Глава 4

 

Не прошло и часа после того, как леди Хейуорд покинула Дадли‑Хаус, а дверь библиотеки снова с грохотом распахнулась. На пороге возник лорд Фердинанд Дадли, брат Трешема. Как и в случае с леди Хейуорд, о его появлении никто не доложил.

Герцог поморщился от боли; он уже жалел о том, что велел унести графин с бренди. Трешем только что допил шоколад, принесенный по настоянию Джейн. Она утверждала, что напиток снимет головную боль и придаст бодрости. Однако оздоровительного эффекта пока не наблюдалось.

При появлении очередного посетителя Джейн, как заметил Трешем, вновь отступила к занавескам.

– Черт бы его побрал! – произнес вместо приветствия лорд Фердинанд. – Старый осел уверял меня, что не стоит к тебе подниматься. Можешь такое представить? Почему слуги так обнаглели? Кто дал им подобные указания?

– Обычно слуги выполняют распоряжения хозяев, – сказал Джоселин.

– О Господи! – воскликнул Фердинанд, в изумлении глядя на брата.

– Ты и впрямь решил разыграть из себя инвалида. Маман укладывалась в этот шезлонг только после того, как три ночи беспрерывных танцев изматывали ее до смерти. Слухи далеки от правды, не так ли?

– Как правило, не очень. Но какие именно слухи ты имеешь в виду?

– Говорят, что ты никогда не сможешь передвигаться самостоятельно, – с готовностью ответил Фердинанд, усевшись в кресло. – И еще говорят, что ты повалил старину Рейкса на пол, лишь бы не дать ему отрезать тебе ногу, Что ж, в наши дни хирурги частенько предпочитают браться за пилу, чтобы не утруждать себя извлечением пули.

– Смею тебя заверить, у меня не было ни малейшего желания сбивать кого‑либо с ног, Разве что того хирурга, которого притащил в Гайд‑парк Оливер. Рейке прекрасно управился, и я не сомневаюсь, что вскоре смогу встать на ноги.

– Вот и я им говорил то же самое! – просиял Фердинанд. – В «Уайтсе» я поставил пятьдесят фунтов на то, что ты будешь вальсировать на благотворительном балу уже в этом месяце.

– Напрасно поставил. Я никогда не буду танцевать вальс. Во всяком случае, ни за что на свете не сунусь на благотворительный бал. Все мамаши тут же решат, что я намерен жениться. Кстати, когда ты уволишь своего слугу и наймешь того, кто не станет резать тебе горло во время бритья?

Фердинанд коснулся царапины под подбородком.

– А… ты об этом? Я сам виноват. Повернул голову, не предупредив его. Братья Форбс жаждут твоей крови, Трешем. Трое из них в городе.

Что ж, этого следовало ожидать. Братья леди Оливер имели очень скверную репутацию – репутацию скандалистов. Поскольку же леди Оливер была у родителей единственной дочерью, пятеро братьев с величайшим рвением бросались на защиту сестры. Хотя она уже три года была замужем, они по‑прежнему считали ее своей подопечной.

– Тогда им придется самим явиться сюда и пустить мне кровь, – сказал Джоселин. – Думаю, это не составит труда, поскольку мой дворецкий пускает ко мне всех без разбора, стоит только постучать.

– Но, Трешем, – с обидой воскликнул Фердинанд, – я же здесь не чужой! Именно поэтому хочу выразить свое возмущение… Ты не попросил меня стать твоим секундантом и даже не сообщил о дуэли! Кстати, это правда, что некая служанка стала виновницей твоего ранения? Неужели она действительно ворвалась сюда и отчитала тебя за то, что по твоей милости потеряла работу?

– Вот она. Стоит у окна. – Джоселин кивнул в сторону девушки.

Джейн затаила дыхание.

