РЕАКЦИЯ «КОРОТКОГО ЗАМЫКАНИЯ»

Понятие реакции «короткого замыкания» практически исчезло из экспертной прак­тики. Часть этих состояний квалифицируется как патологический или физиологи­ческий аффект.

Реакция «короткого замыкания» относится к группе аффектогенных расстройств психической деятельности и может развиваться у практически здоровых психически лиц, как правило, с астеническими личностными особенностями, а также при нали­чии легкой резидуальной органической патологии, чаще посттравматического генеза. Реакции «короткого замыкания» возникают обычно на фоне пролонгированной пси-хотравмирующей ситуации. Подготовительный этап длительный, характеризуется формированием аффективной почвы (снижение порога аффективной устойчиво­сти), на фоне которой развиваются неглубокие депрессивные состояния, проходящие астенический и психосоматический этапы, с формированием сверхценных идей.

Импульсивные разряды обусловлены развитием острого депрессивного синдро­ма. Действия производят впечатление сравнительно упорядоченных и внешне це­ленаправленных. Процесс «короткого замыкания» характеризуется определенным стереотипом развития, который имеет взрывной характер и является импульсивным, моментальным действием, возникающим в результате длительного эмоционального напряжения, и, как правило, сопровождается расстройством сознания. Агрессивные действия при этих состояниях совершаются вслед за добавочной острой психиче­ской травмой («последней каплей»), связанной с хронической психогенией. Таким образом, реакция «короткого замыкания» является психопатологическим меха­низмом, участвующим в клинической картине различных синдромов и состояний аффективного генеза, в том числе и острых депрессивных реакций, и может иметь место при депрессивных состояниях, протекающих как на невротическом, так и на психотическом уровне.

В возникновении и формировании патологических аффективных реакций с участием механизма «короткого замыкания» важна роль преморбидной структуры личности. Эти реакции отражают недостаточную активность личности, пассивную подчиняемость обстоятельствам, малую способность успешно бороться с неблаго­приятными условиями. «Преступный акт, несмотря на его внешне тяжелый и агрес­сивный характер... является скорее выражением отчаяния, чем неодолимого гнева, скорее безнадежности, чем активной защиты, скорее ухода от истомившей ситуации, чем стремление восторжествовать над ней» [Введенский И. Н., 1950]. Предшеству­ющая деликту психотравмирующая ситуация включает сложную семейную обета-

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 629

новку, связанную с издевательствами, моральными и физическими истязаниями со стороны мужей, которые часто злоупотребляют алкогольными напитками, их действия имеют неправомерный, противозаконный, порой садистический и цинич­ный характер, сопровождаются насилием, тяжкими оскорблениями, террором в отношении женщин и их детей. В генезе депрессивных состояний прослеживается роль астенизирующих факторов, чаще остаточных явлений повторных черепно-мозговых травм, полученных в результате побоев мужа. Совершаемые женщинами агрессивные действия направлены на непосредственных обидчиков, виновников психотравмирующей ситуации. Криминальные действия женщин отличаются осо­бой жестокостью, носят субъективно чуждый характер.

Острым депрессивным реакциям, протекающим по механизму «короткого замы­кания», присуща динамика со специфической триадой этапов развития реактивной депрессии. На первом этапе, невротическом, отмечаются полиморфные невроти­ческие расстройства: нарушение сна, повышенная утомляемость, истощаемость, снижение работоспособности, наблюдаются разнообразные вегетативные расстрой­ства в виде вегетососудистых кризов и функциональных нарушений со стороны внутренних органов, эмоционально-волевые нарушения и характерологические расстройства (в ряде случаев с изменением структуры личности по типу невроти­ческого развития). Под влиянием тяжелых психогенно-травмирующих воздействий у таких женщин депрессия углубляется, сопровождается реальным страхом за свою жизнь. На препсихотическом этапе развития реактивной депрессии аффективное напряжение достигает крайней степени выраженности.

Второй этап — острый психотический с агрессивными действиями — разви­вается при воздействии последней острой психической травмы, непосредственно связанной по своему содержанию со всей предшествующей тягостной ситуаци­ей. Это состояние имеет все признаки, присущие глубокой депрессии, с наличием тоски и чувства безысходности, тревоги, страха, отчаяния. Разряд аффективного напряжения феноменологически выражается взрывным характером агрессивных действий, нарушением сознания, явлениями двигательного автоматизма с импуль­сивными действиями, ощущением «двойной силы», физической или психической расслабленностью, субъективными переживаниями облегчения нестерпимого аф­фективного напряжения.

На следующем, затяжном этапе депрессивной реакции отмечается полная или частичная амнезия периода агрессивных действий с ощущением чуждости содеянно­го, что является доказательством глубокого нарушения сознания в период деликта. Сознание может не быть глубоко нарушенным, при этом способность ориентировки в окружающем частично сохраняется. «Хотя возникающие болезненные импульсы и побуждения и не подвергаются полному контролю и критике личности, но тем не менее осознаются в степени, достаточной для их более или менее планомерного выполнения, иногда с быстро следующей за преступлением попыткой скрыть его следы» [Введенский И. Н., 1950]. Основное содержание депрессии у женщин после совершения агрессивных действий определяется реакцией на содеянное: они винят себя в преступлении, угнетены, подавлены, растеряны, тоскливы, предъявляют жа­лобы на бессонницу, высказывают суицидальные мысли.

630 Часть П. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

Установление психотического характера депрессии требует тщательного кли­нического интервью, направленного прежде всего на поиск и оценку психопато­логической симптоматики, имевшейся у обвиняемой в периоде (месяцы, недели) длительного психогенно травмирующего воздействия, который предшествовал со­вершению инкриминируемого ей деяния.

Психогенное изменение сознания происходит внезапно, после дополнительного, часто малозначительного повода, клинически состояние протекает в виде двигатель­ного возбуждения со стереотипными агрессивными действиями или с наличием иллюзорных, дереализационных расстройств (иное восприятие лиц и окружающей обстановки). В тех случаях, когда имеется временная или постоянная почва, реак­ции «короткого замыкания» близки по клиническим проявлениям к патологическо­му аффекту с психогенным сумеречным нарушением сознания.

МКБ-10 не предусматривает единой рубрики для описанных расстройств, а ряд кратковременных состояний не имеет явных аналогов. В то же время некоторые прямые соответствия достаточно очевидны, особенно в отношении нозологически очерченных видов патологии. Так, можно указать на патологическое опьянение, квали­фицируемое в соответствии с диагностическими рубриками F10—F19 «Психические и поведенческие расстройства вследствие употребления психоактивных веществ» и F10.07 «Патологическое опьянение (алкогольное)». В то же время содержащиеся в рубрике критерии для установления этого диагноза нельзя признать удовлетворитель­ными, поскольку, согласно современной классификации, патологическая интоксикация (патологическое опьянение) развивается после приема такого количества алкоголя, которое недостаточно для интоксикации у большинства людей (в примечании указы­вается уровень алкоголя в крови менее 40 мг/100 мл). Однако известны примеры, когда патологическое опьянение возникало вследствие употребления большого количе­ства алкоголя, а также описывались случаи, когда малые дозы алкоголя вызывали до­вольно тяжелые формы опьянения, но вместе с тем отсутствовали другие облигатные критерии для установления диагноза патологического опьянения. Критерии включают констатацию «клинически значимых нарушений уровня сознания, когнитивных функ­ций, восприятия, эмоционального состояния или поведения», а также нетипичную для данного лица в трезвом виде вербальную и физическую агрессию.

