СЕКС В ЧУЖОЙ СЕМЬЕ

- Почему вы хотите развестись со своей женой?

- А у нее, гражданин судья, волосы на голове чер­ные, а на лобке рыжие.

- Ну и что?

- Мне лично все равно, а друзья смеются.

Глава предыдущая закончилась страшно.

И вообще, измена - для кого-то ужасное слово,

И для меня оно тоже было таковым. Потому что из-за неверности самцы бьют морды бабам, вешаются, стреляются на дуэлях. Сколько людей полегло из-за того, что посмотре­ли на чужую жену, и сколько - из-за того, что сунулись защищать ее честь и свое достоин­ство.

Но год идет за годом, век за веком, общество меняется.

И я со временем столкнулся с новой для меня и очень интересной формой супружеско­го существования…

- Рома! Ты куда?! А продолжение банкета?!

Конечно, эту фразу в тех или иных вариантах приходится часто слышать после про­граммы и клубе. Я не брюзжу. Я, наоборот, надеюсь, что и в дальнейшем буду ее слы­шать. Это значит, что понравилось. Значит, не хотят отпускать. Значит, понесло их в загул и в веселье... Что и требовалось: цель достигнута, работа выполнена качественно.

Ну а я... А мне тоже весело, тоже нередко хочется с ними выпить еще по чуть-чуть, и вроде нет причин отказываться. Правда, порой составляя компанию «понесшимся», я не всегда, к сожалению, знаю, куда занесет меня.

Вот так однажды в Питере подваливают ко мне две явно семейные парочки с предло­жением поехать к ним, посидеть, выпить. Вроде неплохие ребята. Соглашаюсь. Приехали. Посидели. Выпили. Глаза у меня уже слипаются, делать, в принципе, больше нечего, по­этому я по давней традиции Винни Пуха «Ну, раз у вас больше ничего не осталось...» по­тихоньку начинаю собираться в сторону дома.

- Как?! - вдруг возмутились хозяева. - А как же с культурной программой?

- Какой ещё программой? - не въехал я.

- Ну а трахаться, что, не хочешь?

Тут я, признаться, несколько напрягся. Двое мужиков, их жены. «Кого же тут трахать?! - пронеслось в моей стремительно начинающей трезветь голове. - По всей видимости -меня. Но жопу свою я продам очень дорого».

И рванул к дверям.

Там благородного искателя приключений уже ждал сюрприз в лице (морде) злобной псины, - кажется, это был шарпей, - зарычавшей и улегшейся у двери. Обложили!

Пришлось вернуться.

- Ну ладно. Только я не понял, кого же будем трахать-то?

- А че, тебе наши бабы не нравятся?

Ах вон оно в чем дело, с опозданием сообразил я

И мы начали!

Трахаясь по всей квартире, то с одной, то с другой, я вроде и получал удовольствие, и все же порой напрягался. Потому что к моему уху все время прилипал чей-то муж и горя­чо нашептывал: «А ты любишь, чтобы тебе женщина в рот пописала? - «Извини. Я пока и так шокирован и не готов ко всем подвигам сразу». - «А ты попробуй, попробуй, - прили­пал он к другому уху, когда я пыхтел над другой бабой. - Это очень приятно. Тебе пон­равится. Мне, например, очень». - «Угу, в следующий раз...»

Выбравшись, наконец, мимо спящего шарпея на ночной воздух, «достал из кармана те­лефон этой гоп-компании, который они мне всунули на прощание, и без сожаления вы­бросил его. Нет, против пар, практикующих «стенка на стенку», я ничего не имею. Но тут уже чувствовалось: крыша отъехала капитально. В следующий раз они бы точно нассали мне в рот, насрали в уши. А ну их, такие приключения!..

Во второй раз в подобную - хотя более приятную и горячую переделку - я попал так же случайно. И тоже после программы. Только на этот раз я работал не у себя в клубе, а на яхте. Гуляли там семьями. Разумеется, в один прекрасный момент все перебрали. И я в том числе. Слово за слово, - детали уже не помню - как на автопилоте, я стащил трусы с подвернувшейся под руку бабы.

В принципе за это можно получить по морде.

Но тогда ничего подобного не произошло. Более того, другие бабы стали снимать тру­сы сами, и, оглянувшись, я с удивлением увидел, как вокруг начинается оргия. А раз на­чинается, то попробуй удержаться и не поучаствовать! Утром разберемся.

На следующий день, проснувшись к обеду с тяжелой головай, я стал прикидывать, во что влип? Конечно, именно я помог им дойти до невменяемого состояния и первым начал приставать к чужой бабе, но это же еще не сигнал для всех приступать к разврату! …Так ничего для себя толком и не решив, вышел на палубу. Будь что будет. Но оказалось, что остальная публика на яхте, расположившись на палубе, спокойно себе загорала. И никто никому не бил морду за вчерашнее, никто ни с кем не разводился. Словно все к порядке вещей. Как будто так и должно быть.

Уже позже я узнал, что они свингеры. Мне стало любопытно, что это за явление такое и как же это может быть. Я все пытался выяснить у одного из мужиков на яхте: «Как же так? Жена у тебя красивая, молодая. Зачем же ты ее отдаешь?» Ответил он очень интерес­но: «Знаешь, Рома. Пусть лучше ее ебут мои друзья, чем мои враги!»

Я потом долго думал: может, он и прав? Может, сейчас он хочет просто получать удо­вольствие от жизни. Хочет, между прочим, чтобы и жена получала удовольствие. И смот­реть на это. Тем более, если есть возможность устроить все органично.

По мнению свингеров, женщина - такой же человек, как мужчина. Она тоже любит тра­хаться и тоже получает от этого удовольствие. Она - человек, который точно так же любит разнообразие, как и мужчина. Любовь - понятие духовное, а секс, как никак, плотское. Как сказал поэт, все в семейной жизни притирается: еда приедается, жена прие…ывается. Женщина, не получая былого удовлетворения от секса, будет искать его на стороне. Ни один, даже самый потрясающий любовник не сможет быть до бесконечности разнообраз­ным и не сможет тот же размах и качество держать на протяжении многолетней дистан­ции.

И тут он сворачивает на левую беговую дорожку.

Женщина, повторимся, таком же человек. И точно так же начнет искать другие пути. Если у супругов появляются различные интересы, рано или поздно, на первом, втором или третьем перекрестке, их дороги разойдутся. Чтобы этого не произошло, в какой-то момент супруги с беговой дорожки стадиона выходят на оживленную улицу. Хотя это тот же са­мый дуэт, но время от времени появляется рядом с ними то один человек, то второй. То мужчина, то женщина. Бегут супруги по-прежнему вместе, но уже в коллективе. И вроде делают они все то же самое, но бежать веселее.

