Глава 6

 

Детектив Мик Боуден вновь явился в отель «Палтни». Его предыдущий визит к графу Дербери состоялся ровно неделю назад, но он по‑прежнему не мог ничего сообщить своему клиенту. Никаких следов пребывания в столице леди Сары Иллингсуорт обнаружить не удалось.

Мик Боуден отнюдь не был в восторге от такого оборота дел, он терпеть не мог поручения, подобные этому. Если бы его отправили в Корнуолл с целью установить личность предполагаемого убийцы, Мик использовал бы весь свой опыт и мастерство, и, вне всякого сомнения, преступник был бы пойман. Но в данном случае с обстоятельствами покушения все было ясно, и личность преступника – вернее, преступницы – устанавливать не приходилось. Леди Сару застал на месте преступления Сидни Джардин, сын графа Дербери и ее двоюродный брат. Девушка пыталась обокрасть графа, когда тот находился в отъезде. Сидни Джардин приблизился к воровке, но та ударила его по голове чем‑то тяжелым. Очевидно, Сидни не ожидал нападения, поскольку еще не успел в полной мере осознать, что она задумала. Ударив кузена, девушка убежала с тем, что успела украсть. Все эту безобразную сцену наблюдал с порога комнаты слуга Джардина, субъект, по мнению Мика Боудена, удивительно трусливый. Если учесть, что преступница была всего лишь хрупкой девушкой, не так уж трудно было ее скрутить.

– Если она в Лондоне, мы найдем ее, сэр, – заверил клиента мистер Боуден.

– Вы хотите сказать, что ее может здесь не оказаться? – в раздражении воскликнул граф. – Разумеется, она в Лондоне! Где же еще ей находиться?

Мик мог бы назвать с десяток мест, где, по его мнению, могла бы находиться молодая леди, но предпочел не злить клиента.

– Возможно, вы правы, – проговорил сыщик, пощипывая мочку уха. – Если она не покинула столицу неделю или две назад, то сейчас, вероятно, уже не сумеет это сделать. Вернее, не сумеет скрыться. Мы опросили всех владельцев карет и всех возниц в городе. Никто не помнит женщину, соответствующую вашему описанию. Никто, кроме кучера, доставившего ее сюда. И теперь ей уже не уехать незамеченной.

– Вы проявили весьма похвальное рвение, – с сарказмом заметил граф. – Но почему же вы до сих пор не нашли ее в Лондоне? Недели более чем достаточно, Полагаю, что хватило бы и нескольких дней.

– Беглянка так и не вернулась к леди Уэбб, сэр. Мы проверили. Мы отыскали гостиницу, в которой она остановилась, когда прибыла в Лондон. Но она прожила там всего два дня, после чего съехала. Кто знает, где искать ее теперь? Вы утверждаете, что она никого не знает в Лондоне, кроме леди Уэбб, Следовательно, должна жить в гостинице. Если, как вы говорите, она исчезла с крупной суммой, то и апартаменты должна снимать соответствующие… Однако мы проверили все отели и прочее сдаваемое в наем жилье в приличных районах, но так и не напали на след леди Сары.

– Вам, конечно же, не приходило в голову, что она, возможно, не желает привлекать к себе внимание и не сорит деньгами? – поинтересовался граф.

Мик Боуден полагал, что от человека, укравшего целое состояние, было бы естественно ожидать если не крупных, то по крайней мере разумных трат. К тому же эта девушка привыкла к роскоши у себя в Корнуолле. Зачем же похищать деньги и драгоценности, а потом ограничивать себя во всем?

«Похоже, в этом деле не все так очевидно, как может показаться на первый взгляд», – уже в который раз сказал себе Мик Боуден.

– Вы думаете, что она могла подыскать себе какую‑нибудь работу? – спросил сыщик.

– Да, такая мысль приходила мне в голову.