«Делирий, не вызванный алкоголем или другими психоактивными веществами» (F05.0) включает острый экзогенный тип реакции, куда можно относить просоночные состояния, так как указанные в рубрике критерии подразумевают дезориентировку в месте, времени или в своей личности, нарушения восприятия, наличие/отсутствие амнезии на период нарушенного сознания, психомоторные расстройства, в том числе и в виде гиперактивности, а также сновидения, которые могут продолжаться после пробуждения в виде иллюзий и галлюцинаций.

Особый интерес представляет рубрика «Диссоциативные (конверсионные) рас­стройства» (F44), включающая многообразные полиморфные состояния, относящиеся ко временным видам патологии. Механизм развития диссоциативных расстройств за­ключается в расщеплении, нарушении целостности личности, выражающемся прежде всего утратой способности к синтезированию психических функций и сознания. Такая

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 631

потеря сознательного контроля над психическими функциями, приводящая к частичной или полной их дезинтеграции, может сопровождаться нарушением сознания и прояв­ляться нарушениями чувствительной, двигательной и вегетативной сфер. В МКБ-10 диссоциативные расстройства включают широкий круг переходных состояний, проте­кающих с той или иной глубиной нарушенного сознания — от аффективно суженного (F44.1) до глубокого помрачения (F44.88). Проявляются они в нарушениях созна­тельного контроля над психическими функциями — от расстройств, представленных отдельными феноменами, например диссоциативная амнезия (F44.0), до смешанных диссоциативных расстройств (F44.7), представляющих различные сочетания нару­шений сенсорной и моторной сфер. Так, в классификации содержатся критерии для диагностики таких кратковременных состояний, как фуги (F44.1), во время которых совершаются бесцельные, но внешне целенаправленные действия, сопровождающиеся аффективно суженным сознанием и амнезией, наличием или отсутствием дезориен­тировки; состояний овладения и трансов (F44.3), при которых происходит потеря как чувства личностной идентичности, так и полного осознавания окружающего; расстройств движений и ощущений (F44.4—F44.6), включающих различные формы и степени нарушения координации движений, диссоциативные судороги, нарушения чувственного восприятия различных модальностей. Кроме того, существует подрубри-ка F44.7 «Смешанные диссоциативные расстройства», подразумевающая отнесение к ней различных сочетаний вышеописанных психопатологических единиц, что поэтому допускает кодировку многообразных полиморфных состояний.

Хотя в МКБ-10 ставится знак равенства между конверсионными и диссоциа­тивными расстройствами, последние, однако, упоминаются и в рубрике «Органиче­ские, включая симптоматические, психические расстройства» (F0). Таким образом, в классификации учитываются различия в генезе этих состояний: с одной стороны, психогенез, с другой — органическое поражение головного мозга вплоть до про-гредиентных заболеваний, например эпилепсия. Клинические критерии органических диссоциативных расстройств, однако, не приводятся, поскольку имеется прямая от­сылка и указание использовать критерии, содержащиеся в рубрике конверсионных (диссоциативных) состояний. То есть, несмотря на различие этиопатогенетических факторов, подразумевается психопатологическое единообразие этих состояний. Так, в МКБ-10 классифицируются сумеречные состояния, как функциональные (аффектив­ные, истерические, психогенные), так и органические (при эпилепсии, органическом психическом расстройстве), диссоциативные и эпилептические фуги и амбулаторные автоматизмы.

Сумерки как самостоятельный вид исключительных состояний или как кратков­ременное психическое расстройство в рамках прогредиентного органического процесса может быть отнесено к рубрикам F06.50—F06.57 «Органическое диссоциативное расстройство» как развившееся вследствие травмы либо поражения головного мозга сосудистого, или инфекционного, или смешанного, или другого генеза. Сумеречное по­мрачение сознания при эпилепсии относится к рубрике «Органическое диссоциатив­ное расстройство вследствие эпилепсии» (F06.52). Аналогами такого кратковремен­ного расстройства, как психогенное сумеречное помрачение сознания (патологический аффект, реакция «короткого замыкания»), являются психогенная спутанность, пси-

632 Часть П. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

хогенное сумеречное состояние, относящиеся к рубрике F44.88 «Другие уточненные диссоциативные (конверсионные) расстройства», в ссылке к которой говорится, что понятия «уточненные» объединяет те виды расстройств, которые имеют свое назва­ние, но редко встречаются в психиатрической практике и поэтому диагностические критерии к ним не разработаны.

Таким образом, с одной стороны, современная классификация предоставляет возможность однозначной квалификации некоторых кратковременных состояний; с другой стороны, целый ряд кратковременных расстройств, различных по патогенезу, механизмам формирования, клиническим проявлениям, охватывается единым поня­тием диссоциативных расстройств.

Судебно-психиатрическая оценка. С учетом того обстоятельства, что диаг­ноз кратковременного расстройства всегда ставится ретроспективно, большое зна­чение приобретает изучение материалов уголовного дела, которые должны отра­жать описание особенностей поведения обвиняемого, его речевую продукцию в исследуемой ситуации. Большое диагностическое значение имеют свидетельские показания о внешнем виде правонарушителя, данные о неправильном восприятии им окружающего, ложных узнаваниях, высказываниях, отражающих наличие болез­ненных переживаний (страхах, непонятных выкриках и т.п.), об особенностях его движений, последовательности действий и пр. Диагноз строится на совокупности ретроспективной оценки поведения обследуемого на основе анализа материалов уголовного дела, подтверждающих или опровергающих клинические предположе­ния о расстроенном сознании.

Наиболее адекватным видом экспертизы при оценке аффективных деликтов следует считать КСППЭ. Принцип комплексного рассмотрения личности, ситуа­ции, состояния в момент деликта — один из основных при оценке эмоциональных состояний.

КСППЭ позволяет наиболее полно и всесторонне оценить аффективный деликт в процессе совместного на всех этапах экспертизы психолого-психиатрического исследования. Компетенция психиатра распространяется на раскрытие и квали­фикацию аномальных, патологических особенностей личности подэкспертного, нозологическую диагностику, отграничение болезненных и неболезненных форм аффективной реакции. В пределах компетенции психолога находится определение структуры личностных особенностей подэкспертного, как не выходящих за пределы нормы, так и складывающихся в картину личностной дисгармонии, анализ сложив­шейся психогенной ситуации, механизмов поведения ее участников, определения характера неболезненной эмоциональной реакции, степени ее интенсивности и вли­яние на поведение подэкспертного при совершении противоправных действий.

Соответствие этих расстройств юридическому критерию невменяемости опреде­ляет экскульпацию таких лиц.

Однако, хотя общие принципы судебно-психиатрической оценки расстройств сознания оставались неизменными независимо от этиологии, констатация психо­генного (истерического) генеза состояния измененного сознания часто вела к ин-кульпации таких лиц. Так, в 1929-1932 гг. психиатры отказывались признавать

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 633

исключительные состояния у лиц со склонностью к истерическим реакциям и даже при отнесении этих состояний к исключительным экспертная оценка могла за­ключаться во вменяемости, поскольку во внимание принимались такие факты, как отсутствие или малая выраженность органической почвы у этих лиц в противовес состояниям нарушенного сознания при эпилепсии [Разумовская Э. Н., 1935; 1937; Зеленин Н. В., 1937].

Введение ст. 22 УК РФ способно расширить число состояний, относящихся к временным психическим расстройствам, приобретающим юридическое значение. Неоднозначность экспертной оценки психогенных заболеваний вытекает из атипич-ности их течения, связанной с патогенетическим и патопластическим действием почвы.

Комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза М., 1973 г. р., обвиняемого в убийстве Ш., покушении на убийство К. и Г.