- Рома! Ты куда?! А продолжение банкета?!

…Конечно, кто-то может спросить, а зачем я поехал, не знамо куда?!

Должен сказать, что с годами в моей жизни тоже наступили перемены. Я ушел из «Арт-клиники», где работал у своих друзей.

И однажды пришла пора начать работать по-взрослому. Нанятым сотрудником; на хо­зяина; в месте, где меня не знали, где высокие цены, богатые гости, где я не имел права на ошибку. Если бы меня уволили, идти было бы уже некуда. А жена не работала, сидела с

ребенком... Я все это рассказываю для того, чтобы показать, что и мое психологическое состояние тоже стало другим. Более напряженным и нервным.

Поэтому я не мог после программы спокойно ехать домой в тихую квартиру, ложиться в теплую постель и, наконец-то, уснуть в тот самый час, когда многие встают на работу. Это было бы бесчеловечно по отношению к себе любимому! Моя работа накрывает как наркотик и очень долго плющит.

Но такую серьезную работу - смешить людей - я выбрал сам. И не думаю менять, хотя теперь уже вижу, что сложно выходить на сцену перед сотней зрителей, зная, что каждый из них беспристрастно оценивает тебя. Ночной клуб - это вам не МХАТ, где зрители сидят чинно и молча. В клубе все, как правило, пьяны, громко разговаривают друг с другом, и овладеть их вниманием часто непросто. Зато, если они чем-то недовольны, громко это вы­скажут в ту же секунду. Клубная сцена - ежедневный экзамен. Перед программой меня всегда «колбасит». Не могу есть, так как артист должен быть злым и голодным. К тому же знаю, что, если поем, то начну засыпать (как засыпал однажды от усталости, стоя в сол­датском туалете).

И этот нервяк - постоянен, хотя выхожу на сцену много лет. Изменилось только одно: сейчас спокойнее отношусь к редким провалам. Раньше себя казнил. Мне казалось, что я сам виноват, - не смог публику завести. Сейчас знаю наверняка, что публика бывает раз­ная. И случаются такие вечера, когда в сумасшедших домах проводятся дни открытых дверей и все «дауны» могут собраться у тебя. Такое случается, но, слава Богу, редко.

Впрочем, даже если прошло на отлично, - все равно «бубенит»! Не могу ничего делать, не в силах ни на чем сосредоточиться. Ложиться спать бессмысленно: все равно не ус­нешь. Смотреть кино - нереально: ничего не соображаешь.

Самый простой способ снять это стрессовое состояние - алкоголь. И, конечно же, бабы.

Только, вы меня извините, на нормальную бабу уже нет ни времени, ни сил. И, вообще, где их найти, нормальных, если работу заканчиваешь в два часа ночи? Да они давно спят и видят меня во сне в белых тапочках. Зато вдруг подворачиваются компании и...

- Рома! Ты куда?! А продолжение банкета?!
Конечно, кто-то спросит, а как же жена?
...Кстати, о жене.

Я точно не знаю, но, наверное, никто не обольщался насчет моей верности. Сама «ти­хая» профессия - жить на этом разгуле - подталкивает к омуту. Но что остается жене: если любишь человека - приходится прощать. Главное, что я никогда не делал ничего цинично у нее на глазах. А, может быть, в этом и заключается любовь. Как культура заключается не в том, чтобы не ругаться матом, а в том, чтобы знать, где это можно делать. И ночевать я всегда приходил домой. Нигде не заваливался спать, как бы мне ни хотелось.

Поэтому, что касается жен, -умная женщина всегда ставит перед собой вопрос: а готова ли она услышать правду? Когда ты вернулся поздно ночью домой, самое простое, что она может спросить: «Где был?»

- На пьянке.

- И бабы там были?

Я честный человек. Могу ведь ответить, что были.

Тогда ей придется спросить: «И ты с ними спал?»

Я, конечно, начну отпираться. Я - не я, кобыла не моя... Но ведь я буду пьяным, устав­шим, как герой того анекдота, сказавший супруге: «Ты же такая умная. Придумай что-нибудь сама». А то и признаюсь, лишь бы дали уснуть.

И ей придется устраивать скандал.

А зачем?!

Лучше ведь просто сказать мужу, чтобы шел спать. Лишние вопросы рождают лишние ответы. Женщине не стоит их задавать, если она соображает, в каком мире живет супруг. Она должна вырулить на верную дорогу и суметь сохранить видимость того, что семья в порядке.

Главное - счастье. А счастье - это когда тебя понимают.

«КТО СЕГОДНЯ ДЕЖУРИТ В ПОСТЕЛИ?»

И шел Адам по райскому саду. И выпало у него ребро. И сказал Адам: «БЛ-Я-Я-Я-ДЬ!» И стало так…

«Га-га-га! Ха-ха-ха! Ох, ых!» - слышу я у себя за спиной дикий бабский хохот, и на яр­ко освещенную сцену прямо во время моего монолога на железном подносе выезжает са­мая толстая и безобразная из моих танцовщиц, нанятая исключительно для гротеска, по имени Климакс.

- Уйди, чудовище! - пытаюсь я хоть как-то обыграть происходящее безумие.- Сейчас не твой выход.

- Га, га, га! - не успокаивается она и, заваливаясь на спину, потрясывает жирными ляж­ками. Ей хорошо Она нахрюкалась и гримерке и уже совсем не понимает, где она и что она.

Чтобы как-то выйти из этого дурацкого положения, я задаю публике вопрос: «Что это такое: на свадьбе пьяное, в кружевах, по полу катается и хохочет?» Правильный ответ -«Невеста». Народ смеется. Климакс тоже угорает. Я пытаюсь пинками ее вытолкать за ку­лисы, при этом еще продолжая одну из долгоиграющих баек.

Но даже моего проверенного опытом многочисленных пьянок мастерства недостаточ­но, чтобы заткнуть незатыкаемое, и унять неунимаемое, и впихнуть за кулисы невпихи-ваемое. Ситуацию спасает только убеждение зрителей, что так оно и задумано. Правда, ненадолго. Климакс пьяна не по-бутафорски. И вскоре все с интересом наблюдают за не­ожиданным зрелищем: как Трахтенберг будет справляться с пьяной безумной бабой... Ни­чего, справлюсь. Может, и не сегодня. Ну так завтра она будет уволена.