– Неужели та самая? – Фердинанд вскочил на ноги и с любопытством уставился на девушку. – Но что она тут делает? Послушай, милая, разве ты не понимаешь, что не следует вмешиваться, когда джентльмены решают вопросы чести? Из‑за тебя Трешем мог погибнуть – и вот тогда висеть бы тебе на виселице!

Джейн, как заметил герцог, смотрела на Фердинанда так же, как смотрела на него, Трешема. Она расправила плечи, вскинула подбородок и поджала губы. Джоселин невольно усмехнулся, предвкушая продолжение.

– Если бы он погиб, – проговорила Джейн, – то от пули человека, с которым стрелялся, никак не от моего голоса. К тому же довольно глупо называть делом чести подобные встречи. Хотя вы были правы, назвав дуэль мужским делом. Женщины для таких забав слишком благоразумны.

Лорд Фердинанд Дадли онемел от изумления. Ни разу в жизни ему не приходилось получать отповедь от служанки.

– Как видишь, Фердинанд, – протянул Джоселин, – она не только рассудительна, но и остра на язык.

– Еще как остра! – Фердинанд внимательно посмотрел на брата. – Но почему она у тебя?

– Конан тебе не сказал? Я нанял ее в качестве сиделки. Почему от моего дурного настроения должны страдать все слуги? Ведь в моем распоряжении та, из‑за которой я проведу в заточении три недели…

– Гром и молния! Я‑то думал, он шутит.

– Нет‑нет, какие шутки? Знакомься – Джейн Инглби. Но советую соблюдать осторожность, если захочешь обратиться к ней вновь. Она настаивает, чтобы ее называли не иначе, как мисс Инглби.

Джоселин полагал, что Джейн сделает реверанс и брат тут же даст волю гневу. Не приходилось сомневаться; лорду Фердинанду Дадли прежде никогда не представляли служанку.

Джейн Инглби грациозно поклонилась. Фердинанд вспыхнул… и тоже отвесил поклон, при этом вид у него был довольно нелепый.

– Послушай, Трешем, ты, случайно, не повредился умом?

– Мне показалось, – проговорил Джоселин, держась за голову, – что ты собрался уходить. Хочу напоследок дать тебе совет, хотя ты его и не заслужил. Оставь Форбсов мне. Они ищут ссоры со мной, а не с тобой.

– Мерзавцы! Лучше бы они как следует отшлепали свою сестрицу. Не понимаю, как тебя угораздило с ней связаться…

– Довольно! – перебил Джоселин. – Не следует говорить об этом в присутствии… – Он чуть было не сказал – «в присутствии дамы». – В общем, я не обязан перед тобой отчитываться. Всего доброго. Да, будь так любезен, пришли ко мне Хокинса. Я дам ему знать, что сегодня не желаю никого принимать. Кажется, еще немного, и моя голова взорвется, а мозги разлетятся по всему дому.

Лорд Фердинанд вышел. Через несколько минут в библиотеку зашел дворецкий.

– Прошу прощения, ваша светлость, – заговорил он в смущении, но Джоселин поднял руку, и дворецкий умолк.

– Я понимаю, Хокинс, что леди Хейуорд и лорда Фердинанда и пушкой не остановишь, если уж они решили прорваться ко мне. Но больше никого на сегодня. Даже если сам принц‑регент надумает почтить меня визитом. Надеюсь, вам понятно?

– Да, ваша светлость. – Дворецкий поклонился и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Джоселин вздохнул:

– А теперь, мисс Инглби, подойдите и сядьте вот здесь. Так как вы намерены развлекать меня в ближайшие три недели? На то, чтобы продумать ответ, у вас было времени более чем достаточно.

– Я знаю многие карточные игры, – сообщила Джейн. – Но на деньги играть не буду. – Одна из заповедей ее родителей гласила: при игре в карты никогда не поднимать ставки выше чем пенни за вист. К тому же общая сумма проигрыша не должна была превышать полкроны. Если эти деньги – два шиллинга и шесть пенсов – проиграны, следовало прекратить игру. – Ведь у меня все равно нет денег, на которые я могла бы играть. Смею предположить, что вы не получите удовольствия от такой игры.

return false">ссылка скрыта

– Весьма разумное предположение. А в шахматы вы играете?

