Откровенность Надода. – Приход Пеггама. – Ужасное положение. – Измена. – Возвращение компрометирующих писем. – Счет покончен.

 

– Я вам сказал, что желаю играть с вами в открытую, – продолжал Надод,

– выслушайте же меня хорошенько. Я решил начать новую жизнь, к которой постоянно стремился и теперь стремлюсь, – я хочу порвать с «Грабителями» и удалиться в Америку. Я уже взял билет на корабль, который отплывет завтра утром, но для этого вы должны отдать мне те сто тысяч фунтов стерлингов, которые с вас следует получить нашему товариществу. Я еду в Америку не для того, чтобы наживать себе состояние или работать в пользу «Грабителей»; там подобная деятельность опасна: старый судья Линч шутить не любит, и расправа у него всегда в этих случаях бывает короткая. Я хочу приехать в Америку уже богатым человеком и жить там в почете и уважении. Надеюсь, вы меня поняли, милорд? От вас одного зависит, чтобы бандит Надод перестал существовать и превратился бы в мистера Иогана Никольсена – моя мать была урожденная Никольсен – богатого плантатора из Нового Орлеана. Под этим именем я записался на корабле «Васп», который через несколько часов должен поднять якорь. За сто тысяч фунтов стерлингов, которые вы мне отдадите, вам будут мною возвращены те два документа, которые вытребовал с вас Пеггам. Вы ведь сами знаете, милорд, любого из этих документов достаточно, чтобы отправить вас на виселицу.

– Разве они у вас? – спросил Коллингвуд, в глазах которого вспыхнул мрачный огонь.

– Да, у меня… Но только вы, Коллингвуд, не замышляйте никакого обмана: все равно ничего не выйдет. Я все предусмотрел: западню, измену, убийство. Документы сейчас не при мне, поэтому вы напрасно будете пытаться овладеть ими. Но вы их получите через две минуты после того, как отдадите деньги. Надеюсь, что теперь вы не будете делать никаких возражений. Если я затянул беседу с вами, то лишь для того, чтобы показать вам, что вы – игрушка мистификации и что Пеггам не явится.

– А если я не соглашусь отдать деньги без новой записки от Пеггама? Что вы тогда сделаете?

– Так как благодаря этому произойдет вторичное крушение всей моей жизни, то клянусь вам памятью моей матери, что я вам жестоко отомщу! Если вы помешаете мне уехать из Англии, если через несколько часов бриг «Васп» уйдет без меня, унося мою последнюю надежду, то я в тот же день передам оба документа генерал-атторнею, который, разумеется, не замедлит дать делу законный ход. Я все сказал и жду вашего решения.

На этот раз Коллингвуд не рассердился. Исповедь Красноглазого он выслушал с большим вниманием. Адмирал не сомневался, что бандит говорит искренно: правдой дышала и звучала вся его речь. И, наконец, что же необыкновенного было в желании Надода оставить ремесло, которое неминуемо привело бы его в конце концов на виселицу? Что касается самого Коллингвуда, то он ничем не рисковал, расплачиваясь с «Грабителями» через Надода. Для него важно было получить обратно компрометирующие документы, а до того, что Пеггам будет недоволен, ему было и горя мало. Вождь «Грабителей» переставал быть для него опасным с того момента, когда выпускал из своих рук две бумаги с подписью адмирала.

Надод с тревогой ждал, чем кончатся размышления Коллингвуда. Он ждал его решения так, как преступник ждет приговора суда. И бандиту показалось, что само небо разверзлось перед ним, когда адмирал сказал:

– Я согласен передать деньги вам в руки. Но знайте, Надод, что не ваши угрозы побуждают меня к этому. Я их не боюсь. Если бы вы донесли на меня в случае моего отказа, за меня заступились бы все «Грабители» с самим вашим Пеггамом во главе. Они помогли бы мне оправдаться. Мне бы стоило только сказать, что документы подделаны вами, и суд, не колеблясь, отдал бы предпочтение слову пэра Англии перед показанием подобного вам бандита… Но ваш рассказ меня тронул и возбудил во мне сожаление к вам. Так как мои личные интересы нисколько не идут вразрез с вашим желанием, то я вполне согласен его исполнить и доставить вам средства для начала другой жизни. Я дал слово уплатить деньги в самый день моего вступления в палату лордов ранее, чем пробьет полночь. Так как для всякой перемены в условиях договора требуется согласие обеих сторон, то я имею полное право оставить письмо Пеггама без внимания и вручить деньги тому лицу, которое передаст мне документы. Снисходя к желанию Пеггама, я согласился повременить с этим, но теперь уже два часа утра, и я не думаю, чтобы Пеггам дал мне такую большую отсрочку, если бы явился за деньгами сам… Ступайте же за документами, несите их сюда. В обмен на них я выдам вам сто тысяч фунтов стерлингов двадцатью векселями Английского банка на предъявителя, по пяти тысяч стерлингов каждый.

Надод нерешительно встал.

– Вы сомневаетесь в моем слове? – спросил Коллингвуд, хмуря брови.

– Нет, милорд, – отвечал бандит, – но я боюсь, удастся ли мне разменять эти билеты в Америке.

– Плохой же вы финансист, бедный мой Надод! – с улыбкой возразил адмирал. – Билеты Королевского Банка ходят в Америке с премией в 5 %. Таким образом, вы при размене наживете целых пять тысяч фунтов стерлингов.

– Простите, милорд… я не знал… Через две минуты я возвращусь и буду к вашим услугам…

Надод пошел к дверям, но едва отворил их, как сейчас же вскрикнул и поспешно бросился назад к тому столу, у которого сидел адмирал.

– Что такое? – спросил тот, поспешно вставая на ноги.

Ответа не потребовалось.

В дверях стоял сухой, тощий старикашка небольшого роста. Глаза его гневно сверкали. Это был Пеггам, сам грозный Пеггам. Он был похож скорее на призрак, чем на живого человека. Впрочем, на Коллингвуда появление старика не произвело такого действия, как на Надода.

– А! Это вы, Пеггам, – произнес адмирал с холодностью, которая составляла резкий контраст с волнением Надода. – Могу вас поздравить с тем, что вы сильно опоздали. Входите же. Мы только что сейчас о вас говорили.

– А! Вы говорили обо мне! – саркастически заметил старик. – Что же вы говорили о старике Пеггаме? Можно полюбопытствовать? Вот, вероятно, честили старую скотину!

– Мы выражались о вас гораздо сдержаннее, чем вы теперь, – отвечал Коллингвуд, раздосадованный странным приходом Пеггама. – На следующий раз я бы попросил вас не забывать, господин нотариус, что у меня есть лакеи для того, чтобы докладывать о посетителях.

– Оставьте ваши упреки! – возразил зловещий старик. – Я узнал, что желал… Все средства хороши для изобличения предателей.

С этими словами он кинул на Надода один из тех грозных взглядов, перед которыми трепетали самые неукротимые из «Грабителей».

Красноглазый тем временем успел оправиться от испуга и смущения и ответил на этот взгляд вызывающим жестом, от которого раздражительный старик пришел в неописуемую ярость. Бледное пергаментное лицо его позеленело.

– Берегись! – сказал он Надоду. – Я ведь сумел укротить и не таких, как ты… Бывали и поопаснее тебя.

Надод нервно рассмеялся.

– Те, которых ты укрощал, были не моего закала, – отвечал он с вызывающим видом.

– Надеюсь, судари мои, что вы не намерены сводить свои личные счеты в моем присутствии, – высокомерно заметил Коллингвуд. – Если я вам поручил однажды исполнить одно из тех гнусных дел, которые составляют вашу специальность, то из этого еще не следует, что вы имеете право забываться в моем присутствии! Так как вы встретились здесь оба, то не угодно ли вам прийти друг с другом к какому-нибудь соглашению. Я приготовил сто тысяч фунтов стерлингов. Кому из вас прикажете их отдать?