Слава Богу, такой случай был у меня единственный. В основном же стриптизерки, при всем моем нежелании называть их артистками, все равно имеют отношение к нашему шоу-миру: к миру шоу-бизнеса, к сцене, к блеску, к мишуре. Собственно, они этой мишу­рой и являются. Но несмотря ни на что, они все равно более высокоорганизованны, чем человек со стороны, так сказать, из зала. Так, один наш гость перебрал и, выползая на сцену, видимо, почувствовал себя гимнастом и решил сделать стойку на руках. Акробат из него вышел херовый, и в итоге пришлось вызывать «скорую». А стриптизерки - хоть и стоят в самом низу артистической иерархии, - такого не выкинут, и даже находясь в со­всем свинском состоянии, очень редко падают в зал со сцепы. Но и то - это уже не скот­ское опьянение, а стадия дымковской игрушки, то есть когда они могут пускать только дым изо рта. И за это я им благодарен. Они составляют часть моей программы и намного артистичнее и собраннее, чем какие-нибудь шлюшки-модельки (об том расскажу чуть позже)... Но это все, конечно, не самое главное.

Я взялся рассказывать о специфике своей службы, чтобы постепенно перейти к специ­фике служебных романов. Служебные романы ни в коем случае нельзя путать просто с романами на службе. Время от времени я уезжаю на гастроли в другие города, меня при­глашают провести корпоративные или семейные пьянки. Все это разовые заказы и левый приработок. Случайные халтуры, на которых возможны случайные связи. Потому что почти везде, конечно же, есть возможность склеить какую-нибудь бабу. А то она и сама приклеится, а то и целая компания. Такая уж работа - ты заказчиков не выбираешь. Только они тебя. Но все эти связи, как правило, - случайные, хаотичные, непостоянные. Понес­лась душа в рай - и ты вслед за ней. Романтика. Ну а теперь вернемся к повседневной ра­бочей жизни. Моя основная служба - сцена моего клуба. И у меня «на службе» есть целый штат «служебных единиц»: танцовщицы стриптиза. В их замечательном окружении мне приходится трудиться систематически и еженощно (я не виноват, график такой). И что касается их, - то с ними так нельзя: чтобы просто «выпили - погуляли - разбежались». С

ними необходимо работать дальше. И если что-то вдруг произошло у тебя с теткой с рабо­ты, то потом придется придумывать дальнейший план совместного существоиания, и ко­тором всем было бы хорошо. Некоторые самцы вообще предпочитают не заморачиваться и в «своем болоте» никого не ловят. Я не такой.

Ну конечно, для правильного ведения служебных романов надо вначале хорошо изу­чить соперника, не лениться, и полученный опыт много вам даст.

За что мне, по большому счету, нужно благодарить стриптизерш, так это за одну важ­ную вещь. Они показали мне, что женщина - такое же животное, как и мужчина. Она, то есть человечица, точно так же хочет трахаться! И она, то есть баба, точно такое же сексу­ально-озабоченное создание, алчущее удовольствий.

Просто обычные тетки в обычной жизни обычно сей факт тщательно скрывают и обычно лицемерят: «Это только вы, мужики, грязные скоты, думаете лишь о сексе. А нам он не нужен!» На самом деле – это просто пиар. Просто они так набивают себе цену, пре­следуя две банальные цели: либо развести тебя на деньги (типа, раз секс нужен тебе - пла­тишь ты), либо, что еще хуже, выскочить за тебя замуж (вот тут они уже изо всех сил до­казывают, что порядочные). Доказывают со слезами на глазах, с истериками, с заламыва-ниями рук и ног, выкручиванием пальцев, дополненным грудными стенаниями. Сара Бер-нар, по сравнению с ними, актриса самодеятельного театра студии при заборо-строительном ПТУ.

Что касается стриптизерок, то в отношении меня эти цели разбивались о две железобе­тонные стены: я женат и не подаю, ибо сам сир и наг. Что же касается денег, то брать их с меня, человека, дающегого им работу и решающего их проблемы, во-первых, грешно; во-вторых, нереально; в-третьих, самонадеянно и глупо. Наверное, поэтому - выгадывать все равно нечего - они и были честны со мной: откровенно говорили о своих желаниях, что у женщин бывает редко, спрашивали совета – давать этому или тому, и т. д. Не раз, кстати, случалось, что подходила ко мне девочка и шепотом просила: «Ромка, у меня три месяца парня не было. Хочу, понимаешь, секса. Я сегодня всю ночь не спала, все думала. Может, давай, а?» - «Ну давай, - соглашался я. - Ты, конечно, не королева красоты, зато я Бэтмэн и всем помогаю. Раздевайся».

А почему не помочь? Мы же друзья.

Сейчас я уверен, что стоит после программы сказать: «Бабы, пошли ко мне пить!» - и они пойдут. Они все равно пьют во время работы, почему бы не продолжить и после? По­том в разгар пьяного веселья можно спросить: «Ну, кто пойдет со мною в спальню? Самая шустрая, находчивая и веселая скажет, что она. Уламывать ее не надо. Сама запрыгнет на тебя, кончит, слезет, скажет спасибо и предложит позвать кого-нибудь еще... Если, конеч­но, надо…

Ну разумеется, все это большой секрет нашего маленького коллектива. И, разумеется, такой прекрасный гарем создавался не сразу. Начало моей клубной карьеры вспоминается с ужасом. В тот трудный момент мне недоставало знания жизни и женской психологии, чтобы клеить танцовщиц. Да мне вообще было не до них. Я тогда тарахтел со сцены без умолку ровно четыре часа. С десяти до двух ночи. Микрофон был на шнуре, и его прихо­дилось таскать в руке. Радиомнкрофон стоил денег. И несчастные 800 долларов повергали хозяина то в уныние, то в ярость, хотя даже за одну программу он на мне зарабатывал на­много больше. Музыку ставила барменша, которой я кричал через весь зал. Бабы танцева­ли по три танца кряду, а потом отдыхали. Я не отдыхал совсем. Они зарабатывали деньги, а я отсасывал… Но все же, несмотря на ряд трудностей, думаю, именно эти годы были са­мыми зажигательными в моей карьере. У меня было желание выплеснуть все, что я энал, на зрителя, хотелось признания и любви (зрителя к артисту), творчества и совсем-совсем немного денег, чтобы случайно не умереть от голода. Каждый день тогда отличался от предыдущего; как брат от сестры. Иногда вся программа состояла только из шутовской поэзии, и не было ни одного анекдота за весь вечер. Иногда только из афоризмов. Или только из анекдотов.

В штате тогда состояли всего две танцовщицы, которые и исполняли самый тривиаль­ный стриптиз, хотя выглядели обе крайне нетривиально. Одна вся в татуировках, как си­няя птица, и в пирсинге, который у нее был даже на клиторе. Звали ее Коряга, и встреча­лась она с самыми настоящими индейцами, с которыми завсегда везде ништяк, а я - в оч­ках и фраке - был совсем не в формате ее оттяга.