Родился в нормально протекавших родах, в развитии не отставал от сверстников. Часто болел простудными заболеваниями, в 2-летнем возрасте перенес серозный менингит, в связи с чем в течение 3 месяцев лечился стационарно; «у него какое-то время не двигалась нога». Вскоре после выписки из больницы получил ушиб головы. По характеру формировался скрытным, замкнутым, «редко улыбался». По показаниям отца, сын стеснялся, что он «сын директора», «очень переживал, вплоть до истерик». Обучение в школе начал своевременно. Согласно школьной характеристи­ке, в течение всех лет учился старательно, прилежно, «осознанно» и увлеченно, добросовестно относился к выполнению своих обязанностей, активно участвовал в жизни класса и школы, се­рьезно занимался спортом. По характеру был уравновешенным и выдержанным, общительным и коммуникабельным; дружил со сверстниками, к учителям относился с уважением, нарушений дисциплины не допускал.

По окончании 8 классов поступил, скрыв сведения о перенесенном в детстве менингите, в Суворовское училище. По данным педагогической характеристики, за время учебы показал себя успевающим, дисциплинированным и трудолюбивым учеником, обладал хорошо развитыми мыш­лением, памятью и речью, учился с желанием и интересом. Не допускал нарушений воинской дис­циплины, спокойно реагировал на замечания. По характеру был спокоен, выдержан, уверен в себе, общителен, имел много друзей; в споре вел себя тактично, не допускал грубости. Умело обращался со стрелковым оружием. После окончания училища он поступил в военный институт пограничных войск, где обучался с 1990 по 1994 гг. За время учебы программу усваивал на «хорошо» и «удо­влетворительно», хотя был способен успевать и на «отлично». «Часы самоподготовки не всегда использовал продуктивно, не проявлял усердия в усвоении учебной программы. По характеру был выдержан, несколько скрытен, немногословен. С младшими командирами не всегда правильно строил взаимоотношения, допускал несдержанность, нетактичность. За период обучения допускал нарушения распорядка дня, формы одежды. Однако достаточно целеустремленно работал над устранением недостатков, за последний год обучения не допускал нарушений воинской дисципли­ны. Требовал контроля в повседневной деятельности». После окончания института он проходил действительную военную службу в пограничных войсках на должностях офицерского состава. 26.12.1994 г. М. был уволен в запас, будучи признан ограниченно годным к военной службе с диа­гнозом правосторонний катаральный гайморит в фазе ремиссии. По словам врача-отоларинголога, в период стационарного обследования в госпитале М. вел себя адекватно, был уравновешенным, вежливым, спокойным, «даже медлительным».

С 06.04.1995 г. по 05.05.1998 г. работал в таможне инспектором отдела собственной безопас­ности, в последующем занимал должности старшего, а потом и ведущего инспектора. Согласно характеристике, за время работы в таможне зарекомендовал себя добросовестным сотрудником, проявляющим разумную инициативу и настойчивость в достижении поставленной цели. С сотруд­никами был вежлив, корректен. За время службы за успехи и участие в спортивных мероприятиях

634 Часть II. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

(соревнования по рукопашному бою) неоднократно поощрялся благодарностями, был награжден почетной грамотой, получал денежные премии. Одновременно он заочно получил высшее юриди­ческое образование. По показаниям сослуживца, в период работы в таможне М. был энергичным, деятельным сотрудником, в общении вне работы вел себя несколько надменно, постоянно по­вторял, что он пограничник. По показаниям К., он знаком с М. с сентября 1995 г. по совместной работе на таможне, у них сложились деловые отношения; М. вел себя спокойно, сдержанно, не вызывающе, был флегматичным, «приятным, рассудительным» человеком. Из аттестационного листа следует, что подэкспертный зарекомендовал себя грамотным, инициативным сотрудником. Находился в резерве на выдвижение на вышестоящую должность. По характеру был энергичен, в решении служебных вопросов настойчив и принципиален, с сослуживцами вежлив и обязателен. После увольнения он создал фирму, занимающуюся сбытом продукции завода, затем создавал и другие фирмы.

В 1997 г. женился, от брака имеет дочь. Согласно производственной характеристике, с 1998 г. М. начал работать на заводе «молодым специалистом, не знающим специфики работы». С первых дней работы проявил работоспособность, любознательность. С сотрудниками был тактичен, веж­лив, за что и пользовался заслуженным авторитетом среди коллег по работе. По показаниям со­трудницы завода, М. был очень замкнут, но вежлив, внимателен, общался только «по делу», всегда был очень сосредоточен, скован. В 2000 г. он поступил в университет на факультет бухгалтерского учета и аудита по очно-заочной форме обучения. В 2001 г. М. стал президентом спортивного клуба, кроме того, по его словам, консультировал брата и отца по юридическим вопросам. По показаниям жены подэкспертного, он добрый, неразговорчивый, в основном спокойный, но иногда дает «вы­ход эмоциям». В состоянии опьянения у него проявлялась агрессия, по ее наблюдениям, он не мог себя контролировать. С женой он был откровенен только в семейных вопросах. В отношениях с окружающими мог быть как достаточно коммуникабельным, так и необщительным. К родителям и дочери относился очень заботливо. Близких друзей не имел.

Со слов подэкспертного, в октябре 2001 г. на его брата было совершено разбойное нападение, была похищена автомашина М., в которой находились ключи от квартиры, документы с указанием домашнего адреса. Он принимал участие в поисках машины, обращался к сотрудникам милиции. Согласно показаниям оперуполномоченного, автомашина М. была обнаружена в конце октября 2001 г. Тот в знак благодарности привез литр виски, легкую закуску. После совместного употре­бления алкоголя они стали беседовать на различные темы, М. вдруг стал вести себя агрессивно, сказал: «Менты, козлы, вас мочить надо», стал толкать сотрудников милиции, наносить удары. Глаза у него в тот момент «были стеклянными», выражался нецензурной бранью, говорил, что это они украли машину. Тогда его повалили на снег, держа за руки. М. «рычал, потом у него пошла слюна или пена изо рта». Два раза за все это время он затихал и засыпал, во сне у него отмечалось мочеиспускание. Когда его будили, он снова начинал кричать, вставал, боролся с ними. Все это продолжалось примерно в течение 3 часов. В последующем он стал вести себя спокойнее, проис­шедших событий не помнил. Когда ему рассказали о случившемся, он был удивлен и испуган, отказался от госпитализации в больницу.

Согласно выписке из журнала отказов, 31.10.2001 г. в 11 часов 5 минут М. был доставлен бри­гадой скорой помощи в больницу. Указано, что он, находясь в состоянии алкогольного опьянения, «падал и ударялся лицом», предъявлял жалобы на боль в области ушибов лица. Его состояние было расценено как удовлетворительное. По результатам обследования ликвор был чистый, про­зрачный, краниограмма в пределах нормы. Содержание этилового алкоголя в крови — 1,0 г/л. Постановлен диагноз: ушибы мягких тканей лица, алкогольное опьянение; рекомендовано амбу­латорное лечение по месту жительства. Согласно показаниям врача, 01.11.2001 г. М. обратился к нему за врачебной помощью, его беспокоил «провал в памяти», случившийся накануне, он был испуган. М. вел себя «как обычно несколько заторможенно». 20.11.2001 г. подэкспертному была проведена магнитно-резонансная томография головного мозга, было дано заключение о наличии мелкоочаговой лейкоэнцефалопатии. По показаниям отца, в последующем у сына появилась «не­уверенность в своих действиях», он стал гораздо медленнее водить автомашину, меньше появлялся на работе; стал забывчивым, рассеянным. После употребления алкоголя его беспокоила сильная головная боль, однократно была «вспышка агрессии»: он его побил — «ударил немного», так как

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 635

был недоволен, что отец «не очень трезвый». В последнее время сын был «страшно загружен» учебой, работой, воспитанием дочери.

