В.А. Жуковский как поэт-романтик

Но попытки исследователей найти в русской литературе явление предромантизма как направления, отличного от сентиментализма, не привели к положительным результатам. Думается, о предромантизме можно говорить, имея в виду возникновение романтических тенденций, проявившихся прежде всего в сентиментализме. В России тенденции сентиментализма отчетливо обозначились в 60-х годах XVIII в. в произведениях Ф.А. Эммина, В.И. Лукина и других, подобных им писателей.

В русской литературе сентиментализм проявился в двух направлениях: реакционном (Шаликов) и либеральном (Карамзин, Жуковский). Идеализируя действительность, примиряя, затушевывая противоречия между дворянством и крестьянством, реакционные сентименталисты рисовали в своих произведениях идиллическую утопию: самодержавие и социальная иерархия святы; крепостное состояние установлено самим богом ради счастья крестьян; крепостные крестьяне живут лучше свободных; порочно не само крепостное право, а злоупотребление им. Отстаивая эти идеи, князь П.И. Шаликов в «Путешествии в Малороссию» изобразил жизнь крестьян полную довольства, веселья, радости. В пьесе драматурга Н.И. Ильина «Лиза, или торжество Благодарности» главная героиня, крестьянка, расхваливая свою жизнь, говорит: «Мы живем так весело, как солнце красное». Крестьянин Архип, герой пьесы «Великодушие, или Рекрутский набор» того же автора, уверяет: «Да этаких добрых царей, каковы на святой Руси, изойди весь белый свет, других не найдешь».

Идиллический характер творчества особенно проявился в культе прекраснодушно-чувствительной личности с ее стремлением к идеальной дружбе и любви, преклонением перед гармонией природы и жеманно-манерным способом выражать свои мысли и чувства. Так, драматург В.М. Федоров, «исправляя» сюжет повести «Бедная Лиза» Карамзина, заставил Эраста раскаяться, отказаться от богатой невесты и вернуться к Лизе, которая остается в живых. В довершение всего мещанин Матвей, отец Лизы, оказывается сыном богатого дворянина («Лиза, или Следствие гордости и обольщения», 1803).

Однако в развитии отечественного сентиментализма ведущая роль принадлежала не реакционным, а прогрессивным, либерально-мыслящим писателям: А.М. Кутузову, М.Н. Муравьеву, Н.М. Карамзину, В.А. Жуковскому. Белинский справедливо называл «примечательным лицом», «сотрудником и помощником Карамзина в деле преобразования русского языка и русской литературы» И.И. Дмитриева – поэта, баснописца, переводчика.

И.И. Дмитриев оказал своими стихами несомненное влияние на поэзию В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова и П.А. Вяземского. Одно из лучших его произведений, получившее широкое распространение – песня «Стонет сизый голубочек» (1792). Следуя идея Н.М. Карамзина и И.И. Дмитриева, в лирике выступили также Ю.А. Нелидинский-Мелицкий, создатель песни «Выду я на реченьку», и поэт И.М. Долгорукий.

Либерально мыслящие сентименталисты видели свое призвание в том, чтобы по возможности утешить людей в страданиях, бедах, горестях, обратить их к добродетели, гармонии и красоте. Воспринимая жизнь человеческую как превратную и скоротечную, они славили вечные ценности – природу, дружбу и любовь. Они обогатили литературу такими жанрами, как элегия, переписка, дневник, путешествие, очерк, повесть, роман, драма. Преодолевая нормативно-догматические требования классицистической поэтики, сентименталисты во многом способствовали и сближению литературного языка с разговорным. По выражению К.Н. Батюшкова, образцом для них является тот, «кто пишет так, как говорит, кого читают дамы!». Индивидуализируя язык действующих лиц, они использовали элементы народного просторечия для крестьян, приказного жаргона – для подьячих, галлицизмы – для светского дворянства и т.д. Но эта дифференциация не проводилась последовательно. Положительные персонажи, даже крепостные, изъяснялись, как правило, на литературном языке.

Утверждая свои творческие принципы, сентименталисты не ограничивались созданием художественных произведений. Они выступали с литературно-критическими статьями, в которых, провозглашая собственные литературно-эстетические позиции, ниспровергали предшественников. Постоянной мишенью их сатирических стрел служило творчество классицистов – С.А. Ширинского-Шихматова, С.С. Боброва, Д.И. Хвостова, А.С. Шишкова и А.А. Шаховского.

Философские истоки сентиментализма восходят к сенсуализму, выдвинувшего идею «естественного», «чувствительного» (познающего мир чувствами) человека. К началу 18 в. идеи сенсуализма проникают в литературу и искусство.

