Освобожденные 4 страница

Оксана никогда не понимала, что связывает бабушку и Демьяна. Они точно не были любовниками, и принадлежали к разным мирам. Почему Наталья Валентиновна терпела это чудовище? Семен наверняка бы нашел связь, но Оксана не могла рассказать ему ещё и про измененных. Хватит того, что он уже услышал.

Она заснула быстро, и ночью кошмары не вернулись.

А утром Семен сказал, что ему нужно уехать. Оксана как раз переворачивала блинчик и чуть не смахнула с плиты сковородку. Не замечая боли в обожженных пальцах, она продолжила печь.

– Насовсем? – прозвучало неестественно тихо.

Она заставила себя беззаботно улыбнуться, хотя на глаза навернулись слезы. Противный голос в сознании твердил: «Ты же знала, что рано или поздно так будет».

– На несколько дней. Может быть, на неделю. Но я вернусь.

Она облегченно вздохнула, а Семен взял её руку и губами коснулся обожженных пальцев.

Оксана не переставала удивляться. Семен не привык выставлять чувства напоказ, а она – чувствовать заботу и нежность мужчины. Страсть, желание, хвастливая галантность, но только не такое. Она улыбалась сквозь слезы и совсем забыла о блинчиках. Просто стояла и смотрела на Рыцаря, пока не запахло горелым.

– Займись рукой, а я попробую не убить наш завтрак.

Оксана ойкнула и уступила ему место за плитой.

Хотелось заключить Семена в объятия и радостно смеяться, но она сдержалась. Оксана сходила за кремом и намазала покрасневшие пальцы, радуясь, что нет волдырей. Вернулась, села за стол и, не отрываясь, смотрела, как он хозяйничает у плиты. К счастью, Семен был слишком увлечен ответственным для него занятием, чтобы заметить её бесконечно влюбленный взгляд.

– Я буду скучать, – призналась ему Оксана за завтраком.

– Это ненадолго.

Она сказала бы, что даже день без него длится вечность, если бы не боялась напугать откровенностью. Ему нужно время, да и ей тоже.

Саша хотела все разрушить, но случилось иначе. Её мерзкий поступок обернулся самым настоящим чудом, когда и она, и Семен признались в своих чувствах. Пока что себе самим, и это уже много значит.

– Уверен, что мне не стоит ничего говорить Демьяну? – этот вопрос мучил её с самого утра, когда Оксана только открыла глаза. – Я не хочу, чтобы из-за моего молчания пострадал кто-то еще.

– Я понимаю. Дождись меня, и мы вместе подумаем, что с этим делать.

– Дождусь, – она чувствовала, что Семен по-настоящему волнуется за неё, и втайне радовалась. Она подождёт его столько, сколько понадобится. Несколько дней, неделю, не суть важно. Важно то, что потом он вернется, и впереди у них будет самый расцвет весны. А за ним – Оксана раньше не загадывала так надолго, но сейчас хотела в это верить – и всё лето.

 

- 7 -

 

Кельн, Германия – Ньюкасл, Великобритания. Апрель 2014 г.

 

Билеты Джеймс покупал сам и оплачивал наличными. Ему не хотелось светить карточку Тихорецкого – вместе с прошлым заговорила притихшая паранойя. Утренний прямой рейс из Домодедово до Кельна оказался самым удобным. Сидя в зале ожидания, отрешившись от объявлений и суеты, Джеймс вспоминал, как впервые оказался в Москве, как оставил Дженнифер, семью, оттолкнул всё, что могло смягчить его сердце. Вспомнил и как приехал пару месяцев назад. Пустой до дурноты, лишенный цели. Не человек, а машина с заданным маршрутом.

Там, где раньше тлел серый пепел праха, теперь всеми красками сверкала жизнь. Их с Хилари страсть была черно-белой, а чувства к Оксане переливались множеством оттенков. Она доверяла ему, и тем гаже казалась игра, которую он вёл рядом с ней. В истории с Оксаной пошел обратный отсчет. Дни, часы и минуты уходили безвозвратно, и он чувствовал, как внутри нарастает тоска. Раньше он бросил бы Оксану на алтарь дела, только чтобы убийца проявил себя. Чтобы добраться до Хилари, он не побрезговал ничем.