Граф принялся барабанить пальцами по подоконнику. «Раздражен или просто нервничает?» – гадал сыщик.

Так какая же сумма была похищена? Граф не пожелал ответить. Сказал лишь, что речь идет о весьма крупной сумме. Впрочем, вполне можно предположить, что похищена действительно немалая сумма. Граф сказал, что были украдены еще и драгоценности, которые девушка, возможно, захочет продать, чтобы получить наличные. Значит, драгоценности могут навести на след.

– Мы начнем проверять агентства по найму, – заверил своего клиента Мик Боуден. – И это – только начало. Затем опросим владельцев ломбардов, а также ювелиров, к которым она может обратиться, чтобы продать украденное. Мне потребуется описание каждой украденной вещи, сэр.

– Не тратьте зря время, – проворчал граф. – Она не станет закладывать ничего из того, что взяла. Лучше проверьте агентства по найму.

– Конечно же, мы не хотим, чтобы ни о чем не подозревающий наниматель взял на службу опасную преступницу, – проговорил сыщик. – Сэр, а под каким именем она могла бы скрываться?

– Под каким именем? – переспросил граф, в растерянности глядя на Боудена.

– Ну да, – кивнул тот. – В отеле она зарегистрировалась под своим именем. Когда заезжала к леди Уэбб, тоже не пыталась ничего скрывать. А потом… словно сквозь землю провалилась. Мне пришло в голову, что беглянка решила затеряться в городе под чужим именем. Но в таких случаях человек выбирает знакомое имя.,. Как звали ее мать? Как звали няню? О ком мне расспрашивать в агентствах, если там не найдется записей об обращении Сары Иллингсуорт?

– Родители звали ее Джейн, – проговорил граф, потирая лоб. – А фамилия матери… Дайте припомнить. Ее девичья фамилия – Доннингсфорд. Горничную же звали…

Мик записывал все, что говорил граф.

– Мы найдем ее, сэр, – сказал сыщик, прощаясь.

Мик Боуден чувствовал: здесь что‑то не так. Во всяком случае, граф вел себя очень странно. Его единственный сын был при смерти, а он вместо того, чтобы денно и нощно находиться рядом с ним, отправляется в Лондон на поиски женщины, похитившей деньги и драгоценности. При этом граф не покидает своего номера в отеле и, полностью полагаясь на сыщика, не делает никаких попыток самостоятельно отыскать так хорошо ему знакомую беглянку. Более того, эта девушка, якобы укравшая целое состояние, скорее всего, по словам графа, ищет работу. И опять же эти драгоценности… Почему клиент не пожелал дать их описание?

Действительно, граф вел себя очень странно.

 

* * *

 

Джоселин провел дома всего лишь неделю, но уже чувствовал, что сходит с ума от скуки, хотя друзья, навещавшие герцога едва ли не каждый день, исправно, снабжали его свежими новостями и сплетнями. Брат заезжал по два раза в день, но говорил только о предстоящих гонках, за участие в которых Джоселин мог бы отдать целое состояние. А сестра герцога не отступала от излюбленных тем – говорила о своих расшатанных нервах и о модных шляпках. Иногда она приезжала с мужем, и тот вежливо справлялся о его, Трешема, здоровье, а также заводил речь о политике или о погоде.

Дни казались ужасно долгими, а вечера – просто бесконечными.

Джейн Инглби стала основной собеседницей герцога, и это одновременно забавляло и раздражало. Ему казалось, что он превращается в ворчливого старика, который платит за то, чтобы молоденькая девушка была у него на побегушках и скрашивала одиночество.