«Естественный» человек становится главным героем сентиментализма. Писатели-сентименталисты исходили из посылки, что человек, будучи творением природы, от рождения обладает задатками «естественной добродетели» и «чувствительности»; степень чувствительности определяет достоинство человека и значимость всех его действий. Достижение счастья как главной цели человеческого существования возможно при двух условиях: развитие естественных начал человека («воспитание чувств») и пребывание в естественной среде (природе); сливаясь с ней, он обретает внутреннюю гармонию. Цивилизация (город), наоборот, является враждебной ему средой: она искажает его естество. Чем более человек социален, тем более опустошен и одинок. Отсюда характерный для сентиментализма культ частной жизни, сельского существования и даже первобытности и дикарства. Сентименталисты не принимали идею прогресса, фундаментальную для энциклопедистов, с пессимизмом взирая на перспективы общественного развития. Понятия «история», «государство», «общество», «образование» имели для них негативное значение.

Сентименталистов, в отличие от классицистов, не интересовало историческое, героическое прошлое: они вдохновлялись повседневными впечатлениями. Место гиперболизированных страстей, пороков и добродетелей заняли знакомые всем человеческие чувства. Герой сентименталистской литературы – обычный человек. Преимущественно это выходец из третьего сословия, порой низкого положения (служанка) и даже изгой (разбойник), по богатству своего внутреннего мира и чистоте чувств не уступающий, а нередко и превосходящий представителей высшего сословия. Отрицание навязанных цивилизацией сословных и иных различий составляет демократический (эгалитаристский) пафос сентиментализма.

Обращение к внутреннему миру человека позволило сентименталистам показать его неисчерпаемость и противоречивость. Они отказались от абсолютизации какой-либо одной черты характера и однозначности моральной трактовки персонажа, свойственных классицизму: сентименталистский герой может совершать как дурные, так и добрые поступки, испытывать как благородные, так и низкие чувства; порой его действия и влечения не поддаются односложной оценке. Поскольку в человеке от природы заложено доброе начало и зло есть плод цивилизации, никто, не может стать законченным злодеем – у него всегда есть шанс вернуться к своему естеству. Сохраняя надежду на самосовершенствование человека, они оставались, при всем их пессимистическом отношении к прогрессу, в русле просветительской мысли. Отсюда дидактизм и порой ярко выраженная тенденциозность их произведений.

return false">ссылка скрыта

Культ чувства обусловил высокую степень субъективизма. Для этого направления характерно обращение к жанрам, с наибольшей полнотой позволяющих показать жизнь человеческого сердца, – элегия, роман в письмах, дневник путешествия, мемуары и пр., где рассказ ведется от первого лица. Сентименталисты отвергали принцип «объективного» дискурса, предполагающий отстранение автора от предмета изображения: авторская рефлексия по поводу описываемого становится у них важнейшим элементом повествования. Структура сочинения во многом определяется волей писателя: он не столь строго следует установленным литературным канонам, сковывающим воображение, достаточно произвольно строит композицию, щедр на лирические отступления.

 

Жуковский – родоначальник романтизма в русской литературе. Его творчество – ранний этап романтизма в России; этап, который был назван предромантическим. Субъективизм и стремление преодолеть рационализм – общее для предромантизма и романтизма. Но у Жуковского с его религиозно-просветительскими идеалами нет, как и у предромантиков, ни крайнего индивидуализма, ни полного разрыва с рационализмом. Именно поэтому в немецкой литературе Жуковский в наибольшей мере сочувствовал Шиллеру, сохранившему в творчестве просветительский рационализм и пафос нравственного совершенствования. Венских же романтиков с их «утонченной» романтически-мистической философией он в полной мере не воспринял. С другой стороны, Жуковский совершенно не понял Байрона, в котором ему были чужды не только революционная активность, но и романтический индивидуализм.

 

Становление романтического метода и романтического сознания в творчестве Жуковского происходило в разных направлениях: идейно-тематическом, жанровом, стилистическом.

 

Романтизм – это не только особый метод изображения, но и система художественных воззрений на жизнь, общество, человека. Для романтизма характерен устойчивый комплекс понятий и представлений, который формирует романтические сюжеты, своеобразные романтико-лирические композиции, определяет свойства романтического героя. Этот комплекс романтических понятий, представлений в творчестве Жуковского находит постепенно все более полное выражение.