– Душевно благодарен вашей светлости, – иронически произнес Пеггам, – за то, что вы напомнили мне разницу не между соучастниками Лофоденского дела: королевский палач никакой разницы между ними, вероятно, не признает – но между пэром Англии и скромным нотариусом из Валлиса… Со своей стороны я тоже буду помнить, что имею честь находиться в доме его светлости, милорда Коллингвуда, при помощи «Грабителей» – герцога Эксмутского.

Эту дерзкую фразу нотариус закончил сухим коротким смехом, но Коллингвуд не счел совместимым со своим достоинством продолжать пикировку. Он понимал, что для него всего лучше отделаться от Пеггама как можно скорее. Поэтому он взял приготовленные банковые билеты, выложил их на стол и тоном, исполненным глубокой горечи, повторил:

– Кому прикажете заплатить цену крови?

На бледном лице Пеггама опять появилась улыбка. Он хотел ответить, но вдруг насторожил уши, как будто услышал снаружи какой-то шум.

Подумав с минуту, он прошептал:

– Это не они. Они еще не успели вернуться.

– Что же вы не отвечаете? – настаивал адмирал. – Покончите скорее с этим делом.

– Вы уж очень торопитесь от нас отделаться, – каким-то странным тоном заметил Пеггам. – Через минуту вы будете совсем другого мнения… Заплатите деньги Надоду, как было условлено. Мы с ним сосчитаемся. А вот и документы, подписанные вами: я взял их у Дженкинса, которому Надод поручил их беречь.

Сказав эти слова, Пеггам, по-видимому, снова погрузился в свои собственные размышления, не имевшие ничего общего с тем, что происходило кругом…

Невозможно описать удивление Надода при такой неожиданной развязке. Он ровно ничего не мог понять. Адмирал пожал плечами, как человек, которому нет никакого дела до всех этих странностей, и взял документы, поданные Пеггамом. Тщательно рассмотрев их и убедившись, что они те самые, которые он подписывал, он поднес их к свечке и с удовольствием смотрел, как они горели. Когда они обратились в легкий темно-серый пепел, адмирал вздохнул, словно избавившись от тяжкого гнета.

«Наконец-то! – подумал он. – Наконец-то я избавился от этих негодяев!»

До самого последнего дня, до самой последней минуты Коллингвуд был уверен, что «Грабители» не удовольствуются условленной суммой за возврат документов. Слишком уж было им легко вытянуть из него впятеро, вшестеро больше! От него могли даже потребовать все двадцать пять миллионов франков, лежавшие в Английском банке. Поэтому адмирал был очень благодарен «Грабителям» в душе за их относительную честность и, между тем как Надод тщательно укладывал в свой бумажник полученные банковые билеты, сказал Пеггаму, уже значительно мягче, чем говорил до сих пор:

– Вот мы и поквитались, а так как теперь уже поздно, то не разойтись ли нам и не лечь ли спать?

– Сегодня ночью вам не спать на своей постели, милорд Коллингвуд, – мрачно отвечал Пеггам, понижая голос, как будто он боялся, что его слова услышит кто-нибудь посторонний.

– Что вы хотите сказать? – спросил адмирал, на которого торжественный тон бандита произвел сильное впечатление.

– Я хочу сказать, – продолжал невозмутимо старик, – что если бы вы в полночь уплатили Надоду условленную сумму, то погибли бы оба – и вы, и он. Я хочу сказать, что мое письмо, задержав уплату, спасло вас на некоторое время. Я хочу сказать, наконец, что пришел сюда охранить вас от самой страшной опасности, какой вы когда-либо подвергались.

– Объяснитесь, ради Бога.

– Вы, вероятно, подумали, что я пришел только для того, чтобы помешать Надоду убежать в Америку с деньгами, принадлежащими нашему товариществу?

– Как! Вы это знаете!.. – пролепетал Надод.