Вторая танцовщица, Оглобля, являлась миру в образе четко выраженной наркоманки. Ее квадратные глаза никогда не закрывались. Хотя никто ее ни разу не поймал на наркоте, и вены ее были непорочными, как воды Иордана, все равно ощущение создавалось такое, что она пользовала всё, что можно. Из нее получилась бы хорошая иллюстрация к книге, которую я купил по случаю: «Как узнать, какие наркотики употребляют ваши дети».

Впрочем, обе красочные девицы вскоре уволились, так и не оставив мне на память о себе никаких интимных заболеваний, тьфу ты, воспоминаний. Зато на их место взяли уже четверых.

К этому моменту кипучая энергия нереализованного режиссера шоу дала о себе знать, и я стал усиленно предлагать наполнить программу драматургически выдержанными тан­цевальными, шутливыми номерами, более соответствующими стилю кабаре, нежели ту­пой, бездарный стриптиз. Голые бабы есть везде, и это банально. Хозяин клуба согласился со мной и сказал, что даже будет оплачивать мне и артисткам репетиции. Что, разумеется, всех обрадовало. И вот тогда одна из наших девочек сказала: «Где же здесь в клубе репе­тировать? Негде. Пойдем ко мне домой».

«Ага, - обрадовался я про себя. - Лед тронулся. Поплыли».

Там все и случилось. Прямо перед репетицией. Приятно и запоминаемо. Медленно и торжественно. Ведь тогда еще было далеко до известности, до нормальных заработков. Это пришло потом. Через пару лет. А тогда мы были просто друзья.

Первой появилась известность. И первую стриптизершу, которая повелась на модное имя, звали,. не помню как. С ней у нас, кстати, не срослось.

Потом у меня появились деньги, а потом и авторитет в клубе. И я уже сам разбирался с девочками, нанимал, увольнял. Вот с этого времени уже можно говорить о каких-то слу­жебных романах. Без которых - прости, любимая, - в цивилизованном мире шоу-бизнеса не обойтись. Ибо, какой же нормальный мужчина может спокойно переодеваться в одной гримерке с красивыми молодыми бабами и при этом не естествовать?!

Скажите, как можно сидеть в малиннике и не съесть ни ягодки? Как может бармен не пить? Как может гаишник не брать денег? Или тот, кто крутит сигары, не курить? Это аномалия. Продавцу алкоголя надо пить в свободное от работы время, чтобы разбираться в ассортименте, иначе он не сможет его продавать. А когда тот, кто крутит сигары, сам не курит, ему нет доверия, как и лысому производителю шампуня.

В стриптиз клубах начальники должны быть бабниками! Иначе как они поймут, хоро­ша тетка или нет.

И вот здесь мы затронули глобальную проблему - девочка может быть очень хороша!

Только она вовсе не обязана тебе давать.

А что тогда делать?! Ведь хочется, как волку?!

Алгоритм мне подсказала сама жизнь...

Я ведь работаю и злачном месте и отдаю себе в этом отчет.

Я изначально допускаю тот факт, что девочки у меня не самые порядочные и уже дале­ко не девочки. Женщина, которая может на людях раздеваться в народе называется как? Правильно.

Поэтому, нанимая ее на работу, я ввел одно правило. Обычно я говорю: «Возможно, ты девушка порядочная (чего не может быть в принципе), и живешь с парнем (хотя я никак не могу понять, что это за парень такой, которого твоя работа устраивает). Но, в общем, если ты хранишь ему верность, я, конечно, не имею никакого морального права заставить тебя спать со мной.

Но! В том случае, если я увижу, что ты ездишь за деньги трахаться с клиентами, счи­таю себя вправе встать в эту очередь первым и бесплатным VIРом».

«Нет! Нет! Нет! Как вы можете так думать? Я не такая!» - возмущенно краснеют де­вочки. И мы начинаем работать.

Жизнь обычно показывает, что прав именно я. Девочки идут в стриптиз потому, что им нравится легкий заработок и б...ядская жизнь. Они легко получают деньги, быстро нахо­дят кобелей и живут, совмещая приятное с полезным. Больше они ни черта делать не хо­тят, а если кто-то пытается их назвать по имени, они всегда говорят: «Да мы артистки, как вы могли вообще про нас такое подумать?!»

Да уж действительно, как?

Не скажу, конечно, что все такие, но абсолютное большинство.

Вначале я спал с каждой втихаря. Но постепенно мы сдружились. Все у нас стало про­исходить, как «здрасти». Тем более что дни рождения они обычно справляли в бане. Там всегда удавалось то с одной, то с другой потихоньку уединиться. Тем более что самцов-конкурентов в клубе у меня не было. Моего сменщика, другого ведущего, бабы не люби­ли, а хозяин клуба предпочитал держать дистанцию.

Однажды, когда я понял, что уже всех трахнул (причем неоднократно), официально об этом заявил. «Чего вы кокетничаете и хихикаете, как целки? Я с вами со всеми уже спал!»

- Да ладно, Рома! Ты гонишь! - Они все хихикали.

- Ну-ка, построились в ряд! Так, с тобой спал? … Да. А с тобою? …Тоже да.

Когда расставлены все точки и секретов ни от кого нет, жить всегда проще. Тут как раз жена с ребенком отваливала отдыхать в Египет, а я оставался один. Один в пустой квар­тире.

Не, ну это неправильно, когда столько баб вокруг!

Явившись в клуб, я объявил той, что пришла первой: «Назначаю тебя старшей. Тебе надо составить график сексуальных дежурств! Возьми бумажку, расчерти на десять дней, чтоб каждый день кто-нибудь приходил. Можно по одной, можно по две. Трахтенберга напоить, накормить, отсосать. Боевой пост сдать и принять».

Она послушно начертила график и вывесила на видном месте. И посетители, и работ­ники клуба видели его, но, разумеется, принимали за шутку. Но я такой человек - не шучу никогда, правда, все наивно полагают, что это просто игра. Может, оно и к лучшему, ино­гда.

В общем, все девочки аккуратно по графику приходили, все отмечались. Правда, одна -лысая и худая - не пришла.

- Ой, мне некогда было, - оправдывалась она. - Через три дня приду. В следующую сме­
ну.

И снова обманула. После чего я сразу дал ей громкоговорящее сценическое имя Залупа, а вскоре вовсе уволил.

Скажите, мое поведение - «сексуальное домогательство с использованием служебного положения»? Отвечу: «Нет».

И это не только моя точка зрения!

Каждый среднестатистический самец думает так же. Когда он видит, что в подчинен­ном ему коллективе помимо X, Y и Z работает еще и Б., он не в силах смотреть на нее равнодушно. «Тому дала, этому дала...»

«А МНЕ?!» - очень жестко спросит он.

И будет прав!