 

Одна из самых распространенных в поэзии Жуковского тем – тема трагедийности человеческого существования, одиночества человека, неизбежности для него страданий в несовершенном земном мире. Поэт восклицает: «Для одиноких мир сей скучен, а в нем один скитаюсь я…», «Я бурный мир сей презираю…» («Стихи…», 1803 г.); «…ах, жизнь тому ужасна, кто во глубь ее проник…» («Кассандра», 1809 г.); «…отымает наши радости без замены хладный свет, вдохновенье пылкой младости гаснет с чувством жертвой лет…» («Песня», 1820 г.). [10, I, с. 357]. Эти мотивы у Жуковского звучат постоянно в стихотворениях разных жанров и разных лет. У романтизма Жуковского – как и у большинства других романтиков – не случайные, а сквозные и устойчивые поэтические идеи и мотивы. Таким сквозным, постоянным и устойчивым мотивом и был для Жуковского мотив трагедийности жизни. В. Г. Белинский писал: «…не Пушкин, а Жуковский первый на Руси выговорил элегическим языком жалобы человека на жизнь…скорбь и страдания составляют душу поэзии Жуковского». [13, VII, с. 190]. Задавая себе вопрос, что такое романтизм Жуковского, Белинский отвечал на него так: «Это – желание, стремление, порыв, чувство, вздох, стон, жалоба на несовершенные надежды, которым не было имени, грусть по утраченном счастии, которое бог знает в чем состояло…» [1, VII, с. 178-179]. О том, что отмеченные Белинским мотивы были существенно важными для Жуковского, говорят названия многих его стихотворений. В этих названиях дается с самого начала как бы заявка на романтизм: «Желание» (1810 г.), «Мечты» (1810 г.), «Мечта» (1818 г.), «Тоска» (1827 г.), «Стремление» (1827г.)

 

«Счастье в нас самих» - это излюбленная положительная идея Жуковского и в значительной мере именно на ней строится одно из известнейших произведений его – стихотворение «Теон и Эсхин». Белинский относил эту пьесу, наряду с «Узником», к наиболее романтическим созданиям Жуковского. «На это стихотворение, - писал он, - можно смотреть, как на программу всей поэзии Жуковского». [1, VII, с. 194].

 

За счастьем не нужно ходить далеко, оно в самом человеке – такова основная мысль стихотворения «Теон и Эсхин». И это программная и романтическая мысль, в ней выражена самая заповедная вера романтического поэта Жуковского.

 

Как многие другие произведения Жуковского, «Теон и Эсхин» не только романтическое, но и дидактическое произведение. Свои любимые положительные идеи Жуковский настойчиво внушает читателю. Именно для выражения положительного ему так необходима форма поэтического урока и соответствующий стиль, хорошо отвечающий дидактическим целям - афористический: «…боги для счастья послали нам жизнь – но с нею печаль неразлучна»; «…что может разрушить в минуту судьба, Эсхин, то на свете не наше, но сердца нетленные блага: любовь и сладость возвышенных мыслей…»; «…для сердца прошедшее вечно, страданье в разлуке есть та же любовь, над сердцем утрата бессильна…» [10, I, с. 213].

 

Дидактична по своему характеру и заданию композиция «Теона и Эсхина». Самое главное говорится в конце, «под занавес» - это как заключительная мораль в басне:

 

О друг мой, искав изменяющих благ,

 

Искав наслаждений минутных,

 

Ты верные блага утратил свои –

 

Ты жизнь презирать научился.

 

Все небо нам дало, мой друг, с бытием:

 

Все в жизни к великому средство…

 

 

В своих стихах Жуковский может походить и на классика и на автора сентиментального толка, но при этом он всегда остается романтиком, ибо его мысль, его уроки всегда отвечают романтическому строю идей. Положительные начала в поэзии Жуковского в значительной мере связаны с такими характерными вообще для романтиков темами, как темы поэта и поэзии. Темы эти в их романтическом преломлении близки друг другу, внутренне соотнесены между собой.

 

Дружба, которую воспевают романтические поэты, в том числе и Жуковский – это дружба людей, одинаково мыслящих и одинаково чувствующих, равно присягнувших единой поэтической вере. Жуковский не только романтик, а первооткрыватель романтизма в русской литературе.

 

 

В поэзии Жуковского четко прослеживается связь с песенной традицией Средневековья: баллады русского романтика мелодичны и музыкальны. Творчество Жуковского также тесно связано с творчеством европейских романтиков: большинство сюжетов заимствовано из произведений Ф. Шиллера, И. В. Гете и других известных авторов. Однако вольный перевод или переработка какого-либо произведения Жуковским привносили в баллады индивидуальное восприятие и переживания русского поэта, подчас раскрывая новые стороны того или иного сюжета.