По показаниям жены, М. сообщил ей, что находился несколько часов без сознания, жаловался на тошноту, головокружение, потемнение в глазах, в течение недели его беспокоила сильная го­ловная боль, стал раздражительным, неуравновешенным, забывчивым; порой, находясь за рулем автомашины, забывал цель поездки; часто беспричинно у него появлялись вспышки гнева, заканчи­вавшиеся слезами; «плохо себя контролировал». Он стал «чего-то опасаться», бояться; затонировал окна автомашины, поставил бронировку на стекла, просил ее быть внимательной, осторожной, не разрешал поздно выходить из дома. Он боялся, что люди, совершившие угон автомашины, могут напасть повторно; опасался за ее жизнь и жизнь ребенка. В последнее время, после угона машины, у него было «нервное напряжение», он плохо ел и спал. Согласно показаниям матери, сын не разрешал родителям вмешиваться в его семейные дела, не делился ни радостями, ни про­блемами, однако всегда был очень внимателен к ее поручениям. В последнее время стал многое забывать, стал «напряженный», глаза «потухшие». Она считала, что сказывалась «физическая усталость». По мнению отца, после угона автомашины у сына началась «мания преследования». Согласно показаниям брата, они виделись каждый день, он не замечал в поведении брата «чего-то новое», каких-либо «отклонений» психики до 03.06.2002 г. По месту жительства подэкспертный характеризуется как «заботливый отец и примерный семьянин». Отмечено, что он рос спокойным, послушным, трудолюбивым, скромным, с уважением относился к старшим.

В течение ряда лет отец подэкспертного был генеральным директором, а брат — начальником бюро продаж завода. С марта 2002 г. проводилась проверка финансово-хозяйственной деятель­ности завода. Потерпевший К. неоднократно приходил на завод, запрашивал в бухгалтерии необ­ходимые документы. В конце марта 2002 г. он видел на заводе М. (бывшего сослуживца по работе в таможне), сообщил ему, что входит в состав «группы с таможни», проводившей проверку. М. сказал, что скоро принесут документы. 17.04.2002 г. он встретил М. в помещении таможни, тот сообщил, что «решает что-то по грузу», дал номера мобильного и рабочих телефонов.

М. обвинялся в том, что 03.06.2002 г. около 11.00, находясь в кабинете заводоуправления при проведении следственно-оперативной группой транспортной прокуратуры обыска в этом помеще­нии, произвел из пистолета по очереди три выстрела: первый в область грудной клетки старшего уполномоченного таможни майора К., второй — в область грудной клетки заместителя начальника отдела УБЭП капитана милиции Ш., третий — в голову Г., старшего следователя транспортной прокуратуры. Из протокола осмотра места происшествия известно, что в сумке-портфеле, принад­лежащей М., были обнаружены четыре печати, документы, визитные карточки.

По показаниям потерпевшего Г., 03.06.2002 г. он, возглавляя следственно-оперативную группу, приехал на завод для производства обыска при производстве по уголовному делу, возбужденному по фактам неоднократного незаконного перемещения через таможенную границу РФ товаров, выпускаемых заводом. Подозреваемым был брат М. Один из членов группы был в камуфляжной форме, остальные — в гражданской одежде. Войдя в кабинет, Г. представился находившимся там трем мужчинам как следователь транспортной прокуратуры, предъявил служебное удостоверение. Ш. тоже представился и предъявил удостоверение. Затем Г. спросил брата М. Один из присут­ствующих мужчин отозвался, двое оставшихся показали свои портмоне, в которых были «права». Одним из мужчин был М. На вопрос Г. тот ответил, что является братом подозреваемого. Третьему мужчине он разрешил уйти. Затем Г. сообщил, что будет производиться обыск в здании заводо­управления, показал постановление. После этого брат М. вышел вместе с оперуполномоченными. В кабинете остались двое понятых, юрист завода, Г., К. и Ш. На предложение М., что тот может идти, он ответил, что хочет забрать компьютер (ноутбук) и сумку. Потерпевший сказал, что если М. покажет, что находится в сумке, и это его личные вещи, не имеющие значение для дела, то он сможет сумку забрать. Тот сказал: «Смотрите сами», причем говорил неуверенно, очень тихо, просительно, как будто «волновался за сумку и компьютер». Затем Г. стал давать разъяснения по­нятым, указания другим членам следственно-оперативной группы. М. сидел в кресле за столом, стоящим у входа.

Через некоторое время Г. стал просматривать содержимое сумки, достал папку, быстро про­смотрел находящиеся в ней документы, положил ее на стол и достал сверток с печатями, стал их

636 Часть II. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

рассматривать. В этот момент М. встал, подошел к нему. Г. решил, что тот хочет помочь и пока­зать печати. М. «что-то сказал про пакет», приподнял верхнюю часть сумки, открыл левой рукой «липучку», а правую опустил в карман сумки; у него дрожали руки. Когда М. стал вытаскивать правую руку из сумки, он увидел черный полиэтиленовый пакет с каким-то предметом внутри. Г. встал. Затем М. внезапно сделал шаг правой ногой, пакет упал на пол; поднял левую руку, в ней находился пистолет, правой рукой он снял предохранитель пистолета. Все происходило «очень быстро», его действия были «очень неожиданными». М., держа пистолет обеими руками, целясь в грудь К., выстрелил один раз. Затем'очень быстро повернулся к Ш. и произвел еще один выстрел. В это время Г. подбежал к М., ударил его по рукам, они стали быстро перемещаться по кабинету. В ходе борьбы он не смог удержать рук М., и тот направил пистолет в область живота. Когда он смог отклониться, М. не стал стрелять. В дальнейшем М. удалось произвести выстрел, но он вновь смог уклониться и ударить его ногой в живот. Вскоре М. удалось повалить на пол и отобрать у него пистолет. На помощь прибежал оперуполномоченный, который придавил М. своим телом, но тот продолжал двигаться и сопротивляться. Г. приказал прекратить сопротивление, иначе он М. за­стрелит. Тот «тут же перестал сопротивляться». Спустя некоторое время он спросил М., понимает ли он, что натворил. М. ответил: «Ничего не знаю, на меня напали, я оборонялся». В дальнейшем, когда он рассказал пришедшему замдиректора завода о смерти Ш., М. молчал.

Согласно показаниям К. от 04.06.2002 г., М. сидел за столом в правом ближнем углу кабинета. Обстановка в кабинете не предполагала такого развития событий, все было спокойно, никаких кон­фликтов между ними и сотрудниками завода не было. М. вел себя спокойно. Когда начался обыск, никаких изменений в его поведении он не заметил. Он только пару раз прошелся по кабинету, после чего начал стрелять. При дополнительном допросе 25.07.2002 г. К. сообщил, что когда он в составе оперативно-следственной группы 03.06.2002 г. вошел в кабинет, они с М. встретились глазами: «Я ему слегка кивнул, так как обстановка не позволяла себя вести иначе, он мне ничего не ответил, но по его глазам я понял, что он меня узнал». М. «с того момента, как пришла группа, и до момента выстрела вел себя спокойно, ничем внимание не привлекал, про него фактически и забыли».

Согласно показаниям С, понятой, первое время М. вел себя спокойно. В дальнейшем в ходе обыска стало заметно, что он нервничает, так как периодически вставал и расхаживал по кабинету. Спустя некоторое время он попросил у следователя разрешения взять ноутбук и сумку. Следо­ватель ответил, что ноутбук будет изъят, а сумку необходимо проверить, попросил открыть ее. М. ответил: «Вам надо, вы и открывайте». Когда следователь стал осматривать содержимое сумки, М. встал из-за стола, молча подошел к следователю, открыл замок сумки и стал в ней «рыться». Вскоре она заметила, что М. держит пистолет. Он «оглядел» присутствующих и начал стрелять из пистолета.