Что-то внутри менялось, рушилось и перестраивалось, как будто части неисправного механизма менялись местами. Когда-то Джеймс считал себя героем. Он избавлял мир от кровососущей мрази, и каждая человеческая жертва, каждый шаг на этом пути, становились подтверждением его правоты. Он вешал ярлыки, делил мир на чёрное и белое и не хотел ничего менять. Тварь или человек. Ублюдок или герой. Когда мир идеалиста рушится, на разломе возникает впадина, ведущая в преисподнюю.

На учениях по стрельбе мишени тоже двух видов: гражданский или злодей, но полигон не похож на реальность. Джеймс всё время жил, как на стрельбище. Категоричность, принципиальность, строгие точные оценки.

Рядом с Оксаной он очнулся от многолетнего забытья, от стереотипов и шаблонов. Ему не хотелось засыпать снова. Отпускать, уходить из её жизни. Не хотелось жить без неё.

Объявили посадку.

Когда самолет оторвался от земли, он вернулся к мыслям о деле. Палач Ру знал о силе Оксаны, и точно сидел рядом с Осиповым. Он или тот, кто его нанял. Джеймс всё же склонялся к первому варианту: измененные всегда были предельно осторожны. Когда заварилась вся эта каша со списками, Ру бросился в Россию за помощью. Он прожил три сотни лет, но как-то слишком легко позволил перерезать себе глотку. Слишком легко, если не брать в расчет его знакомство с палачом.

Первый подозреваемый – Стрельников – постоянно ошивался рядом с Александрой. Существовала вероятность, что он слишком хорошо скрывал свою истинную сущность, что Оксана не смогла его почувствовать.

Анжела Осипова. Джеймс вспомнил о ней после откровения Оксаны: надрыв, злоба, безумие. Ангельское благополучие никак не вязалось с истеричной резкостью, которую увидел Джеймс. Возможно, Анжела не была в восторге от тесного знакомства мужа с Натальей. Особенно теперь, когда начала слишком быстро стареть.

Открытым оставался вопрос с покушением на самого Осипова, о котором кричала московская пресса. Связано оно с делом Ру или же нет, пока было неизвестно. Ясно только одно – в окружении Осипова завелась плесень. Врагов у такого человека предостаточно, но он не подпустил бы к себе людей, которым не доверял. Джеймс не хотел браться за новое дело. Это не его война. Разве что неприятности измененного окажутся ниточкой к смерти Ру.

В Кельне было пасмурно, накрапывал дождь. Местный аэропорт напоминал Джеймсу круизный лайнер, который забыли спустить на воду, а погода – о городе, где заморожено его прошлое. Ньюкасл давно остался за бортом его жизни, а Кельн возродился из праха Второй Мировой подобно Фениксу.

Джеймс не думал, что когда-нибудь вернётся в клинику, где Хилари отчаянно боролась за жизнь. Он не спал несколько дней, прежде чем достал вакцину, и адрес лечебницы Хендрика Зольнера помнил наизусть. Сейчас простая частная клиника, но в прошлом сюда обращались измененные, оказавшиеся в пикантном положении. Например, с засевшей внутри пулей из металла Дюпона. Единственное заведение в мире подобного толка. Мало кто из людей связывался с измененными пусть даже за большие деньги. Пересекались ли архивы Зольнера с записями Вальтера?

Он помнил, как стоял на мосту Дойц, глядя на проходящие по Рейну суда, на раскинувшиеся по обе стороны бесконечно далекие эпохи. Кельнский собор, сердце старого города, ставший нерушимым символом города на левом берегу, и современные здания на правом.

Хилари уже ввели вакцину. Она впервые не забылась тяжелым сном, а заснула, и Джеймс пошел бродить по городу. Он собирался дойти до Собора, который устоял во время Второй Мировой. В те минуты ему, закоренелому атеисту, вдруг показалось, что это поможет. Он наделся всё исправить, если Хилари выживет.

