Феликс Кривин.

ТЕНЬ Что и говорить, этот Фонарь был первым парнем на перекрестке. К немутянулись провода, тоненькие акации весело купались в его свете, прохожиепочтительно сторонились, проходя мимо него. А Фонарь ничего этого незамечал. Он смотрел вверх, перемигиваясь со звездами, которые по вечерамзаглядывали к нему на огонек. Но однажды Фонарь случайно глянул вниз, и это решило его судьбу. Внизуон увидел странную незнакомку. Одетая во все черное, она покорно лежала уног Фонаря и, казалось, ждала, когда он обратит на нее внимание. - Кто вы? - спросил Фонарь. - Я вас раньше никогда не видел. - Я тень, - ответила незнакомка. - Тень... - в раздумье повторил Фонарь. - Не приходилось слышать. Вы,видно, не здешняя? - Я твоя, - прошептала Тень, этим неожиданно смелым ответом кладяпредел всем дальнейшим расспросам. Фонарь смутился. Он хоть и был первым парнем на перекрестке, но непривык к таким легким победам. И все же признание Тени было ему приятно. Приятность тут же перешла всимпатию, симпатия - в увлечение, а увлечение - в любовь. В жизни такчасто бывает. И опять-таки, как это бывает в жизни, вслед за любовью пришли заботы. - Почему ты лежишь? - тревожно спросил Фонарь. - Тебе нездоровится? - Нет, нет, не волнуйся, - успокоила его Тень. - Я совершенно здорова.Но я всегда буду лежать у твоих ног. - Милая! - умилился Фонарь. - Я не стою такой любви. - Ты яркий, - сказала Тень. - Я всегда буду с тобой. С одним тобой. Дальнейший разговор принял характер, представляющий интерес только длясобеседников. Они встречались каждую ночь - Фонарь и его Тень - и, по всем внешнимпризнакам, были довольны друг другом. Фонарь давно забыл о звездах и виделтолько свою Тень - больше его в мире ничего не интересовало. Даже закрывглаза (а это бывало днем, потому что все фонари спят днем), он любовалсясвоей Тенью. Но однажды в полдень, когда Фонарю не очень спалось, он вдруг услышалголос Тени. Фонарь прислушался и вскоре сообразил, что Тень говорит сСолнцем - большим и ярким светилом, о котором Фонарь знал толькопонаслышке. - Я твоя, - говорила Тень Солнцу. - Ты видишь - я у твоих ног... Ятвоя... Фонарю захотелось немедленно вмешаться, но он сдержал себя: было как-тонеловко заводить разговор при постороннем Солнце. Зато вечером он выложилей все. Ему ли. Фонарю, бояться собственной Тени! - При чем здесь Солнце? Я не знаю никакого Солнца, - оправдываласьТень, но Фонарь был неумолим. - Уходи сейчас же! - заявил он. - Я не хочу тебя знать! - Знай меня, знай! - захныкала Тень. - Я не могу от тебя уйти. И она говорила правду: разве может Тень уйти от такого яркого Фонаря? - Не сердись на меня! - ныла Тень. - Давай помиримся... Фонарь покачал головой. О, напрасно он это сделал! Он покачал головой слишком категорически и -разбился. Многие потом судачили о том, что Фонарь покончил с собой отлюбви. А между тем это произошло только от его принципиальности. Вот теперь Тень не пришлось упрашивать. Что ей оставалось делать возлеразбитого Фонаря? Она прицепилась к пробегавшему мимо Автобусу и - былатакова. Так и бродит Тень по свету, липнет ко всем, каждому предлагает своюдружбу. Возможно, она и за вами увяжется.