Согласно показаниям Н., когда она вошла в кабинет, М. стоял на входе в комнату переговоров, у него было «окаменевшее» выражение лица: не было «ни испуга, ни злости». Он был напряжен­ный, его взгляд сосредоточенный. М. с ней поздоровался. В период обыска М. нервничал, нахо­дился «в напряжении». Когда старший следственной группы поинтересовался кому принадлежит сумка, лежащая на столе, М. ответил, что сумка его. Старший попросил открыть сумку, М. сказал: «Вам надо, вы и открывайте». Во время осмотра предметов, находившихся в сумке, М. встал и направился в сторону старшего группы. Она «не придала этому значения», решила, что он хочет что-то взять из своей сумки. Когда следователь отказался отдать сумку, М. сел за свободный стол, его руки были сцеплены. Затем он подошел к сумке, стал что-то искать, его лицо было сосредото­ченным. Потом она услышала выстрелы, увидела борьбу М. и Г., при этом М. молчал. В последу­ющем, когда М. спокойно, молча лежал на полу, к нему подошел замдиректора и спросил, что он наделал, М. ответил: «Дядя Юра, я не помню». В ходе судебных заседаний Н. указала, что М. хотел выйти из кабинета, но Г. предложил ему остаться. Обстановка в ходе обыска была напряженной, «скованной». М. был напряжен, скован, «как будто чего-то ожидал». По ее показаниям, от момента, когда она вошла в кабинет, до момента, когда прозвучали выстрелы, прошло не более 20 минут. Все это время М. сидел «молча, как окаменевший».

В протоколе задержания М. от 03.06.2002 г. в 17.00 он собственноручно записал: «с задержанием не согласен». Во время допроса в качестве подозреваемого (начатого в 17.45, оконченного в 19.00 03.06.2002 г.) М. сообщил сведения о своем месте рождения, учебы, работы, назвал имена родителей,

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 637

брата, жены и дочери, сообщил их адрес, указал марки и номера автомашин, которыми пользуется. Показал, что в тот день помогал брату. Отрицал, что занимается коммерческой деятельностью на заводе. Отметил, что ничего не может сказать по поводу случившегося, не помнит, как стрелял. В протоколе допроса имеется запись адвоката, что в ходе допроса подэкспертный неоднократно заявлял, что ему трудно отвечать на вопросы, он нервничает, может ответить неадекватно.

При допросе в качестве обвиняемого 05.06.2002 г. М. не признавал свою вину, сообщил, что 03.06.2002 г. пришел в кабинет брата, чтобы тот дал ему поручение, но не помнил, какое именно и находился ли в кабинете брат. До прихода брата он работал на компьютере, когда брат уже был в кабинете, вошли еще несколько человек в гражданской одежде. Не помнил, представились ли они. У одного из вошедших в руках было «что-то похожее» на водительское удостоверение. Отметил, что он нервничал, так как думал, что эти люди хотят сделать «что-то незаконное», все говорили громко, включая брата. Не помнил, что говорили эти люди, и говорил ли он сам. Думал, что эти люди могут ему «что-то сделать», было «чувство страха, боязни». Рассказал, что 01.10.2001 г. его брата избили в центре города и отобрали автомашину. Опасался, что может произойти «что-то подобное», что на него и брата могут напасть, так как преступников тогда не нашли. Указал, что не понимал, что происходит. Не помнил, хотел ли он уйти из кабинета, а также был ли у него с собой портфель с ноутбуком. Слышал команды этих людей, но не помнил, какие именно. Потом «внезапно» понял, что брата нет в кабинете и он не слышит его голос. «Сильно занервничал», по­чувствовал сильный страх, ощутил дрожь во всем теле, а затем «перестал чувствовать свое тело». «Очнулся» оттого, что его ударили об пол и стали «еще сильнее кричать». Заявлял, что он ничего не помнит с момента, когда понял, что брата нет в кабинете и до удара об пол. Отметил, что когда его связывали, не чувствовал боли и не понимал, чего от него хотят. Заявил, что он плохо себя чувствует, нервничает, находится в «оцепенении», ему трудно говорить. Отметил, что не видел ранее знакомого К. среди лиц, вошедших в кабинет.

При освидетельствовании в ГНЦ ССП им. В. П. Сербского установлено следующее.

Физическое состояние.Высокого роста. Правильного телосложения, удовлетворительного питания. Кожные покровы чистые. Артериальное давление 120/70 мм рт. ст. Со стороны внутрен­них органов выраженной патологии не выявлено. На рентгенограмме придаточных пазух носа справа определяется утолщение слизистой оболочки верхнечелюстной пазухи справа.

Консультация оториноларинголога.Искривление носовой перегородки. Хронический фарингит. Хронический гайморит. Шейный лимфаденит. Хронический левосторонний гнойный отит вне обострения.

Неврологическое состояние.Травматическое искривление носа. При перкуссии черепа коробочный звук. Левая глазная щель шире правой. Зрачки равномерные, фотореакции сохра­нены. Конвергенция ослаблена с двух сторон. Асимметрия носогубных складок. Сухожильные и периостальные рефлексы рук равные, коленные и ахилловы справа выше. Брюшные рефлексы живые. Симптом Маринеску—Радовичи справа. В позе Ромберга неустойчив, тремор век и легкий тремор пальцев рук. Координационные пробы выполняет удовлетворительно. Чувствительная сфера не изменена. Глазное дно в норме. При ЭЭГ-исследовании выявляется низкоамплитудная биоэлектрическая активность головного мозга с диффузными патологическими изменениями, указывающими на значительную дисфункцию неспецифических стволовых структур по типу понижения уровня функциональной активности. Проба с гипервентиляцией выявляет признаки раздражения лимбико-диэнцефальных образований. Акцент ирритативных проявлений опреде­ляется в височной области левого полушария. Типичная эпилептиформная активность на ЭЭГ не регистрируется. На Эхо-ЭГ значительное количество дополнительных высокоамплитудных эхосигналов в области срединных структур и боковых желудочков, затрудняющих идентификацию М-эха, более справа. Гидроцефальные признаки умеренные. На РЭГ сонных артерий пульсовое кровенаполнение в пределах нормы. На РГ позвоночных артерий пульсовое кровенаполнение слева у верхней границы нормы, справа в пределах нормы. Асимметрия кровенаполнения неболь­шая. Тонус крупных артерий значительно снижен. Тонус мелких артерий неустойчив. Признаков затруднения венозного оттока нет. Заключение невролога: органическое поражение центральной нервной системы сложного генеза (перенесенная нейроинфекция; травматического) с умеренно выраженной очаговой симптоматикой, синдромом внутричерепной гипертензии.

Часть II. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

Психическое состояние.Правильно ориентируется в месте, времени и собственной лично­сти, понимает цель проводимого обследования. Выражение лица печальное. Внешние проявления и мимика недостаточно выразительные, слабодифференцированные, лишь иногда отмечается скептическая ухмылка, эпизодически отмечаются подергивания в области губ и стереотипные покачивания кистью руки, голос тихий, маломодулированный. Насторожен, пристально разгляды­вает собеседника, активно в беседе не заинтересован. Вначале давал короткие, формальные ответы, оппозиционно ссылаясь на то, что вся информация уже изложена в материалах уголовного дела. За время пребывания на обследовании стал доступнее контакту, более полно отвечает на вопросы, порой с излишней детализацией необходимых, по его мнению, моментов. Постоянно апеллирует к нормам уголовно-процессуального кодекса, требует «составить заключение на основе объектив­ных, а не субъективных сведений», употребляет юридические термины.