Джейн раз в день меняла герцогу повязку, Как‑то он велел ей помассировать ему бедро, но повторить этот эксперимент не решился, поскольку ее прикосновения, удивительным образом снимавшие боль, одновременно возбуждали его. Впрочем, Джоселин достойно вышел из положения – отчитав девушку за ханжескую привычку краснеть, он велел прекратить массаж. Джейн выполняла всевозможные мелкие поручения герцога, а также разбирала почту и передавала Куинси его распоряжения. Кроме того, она читала ему и играла с ним в карты.

return false">ссылка скрыта

Как‑то раз Джоселин позвал своего секретаря, чтобы поиграть с ним в шахматы, а Джейн велел остаться и наблюдать за игрой. Играть в шахматы с Куинси было столь же интересно, как играть в крикет с трехлетним ребенком. Джоселин обыгрывал секретаря без малейших усилий, и, разумеется, такие победы совершенно не радовали – ведь их удавалось добиться на десятом ходу.

Потом Трешем решил сыграть партию с Джейн, но она играла отвратительно, и герцог усадил вместо себя своего секретаря. Вскоре выяснилось, что Джейн – на редкость способная ученица. Наблюдая, как девушка сражается с Куинси, Трешем был вынужден признать, что она с каждой партией играет все лучше. В конце концов, ей удалось одержать победу над Куинси. Однако Джоселин был уверен, что у него‑то она выиграть не сумеет.

И вот свершилось чудо – Джейн выиграла у герцога. Она обрадовалась как ребенок и, захлопав в ладоши, воскликнула;

– Вот что бывает, когда смотришь на соперника свысока! Вам следовало сосредоточиться!

– Так вы, стало быть, признаете, что, если бы не моя рассеянность, вам бы ни за что у меня не выиграть?

– О, конечно! Но вы зевнули и проиграли. Проиграли с позором!

Иногда они беседовали. И Трешем, как ни странно, получал удовольствие от разговоров со своей сиделкой. Разумеется, он умел говорить дамам комплименты на балах и обмениваться двусмысленными шутками с куртизанками. Но чтобы просто беседовать с женщиной – такого герцог за собой не помнил.

Как‑то вечером, когда Джейн читала ему, Джоселин сделал забавное наблюдение: она так сильно стягивала на затылке волосы, что уголки ее глаз чуть приподнимались. Наверное, она делала это назло, стараясь казаться как можно менее привлекательной – в отместку за запрещение носить чепец. Джоселин со злорадной усмешкой подумал о том, что у нее, должно быть, болит голова от такой прически.

– Мисс Инглби, – сказал он со вздохом, – я не могу вас больше слушать. Мне кажется, этот Гулливер – форменный осел. Вы со мной согласны?

Как герцог и ожидал, Джейн поджала губы. Заставлять ее вытягивать губы в ниточку – это стало одним из его развлечений. Ему почему‑то нравилось сердить ее. Закрыв книгу, Джейн спросила:

– Вы полагаете, ему следовало бы растоптать этих маленьких человечков, поскольку он гораздо сильнее?

– Мисс Инглби, с вами так покойно… Вы делаете за меня буквально все, даже избавляете от необходимости формулировать свои мысли. Да‑да, беседуя с вами, мне даже думать не приходится.

– Выбрать вам другую книгу?

– Нет уж, увольте. Зная вас, могу предположить, что ваш выбор падет на сборник псалмов. Нет, давайте лучше поговорим.

– О чем? – после непродолжительной паузы спросила Джейн.

– Расскажите о вашем приюте. О вашей жизни там. Девушка пожала плечами:

– Не могу рассказать ничего особенного.

«Должно быть, она действительно воспитывалась в каком‑то очень привилегированном приюте, – подумал Трешем. – И все же приют есть приют».

– Вам там было одиноко? Вы чувствуете себя одинокой?

– Нет.

«Она совершенно не расположена исповедоваться», – думал Джоселин. В отличие от многих других женщин, для которых говорить о себе – сущее наслаждение, Джейн была удивительно сдержанна во всем, что касалось ее лично.