Он не дошёл до Собора: позвонила помощница Зольнера, сказала, что Хилари проснулась и просит приехать. Она говорила о том, что у неё всё замечательно, но Джеймс уже не слушал. Бог существовал на самом деле, и услышал его под открытым небом, без алтаря и коленопреклонений.

Клиника располагалась в новом городе. С того дня, как Джеймс и Хилари уехали отсюда, почти ничего не изменилось. Разве что дизайн приемной стал светлее. Мрачные темно-синие тона, сменились кремовыми, кабинет казался просторнее. Секретарь тоже была новая. Светловолосая и худая жердь Эмма исчезла, а на её месте сидела невысокая молоденькая брюнетка.

– У вас назначено? – спросила она после короткого приветствия.

– Скажите, что я по поводу две тысячи одиннадцатого.

– Простите?

Разумеется, она ничего не знала. Куда подевался остальной персонал, кто промывал бывшим коллегам мозги и на каких условиях – читай, на сколько Зольнеру пришлось раскошелиться за молчание, можно было только догадываться.

– Просто скажите.

Как Джеймс и ожидал, его приняли без промедления.

За три года Зольнер постарел и раздался вширь, но холёности не утратил.

Поднявшись навстречу Джеймсу, он пожал руку. Ладонь у Хендрика была потной, а рукопожатие дрогнуло. Он явно нервничал: возвращение к старой теме не казалось ему добрым знамением.

– О чем вы хотели поговорить?

– Об Элен Буше́. Вы наверняка меня помните.

Элен Буше – одна из легенд Хилари.

Её мать родилась и выросла в Лионе, и французский Хилари знала, как родной. После изменения она несколько лет жила во Франции и полностью избавилась от акцента.

Зольнер опустился в кресло и съежился за столом. Джеймсу показалось, что и без того невысокий толстяк стал ещё меньше, будто рост ушел в вес. Говорят, люди полнеют, когда чувствуют себя беззащитными. Глядя на собеседника, Джеймс готов был с этим согласиться.

– Она умерла, насколько я помню, – дребезжащим голосом выдал он, достал платок и промокнул лысину.

– Вы были под защитой Вальтера?

– Какое это имеет…

– Элен Буше была в списке Вальтера, не так ли?

Лицо Хендрика пошло красными пятнами. Он вскочил и заходил по комнате.

– Если вы знаете его имя, вы должны знать, кем он был! Как вы себе представляете, чтобы я утаивал информацию? Я держал клинику, потому что он мне позволял. На его территории. Понимаете, что это значит? Понимаете?!

Джеймс понимал. Значит, утечка пошла из клиники. Хилари, а точнее, Элен Буше занесли в список Вальтера. Для человека в куре дела, с фото на руках, выйти на Хилари Стивенс было разрешимой задачей. Такой вариант не вязался с откровениями Лоуэлла, но теперь Джеймс окончательно уверился в том, что Корделию подставили.

Зацепившись за необходимость разобраться со своим прошлым, узнать больше о провале операции в Солт-Лейк-Сити и его последствиях, он не мог отделаться от этой мысли. Документы – залог сотрудничества с Орденом, оказались у него сразу после разговора с Сухаревым. Джеймс не думал, что вернется к ним до окончания расследования, но после разговора с Натальей понял, что затягивать не стоит.

Гнездо измененных в заброшенном доме сдал стукач из филиала в Солт-Лейк-Сити. В дело вложили протокол совещания: перед операцией экстренно обсуждался вопрос об её отмене. Поднял его один из Боссов. Рейд всё-таки состоялся, и полетели головы оперативников. Хилари и её дружки знали, что они придут, и подготовились основательно.

Джеймса тяжело ранили, но Хилари оставила его в живых. Месяц вынужденного бегства бок о бок с измененными заставил его взглянуть на неё иначе. Она со своими ребятами оказалась под Солт-Лейк-Сити, чтобы разобраться с другими кровососами. Банда зарвавшихся тварей кочевала из города в город и убивала людей. Кто-то из ублюдков вышел на информатора Ордена и сдал команду Хилари.

После гибели целой опергруппы их преследовали через все Штаты. Все понимали, что травля не прекратится. Они с Хилари «умерли» в один день. Медальон смерти^[37] нашли на обгоревшем до неузнаваемости парне в багажнике машины, упавшей с обрыва. Второе тело – точнее то, что от него осталось, на водительском сиденье, а документы на имя-легенду Хилари в сумке, «выпавшей» из разбитого окна авто до взрыва.