…Кстати, нужно, наверное, сделать еще одно отступление по профессиональным во­просам. Читателн, которые никогда не были в клубах, где я работал, могут не понять, по­чему моих танцовщиц зовут такими странными именами. Связано это со спецификой клу­ба, со стилем программы и текстами моих монологов.

Поговорим о стиле. «Мода уходит - стиль остается» (цитата не помню из кого).

Когда я только пришел работать в первый свой клуб, официантки там ходили в париках (красный, желтый, зеленый...), в фашистских касках и кожаных жилетках. Вдобавок у них были вымышленные, абстрактные имена. Меняй официанток, никто не заметит. Как их зовут на самом деле, и вовсе никого не волнует. Почему я должен помнить, как зовут мою официантку, если я не помню, как зовут мою бабу. Только сегодня с ней познакомился. Так что сама атмосфера нашептывала: живи сегодняшним днем.

И чтобы влиться в этот коллектив, стать с ним единым целым, хотя бы внешне, я вы­красил волосы. (Можно было, конечно, надеть парик. Но я подумал, на фиг это надо? Хо­тя сейчас понимаю, что мысль эта более прогрессивная. Снял его, и ты НИКТО. Надел - и снова ТРАХТЕНБЕРГ.)

Так вот, возвращаясь к стилю (и к стилю заведения, и к тому, что нам говорят о стиле классики). Если мы почитаем Синявского, то увидим, как он раскладывает образы на со­ставляющие. «Что такое Чаплин? Это - усики, котелок и тросточка». «А что такое Пуш­кин? Это - цилиндр, трость и бакенбарды».

Исходя из его теории, чтобы чей-то образ запомнился, он должен быть прост и разло­жен на три пункта. И я для себя решил, что Трахтенберг - это рыжие волосы, живот и бо­рода.

Стриптизерок я стал называть по аналогии с официантками: Гангрена, Дятел, Сыктым, Макака, Беломор. Первое, что приходило в голову при виде девочки и лепилось на нее. Как показал опыт, это самый правильный подход. Если даже кажется вначале, что имя ей не очень подходит, оно все равно очень даже подходит. И общаясь между собой, девочки уже не говорили Лена, Катя, а - Хабарик, Трихомонада, Термудатор.

Правда, они часто пытались лицемерить, как и все полупрофессионалки. Когда прихо­дили устраиваться, то говорили, что их зовут Эммануэль, Элеонора, Кармен. Ну хорошо, Эммануэль... А теперь представьте себе реальную историю. Камера установлена в жен­ской гримерке и передает на большой экран, расположенный в зале, все, что в гримерке происходит. Камера наезжает крупным планом на одну из Эммануэлек, а она что-то жлух-тит из огромного флакона с надписью «шампунь Хербена». Публика, сдерживая рвотные рефлексы, выпадает в осадок. Конечно, самым умным понятно, что бабам запрещено при­носить на работу бухло и что они поэтому переливают алкоголь то в бутыль с «Кока-колой», то в баночку из-под «Клерасила» или «Фейри». Но подумайте, разве может Эмма­нуэль херячить «Хербену». Конечно, нет! А какая-нибудь Сиракуза - может. К тому же им не всегда хочется, чтобы публика знала их реальные имена. Многие не афишируют свою профессию и еще и поэтому придумывают себе невероятные прозвища «чтоб красиво бы­ло». Я знаю двоих транссексуалов. Одного зовут Хельга, другого Джульетта. В жизни, до операции, они были Сережей и Алексеем. Но им всем хочется романтики, чуда. Только я-то тут при чем, если для правильно ориентированной публики они, как ни крути, просто «педерасты»?!

- Ну-ка, заканчивайте с этим! - приказываю я всем, кто приходит ко мне работать.

- Почему? - недоумевают они.

- А помните «Утиную охоту»? Где баба, знакомясь с мужиком, говорит ему: «Я буду называть вас Алик. Я всех мужчин называю Аликами».

Так же и у меня в клубе. Есть шоу-программа, у нее есть стиль: ты подчеркиваешь, что бабы, которые у тебя танцуют на сцене, не являются личностями. Они только иллюстра­ция для монологов, которые я, как ведущий и как единственный здравомыслящий на сце­не, произношу. А танцовщицы - просто объект для комментариев. Для честных, прошу заметить, комментариев. Ибо девушка, танцующая голой под взглядами пьяных мужиков, не может зваться Мадонной. Это бред и верх цинизма.

А в новом имени, которое я даю девочкам, есть даже уникальность. Мало ли среди стриптизерш Тань и Лен? Да жопой ешь. Неинтересно. А Кердык или Вибратор - одни. Вот, как раньше было? Каждому человеку давали только его имя. И это правильно. А сей­час лень и человеческая необразованность рождают обезьянничество и повторение. Мое

поколение все Романы. Потом было поколение девочек по имени Арины. А я, как Пигма­лион, раздавая имена, практически превращаю очередную Наташу в личность. Пускай и таким, немножко извращенным способом. Но, например, в исламских странах, если чело­век пережил смертельную болезнь, ему дают другое имя. У евреев, когда мальчику делают обрезание на восьмой день, ему тоже дают второе имя. Попадая ко мне в лапы, бабы на­всегда превращаются в Шпинделей, Батарей и Усралочек.

Девочка, пришедшая ко мне на работу, начинает новый этап своей жизни. Узнает, на­конец, всю правду, которую самцы думают о ней на самом деле. Честно и жестоко, зато не приукрашено. Ей же кроме меня никто этот не скажет. Ведь цель самца - завалить бабу в постель, а для этого все средства хороши. Поэтому он льстит и врет, говорит комплимен­ты и дарит цветы.

…Итак, с именами понятно? Тогда переходим к личному. К вопросу, который всех ин­тересует. Как же может проходить сексуальная жизнь такого большого коллектива?! Там же должны быть ссоры, раздоры, борьба за первенство?

Могу сказать, ничего этого в нашей славной труппе не было! Некоторые говорят, что нельзя трахаться там, где работаешь. Дескать, тогда баба сразу начинает гнуть пальцы, показывать всем, что она здесь королева. На самом деле, не все так однозначно: я считаю, что нужно спать либо со всеми либо ни с кем (первый вариант интересней). И делать это открыто.

Мое правило - честность, и только честность. Никаких обещаний, которые не собира­ешься исполнять. Я именно так себя и веду. И потому спать с ними мне легко. Они мне верят, не строят насчет меня планов. Мы просто получаем удовольствие. Схемы в отно­шениях нет. Кого-то приходится уговаривать долго. А кого-то нет. Помню, одну «Лахуд­ру» я трахнул прямо во время программы. Отошел со сцены на пять минут, пока там шел танцевальный номер, зашел в туалет, нагнул девицу и, считая минуты до окончания ком­позиции, все сделал. Вернулся вовремя.