– Неужели? – прищурившись, спросил Джоселин. – Ведь вы росли без отца и без матери, без братьев и сестер. Если не ошибаюсь, вам сейчас около двадцати… И вы приехали в Лондон, хотя никого здесь не знаете. Приехали, чтобы попытать счастья. Похоже, не все у вас сложилось так, как хотелось бы, а поделиться своими печалями не с кем. Так неужели вы не чувствуете себя одинокой?

Джейн положила книгу на журнальный столик. Сложив руки на коленях, проговорила:

– Быть одной и быть одинокой – не одно и то же. Во всяком случае, для того, кто уважает себя и не скучает без общества. На мой взгляд, можно быть одинокой, даже имея мать и отца, а также братьев и сестер. Если человек недоволен собой, если не чувствует себя достойным любви – значит, он одинок.

– Верное наблюдение, – усмехнулся герцог. Джейн смерила его взглядом ярко‑синих глаз.

– Я, кажется, попала в точку, не так ли?

Осознав, о чем его спрашивают, Трешем пришел в ярость, ему захотелось немедленно уволить сиделку. Ее наглость не знала границ. Она позволяла себе вторгаться в сферы, запретные даже для самых близких людей. Однако разговор тем и отличается от допроса, что предполагает вопросы с обеих сторон.

Но как сейчас разговаривать с сиделкой? Ведь он даже в беседах с друзьями никогда не затрагивал подобные темы.

– Мы с Ангелиной и Фердинандом всегда ладили, – пожав плечами, проговорил Джоселин. – Хотя в детстве постоянно дрались. Но думаю, все братья и сестры в детстве дерутся, особенно Дадли. Мы часто вместе играли и придумывали всякие шалости. Нам с Фердинандом не раз крепко попадало за то, что делала Ангелина, но мы вели себя по‑мужски и не выдавали ее. Правда, потом наказывали сестру на свой манер.

– Вы полагаете, что Дадли более строптивы и упрямы, чем все прочие люди? – спросила Джейн.

Джоселин надолго задумался. Он думал о своих родственниках и своих предках. Думал о традициях рода Дадли и о той системе представлений, что сложилась задолго до того, как он, Джоселин, появился на свет.

– Если бы вы знали моего отца и деда, вы бы никогда не задали этот вопрос, – проговорил он наконец.

– И вам кажется, что вы должны всю жизнь поддерживать такую репутацию? Это ваш выбор? Или вы вынуждены играть несвойственную вам роль, потому что по воле случая родились старшим сыном и унаследовали титул?

Джоселин засмеялся:

– Если бы вы знали, какова моя репутация, вы бы и этот вопрос не стали задавать. Я не собираюсь почивать на лаврах предков. Я и сам добыл немало лавровых венков.

– Я знаю, что вас считают превосходным стрелком и фехтовальщиком. Знаю и о том, что вы участвовали в нескольких дуэлях. Полагаю, все поединки случались из‑за женщин?

Джоселин сдержанно поклонился.

– Я знаю и о том, – продолжала Джейн, – что вы привыкли вступать в связь с замужними женщинами, что таинство брака для вас – ничто, что вам нисколько не жаль обманутых мужей.

– Вы, похоже, немало обо мне знаете, – насмешливо улыбнулся Трешем.

– Чтобы не знать об этом, надо быть абсолютно глухой, К тому же вы с презрением смотрите на всех, кто стоит ниже вас на социальной лестнице, а ведь таких большинство, и все они, по вашему мнению, рождены лишь для того, чтобы прислуживать вам.

– И они не заслуживают даже того, чтобы им говорили «спасибо», – с готовностью подхватил Джоселин.

– Вы привыкли заключать самые вздорные и рискованные пари, но при этом вам нисколько не жаль Фердинанда, вашего брата, который вполне может свернуть себе шею из‑за глупого спора.

– Фердинанду ничего не грозит. Он такой же, как я, и шея у него крепкая.

– Вы хотите лишь одного – чтобы он выиграл гонки. Чем он рискует – вас не интересует. Хотя могу предположить: вы бы и сами с удовольствием приняли участие в гонках, рискуя свернуть себе шею.