 

Тема столкновения человека с таинственными стихийными существами — русалками, ундинами, Лесным царем — не раз звучит в балладах Жуковского. Подобные мотивы были распространены в легендах Средневековья, в которых многие поэты-романтики черпали вдохновение. В балладе «Рыбак» неосторожность и доверчивость человека, бездумно устремившегося навстречу русалке, приводит его к гибели. Это сюжет очень древен: например, гибель проплывающим мореходам несет сладкогласное пение сирен древнегреческой мифологии. И русалка, и ее предшественницы-сирены — существа, связанные с водой; а водная стихия в мифах символизирует неуправляемые эмоции. Для молодого, неопытного человека нередко стремление слепо последовать туда, куда его зовут собственные чувства и страсти, поэтому голос русалки и нашел отклик в душе рыбака:

 

В нем вся душа тоски полна,

Как будто друг шепнул!

 

Иной образ стихийного существа предстает в балладе «Лесной царь». Вероятно, образ Лесного царя возник в результате переработки древних представлений о божествах — покровителях леса, или же о таинственном народе эльфов, которые, как гласят легенды, порой уводили людей — и детей, и взрослых — в свои сказочные владения. Лесной царь, как и русалка в балладе «Рыбак», расхваливает перед человеком свои владения. Но если рыбак не задумывался о реальной угрозе, которую представляет водоем для жизни человека, то появление Лесного царя, во владениях которого люди все же вполне могут находиться довольно долго без вреда для себя, ужасно пугает ребенка. А ведь Лесной царь поначалу разговаривает с ним ласково и приветливо, предлагая показать много интересного. Между тем страх ребенка лишь возрастает, и Лесной царь, выведенный из себя отсутствием положительной реакции на свои заманчивые посулы, переходит к угрозам.

 

Видимо, проблема заключается в том страхе, который большинство людей испытывает перед таинственными, непознанными явлениями. А Лесной царь конечно же существо загадочное. Не Лесной царь убивает ребенка — он умирает, не в силах справиться со страхом. И Лесной царь, и русалка из баллады «Рыбак» — это существа иного порядка, нежели человек. Возможно, и русалка не стремилась погубить рыбака — для нее-то жизнь в воде естественна, а то, что для человека эта среда обитания не подходит, русалка могла и не знать. Однако ее таинственное могущество подчинило нестойкую душу рыбака, он оказался во власти одного стремления. Одна эмоция — страх — овладевает и ребенком при появлении Лесного царя. Но опасность заключается не столько в самих этих существах, сколько в человеческой душе, в неумении человека управлять своими эмоциями. Страх так же неуместен при общении с таинственными силами, как и абсолютная доверчивость.

 

Итак, мы видим, что в этих двух произведениях Жуковского присутствуют мотивы, характерные для романтизма: действие разворачивается на живописном фоне природы, в событиях принимают участие таинственные существа, кроме того, балладам присущ особый мрачный колорит, который также является следованием романтическим традициям.

 

Сюжет одной из своих наиболее известных баллад — «Светлана» — Жуковский также позаимствовал у европейских авторов, обратившихся к древним преданиям. Однако для этой баллады характерен ярко выраженный русский колорит: поэт описывает обряды святочного гадания, которые еще и в его время сохранялись в деревнях:

 

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали...

 

В балладе нашел отражение мотив встречи с женихом-мертвецом, который использовали многие писатели-романтики. Этот мотив заимствован из средневековых легенд; но в балладе «Светлана» он обретает иное звучание. Оказывается, это всего лишь сон: на самом деле жених Светланы жив и невредим. Главная идея автора заключается в том, что девушка без ропота на судьбу перенесла разлуку с любимым, и за это Бог наградил ее.

 

Тема человеческой любви и взаимоотношений с Богом повторяется и в другой балладе Жуковского — «Людмила», которую, пожалуй, можно назвать двойником «Светланы». Сюжеты обеих баллад схожи, ведь автор написал их на основе одного и того же материала. Однако Людмила, в отличие от Светланы, ропщет на Бога при вести о гибели жениха. Поэтому и утащил ее мертвец в свою могилу — раз девушка сочла Бога своим врагом, она утратила защиту от мрачного могущества зловещих сил. Идея практически та же, что и в балладе «Светлана» — человек должен смиренно принимать то, что посылает Бог, не лишая себя помощи свыше собственной гордыней и ропотом.

 

В балладах «Светлана» и «Людмила», как и в других произведениях Жуковского, звучат мотивы, характерные для романтизма: зловещая скачка, которая заканчивается у раскрытой могилы, кладбище, жених-мертвец, приехавший к живой невесте.