Червонец так и дернулся на своем месте.

— Легостаева Елена Константиновна.

Климов внимательно следил за реакцией задержанного. Выдаст себя или нет?

Тот ругнулся.

— Вы что, охренели? Да какой я Легостаев?

Андрей постучал по столу.

Тот понял. Оглянулся на притихших девушек. Раскинул руки.

— Извиняюсь.

Он изобразил нечто вроде книксена на стуле и подмигнул одной из них. Та опустила глаза, а другая, с ярко нарумяненными скулами, презрительно скривила губы. Дескать, получил? Вот и сиди, сморкайся.

У того аж зубы скрипнули. Я, мол, тебя, курва… Но смолчал.

Пока дожидались Легостаеву, Климов еще раз попытался дозвониться Озадовскому, но телефон молчал. И это было непонятно. Такой пунктуальный старик, договорились на восемнадцать тридцать, а сейчас уже четверть восьмого… Где его нелегкая носит?

Убедившись, что, кроме длинных гудков, он больше ничего не услышит, опустил трубку и вышел в коридор. Ему хотелось поговорить с Легостаевой наедине, и, как только она поднялась по лестнице, пошел ей навстречу.

— Добрый вечер, Елена Константиновна.

Глаза ее возбужденно заблестели.

— Спасибо вам, Юрий Васильевич. Он пожал протянутую узкую ладонь и взял ее под локоть.

— Пока не за что.

— Я так волнуюсь…

— Ничего. Все будет хорошо. — Он изо всех сил старался быть тактичным и официально-сдержанным. — Даже если это Игорь и вы его узнаете, а он начнет отказываться, мало ли по какой причине, постарайтесь не сорваться, не вымаливать признания угрозами…

— Да, да…

— Ни в коем случае.

— Я понимаю.

— Лучше все свои сомнения вы мне потом…

— Да, да…

— Все выскажете, но потом. А мы не выпустим его из виду.

— Хорошо.

Теперь она смотрела мимо Климова, как бы спеша проникнуть взглядом в его кабинет, и он, пропуская ее в дверь, подумал, что, если задержанный окажется ее сыном, картина розыска приобретет черты законченности. Останется найти вещи из квартиры Озадовского, и все.

Войдя в кабинет, Легостаева сделала несколько неуверенно-робких шагов по направлению к парню и остановилась, разглядывая его с той простодушной и вместе с тем серьезной внимательностью, которая и смущает, и обезоруживает одновременно.

Что творилось у нее в душе, можно было лишь догадываться.

Девушки вытянули шеи, у Червонца посерели губы.

Момент был чрезвычайно волнующим, поэтому неудивительно, что, когда Легостаева заговорила, голос ее задрожал.

— Мне очень жаль, что все так получилось. Но… — В глазах ее изменчиво-неуловимо промелькнуло внутреннее колебание, — по-видимому, я ошиблась. То есть… как бы это вам сказать… Одежда та, но лицо не его… Это не Игорь.

Голос прозвучал убито, на одной, почти неслышной ноте.

Она повернулась к Климову, и стоило ему встретиться с ней взглядом, как оглушающая тоска и горечь одиночества сквозящим холодом хлынули на него. Было ясно, что ее представление о возможностях уголовного розыска сильно преувеличено.