– Нет. – Отец Джейн играл в шахматы, но имел странное предубеждение – почему‑то считал шахматы совершенно не женской игрой. Всякий раз, когда дочь просила научить ее играть, он отвечал, что шахматы – исключительно мужское занятие. И с каждым отказом желание научиться играть становилось все сильнее. – Я не училась, – со вздохом добавила девушка.

Джоселин в задумчивости проговорил:

– Интересно, а читать вы умеете?

– Разумеется, умею.

За кого он ее принимает? Слишком поздно Джейн спохватилась, вспомнив, за кого себя выдает.

– Да‑да, конечно, – кивнул герцог. – Полагаю, и почерк у вас неплохой. Так что это был за приют, мисс Инглби?

– Я вам сказала, очень неплохой.

Герцог бросил на девушку недоверчивый взгляд, но тему развивать не стал.

– А что еще вы умеете делать? Чем вы могли бы меня развлечь?

– Разве в этом заключаются обязанности сиделки? В том, чтобы развлекать больного?

– Обязанности моей сиделки будут заключаться в том, что я прикажу ей делать.

Он оглядел Джейн с головы до пят, и у нее возникло ощущение, что ее раздели.

– Вы же не станете двадцать четыре часа в сутки непрерывно менять мне повязки и приподнимать мою ногу, не так ли?

– Не стану, ваша светлость.

– И тем не менее вы живете у меня. К тому же я выплачиваю вам весьма приличное жалованье. Неужели вам не хочется немного меня развлечь?

– Думаю, вскоре вам наскучит то, что я могу предложить. Джоселин усмехнулся. Он вертел в руках лорнет, однако не поднимал его к глазам.

– Полагаете, наскучит? Не уверен. Снимите чепец, мисс Инглби. Ваш чепец оскорбляет мой вкус. Он не только безобразен, но и старит вас на добрый десяток лет. Кстати, сколько вам лет?

– Не думаю, ваша светлость, что мой возраст – это то, что должно вас интересовать. Предпочитаю не снимать чепец.

– Неужели? – Герцог приподнял бровь и сразу стал пугающе высокомерным. – Снимите его.

Джейн поняла, что упрямиться бессмысленно. Она раньше никогда не носила чепцов и сейчас надела его лишь для того, чтобы скрыть свои волосы – они сразу же бросались в глаза. Джейн развязала ленты под подбородком и сняла чепец. Держа его в руках, она терпеливо ждала, когда герцог вдоволь насмотрится на ее волосы.

– Должен признать, – проговорил он наконец, – что волосы – ваше истинное богатство. Но напрасно вы их так безжалостно туго заплетаете и укладываете на затылке. Почему вы их так упорно пытались спрятать? Вы боитесь меня, мисс Инглби? Вас напугала моя репутация?

– Я ничего не знаю о вашей репутации. Хотя нетрудно догадаться, какова она.

– Вчера меня вызвали на дуэль из‑за того, что у меня были определенные отношения с замужней дамой. И эта дуэль была не первой. Я беспринципен и весьма опасен.

– И вы этим гордитесь?

Герцог криво усмехнулся. Впрочем, его усмешку вполне можно было бы принять за гримасу гнева.

– Но кое‑какие принципы у меня все же имеются. Я никогда не позволю себе соблазнить служанку. Или другую женщину, находящуюся у меня в доме. И не уложу женщину в постель, если она сама этого не захочет. Я избавил вас от страха?

– Полностью. Тем более что я могу быть любой из перечисленных вами женщин.

– Но я готов горы свернуть, чтобы увидеть вас с распущенными волосами, – пробормотал Джоселин.

 

* * *

 

Лилипуты копошились возле человека‑горы, тщательно связывая беднягу.

