Черный, догоревший остов спички был опущен в пепельницу. Озадовский улыбнулся.

— Не бойтесь власти прошлого, каким бы оно ни было, оно вас не обманет, чего нельзя сказать о будущем и настоящем. Понимаете?

— В какой-то мере.

— Вот и хорошо. А книга… На чей-то взгляд, она не что иное, как средневековые поверья, ужасы и бредни, а при внимательном дотошном изучении становится понятно, что ужас берется из неизвестности.

— В каком смысле?

— Мы просто мало осведомлены о жизни вообще.

— В масштабе Вселенной?

— Если хотите, именно так. У нас до сих пор нет критериев, согласно которым можно отделить живую природу от мертвой.

— Совершенно?

— Совершенно.

— То есть ни идеалисты…

— Ни материалисты, — покачал головой Озадовский, — истины не знают. А эта книга, — он вынул изо рта дымящуюся трубку и, наклонившись вперед, в упор посмотрел на Климова, — дает ключ к распознаванию живой материи в любом загадочном явлении, а применительно к людскому бытию содержит тайные рецепты психогнозии…

— А что это такое?

— Особенные знания, благодаря которым используется психика другого человека.

— В своих целях?

— Да.

Сказано это было с такой гипнотической силой, что Климова пробрал холодный озноб. И почему-то страшно потянуло оглянуться. Он еле справился с этим желанием. С этим своим… Своим? А может быть, как раз наоборот? И что я потеряю, если оглянусь? — Мысли его стали путаться. — Возьму и оглянусь. Что здесь такого? Мало ли причин. Не все ведь поддается точному определению…

От внутренней борьбы у него пот холодный потек меж лопаток. Чушь какая-то!