Вообще-то надо сказать, что, работая в эротической атмосфере, к ней притираешься очень быстро. Ну, ходит голая тетка. А вот вторая пошла. Пятая, десятая. Кажется, что может надоесть уже до чертиков. Но только потом сам удивляешься тому, что этого не происходит. Ты не застрахован даже от того, что желание возникнет внезапно и спонтан­но, как у подростка. Помню, однажды во время программы ко мне подошла официантка и, очень волнуясь, сообщила, что гости просят ее станцевать голой на столе. Можно ли ей это сделать: они пообещали хорошо заплатить. Я видел, что у этих ребят полно денег и им хочется приколоться. Ведь не в каждом заведении такое реализуемо. И потому разрешил.

Через минуту поднял глаза и посмотрел на ее столик. Она танцевала крайне неловко, просто не умела, видно было, как она стесняется и как хочется ей заработать деньги. Но от ее тощего тела шел такой адреналин, что я возбудился. Сутки я не мог избавиться от этой картинки в мозгах: халдейка танцевала, при этом боясь, возбуждая и возбуждаясь. Хотя сама девочка никогда не казалась мне интересной. На другой день я поймал ее в коридор­чике и затянул в туалет. Она оказалась совсем не против. Я закрыл дверь на защелку, как обычно это делал, и быстренько ее трахнул. А потом эта шлындра всем рассказывала, что я ее изнасиловал. Как будто это можно сделать, когда в метре от нас за тонкой стенкой находилась толпа народа. Это не исключение. Это правило (постоянный бабский принцип выгораживания себя): «Не виноватая я. Он сам пришел!» Знаем, проходили.

...Как-то наняли на работу и качестве «девочки гоу-гоу» бабушку, прости Господи, со­рока девяти лет. Придумали для нее очень смешной номер. Битый час я пытался объяс­нить ей, что от нее требуется, но после третьей попытки понял - она в этом не Копенгаген. И от усталости сказал: «Ну, пошли тогда трахаться».- «Пошли! А куда?!» - бодренько со­гласилась она. «Ого себе!» - подумал я.

И пришлось пойти…

В туалете попросил ее сначала сделать минет - оказалось, она не умеет! Предложил научить, но старушке хотелось секса жестокого и ненасытного «На учебу времени нет, кто-то зайти может», - заметила она.

В общем, для возрастного рекорда, было забавно Она всего на год младше моей ма­мы…

А однажды у нас работала девица из Белоруссии. Не очень аппетитная. Не знаю, то ли совсем там плохо живется, но девочку убедили делать порно-номер. Получала она за это деньги меньшие, чем получали наши стриптизерки за рядовые танцы голышом, но ведь и танцевать она не умела. Чувствовалось, что деньги ей очень и очень нужны. И поэтому каждый вечер на сцене она «развлекалась» с бананом. А я каждый вечер все это внима­тельно разглядывал. И поэтому каждый вечер после программы я, естественно, подходил к ней и говорил: «Ну чего, коза, покувыркаемся?!» На что она каждый вечер обычно гово­рила: «Уйди, чудовище».

И тут появилась информация, что через три дня она возвращается домой. В ее услугах больше не нуждались. Расстроилась, конечно, сильно, но выбора ей не оставили. Времени устроиться куда-то еще нет, гостиничный номер, который снимал клуб, у нее отбирали.

- Ну что, уезжаешь? - Я тогда ничем не мог помочь ей в карьере и подошел проститься. - Уезжаешь, а вот с Трахтенбергом так и не попробовала. Будешь жалеть.

- Рома, понимаешь, у меня полтора года не было мужика. Я очень хочу секса. Но не с тобой! – заявила она.

Отчего-то я обиделся. Не хочет, ну и мне не очень-то хотелось. Это было только ради прикола, поиметь бабу, которая естествует с бананом при народе. Но неужели банан (в целях экономии один и тот же) хуже меня?

И вот назавтра ей уезжать, а она вдруг дозрела: подходит ко мне и говорит, крепок ли я еще в своем желании? Но я уже нашел девочку на вечер, у меня другие планы.

- А ты точно завтра едешь? Или, может, послезавтра?

- Затвра днем поезд.

Прикинул, что, раз так, ну не отказываться же. Перенес свою встречу на другой вечер и пошел с ней в ее сраную гостиницу. В ее жуткий и грязный номер. Благо, что хотя бы ря­дом.

У входа сидел вахтер. Он уперся, что время два часа ночи, и он не хочет меня пускать. Пришлось дать сто рублей. Тогда это было как 20 долларов. Поднялись выше. На ее этаже сидела бабушка, которая нахально запросила 150. Это было уже слишком!

- Извини, красавица, я пойду домой, - заявил я.

- Стой! - сказала девочка.- Я заплачу.

И произошло то, что мне ужасно понравилось и было в моей жизни все лишь еще пару раз. ОНА ЗАПЛАТИЛА.

...Я тащусь, когда женщина платит за тебя. И большинство самцов тоже, хотя это про­тив правил, и они редко такое себе позволяют. Но это приятно. Именно тогда и понима­ешь, что она хочет тебя не меньше, чем ты ее!

…Второй раз в моей жизни за меня платила девушка, пригласившая пообедать. Мне то­гда очень захотелось почувствовать себя женщиной, циничной, наглой, вульгарной, беру­щей все, что плохо лежит. Конечно, потом наступила моя очередь водить ее по рестора­нам. Но это было потом.

А был еще случай, когда две девушки предлагали мне деньги. Такие холеные, в золоте, в брильянтах. Девочки подвалили после программы и сказали, что им очень поправилось. Они бы хотели еще. И готовы заплатить триста долларов, если я буду выступать только для них у них же дома.

Девочки, заметьте, очень симпатичные.

Но сумма меня покоробила.

Если бы они повели себя иначе, я поехал бы и бесплатно, и даже сам купил бы выпив­ку. Но брать триста долларов - себя не уважать.

- Пятьсот! - заявил я.

- Мы подумаем, - сказали они и исчезли. «Девчонки, вернитесь!» - хотелось закричать в
толпу. Но было неловко. А могла бы получиться глава «Как Трахтенберга купили ба­
бы». Не получилось. М-да.

...С этих заказчиц можно перейти к теме гастролей. Меня, действительно, как и боль­шинство современных артистов, можно вызвать на дом. Только, разумеется, это дороже, чем прийти в клуб. Но зовут часто. И нередко вместе со стриптизерками. Как всякий дру­гой начальник, имея возможность дать своим подчиненным заработать, я беру только те «служебные единицы», которые мне дают. А что: частные вечеринки - неплохой прирабо­ток для них. У меня гастроли всегда «нажористые» - накормят, напоят, устроят экскурсии. И им хорошо, и мне: не приходится искать секс в чужом городе. Обычно вчетвером и ку­выркаемся. Ну а на программах девчонки часто меня спасают. Ведь бабы, перевоспитан­ные Трахтенбергом, все же на порядок профессиональнее, чем другие. По-моему, это за­мечательные служебные отношения.