Она читала вслух «Приключения Гулливера» – книгу, которую герцог едва ли выбрал бы для себя сам. Но поскольку он оставил право выбора за Джейн, ему оставалось лишь слушать.

Почти полчаса бродила девушка от полки к полке, снимая то одну книгу, то другую или просто прикасаясь к корешкам. Некоторые книги Джейн раскрывала и просматривала. Наконец вернулась к герцогу с «Приключениями Гулливера» в руках.

– Не возражаете? – спросила она, показав книгу. – Я давно хотела почитать Свифта.

– Нет, не возражаю, – пожал плечами Джоселин. Он вполне мог бы и сам почитать, но ему не хотелось оставаться в одиночестве. По правде говоря, он не был любителем уединения, хотя последние годы жил один и обзаводиться супругой не собирался.

Чем очевиднее становилось для него то положение, в котором он оказался, тем больше росло раздражение. Как прожить эти три недели? Ведь он, непоседа, привык в течение дня бывать в десятках различных мест… Увлекался верховой ездой, фехтованием и боксом. Даже танцы любил, кроме, пожалуй, вальса. И разумеется, терпеть не мог традиционные благотворительные балы – так называемые ярмарки невест. Кроме того, он нравился женщинам, и жена лорда Оливера была далеко не единственной его любовницей.

Теперь же в течение трех недель, если только он сумеет выдержать столь длительную пытку, ему придется ограничиваться лишь беседами с родственниками и друзьями. К тому же он будет терпеть боль при перевязках и… присутствие Джейн Инглби.

Отпустив сиделку, Джоселин пригласил секретаря. Затем, уже в середине дня, углубился в отчет, ежемесячно присылаемый из Актон‑Парка, загородного имения. Раньше герцог только просматривал отчеты, но сегодня из‑за избытка свободного времени читал внимательно, вникая в каждую деталь.

Наконец наступил вечер. Но если день тянулся медленно, то вечер грозил показаться вечностью. Ведь вечер и ночь – это время балов, время театров и концертов и, если игра стоила свеч, время постельных сражений.

– Вы хотите, чтобы я читала дальше? – спросила Джейн, поднимая голову.

– Да‑да, читайте, – пробормотал герцог, и девушка снова склонилась над книгой.

Джоселин заметил, что она не опиралась на спинку стула, но при этом выглядела совершенно естественно, во всяком случае, не казалась напряженной. И, разумеется, читала она именно так, как следовало: ни медленно, ни быстро, без излишней патетики, хорошо поставленным приятным голосом. Было совершенно очевидно, что Джейн Инглби получила неплохое образование. Книгу она держала на коленях, придерживая ее обеими руками, и выглядела при этом очень изящно.

В какой‑то момент герцог поймал себя на том, что с восхищением разглядывает золотистые волосы Джейн. Наверное, ей пришлось немало потрудиться, чтобы прическа выглядела строгой и не привлекала взгляда. Впрочем, полного успеха ей удалось бы добиться лишь в одном случае: если бы она остриглась наголо. Джоселин уже успел оценить красоту девушки, но только теперь, заставив ее снять чепец, он наконец‑то понял, что Джейн Инглби – необыкновенная красавица.

Джоселин нисколько не сомневался: сидевшая перед ним девушка – в высшей степени добродетельная особа. Но она была его прислугой, сиделкой и, следовательно, совершенно для него недоступной. И все же ему ужасно хотелось увидеть, как золотые потоки ее волос струятся по плечам, хотелось увидеть, как падают на пол все заколки и шпильки.

И еще ему очень хотелось увидеть ее без этого жуткого платья и всего того, что она, возможно, носила под ним.

Джоселин вздохнул, и Джейн, оторвавшись от книги, спросила:

– Может, вы уже захотели спать?

Она смотрела на него вопросительно и совершенно невинно.

Джоселин взглянул на часы, стоявшие на каминной полке. Господи, еще не пробило десять. Вечер только начинался.