Предъявляет жалобы на трудности засыпания, однако от лечения отказывается. Оценивает свое состояние как изменяющееся на протяжении всей жизни: «то ухудшается, то улучшается». Раньше оценивал свое состояние по работоспособности: отмечались периоды спада активно­сти. Дополняет, что, тем не менее, с обязанностями справлялся, жалоб на свою деятельность не слышал. В активные периоды больше времени уделял общественной жизни, «старался пользу приносить». При упоминании о близких — дочери, жене, родителях, семье брата — на глазах появляются слезы, расстраивается. Подобная реакция возникает и при расспросе об обстоя­тельствах инкриминируемого деяния. Поясняет, что «стремится сдерживаться, но глаза и нос не всегда подчиняются». Анамнестические данные излагает избирательно, поясняет, что с детства был ориентирован на военную службу, «было понятно, что с течением времени ожидается по­лучение очередного звания». Отмечает, что с юных лет всегда отстаивал свою точку зрения, был излишне прямолинеен, всегда говорил то, что думал, стремился к независимости, был нетерпим к несправедливости, из-за чего не всегда ладил с командирами, мог не выполнить их приказы, если считал их необоснованными. В условиях снижения престижа военной службы «потерял интерес» к избранной специальности.

Период работы в таможне также описывает как успешный, неохотно указывает, что причи­ной увольнения послужило обновление коллектива, смена руководства. В этот период поступило предложение от отца и брата принять участие в семейном бизнесе. Указывает, что вначале были некоторые трудности, однако быстро освоил порученный раздел работы, активно применял на практике полученные юридические знания, получал экономическое образование. Отмечает, что «задолженности в обучении были всегда», так как всегда имел большую нагрузку: работал, воз­главлял спортивный клуб, много времени уделял семье. Себя охарактеризовать затрудняется, по­ясняет, что его характер во многом зависит от окружающих его людей, он всегда пытался развивать в себе «профессионализм». В целом полагает, что он человек доброжелательный, спокойный, но справедливый; в последнее время бывал и раздражительным, «срывался дважды на близких, о чем неприятно вспоминать».

Неохотно рассказывает о событиях октября 2001 г. Поясняет, что после того, как он с сотруд­никами милиции остались выслеживать машину, утром пришел в себя в больнице. Заявляет, что не помнит событий, которые этому предшествовали, поэтому не хочет делиться своими предпо­ложениями о том, что могло произойти в действительности, знает лишь, что был избит. В после­дующем беспокоили головная боль, нарушения сна, постоянно переживал о случившемся, «порой не справлялся с эмоциями». Говорит, что жена настоятельно рекомендовала ему в тот период обратиться к врачу, «наверное, у нее были для этого причины», хотя сам серьезных ухудшений в своем здоровье в тот период не отмечал. При расспросе удается выяснить, что был более всего тогда обеспокоен ситуацией с выслеживанием и угоном его автомашины, винил себя, что вовремя не обнаружил слежку, потому что со слов милиционеров узнал, что «ингуши» выслеживали его автомобиль не менее недели. Сообщает, что в семье в связи с этим и ожиданием возможных непред­сказуемых поступков похитителей «накапливалось напряжение». Уточняет, что в последующем было много событий, которые могли не иметь отношения к угону, а могли быть проявлениями действий заинтересованной группы лиц. Приводит как пример возгорание распределительного щита в своем подъезде. Подтверждает, что действительно затонировал стекла автомашины, по­ставил «бронировку», по утрам проверял не заминирована ли автомашина, инструктировал жену

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 639

и дочь относительно поведения в случае захвата, призывал их быть осторожными, указывал на «наиболее опасные места».

Поясняет, что в силу сложившихся обстоятельств вынужден был постоянно «просчитывать варианты возможного нападения на улице, в подъезде, в помещении», постоянно носить при себе оружие. Отмечает, что местонахождение оружия определялось в зависимости от «ожидаемого уровня опасности»: пистолет мог лежать в машине, а мог быть при себе, в кармане одежды. Говорит, что с утра 3 июня «уровень ожидаемой опасности», видимо, был таков, что пистолет должен был находиться «под рукой». При уточнении, как он определял степень опасности, поясняет, что «этому долго учили в армии и на таможне — наблюдать и оценивать». Во время беседы о событиях, пред­шествующих инкриминируемым ему деяниям, становится несколько напряженным, насторожен­ным, заметно волнуется, тщательно подбирает слова, крайне редко использует эпитеты, сравнения, метафоры. Рассказывает, что весной 2002 г. был обеспокоен состоянием дел на заводе, предстоя­щими в июне выборами генерального директора. Не исключал, что отца не выберут, так как завод был рентабельным, им интересовались конкуренты. Отмечает, что был обеспокоен тем, что в стране и области шли «захваты» предприятий «новыми администрациями», акционерами. Считает, что конкуренты уже предпринимали экономические шаги для завладения предприятием. Сообщает, что в конце мая обратил внимание на одну и ту же автомашину, стоявшую в течение нескольких дней возле заводоуправления. Обеспокоенный, он обратился к знакомому сотруднику милиции, тот выяснил, что номера автомашины действительно не соответствуют данным картотеки, обещал заняться этим в дальнейшем, приехать 3 июня для установления лиц, находившихся в автомашине. При расспросе об инкриминируемых ему деяниях начинает плакать, длительное время не может успокоиться. Говорит, что часть событий сумел восстановить в памяти, но часть восстановить не удается. Говорит, что «они перевернули всю жизнь» не только его, но и всей семьи.

Рассказывает, что утром 03.06.2002 г. он чувствовал себя «нормально», «как всегда», пришел на завод, работал с клиентами. Картину происшедшего излагает противоречиво, неуверенно, меняя детали при беседах в разное время, ссылаясь на то, что помнит все смутно, фрагментарно. Рассказы­вает, что вначале вошедших в кабинет людей «принял за клиентов», не обратил на них внимания, занимался своими делами. Они о чем-то говорили, возможно, показывали какие-то документы, что тоже является обычным в его работе. Обратил внимание на то, что «что-то происходит», когда услышал возмущенный тон брата, что-то кому-то доказывающего. После этого «внезапно наступи­ла тишина, вокруг остались только чужие люди, брат исчез, как будто его вообще не было, исчез клиент, сотрудница, которая обычно работает в этом кабинете». Настаивает, что не видел среди присутствующих знакомых лиц, хотя из материалов дела знает, что они там присутствовали. Люди организованно перемещались по кабинету, входили и выходили, что-то или кого-то искали, «вели себя по-хозяйски». Пытался разобраться, нет ли у них агрессивных намерений. Поясняет, что не мог позволить «что-то с собой сделать», ибо от него «многое зависело, в том числе и финансовые обязанности были». Предположил, что они могли быть представителями «новой администрации», «ингушами» или лицами, «нанятыми ингушами». Расценивал обстановку в комнате как «непонят­ную», укрепился во мнении, что «происходит что-то незаконное», когда не разрешили уйти.