– Нет смысла затевать гонку, если не надеешься победить, мисс Инглби. Хотя считаю, что не следует терять достоинства в случае проигрыша. Значит, вы решили меня отчитать? Захотели поучить меня хорошим манерам?

– Не мне вас учить, ваша светлость. Я просто высказываю свои мысли.

– Вы обо мне не слишком высокого мнения.

– Но вас мое мнение абсолютно не интересует, – заметила Джейн.

– И не только ваше, – снова рассмеялся Джоселин. – Впрочем, так было не всегда. Мой отец внес свою лепту в воспитание джентльмена и, так сказать, поставил точку. Я стал именно таким, каким он хотел меня видеть. Возможно, мисс Инглби, вам даже повезло, что вы выросли без отца и без матери.

– Ваши родители, должно быть, очень любили вас.

– Любили? – со смехом воскликнул Джоселин. – Боюсь, вы идеализируете это понятие, поскольку не имели счастья насладиться родительской любовью. Вы не знаете, что обычно под этим подразумевается. Если любовь – это когда полностью посвящаешь себя другому человеку, то, должен сказать, такого чувства просто нет в природе. Если же любовь – проявление эгоизма, если объект твоей любви должен обеспечивать тебе ощущение комфорта, то, пожалуй, она существует. Но зависимость – это не любовь. Похоть – тоже не любовь, хотя иногда она является вполне подходящей заменой.

– Я сочувствую вам, – тихо проговорила Джейн. Джоселин поднес к глазам лорнет, но девушка спокойно встретила его взгляд – надменность герцога нисколько ее не смутила. А ведь все женщины вели себя в подобном случае совершенно иначе: одни начинали прихорашиваться, другие смущались. Все, но только не Джейн.

Опустив лорнет, герцог проговорил:

– Мои родители были прекрасной парой. Я никогда не слышал, чтобы родители ссорились. Они произвели на свет троих детей, что является очевидным свидетельством их взаимного чувства.

– Но в таком случае вы опровергаете свою теорию, – заметила Джейн.

– Возможно, все обстояло именно так потому, что они встречались всего лишь раз в году, да и то на несколько минут. Как только отец приезжал в Актон‑Парк, мать уезжала в Лондон. А когда она возвращалась, он уезжал. Это соглашение выполнялось неукоснительно.

Дети же, не знавшие, что можно жить и по‑другому, принимали такой семейный союз как должное и считали подобную жизнь совершенно естественной.

Джейн промолчала, и герцог продолжал:

– К тому же они умели хранить секреты. Впрочем, любая семейная пара, если она дорожит своим браком, поступает точно так же. В Актоне совершенно ничего не знали о любовных похождениях моей матушки. Я даже не догадывался о том, что у нее есть любовники, пока в шестнадцать лет не приехал в Лондон. К счастью, лицом и статью я пошел в отца. То же самое можно сказать об Ангелине и Фердинанде. Этот факт отчасти избавляет от подозрений, что кто‑то из нас – бастард, не так ли?

Рассказывая о своих родителях, Джоселин пристально смотрел на девушку. Откуда у нее такая редкая фамилия? Обычно в приютах все Смиты или Джонсы. Но может быть, в дорогих приютах детям дают фамилии позаковыристее?

– Вы правы, – кивнула Джейн. – Я вам сочувствую. Вероятно, вы очень переживали, когда, приехав в Лондон, узнали правду об отношениях своих родителей. Должно быть, вы испытали настоящее потрясение. Но я осмелюсь предположить, что ваша мать вас любила.