– Поскольку ни общество Гулливера, ни ваше общество, мисс Инглби, не назовешь блестящим, у меня не остается выбора. Так что можете торжествовать…

 

* * *

 

Долгий и здоровый сон, не отягощенный ни алкоголем, ни опийной настойкой, не улучшил настроения Трешема. Во всяком случае, герцог проснулся в скверном расположении духа, и Джейн пришлось убедиться в этом, когда он послал за ней, не дав ей даже закончить завтрак. Переступив порог его комнаты, она увидела доктора Рейкса, оказавшегося ранней пташкой.

– Вижу, вы никуда не торопитесь, мисс Инглби, – сказал Трсшем вместо приветствия. – Полагаю, вы уже набрались сил для того, чтобы продолжить выживать меня из моего собственного дома. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо, ваша светлость, – ответила Джейн. – Доброе утро, доктор Рейке.

– Доброе утро, мисс, – поклонился доктор.

– Немедленно снимите это безобразие! – воскликнул Джоселин, указывая на чепец, который вновь надела Джейн. – Если я еще раз его увижу, собственными руками изорву в клочки.

Джейн сняла чепец, аккуратно его сложила и убрала в карман платья.

– Это мисс Инглби наложила мне повязку, – сказал Джоселин, повернувшись к доктору; по‑видимому, он отвечал на вопрос, заданный до прихода Джейн. – И она же промыла рану.

– Мисс, вы все прекрасно сделали, – похвалил девушку доктор. – Должно быть, у вас имеется некоторый опыт, не так ли?

– Да, вы правы, сэр, – кивнула Джейн.

– Полагаю, она кормила слабительным всех сирот в приюте, когда они переедали, – проворчал герцог. – Что же до меня… Думаю, мою ногу следует не перевязывать, а почаще тренировать, чтобы рана быстрее затянулась. Именно этим я и собираюсь сегодня заняться.

Доктор Рейке, судя по всему, пришел в ужас от таких слов.

– При всем моем уважении к вам, ваша светлость, я должен предостеречь вас от подобных действий. Повреждены мышцы и сухожилия, и они должны восстановиться, прежде чем получать нагрузку. Даже самую минимальную.

Герцог выругался сквозь зубы.

– Думаю, вы должны извиниться перед доктором Рейксом, – заметила Джейн, – Он высказывает свое мнение, именно за это вы ему платите. И повода для подобной грубости он не давал.

Мужчины в изумлении уставились на девушку. И вдруг герцог откинулся на подушку и громко расхохотался.

– Похоже, Рейке, я повредился в уме от боли. Вы можете поверить, что я терпел такое целый день, не пытаясь положить этому конец?

Доктор Рейке в смущении повернулся к Джейн:

– Уверяю вас, мисс, его светлость вовсе не должен передо мной извиняться. Он просто расстроился, что в его положении вполне естественно.

Но Джейн, хотя и понимала, что поступает опрометчиво, не могла удержаться от нравоучений.

– Не может бьггь прощения тому, кто сквернословит, заявила она, глядя на герцога.

Трешем с усмешкой проговорил:

– Рейке, я, возможно, и смог бы опуститься на больное колено, чтобы загладить свою вину, но ведь вы не позволите мне это сделать, не так ли?

– Конечно, нет, ваша светлость, – ответил доктор, с беспокойством поглядывая на девушку.

Джейн невольно вздохнула. Ну вот, опять она оказалась виноватой. Видимо, здесь в Дадли‑Хаусе, царили иные порядки, не такие, как в доме ее родителей в Корнуолле. Там считалось, что со слугами надо обходиться вежливо, уважая их чувство собственного достоинства. Так что ей придется прикусить язык, если она хочет получить свое трехнедельное жалованье.

Герцог Трешем позволил перенести себя вниз, но сначала отпустил Джейн – велел ей удалиться и не появляться ему на глаза, пока он ее снова не позовет. Через полчаса герцог прислал за ней. На сей раз Трешем расположился в гостиной на диване.