Так, однажды мне заказали устроить необычный праздник. Десяток наших олигархов хотели повеселиться, но не знали как. Они многое видели, везде были. Хотелось «чего-то эдакого, какого-то, знаете ли, космического секса»...

- Хотите школьные выпускные экзамены? - предложил им одну из своих идей.

- Хотим! - загорелись они. Возможность погрузиться в детство - это почти всегда ра­дость.

И я начал трудиться над программой. Придумал четыре урока, контрольные, лабора­торные. Пришлось для реализации проекта снять на выходные обычную среднюю школу, в каких все когда-то учились. Вокруг нее по периметру выставили охрану. И начали!

У входа заказчиков встречали настоящие бабушки из родительского комитета. Посади­ли «мальчуганов» за настоящие исписанные парты. По порядку мальчик-девочка (вот эти девочки, целый автобус шлюшек-рецидивисток, все мне испортили).

Стоя у доски с указкой, я изображал строгого учителя биологии.

- Ответьте, дети, на вопрос. Если у тебя семь носов, пять рук и две жопы, то кто ты? Ага, не знаете! Правильный ответ - пи...н (врун).

- А теперь загадка. У «А» была «Б». Но потом «Б» ушла к «Ц», И что теперь делать «А»?

- Искать другую «Б»! - радостно подсказали мне из класса.

- Правильно, мальчик!

А в классе... Бабы гоготали незатыкаемо, как когда-то Климакс. Они напились, как гоб­лины, и обсуждали свои дела. При том, что сами мужики пили гораздо меньше. Они за­платили за шоу. Им хотелось вспомнить школу, и было интересно, что дальше.

А дальше шел урок анатомии; лабораторная работа. Раздал всем фаллоимитаторы и по­просил на скорость надеть на них презервативы. Один «мальчик» надел быстрее всех и был тут же вызван к доске. Еще я вызвал «школьницу»: это была уже моя девочка, обу­ченная и правильно себя ведущая.

- Скажи нам, мальчик, какие ты знаешь способы сексуального контакта? - попросил я.

- Ну вот, можно в рот.

- Показывай.

Он показал. Это не трудно.

- А еще какие?

- Во влагалище?

- Правильно! Ты показывай, а не рассказывай. У нас лабораторная работа. А «школьница» уже стянула трусики и, усевшись ва стол, раздвинула ноги.

Ох, мечта каждого старшеклассника! Может, хоть так, во время игры ее можно вспом­нить? Об-овить притупившиеся ощущения. Сейчас уже все привычно и скучно - бабы, сауны…

И «мальчик» показал на «однокласснице», как и что надо делать.

- А еще? - дожимал я.- Давай. У тебя решается вопрос, четыре или пять.

...А в классе нарастал непрекращающийся гам из пьяных бабских голосов. Остановить его было невозможно. Я бил указкой но столу, выбегал из класса, я сорвал голос. Все бы­ло бесполезно. Мы хотели принять их в пионеры, но и «на линейке» их с трудом удалось построить. Пьяные сучки испортили всё.

Чего они орали, скажите мне, а?!

Их пригласили на эксклюзивное шоу, которое они никогда нигде не увидят. Нажраться ведь можно и чуть позже.

Вот таких я называю только одним словом – бл…ди.

Есть старый анекдот. «Английский лорд вызывает дворецкого и спрашивает: «А скажи, голубчик, что это за шум на улице?»

- Бл...ди, сэр. Они бастуют.

- А чего они хотят?

- Хотят, чтобы им больше платили.

- Скажи, голубчик, что неужели бл...ям мало платят?

- Много, сэр.

- А чего тогда они бастуют?

- Бл…ди, сэр.

Так же было и в школе. Чего они орали? «Бл...ди, сэр».

Программу, которую тщательно и профессионально готовили, удалось показать лишь на каком-то самодеятельном уровне. А заказчики-то ведь тоже готовились. Они почти не пили и были готовы написать диктант, чтоб я его проверил и выставил оценки.

Впрочем, мужички и так остались довольны. Но вот я был очень сильно расстроен. И тогда понял одну важную вещь. Если не буду превращать чужой праздник в свой собст­венный, то свихнусь рано или поздно. Мне наскучит эта работа. Она убьет все живое, что во мне было или еще может быть. Нельзя двадцать лет подряд произносить одни и те же тосты. Надо самому придумывать формы веселья. Делать то, что никто не делает. И я пы­таюсь. А тут - «бл...ди, сэр!

...За то, что мои девчонки никогда так не поведут себя на программе, я их уважаю. И даже терплю многое от своих танцовщиц. Сейчас уже я работаю в Москве и стараюсь именно их вызвать сюда на работу, хотя для меня это частенько геморрой. То сними им гостиницу, то накорми в ресторане, то трахни, а я уже, между прочим, не мальчик.

Как-то две моих воспитанницы жили неделю у меня дома, у них были проблемы с квартирой. Скажите, вы представляете себе «звезд нахального стриптиза» в приличном доме?! Одна из них в этот момент была «подсевшая» на садо-мазо. Всю ночь она, не ле­нись, шастала по каким-то садистским клубам, где ее пороли. Пришла в девять и завали­лась спать. В одиннадцать пришлось ее будить; ко мне должны прийти люди. Девушка встала, сходила в душ и, даже не одевшись, уселась пить кофе. Одеваться ей было лень, к тому же потом снова раздеваться. Ей это на фиг надоело, пояснила она.

То, что «звездища» была голой, а я ждал телевизионщиков, оказалось только полови­ной беды. Когда она встала, я понял, что вся жопа у нее фиолетовая!

- Е... твою мать! Ты как собираешься с таким задом работать?! - решил тактично поин­
тересоваться я.

Она лениво оглянулась и сказала, что через два дня все пройдет. У них существует «специальная техника порки», и даже «специальные плетки», а я просто ничего не дого­няю потому, что темный. В этот момент в дверь позвонили!

Вы думаете, стриптизерка побежала одеваться?! Размечтались. Ей, видите ли, «надоело одеваться и раздеваться каждый день!» Она так и осталась сидеть в чем мать родила.

Как я понял, телевизионщики тоже оказались людьми темными. Глаза у них стали квадратными и нездорово косили на голую фиолетовую жопу.

«Не обращайте внимания, - я, как мог, пытался сгладить ситуацию, - это просто бл...и. Живут пока тут. Им, к сожалению, больше негде».

