случае, когда состав его семьи позволял обрабатывать больше земли, чем у него имелось ее, выгоднее было не покупать землю, но брать земельные участки в аренду. Почему? Ведь покупка земли была довольно легким делом. По словам Клауса Баера, «индивиды могли покупать землю в тот период, по крайней мере в той мере, в какой это было законно, так же легко, как и в течение Старого царства или позднего Среднего царства, для которого частная собственность на пахотную землю вполне документирована»¹. Думается, самое вероятное объяснение поведению Хеканакхте, который, имея средства на покупку земли, предпочитал брать ее в аренду, заключается в рискованности египетского земледелия, зависевшего от разливов Нила. При таком положении вложенные в покупку земельного участка средства могли не окупиться. Аренда оказывалась более надежным предприятием, гарантировавшим получение дохода, хотя и меньшего, чем при обработке собственной земли. При этом наиболее целесообразным сроком аренды считался один год — от разлива до разлива Нила.

Письма Хеканакхте показывают, что древнеегипетские земледельцы среднего достатка более выгодным для себя считали в его время накапливать богатство не земельными угодьями, но серебром, зернами пшеницы, маслом, скотом. Такое поведение диктовалось, по всей видимости, нежеланием состоятельных земледельцев привлекать к накопленным ими материальным ценностям внимание властей. В случае покупки земледельцами новых земельных участков этого было бы не избежать, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Распространение в сфере землепользования арендных отношений размывало общинные узы в распоряжении землей и стимулировало развитие индивидуальной собственности на земельные участки. Но больше всего этому способствовало становление в Древнем Египте системы налогообложения, привязанной к земельным участкам. Государственная власть была заинтересована в закреплении их за отдельными индивидами, поскольку это облегчало сбор налогов².

Однако, с другой стороны, неразвитость товарно-денежных отношений в древнеегипетском обществе, отсутствие чеканки монет препятствовали широкому развитию практики торговли землей. Земельные участки чаще всего становились в этих условиях предметом не купли-продажи, а обмена.

В качестве примера здесь можно привести документ о сделке с землей, начертанный иератикой на одном из папирусов, хранящихся в Берлинском музее¹. Его первые фразы похожи на преамбулу контракта. Из них видно, что он был составлен во второй год правления Аменхотепа IV. Основной же текст документа более похож на сообщение о свершившейся сделке, чем на статьи контракта. В нем говорится: «Сегодня вновь обратился Небмехи к Месуа, главе пастухов рогатого скота, [говоря]: "Дай мне одну корову как цену 3-х аруров поля"². Тогда Месуа [дал] ему корову, [что] составляет ¹Л дебен³, перед многими свидетелями: перед Ях-месом и сыном его Небамоном, перед Ичучу и его сыном Иуфан-хом, перед Хай, перед Нану». После этих слов стоит пометка: «Составлено писцом Чучу в этот день»⁴.

О характере древнеегипетского землевладения, сложившегося в эпоху «Нового царства», можно судить на основании записанного на папирусе Уилбуа кадастрового обзора полей в долине Нила, протяженностью около 150 км: от окрестностей современного города Эль-Минья до Фаюма¹. Все содержание этого обзора, датируемого четвертым годом правления Рамсеса V (приблизительно 1142 г. до н.э.), изложено в двух обширных документах: один из них дает описание земель, принадлежавших царю и храмам, с указанием размера получаемого с них налога. Другой описывает царские земли, переданные в пользование различным должностным лицам, с обозначением имени и титулов каждого из них².

Из этих описаний видно, что на полях, принадлежавших царю, храмам и сановникам, трудилось большое число мелких землевладельцев, арендовавших у них земельные участки. При этом очевидно, что аренда не была безвозмездной. Таким образом, получалось, что права царя, храмов и сановников на земельные угодья сводились в сущности к праву получения налогов и доходов с производителей, которые их обрабатывали и которые являлись настоящими их держателями.

Зафиксированный указанными кадастровыми описаниями факт наличия в распоряжении храмов огромных массивов земель во многом позволяет объяснить возвышение древнеегипетского жречества в древнеегипетском обществе во времена, последовавшие за эпохой «Нового царства». На правовом регулировании земельных отношений эта перемена сказалась самым непосредственным образом.

В эпоху «Новейшего царства», в X веке до н.э., в условиях, когда верховная государственная власть ослабла и резко возрос политический вес жрецов, сделки с землей стали все чаще удостоверяться в храмах.

Одним из наиболее интересных свидетельств этому являются две надписи: на стене и на поверхности десятого пилона храма Аммона в Карнаке. В первой из них описывается обращение дочери последнего фараона XXI династии Псусенна II, которую звали именем, звучавшим примерно как «Мааткаре», к богу Аммону, к его супруге Мут и к их сыну Кхонсу с просьбой подтвердить ее право собственности на земельные угодья, приобретенные покупкой. Во второй надписи рассказывается о таком же случае, но происходившем с женщиной по имени Хентоуе, отец которой был, по всей видимости, чиновником, жрецом и писцом.

Согласно тексту этой надписи она обращалась к богу Аммону со следующими словами: «Мой добрый господин, что касается указа, который Аммон-Ра, царь богов, издал относительно частных полей, которые Хентоуе получила покупкой в регионе пахотной земли нома...»¹. Название нома и ряд других слов в рассматриваемой надписи оказались стертыми, однако основное ее содержание сохранилось и из него видно, что Хентоуе опасалась непризнания ее сделки другими людьми и оспаривания со стороны кого-либо. Бог Аммон, богиня Мут и бог Кхонсу через посредство оракула подтвердили законность данной сделки и обещали женщине, купившей землю, свою защиту².

Что же касается Мааткаре, то, как показывает содержание надписи, боги ответили ей, через посредство оракула: «Мы убьем всех людей любого рода целой страны, будь они мужчинами или женщинами, если они будут оспаривать какое-либо имущество, [которое Мааткаре, дочь царя Псусенна приобрела покупкой] в южной стране, вместе с вещами каких бы то ни было родов, которые люди той страны продали ей»³.

Элэн Гардинер, изучавший рассматриваемые надписи, отметил в статье, посвященной их переводу и анализу: «То, что Хентоуе получила, по крайней мере, часть своих владений посредством покупки, ясно из применения недвусмысленного глагола "swn", не может быть никакого сомнения в том, что "in m snnw" (в надписи) Мааткаре орфографически ошибочный вариант той же самой фразы»⁴. Таким образом, в эпоху «Новейшего царства» в египетском языке существовал уже и особый термин для обозначения покупки земли. Это означает, что продажи и покупки земельных участков стали вполне распространенным в древнеегипетском обществе явлением.

При этом следует отметить, что правовые формы земельных отношений на всем протяжении истории Древнего Египта оставались весьма расплывчатыми. Право собственности не отличалось от владения настолько, чтобы эти правовые формы можно было отличить одну от другой. Для их обозначения в древнеегипетском языке так и не сложилось четких терминов. Более того, в демоти-ке, которая была более приспособлена для выражения юридических категорий по сравнению с иератикой и тем более с иерогли-фикой, право собственности и владение назывались одним и тем же термином. Между тем право индивидуальной собственности на землю, безусловно, существовало в Древнем Египте: на это указывают хотя бы факты продаж земельных участков. Отсутствие четких терминов для обозначения той или иной правовой формы не всегда свидетельствует о ее отсутствии: причины неразвитости понятийного и терминологического аппарата могут быть связаны со сложившимися в том или ином государстве особенностями правового регулирования имущественных отношений.