– Мисс Инглби, голова у меня сегодня почти не болит, – сообщил он. – Поэтому вам не придется использовать весь ваш богатый арсенал, чтобы развлекать меня. Сегодня я дал указание Хокинсу пускать ко мне всех посетителей, разумеется, за исключением помощниц модисток и им подобных.

Напуганная перспективой оказаться в поле зрения гостей, Джейн даже не обиделась.

– Как только кто‑то зайдет, я исчезну, ваша светлость, – сказала она.

– Неужели? Но зачем вам исчезать? – прищурившись, спросил герцог.

– Полагаю, мое присутствие смутило бы ваших гостей. В любом случае без меня вам будет проще с ними беседовать.

Джоселин улыбнулся и тут же помолодел, превратившись в веселого и обаятельного юношу.

– Мисс Инглби, да вы ханжа…

– Вы правы, ваша светлость. – охотно согласилась Джейн.

– Принесите подушку из библиотеки и подложите мне под ногу, – распорядился герцог.

– Могли бы хоть иногда добавлять «пожалуйста», – заметила Джейн, направляясь к двери.

– Да, мог бы, – кивнул герцог. – Но могу и не добавлять. Ведь я здесь хозяин. К чему делать вид, что мои приказания – всего лишь просьбы?

– Хотя бы ради уважения к чувствам других людей. Как правило, просьбы выполняют с большим желанием, нежели приказы.

– И все же вы отправились выполнять мое распоряжение, мисс Инглби, – заметил герцог.

– Да, я повинуюсь, но с тяжелым сердцем, – сказала Джейн, уже покидая комнату.

Через несколько минут девушка вернулась с подушкой в руках и, не говоря ни слова, подложила ее под ногу герцога. Она заметила, что опухоль спала. Однако Трешем, судя по всему, по‑прежнему страдал от боли. Стиснув зубы, он похлопывал себя по бедру.

– Если бы вы не поджали губы, мисс Инглби, я мог бы даже подумать, что вы сочувствуете мне. Знаете, я был почти уверен, что вы дернете за ногу изо всех сил – это вполне соответствовало бы вашему темпераменту. Но, увы, вы лишили меня возможности выступить с обвинительной речью…

– Вы наняли меня в качестве сиделки, ваша светлость, – заметила Джейн. – Я здесь для того, чтобы помогать вам и выполнять ваши просьбы. Если же мне что‑то не понравится, я сумею сказать о своем отношении к происходящему, – мне нет нужды причинять вам боль.

Джейн в смущении потупилась; она знала, что все‑таки причинила герцогу боль, когда приподнимала его ногу.

– Мисс Инглби, спасибо, что принесли подушку, – сказал Трешем.

Отлично – ей нечем крыть!

– Просто мне хотелось увидеть вашу улыбку, – продолжал герцог. – Кстати, вы когда‑нибудь улыбаетесь?

– Когда мне весело и я чувствую себя счастливой, ваша светлость.

– Боюсь, в моем обществе ни то ни другое вам не грозит. Должно быть, я стал скучным. А ведь раньше я умел развлекать женщин. По крайней мере, мне так казалось.

Джейн и до этого прекрасно понимала: герцог умеет нравиться женщинам. Но всю силу его мужского обаяния она почувствовала лишь сейчас, когда он посмотрел на нее, чуть прищурившись. С ней вдруг стало твориться что‑то странное… Что‑то странное происходило с ее грудью… и со всем телом.

– Не сомневаюсь в ваших способностях, – сказала Джейн. – Однако должна заметить, что вы уже растратили месячный запас своего обаяния, когда соблазняли леди Оливер.

– Ах, Джейн… – пробормотал герцог. – Со стороны может показаться, что вы ревнуете. Пойдите, найдите Куинси. Пусть он принесет утреннюю почту. Пожалуйста, – добавил он, когда девушка направилась к выходу.

Джейн обернулась и улыбнулась ему. В следующее мгновение она вышла из комнаты.