– Я вас знаю. От меня ничто не укроется, – продолжал ехидный старик, злобно хихикнув. – Да, милорд? Вы это самое подумали? Ну-с, так вы очень и очень ошиблись, позвольте вам доложить. Я бы не стал себя беспокоить только для того, чтобы удержать в Англии нашего милого Надода, как ни драгоценны для нас его услуги. «Васп» – наш корабль. Он идет в Америку как будто для закупки сахара, но на самом деле для того, чтобы составить там список кораблей с особенно богатым грузом. Эти корабли мы собираемся ограбить, не дав им дойти до Англии. Я тем легче допустил бы отъезд Надода, что у капитана «Вапса» не было денег для уплаты за сахар. Капитану я сказал вот что: «В самую последнюю минуту на корабль явится Надод, записавшийся пассажиром под вымышленным именем. С ним будут наши деньги, счетом два с половиной миллиона франков. Вот вам записка. Через два дня после отплытия отдайте ее Надоду».

Записка была не длинная – всего две строчки такого рода: «Сим предписывается Надоду закупить четыре тысячи мест сахара и лично доставить груз в Англию». Подписана записка была «Пеггам». Я был уверен, что встречу беспрекословное повиновение. Не так ли, Надод? Ведь Пеггаму нельзя не повиноваться.

– Черт! Дьявол! – бормотал огорошенный Надод.

– Но все-таки я бодрствовал. Вы спали, проявляя самую непростительную беспечность, а я бодрствовал. Право, господа, вы преудивительные люди оба… Как! Вы убили отца, брата, утопили сестру с детьми – у кого? У железного человека, которого прежде звали Ингольфом Непобедимым, капитаном Вельзевулом, а теперь зовут Фредериком Биорном, герцогом Норрландским! Вы это сделали (не будем спорить о доле участия каждого из нас в этом деле) и могли думать хотя одну минуту, что этот человек не будет всюду следовать за вами, как мстительная тень, что не будет высматривать каждый ваш шаг, не окружит вас тучей шпионов! Вы могли думать, что он не составит какого-нибудь ловкого и смелого плана для того, чтобы жестоко вас покарать! Признаться, я никак не могу допустить подобной наивности. Нет, вы, вероятно, говорили себе: «Если этот человек на нас нападет, мы будем защищаться»… Ведь не далее, как сегодня вечером, три его лазутчика убили тридцать наших в трактире «Висельник»…

– Может ли это быть?! – вскричал Коллингвуд.

– Спросите у Надода, он сам только чудом избежал той же участи.

– Это правда, – сказал Надод. – Тут был богатырь Гуттор, с каждым ударом убивавший трех-четырех человек. Но его подвиги кончились навсегда. И он, и его товарищи не нанесут больше вреда никому.

Пеггам расхохотался.

– До чего ты наивен, бедный мой Надод! – сказал он.

– Нет, ты положительно выдыхаешься. Я думаю, уж не заменить ли тебя кем-нибудь другим?.. Не успел ты выйти из таверны, как три норрландца, с гигантом Гуттором во главе, бросились вслед за тобою, кинув трактирщика Боба в ту яму, из которой сами убежали. Я достал оттуда Боба еле живого.

– Не может быть! Это совершенно невозможно! – вскричал Красноглазый. – Я сам видел, как они лежали один на другом, не подавая признаков жизни.

– Тебя провели.

– Невозможно! – твердил Надод, не зная что и думать. – Я сам рассек пулей щеку богатыря, но он и не пошевелился.

– Это только доказывает, что они очень сильные люди – вот и все, – возразил Пеггам. – Час спустя после этой истории они уже стояли перед отелем милорда, дожидаясь, когда выйдет оттуда Надод с деньгами, чтобы его схватить и утащить на один из своих кораблей. Затем настала бы очередь и милорда Коллингвуда…

– Ну, что касается меня, то это другое дело, – возразил адмирал. – Посмотрел бы я, как бы до меня дотронулись. Кто бы это забрался ко мне в дом?

– Днем, пожалуй, вас бы не тронули, но ночью, во время сна…

– Стало быть, вы полагаете…

– Я не полагаю, я утверждаю решительно, что не будь меня, вас обоих похитили бы – и не далее, как сегодня же ночью.

Услыхав такое категорическое утверждение, Коллингвуд почувствовал невольный трепет. Он был храбрый человек, но опасность таинственная, негаданная, способна устрашить всякого. Молча смотрел он на нотариуса, ожидая, что будет дальше.

 

VIII