Вначале сообщает, что дальнейшие события происходили очень быстро, почти мгновенно, затем — что они имели определенную продолжительность во времени, но он не может описать, измерялось ли происходящее минутами или часами. Отмечает, что ему показалось, что в кабинет вошло не 10 человек, а 100, все были одеты в черные куртки, некоторые были вооружены, бы­стро перемещались, были «на одно лицо», как «безликая масса». Все это вызывало острый страх, отчаяние, «только одно желание — скорее оказаться в безопасном месте, уйти из кабинета, вы­рваться». Опасался, что на него нападут со спины, его мысли были «сосредоточены на оружии», так как «уровень опасности стал критическим». Утверждает, что думал только о том, что «они» вооружены, а он уязвим. После того как стали досматривать его вещи, у него возникло ощущение «паузы, пустоты, звенящей тишины», спазма в горле, «что-то» произошло с дыханием — «как буд­то выключили», «был как парализованный», пошел к выходу, вернулся за пистолетом. Казалось, что его движения скованы; не мог говорить; было чувство, что «грудь сдавливает» «как удушье». Стал подходить к столу, где лежал портфель. В висках стучало, увеличивалось волнение, слышал шум своего дыхания. В голове была одна мысль — «уйти от опасности любыми средствами». По-

640 Часть II. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

казалось, что сидящий за столом держит в руке его пистолет — «что-то черное в руке мелькнуло». Проверил свой пистолет, он оказался на месте. Начало «трясти», появилась ярость, «захлестнуло» волнение, а потом как будто «выключили, тишина возникла». Не помнит, как стрелял, очнулся на полу от боли после удара по спине. Не понимал, что происходит, как он позволил, чтобы на него напали и скрутили, было ощущение, что произошло «что-то страшное», звуки были очень громкие, воспринимал их «как эхо».

Не помнит, когда его привезли в ОВД, днем или вечером, был потрясен тем, что его обвиняют в убийствах, «смутно» помнит, что требовал соблюдения процессуальных норм, «видел какие-то не­дочеты», с которыми привык бороться «в силу прошлой работы». Заявляет, что намерен доказать, что «засекреченное» уголовное дело о контрабанде являлось заказным со стороны конкурентов, он убеждается в этом все больше с течением времени. Высказывает недовольство необъективным освещением судебного процесса в средствах массовой информации, со слезами заявляет, что в настоящее время не думает об исходе, поскольку сейчас он «честь отстаивает, справедливости ищет», «все так затянулось».

Отдельные суждения подэкспертного легковесные, поверхностные. Мышление последователь­ное, обстоятельное, ближе к конкретному. Запас знаний и представлений соответствует получен­ному образованию и жизненному опыту. Какой-либо продуктивной психотической симптоматики у него не выявлено. Эмоциональные проявления дифференцированные. Аффективно лабилен, но адекватен. Отмечается вегетативная неустойчивость. В отделении малообщителен, залеживается в постели. Выходит на просмотр информационных телепередач, читает газеты, комментирует содержание отдельных статей. Критическая оценка своего состояния и сложившейся судебно-следственной ситуации в целом сохранена.

При психологическом исследованиидержался несколько формализовано и дистанциро-ванно, смотрел в сторону от эксперта. Беседа преимущественно инициируется психологом, также требуются отдельные целенаправленные уточнения. Отвечает на вопросы в замедленном темпе, после пауз, в плане, но эпизодически не по существу заданного, сведения о себе сообщает кратко, значимые переживания раскрывает несколько неохотно, скупо. Отдельные суждения недостаточно четкие в виде как несколько усложненных, так и обрывочных, редуцированных фраз. Проявляется ситуационно пониженный фон настроения, при затрагивании темы семьи, разлуки с близкими на глаза наворачиваются слезы, выражение лица несчастное; отмечается лабильность эмоциональных проявлений. Также наблюдается напряженность в отношении сложившейся судебно-следствен-ной ситуации, фиксированность на этих переживаниях, отдельные высказывания с ожиданием недоброжелательного, предвзятого к себе отношения со стороны судебно-следственных органов. Так, сообщает, что «кто-то хочет повлиять на его семью», «преследование уголовное в отношении нас». На вопрос о цели госпитализации первоначально формулирует ответ с юридических пози­ций о возможности привлечения лиц к уголовной ответственности, на фоне целенаправленного структурирования психологом в целом передает основное содержание. Свое психическое здоровье оценивает с субъективно значимых критериев, поясняя: «не знаю... ну если постоянно кто-то со­мневается, навязывает эту мысль, что мне надо проверяться, то не знаю, не уверен, запутался...»; на уточнения эксперта заявляет: «У меня нет сомнений». Активных жалоб не предъявляет, отмечает эпизодическую головную боль, затрудненность дыхания, ощущение духоты, чувство страха, скорее непонятного, «внешнее ощущение, проникает в меня как-то, через плоть»; в детстве был период, когда боялся оставаться один, родители водили его к знахарке.

В отношении содеянного говорит, что возражает против обвинений, «может, что-то и совершал, но не в той формулировке, какую они дают», поясняет, что его самого волнует, почему начал стре­лять, «тогда не допускал, что могу применить оружие». Сообщает, что он «неспокойно» отнесся к появлению вооруженных людей, расценивал это как «покушение на его собственность и жизнь». Видимо, упустил момент, когда они представлялись, услышал ругань с братом, «крики, сплошное что-то, неестественность разговора, какая-то угроза начала реализовываться, быть осязаемой», был в этот момент вдалеке. Когда вошел в комнату, оказался в одиночестве, его «парализовало», «тело не слушалось», он не мог справиться с чувствами, ощущал дрожь в ногах и руках, вокруг ничего не видел, «все хаотично двигались, чуть ли не бегом», он ждал, когда все «проявится», в голове «циркулировала» мысль: «где брат, где отец, почему молчат, ничего не делают». Помнит, что хотел

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 641

забрать вещи, а следователь не отдавал, хотел вырвать портфель из рук, видимо, он напал на него, была мысль, что «там оружие, безопасность», не помнит, успел ли схватить пистолет или нет, показа­лось, что напали сразу со всех сторон. Далее помнит себя лежащим на полу, начал чувствовать свое тело, не узнавал голоса говоривших, во всей голове ощущал «вибрацию какую-то», «было холодно, мокрый весь», «все казалось нереальным», «ко мне были какие-то претензии», пытался ощутить тело, проанализировать, что с ним, не понял, что «стрелял, решил, что кому-то стало плохо».

Предложенные ему задания формально выполняет, однако видимой заинтересованности в работе не проявляет, изредка актуализирует ощущение возможного предвзятого к себе отношения, ожидание подвоха со стороны психолога, следит за ведущимися записями. Инструкции к мето­дикам в целом усваивает, но не всегда удерживает, эпизодически теряет. Темп работы преимуще­ственно замедлен, продуктивность деятельности несколько понижена, одновременно наблюдается их неравномерность. Отмечается необходимость в корригирующей и стимулирующей помощи психолога, которую не всегда может продуктивно использовать. Обнаруживается привнесение в стимулышй материал субъективно значимых переживаний, в том числе и ощущения недобро­желательности со стороны окружающих. Признаков повышенной утомляемости, истощаемости не выявляется. При непосредственном механическом запоминании кривая заучивания 10 слов — 5, 7, 10, 10, отсрочено — 8 слов (сутки). При опосредовании из 14 понятий все называет точно. Опо­средующие образы отличаются неоднородностью, наряду с отражающими содержание понятий ассоциациями отмечаются отдельные субъективные, символичные, а также отдаленные образы с содержательной и эмоциональной выхолощенностью связей. Характер рисунков выявляет не­которую нечеткость графики, особенно при изображении человека. Пояснения к ряду пиктограмм характеризуются недостаточной четкостью суждений со смещением смыслов, патологическим полисемантизмом, эпизодическим рассуждательством с элементами соскальзывания.

Ответы в вербальном ассоциативном тесте продуцирует в замедленном, при тенденции к его некоторой неравномерности, темпе. Ассоциации в целом не противоречат стимулам, преимуще­ственно достаточного семантического уровня, с некоторой его неравномерностью в сторону пони­жения, единичные несколько отдалены. Пояснения к отдельным ассоциациям недостаточно четкие. При исследовании мыслительной деятельности на фоне способности к проведению обобщений с привлечением критериев достаточного уровня, оперирования отвлеченными, абстрактными при­знаками понятий выявляется в ряде случаев актуализация малосущественных, слабых и субъек­тивных критериев, снижение четкости решений со смысловыми совмещениями, рассуждательство с тенденцией к усложненным формулировкам.