 

МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ОСЛОМ Мой сын Мул называет меня ослом. Действительно, я осел. Сейчас я все чаще вспоминаю старое время. В старое время я был молодым,а теперь я уже старый. Старое время было трудное время. С утра до ночи мы грузили мешки сзерном, из которых нам не доставалось ни зернышка. Нести приходилосьдалеко - из амбара на станцию, - и, голодные, мы тащили эти мешки,заботясь лишь об одном - как бы не свалиться в дороге. Больше мы ни о чемне заботились. Мы были тогда молодыми. Мы шли через город, мимо людей, которые если шли, то куда-то спешили, аесли стояли, то обязательно в очереди. Никто не смеялся. Никто не шутил.Старое время было грустное время. Мы шли через город на станцию. Сколько там было улиц? Одна или сто? Всеони были похожи одна на другую. Но был там переулок, такой переулок, чтоесли в него свернуть, тебе облегчат твою ношу, отсыпят немного зерна. Даеще вдобавок накормят сеном, настоящим сеном, запах которого мы успели ужезабыть. Кое-кто из наших сворачивал в этот переулок и потом всю дорогужевал сено, стараясь подольше не проглотить, чтобы растянуть удовольствие.А я не сворачивал. Как меня ни уговаривали, как ни ругали, я шел прямо иникуда не сворачивал... Мой сын Мул называет меня ослом. Действительно, я осел. Позже, когда стало уже легче жить, когда можно было не так мало есть ине так много работать, я встретился с моей Лошадью. Она была стройная икрасивая, она была гораздо выше меня - где мне было до нее дотянуться!Вокруг нее увивались чистокровные арабские скакуны, английские рысаки,аргамаки. Все они были стройные и красивые, но ни у кого из них не былосерьезных намерений. Она этого не понимала, а я понимал. И мне за нее былообидно. - Послушай, - говорил я ей, - плюнь ты на них. Разве ты не видишь, чтодля них это только забава? А она смотрела на меня глазами, в которых каждый мог прочесть чтохотел, и говорила: - Ты хороший. Ты самый лучший из них... Но они все такие глупые! "Нет, это ты глупая", - хотел я сказать, но не говорил, потому что онабыла не глупая, а просто доверчивая. И я отходил в сторону, уступая местоее скакунам, которые все прибывали и прибывали - откуда их столькобралось? Но никто из них не женился на ней, а я женился. Мой сын Мул называет меня ослом. Действительно, я осел. Мы поселились в одном хозяйстве, где было много всяких работ, так чтона другое не оставалось времени. Каждый день нужно было что-то отвезти,что-то привезти, что-то перенести с места на место. Мы радовались, чтообзавелись хозяйством, а на самом деле хозяйство обзавелось нами, и мы ужене могли от него уйти. Я старался работать за двоих, потому что ведь нас теперь было двое.Потом нас стало трое, и я стал работать за троих. Иногда, возвращаясь с работы, я сталкивался в воротах с каким-нибудьскакуном, который приветливо раскланивался со мной, хотя мы были совсем незнакомы. Меня это огорчало, мне были неприятны эти раскланивающиесяскакуны, которые вели себя так, будто мы были давно знакомы. Но онаговорила: - Ты хороший. Ты самый лучший из них. Что я мог на это ответить? Время шло, и я уже работал за четверых, потом за пятерых. Я старалсяприйти попозже, чтобы в воротах ни с кем не раскланиваться. Это мнеудавалось, тем более, что с годами нас стали все меньше посещать - развечто приятели наших детей, которые стали уже совсем взрослыми. Наши дети. До чего они не похожи на нас. Мы в их годы были не такими -какими-то они будут в наши годы? Мы в их годы грузили мешки с зерном, изкоторых нам не доставалось ни зернышка. Нести приходилось далеко - изамбара на станцию, - и, голодные, мы тащили эти мешки, заботясь лишь ободном - как бы не свалиться в дороге. Наши дети никогда не были голодными. Мы делали все, чтобы они жилилучше нас, потому что сейчас уже не то время. И вот они выросли - нашидети, ни в чем не похожие на нас... Мой сын Мул называет меня ослом. Действительно, я осел...