А что, вполне себе... удовлетворительное объяснение.

Хотел как лучше - вышло как всегда.

Помогаешь им, а потом вполне можешь услышать про себя слухи, что Трахтенберг – извращенец. Но зато, знаете, что… Я думаю, каждый мужчина время от времени переби­рает в памяти самые яркие эпизоды своего общения с женщинами. У кого-то это секс в туалете авиалайнера. У кого-то воспоминание о том, как первый раз был сразу с двумя. Для меня, по крайней мере, за последние пять лет самым приятным из воспоминаний был день моего ухода из клуба «Хали-Гали». Все девочки-стриптизерши стояли в коридоре, выстроившись в ряд, держали букеты цветов и плакали. Они со мной прощались. Я бы ни­когда не поверил, что такое может быть. Но, оказывается, я был очень неплохим началь­ником.

Стоп - почему был? И сейчас пока есть. И продолжаю воспитывать в правильном клю­че человечиц, проходящих через мои руки. А именно: когда здравомыслящего мужчину спросить, что бы он хотел улучшить в женщинах, что бы хотел положительное привнести в женский образ, - то каждый первый скажет: «Хочется, чтобы женщины меньше притво­рялись... Ну, по крайней мере, не больше, чем мы - мужчины». Чтобы не пришлось тра­тить лишнее время на срывание маски, преодоление искусственных и абсолютно «левых» барьеров, которые ставят женщины.

…Но женщины все равно будут их возводить. В противном случае им придется высту­пать наравне с мужчиной. Столько же работать, думать о том, на что купить квартиру, машину, дачу, и как, наконец, обеспечить старость. Но женщине хочется, чтобы все это делал мужчина.

И только стриптизерки показали мне, что кроется у бабы под маской. Они были чест­ны. Они не заливали про то, что «с того времени как рассталась со своим парнем, полтора года назад, так ни с кем и не трахалась».

Ой, к чему эти монологи?

Думаю, женщина ходит в маске, так как часто бывает слишком безобразна без нее.

Сейчас вспомнил: с одной из танцовщиц у меня был продолжительный роман. Ее звали Срака. Я назвал ее так, потому что роскошная корма этого юного восемнадцатилетнего парусника жила своей отдельной жизнью. И несмотря на то, что тело ее было очень стройным, на нем крепилась отличная большая грудь. Срака признавалась мне в любви (хотя это не требовалось), кричала, что спит только со мной. Мы занимались сексом и в клубе, и в подъездах, как в ее, так и в моем. А однажды она просто взяла и втихаря поеха­ла с одним моим приятелем за три сотни долларов. Причем мы с ним поспорили на такую же сумму, что она с ним не поедет. «Она же меня любит! Сама говорила», - как лох дока­зывал я. «Посмотрим!» - хмыкал он.

Верить на слово своим знакомым самцам я не собирался и поэтому поехал за его ма­шиной на такси. Когда они вышли, тормознул и в окошко сообщил бывшей любовнице, что она уволена. На другой день отдал проигранные деньги. Он очень просил взять ее об­ратно. И я бы взял, если бы буквально за пару часов до этого она не клялась мне в любви. Не люблю вранье. Я бы еще понял, если бы она им увлеклась, чувства какие-то питала. Но ведь все намного банальгей: ему надо было лишь достать бумажник, чтобы ее неземная любовь ко мне улетучилась.

Самое обидное, что этот мои приятель, пригревший на груди змею, очень скоро взял и выставил из дома свою подругу, с которой жил десять лет. Она была его ровесницей. За­мечательная, умная, хорошая баба, которую сменили на б…дь. Я отговаривал его, но он уперся как баран и сказал, что эта молодая красивая женщина родит ему молодых краси­вых детей.

Прошло совсем немного времени, и моя обида на Сраку почти стерлась. Мнлась со своим парнем, полтора года назад, так ни с кем и не трахалась».

Ой, к чему эти монологи?

Думаю, женщина ходит в маске, так как часто бывает слишком безобразна без нее.

Сейчас вспомнил: с одной из танцовщиц у меня был продолжительный роман. Ее звали Срака. Я назвал ее так, потому что роскошная корма этого юного восемнадцатилетнего парусника жила своей отдельной жизнью. И несмотря на то, что тело ее было очень стройным, на нем крепилась отличная большая грудь. Срака признавалась мне в любви (хотя это не требовалось), кричала, что спит только со мной. Мы занимались сексом и в клубе, и в подъездах, как в ее, так и в моем. А однажды она просто взяла и втихаря поеха­ла с одним моим приятелем за три сотни долларов. Причем мы с ним поспорили на такую же сумму, что она с ним не поедет. «Она же меня любит! Сама говорила», - как лох дока­зывал я. «Посмотрим!» - хмыкал он.

Верить на слово своим знакомым самцам я не собирался и поэтому поехал за его ма­шиной на такси. Когда они вышли, тормознул и в окошко сообщил бывшей любовнице, что она уволена. На другой день отдал проигранные деньги. Он очень просил взять ее об­ратно. И я бы взял, если бы буквально за пару часов до этого она не клялась мне в любви. Не люблю вранье. Я бы еще понял, если бы она им увлеклась, чувства какие-то питала. Но ведь все намного банальгей: ему надо было лишь достать бумажник, чтобы ее неземная любовь ко мне улетучилась.

Самое обидное, что этот мои приятель, пригревший на груди змею, очень скоро взял и выставил из дома свою подругу, с которой жил десять лет. Она была его ровесницей. За­мечательная, умная, хорошая баба, которую сменили на б…дь. Я отговаривал его, но он уперся как баран и сказал, что эта молодая красивая женщина родит ему молодых краси­вых детей.

Прошло совсем немного времени, и моя обида на Сраку почти стерлась. Мне не хвата­ло одной девочки, чтобы поехать на гастроли в «город-герой» Сочи, и я позвал изменчи­вую танцовщицу. В первую же ночь мы снова вдвоем влезли в постель, а потом, едва она с

меня слезла, кинулась звонить своему парню и плакаться в трубку, как она по нему соску­чилась! Как она его хочет! Как она «просто вся мокрая сидит!»

Ну да - только что слезла с мужика... вот и мокрая.

Мне было его жаль. Но не мог же я признаться тогда в том, что спал с ней. Хотя и стоило. Наверное, это гораздо быстрее помогло бы ему разобраться в том, что это за су­щество рядом с ним. Увы, он не сразу узнал правду о том, что там крылось под маской «Я так тебя люблю, я без тебя жить не смогу!»

А скрывалась там самая обычная б...ядь.

И если бы мы умели распознавать их сразу, как много ошибок было бы не совершено.