– Если число и стоимость привезенных из Лондона подарков можно считать мерилом любви, то да, она обожала всех нас. Что же касается моего отца, то ему, чтобы наслаждаться жизнью, можно было и не уезжать в Лондон. В дальнем уголке Актон‑Парка находился небольшой, но весьма живописный коттедж. Да, Джейн, весьма живописный… За коттеджем был разбит сад, за садом среди зеленых холмов петляла река. В течение нескольких лет в этом домике жила какая‑то дальняя родственница, женщина весьма обаятельная и даже красивая. Я не догадывался о том, кто она такая на самом деле. Не догадывался, пока мне не исполнилось шестнадцать.

Джоселин давно собирался снести этот коттедж, но так и не снес. Сейчас там никто не жил, и герцог тщательно следил за тем, чтобы на содержание домика не было потрачено ни фартинга – так он и сам со временем развалится.

– Я очень сожалею, – в смущении пробормотала Джейн: казалось, ей было стыдно за бестактное поведение отца Трешема.

– С возрастом у меня на многое открылись глаза, – продолжал герцог. – Вернее, мне их открыли, и не всегда опыт был сопряжен с приятными эмоциями. Впрочем, я и сам внес посильный вклад… То есть поддержал семейную репутацию.

– Вы в плену прошлого, – сказала Джейн. – Но каждый волен освободиться от него. Да, прошлое влияет на нас, иногда давит невыносимо, но оно не может подчинить нас себе. Каждый волен поступать, как считает нужным. У вас есть титул, богатство, власть… У вас есть все, чтобы жить так, как вы пожелаете.

– Именно этим, моя маленькая моралистка, я и занимаюсь, – вполголоса проговорил герцог. – Настоящий момент – не в счет. Меня ужасно угнетает вынужденное бездействие. Но может, это и есть подходящее наказание за то, что я лег в постель с замужней женщиной. Вы так не считаете?

Джейн покраснела и опустила глаза.

– Они у вас до пояса? – спросил Трешем неожиданно. – Или даже ниже?

– Волосы? Вы о них спрашиваете? Да, ниже талии.

– Волосы… Золотое руно, – пробормотал он. – Волшебная паутина, чудесная сеть, из которой не выбраться ни одному мужчине, Джейн.

– Я не давала вам разрешения на такую фамильярность, ваша светлость.

Джоселин тихо рассмеялся.

– И почему я мирюсь с вашей дерзостью? – проговорил он. – Ведь вы – моя прислуга.

– Но не ваша рабыня. Я могу встать и уйти в любой момент, когда пожелаю. Могу уйти и не вернуться. Те несколько фунтов, что вы заплатите мне за трехнедельную службу, не дают вам права распоряжаться мной как своей собственностью. Вы не должны говорить подобным образом о моих волосах. Полагаю, что вы говорили и смотрели на них… с определенным намеком. Разве не так?

– Конечно. Я не стану это отрицать, – кивнул Трешем. – Я всегда стараюсь говорить правду, мисс Инглби, Пойдите принесите шахматы из библиотеки. Посмотрим, как у вас сегодня получится сыграть со мной. И пусть Хокинс принесет мне бренди. Меня замучила жажда. В горле пересохло.

– Да, ваша светлость.

Джейн с готовностью поднялась с места.

– И вот вам мой совет, мисс Инглби, Не дерзите мне больше. Не надо испытывать мое терпение.

– Но вы прикованы к постели, а я свободна в своих передвижениях. Думаю, это дает мне некоторые преимущества.

«Как‑нибудь, – подумал Джоселин, – пусть только один раз, но я все же скажу свое последнее слово». Герцог привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним, а эта дерзкая девчонка… Ее давно уже следовало поставить на место.

Когда же Джейн вернулась, герцог снова попытался выведать что‑нибудь о ее прошлом. Но каким‑то образом случилось так, что они поменялись ролями – Джоселин, вспоминая свое детство, рассказал то, о чем прежде никому не рассказывал.

«Еще немного, и она поселится в моем сердце», – мысленно усмехнулся Джоселин. Усмехнулся потому, что был уверен: подобная опасность ему не грозит.