Ш.Париж и Лион

Машинные фабричные производства

В условиях феодально-абсолютистского режима машинное производство во Фран­ции прокладывало себе дорогу с трудом.

Сеньоры, владеющие каменноугольными копями, требовали за их аренду очень высокую плату, что, в свою очередь, отражалось на объемах добычи каменного угля и на его цене. Одновременно с этим непрерывно возрастали цены на древесное топливо. И французская металлургия, таким образом, была очень дорогойи слаборазвитой.

Похожая история случилась и с хлопчатобумажным производством, несмотря даже на то, что эта отрасль производства развивалась сравнительно быстро. Она бы могла раз­виваться еще быстрее и еще плодотворней, однако, руанским мануфактуристам не хва­тало сырья.Хлопок производился в достаточном количестве во французских колониях, и потому руанцы просили правительство воспретить колониям продавать свой хлопок дру­гим государствам.

Однако опять на пути третьего сословия встала феодальная знать королевства. В колониальной торговле были кровно заинтересованы некоторые влиятельные аристокра­ты, потому вместо воспрещения продажи французского хлопка иностранцам правительст­во Людовика XVI освободило английских купцов от каких бы то ни было стеснений при покупке хлопка во французских колониях и далее на территории самой Франции.

Новый торговый договор, значительно снижавший пошлины на английские то­вары, был заключен в 1786 году.

В начале 80-х годов XVIII века, во французском хлопчатобумажном производстве наметился технический переворот. Накануне французской революции на территории ко­ролевства работало более тысячи механических прялок, так называемых «дженни», одна­ко это количество хлопкопрядильных машин не привело в конце концов к технической революции и созданию нового фабричного строя производства, так как «дженни» имели ручной привод.

Еще в начале 80-х годов XVIII столетия Лион, без всякого сомнения, оставался первым центром французской торговли. Ф. Бродель приводит следующие цифры: вывоз составлял 142,8 млн. ливров, ввоз - 68,9 млн. Общий торговый оборот - 211,7 млн., а вало­вое превышение вывоза над ввозом - 73,9 млн. ливров.

Даже если не принимать во внимание колебание стоимости ливра, эти цифры пре­вышали в 9 раз показатели 1698 года. В тот же период Париж имел всего около 24,9 млн. ливров общего торгового оборота (вывоз + ввоз), что составляло немногим более 1/10 ли­онского баланса.

Однако с появлением финансового капитализма начался подъем Парижа. Первым признаком начавшегося процесса был финансовый кризис. 1709 года, который явился следствием войны за испанское наследство.

Лионские ярмарки понесли очень серьезный урон. Затем последовал бурный кри­зис системы Лоу, который окончательно подорвал лионских купцов. В свое время город отказался от размещения у себя королевского банка. Без сомнения, он стал бы конкурен­том традиционным лионским ярмаркам, нанес бы им ущерб и вообще свел бы их на нет, но он же, вне всякого сомнения, притормозил бы и взлет Парижа.

Бродель, анализируя торговое и финансовое соперничество двух французских го­родов, считает, что если бы королевский банк размещался в Лионе, все могло бы полу­читься иначе. Ибо вся Франция, по выражению Броделя, будто охваченная лихорадкой, мчалась в столицу, создавая на улице Кэнканпуа страшную давку, такую же, если не более суматошную, как давка на лондонской Эксчейндж-Элли.

С появления в 1724 году в Париже Биржи, он стал финансовой столицей Франции.

С того момента успех Парижа будет только укрепляться, однако же бесспорно окончательный поворот в его непрерывном поступательном движении произошел доста­точно поздно, примерно к 60-м годам XVIII века.

Как писал Бродель «Париж, который оказался тогда в привилегированном положе­нии, в самом центре своего рода континентальной системы, охватывавшей всю западную Европу, был пунктом, где сходились нити экономической сети, распространение которой более не наталкивалось, как в прежние времена, на враждебные политические барьеры. Препятствие в виде габсбургских владений, между которыми на протяжении двух столе­тий была зажата Франция, оказалось преодоленным.

С момента утверждения Бурбонов в Испании и Италии и до момента смены союзов можно проследить расширение вокруг Франции открытой для нее зоны: Испания, Италия, южная и западная Германия, Нидерланды. И впредь дороги из Парижа в Кадис, из Парижа в Геную (а оттуда в Неаполь), из Парижа в Остенде и Брюссель (перевалочный пункт на пути в Вену), из Парижа в Амстердам будут свободны. За 30 лет их ни разу не закроет война.

Париж сделался тогда в такой же мере политическим, как и финансовым перекре­стком континентальной части европейского запада. Отсюда и развитие деловой активно­сти, увеличение притока капитала».

Однако, несмотря на возрастание своей притягательной силы, мог ли Париж быть очень крупным экономическим центром? Мог ли он быть идеальным центром для миро­вого рынка?

Бродель отвечает: нет. Он приводит слова Лоу, «есть пределы для честолюбивых замыслов по поводу Парижа как экономической метрополии, ибо, коль скоро город этот удален от моря, а река несудоходна, из него нельзя сделать внешнеторговую столицу. Но он может быть первейшим в мире вексельным рынком».

Однако это не мешало Парижу еще в самом начале XVIII века удивлять иностран­цев и французов-провинциалов своей столичной сутолокой, многоэтажными домами и прочими характерными признаками большого города. Быстрый, интенсивный рост Пари­жа начался во второй половине века. При Людовике XVI здесь наблюдается даже своего рода строительная горячка. Впервые появились капиталисты-домовладельцы, строившие дома лишь для того, чтобы сдавать их затем внаем.