Нелегко было примириться с мыслью, что именно Корделия не позволила Ордену добраться до сестры. Хилари говорила о двойном агенте, работающем и на Орден, и на измененных, но об этом человеке в деле не упоминалось. Долгое время Джеймс считал, что их бросили на передовую, как пушечное мясо. Это было правдой, только никто в филиале Солт-Лейк-Сити не догадывался, что отправляет их на смерть.

Из головы не шли слова Натальи: «Саша готова умереть за Оксану, хотя никогда себе в этом не признается». А что насчет Корделии? В прошлом году она отправила его к Нью-Йоркскому Архивариусу на дом. Раскрыла кладезь информации, дала доступ к святая святых. Не нагружай он себя стимуляторами, чтобы добраться до Хилари, задумался бы сразу, ещё на Острове. Кармен была той ещё сукой, но проворачивать такую комбинацию просто ради развлечения – не слишком ли опасное удовольствие?

Джеймс впервые узнал настоящее имя Кармен – Корделия Эшли – в самый разгар чумы измененных. Хилари многое рассказала ему о себе в те дни. О сестре, с которой не общалась больше двадцати лет. Она думала, что умрет, и говорила обо всем, что тяжестью лежало на сердце. Воспоминания по-прежнему причиняли ей боль.

Сестры были подростками, когда банда отмороженных измененных решила поразвлечься. Хилари, Корделии и их родителям не повезло оказаться отрезанными от мира в загородном доме под Карлайлом. Однажды вечером к ним постучала приятная молодая девушка, чтобы попросить телефон, потому что у её приятеля «заглохла машина». Последующие дни превратились для семьи Эшли в кровавый ад, круги которого нанизывались один на другой.

В ночь, когда полуживую Хилари забрали с собой, она думала, что семья мертва. Её изменили, чтобы растянуть издевательства, превратить в послушную игрушку, а впоследствии сделать одной из них – кровожадной тварью с поломанной психикой.

Банду накрыли под Кардиффом. К счастью для Хилари не Орден, а другие измененные, которые шли по кровавому следу. Она была истерзана телом и душой, и держалась разве что на силе молодой измененной. Когда ей дали выбор, Хилари сказала, что хочет жить. Она всегда отчаянно цеплялась за жизнь и никогда не сдавалась.

Её увезли из Англии и учили всему, что нужно знать измененной. От своего наставника Хилари переняла желание преследовать себе подобных – тех, кто считал людей игрушками и мясом. Союзников она собирала годами по всей Европе, а позже вернулась в Англию, чтобы попрощаться с родителями и сестрой.

Могилы оказалось всего три, и на одной из них значилось её имя. Хилари была счастлива, когда узнала, что сестра жива. Хилари была из тех женщин, которые никогда не плачут, но когда рассказывала об этом, в её глазах застыли непролитые слёзы.

Встреча сестер состоялась в Ньюкасле, и разговор вышел не из приятных. Корделия начинала карьеру в Ордене, и не обрадовалась живой сестре, которая теперь принадлежала к «проклятой» расе. Она в тот день много чего наговорила: и о том, что сама Корделия выбрала бы смерть, нежели чем стать «кровожадной убийцей», и о том, что Хилари предала память родителей.

– Никогда не попадайся мне на глаза, – бросила Кармен в тот вечер, – следующая наша встреча для тебя станет последней.

Джеймс не раз представлял, что сделал бы сам в такой ситуации. Если бы он не успел к Эйдену и мальчишку изменили? Главным для него всегда была жизнь близкого человека, а не его суть, но тогда он не находил правильного ответа.

Кто копал под Корделию? Откуда идёт утечка?

Всю грязную работу Лоуэлл поручал Штерну, даже допрос Вальтера. Джеймс смотрел видео с диска Ванессы – не самое приятное зрелище. Что, если Лоуэлл был не заказчиком Кроу, а его работой? Что, если и не Лоуэлл вовсе? Дело казалось ещё более грязным, чем он предполагал. Если он прав, кто-то затеял заговор против Корделии. Мозаика понемногу складывалась. И опыты над людьми на Острове, и кровь сестры на руках – тонкая игра.