При описании сюжетных изображений обнаруживаются трудности целостного осмысления сюжетов, а также понимания чувств и переживаний персонажей, отсутствие эмоциональных ню-ансировок и дифференцировок, обследуемый искаженно интерпретирует смысловой и эмоцио­нальный контекст сюжетов с привнесением повышенно значимых субъективных переживаний и убеждений, проекцией ощущения недоброжелательности со стороны окружающих. Устанавливает формальные причинно-следственные связи, однако содержательный и эмоциональный контекст передаст нечетко с привнесением субъективного компонента. При трактовании условного смысла метафор и пословиц отмечается понижение продуктивности деятельности обследуемого, необходи­мость постоянной стимулирующей и структурирующей помощи психолога. Он передает основной условный смысл лишь отдельных элементарных метафор, в большинстве проб выявляется рас­суждательство с излишне усложненными формулировками, нечеткость пояснений, совмещение конкретных и условных смыслов. В целом отмечается способность к проведению обобщений по критериям достаточного уровня, оперированию отвлеченными признаками понятий, абстрактны­ми категориями, установлению формально логических зависимостей.

На основании данных личностных методик выявляются присущие обследуемому формаль­ность, дистанцированность в социальных контактах с выраженной избирательностью в довери­тельном, близком общении, замкнутость с тенденцией не раскрывать значимых переживаний; отмечается недоверчивость к окружающим, подозрительность, легкость актуализации в субъек­тивно повышенно значимых обстоятельствах ощущения недоброжелательного, враждебного к себе отношения со стороны других людей с формированием аффективно заряженных ригидных, труднокорригируемых суждений и убеждений, склонностью к интерпретации мотивов действий

642Часть II. Основы общей психопатологии и частной судебной психиатрии

окружающих в свете этих убеждений. Повышенные самооценка, уровень притязаний, стремление к самореализации, склонность ориентироваться на собственные устоявшиеся взгляды и предпочте­ния, настойчивость в достижении желаемого сочетаются с сенситивностью, повышенным уровнем внутренней тревожности, тенденцией к тщательному обдумыванию своих действий. Аффективная ригидность, склонность к «застреванию» на негативных аспектах значимых ситуаций и обуслов­ленных ими переживаниях, преобладание внешнеобвиняющих тенденций во фрустрирующих обстоятельствах при стремлении к контролю своего поведения и сдерживанию проявлений вне негативных эмоций сочетаются с возможностью возникновения реакций тревоги и страха в субъ­ективно сложных ситуациях.

Заключение экспертной комиссии.М. не страдает психическим расстройством, которое лишало бы его возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими во время совершения инкриминируемых ему деяний. Примерно с октября 2001 г. у М. в условиях психотравмирующей ситуации (нападение на брата, угон авто­машины) наблюдалось возникновение тревоги, настороженности, подозрительности, ощущения реальной угрозы его жизни и жизни его семьи, мыслей о преследовании, о возможной мести со стороны похитителей, что определило с этого времени особенности поведения подэкспертного для исключения возможного нападения на него и членов его семьи. Однако указанные переживания не сопровождались болезненными нарушениями мышления, эмоциональной сферы, критических способностей, какой-либо продуктивной симптоматикой. Ситуация, возникшая непосредственно перед правонарушением (обыск членами следственно-оперативной группы на заводе), выступила для М. как стрессогенная и фрустрировала наиболее уязвимые звенья в его личностной струк­туре. Такие его индивидуально-психологические особенности, как недоверчивость, подозритель­ность, легкость актуализации ощущения недоброжелательного, враждебного к себе отношения со стороны окружающих в субъективно повышенно значимых обстоятельствах с возможностью формирования аффективно заряженных труднокорригируемых, ригидных убеждений, склонность к интерпретации мотивов поведения людей в свете этих убеждений, повышенная «застревае-мость» на негативных аспектах значимых ситуаций, а также высокий уровень внутренней тревоги, способствовали субъективизму восприятия М. сложившихся обстоятельств обыска и поведения представителей правоохранительных органов, формированию реакций тревоги и страха, ожида­ния опасности, что привело к существенному редуцированию репертуара способов совладающего поведения, оказав существенное влияние на его сознание и поведение и приведя к ограничению произвольной саморегуляции деятельности.

Во время совершения инкриминируемых ему деяний у М. произошла актуализация ранее имевшихся субъективно-значимых переживаний в реальной конфликтной ситуации (проверка деятельности завода) с возникновением острой реакции на стресс (преходящее расстройство зна­чительной тяжести, которое развивается у лиц без выраженного психического расстройства в ответ на исключительный физический и психологический стресс, F43.0). На это указывают данные о том, что за короткий период (20-40 минут, по показаниям потерпевших и свидетеля, после начала след­ственных действий) наблюдалось резкое изменение состояния М., что выражалось в стремительном усложнении клинической картины — от состояния первоначальной оглушенности («окаменел», по показаниям свидетеля, по субъективным самоописаниям— «был парализован») с нарастанием переживаний тревоги, страха, чувства опасности, отчаяния, угрозы его физического уничтоже­ния, возникновением ажитации (по показаниям свидетеля, «нервничал, вставал и расхаживал по кабинету») до аффектогенного сужения сознания с появлением овладевающей идеи «оказаться в безопасном месте, покинуть помещение» с частичными расстройствами восприятия (дереализаци­ей — ощущение «пустоты, звенящей тишины») и самовосприятия (деперсонализацией — «движе­ния скованы, парализован, не мог говорить») с последующим импульсивным агрессивным поведе­нием, не соответствующим уровню реальной опасности, что сопровождалось на протяжении всего данного периода выраженными вегетативными расстройствами (сердцебиение, удушье, потливость, дрожь) с последующей диссоциативной амнезией ряда обстоятельств содеянного. Поэтому во время совершения инкриминируемых ему деяний, совершенных в состоянии указанного преходящего психического расстройства, не исключающего вменяемости, М. не мог в полной мере осознавать фактический характер, общественную опасность своих действий и руководить ими.

Глава 20. Судебно-психиатрическая оценка кратковременных психических расстройств 643

Таким образом, необходимость дифференцированного подхода к экспертной оценке и использования критериев «ограниченной вменяемости» при кратковре­менных психических расстройствах вытекает из ступенчатости перехода от неп­сихотических форм к психотическим, а также в связи со смежностью различных психопатологических состояний расстроенного сознания.

На возможность применения категории «ограниченной вменяемости» при экс­пертной оценке временных расстройств психической деятельности имеются отдель­ные указания. Так, предлагалось применение нормы «ограниченной вменяемости» при «стесненном» сознании, сопровождающем реакции «короткого замыкания», подчеркивалось значение почвы и глубины нарушения сознания [Шипковен-ский Н., 1971]. «Ограниченная вменяемость» считалась оптимальной экспертной оценкой для лиц, совершивших правонарушение в состоянии глубокого и тяжелого опьянения, возникающего на патологической почве, при условии, что оно занимает промежуточное по клинической картине положение между простым и патологи­ческим опьянением, а также указывалось на возможность применения такой экс­пертной оценки некоторых случаев аффективных состояний, развивающихся на патологической почве и трудно отличимых от психотических аффективных состо­яний [Доброгаева М. С, 1989]. Отмечалась возможность такой экспертной оценки в отношении лиц, совершивших правонарушение в так называемых исключительных состояниях, в связи с наличием при этих расстройствах градации оглушения, аф­фективно-суженного сознания, а также ступенчатости при переходе от непсихоти­ческих форм к психотическим в период совершения содеянного [Доброгаева М. С, Демонова Д. П., 1993].