Единственный выход, который Джеймс видел дальше – встреча и откровенный разговор с Корделией.

В Ньюкасл он прилетел рано утром, и сразу набрал её номер. Стоя в телефонной будке, Джеймс рассматривал людей. Оказаться в городе, где осталась бо́льшая часть жизни, было странно. Прошлое выглядело далёким и размытым, как история совершенно другого человека.

– Минуту. Слушаю, – жёсткий голос деловой женщины.

В обычной жизни мисс Эшли руководила рекламным агентством вот уже семь с половиной лет. Для него по-прежнему оставалось загадкой, как она успевала жить.

– Нужно встретиться, – произнес он, – через час в кафе напротив твоего офиса.

Корделия промолчала, и Джеймс посчитал это согласием.

Перед встречей он немного прогулялся, но Ньюкасл больше не вызывал привычной застарелой тоски. Джеймс родился и вырос здесь, но даже в Москве чувствовал себя уютнее. Спешащие под зонтами люди, холодный ветер, промозглая сырость и пустота. Город встретил его неласково, выгонял оттуда, где ему больше не было места.

Дождь то переставал, то начинался вновь, то усиливался, то превращался в неприятную ледяную морось. По бульвару Сент-Джеймс он вернулся обратно в центр, занял столик у окна и заказал кофе.

Корделия вошла в кафе за минуту до назначенного срока. Не заметить её появление было просто невозможно, и Джеймс задумался, какой бы увидела её энергетику Оксана. Выдержать присутствие Кармен всегда было тяжело. Она словно подавляла.

Возможно, прирожденному лидеру без этого никуда, но рядом с тем же Рэйвеном, Сухаревым и даже Осиповым, Джеймс чувствовал себя иначе. Она напоминала набирающее силу цунами, противиться которому невозможно. Хилари тоже отличалась редкой для женщины силой, но не настолько яркой.

– Ты издеваешься, – Корделия прошла к его столику, повесила пальто на вешалку и опустилась на соседний стул.

Приветствие вполне в её стиле.

Джеймс невольно подался назад и скрестил руки на груди. Она все ещё отчаянно напоминала о Хилари.

– Куда ты исчез, Джеймс? После смерти Хилари я искала повсюду.

Мир пошатнулся, и снова обрел равновесие, когда подошедший официант положил перед Кармен меню. Она покачала головой.

– Чёрный кофе без сахара, пожалуйста.

Предупреждая дальнейшие расспросы, Корделия пристально посмотрела на Джеймса.

– Мы близнецы, Джеймс. Я прожила смерть вместе с ней, а очнулась в мире, где Хилари уже нет.

Ему хотелось, чтобы это был сон. Он сидел напротив Корделии, и она говорила с ним так, словно знала, как та умерла. Но она, конечно же, не знала.

Отгоняя наваждение, Джеймс потянулся за чашкой и сделал несколько глотков. Кофе уже остыл.

– Значит, ты оказался прав. И соизволил наконец рассказать мне о том, что произошло, – в её голосе слышались стальные нотки, – что так рано? И какого чёрта, спрашивается, ты обращался за помощью, если все равно позволил моей сестре умереть?

Звенящий шепот Корделии бил рикошетом от стен внутренней пустоты. В сердце, часть которого принадлежала Хилари. Видеть, как выдержка Корделии идёт трещинами, было непривычно.

Официант принес кофе. Она снова взяла себя в руки, обратившись привычной железной леди. А Джеймс почувствовал, что у него разболелась голова. Виски пронзало болью раз за разом. Он поморщился, сделал большой глоток кофе.

– Я дождусь от тебя хотя бы слова, Стивенс? – фамильярность в обращении от Корделии означала раздражение.

– Я здесь не из-за Хилари, – произнес он, наконец, – разве что отчасти. Кто-то копает под тебя.

«Я здесь, чтобы искупить вину перед твоей сестрой. Я здесь, потому что схожу с ума от того, что натворил. Я здесь, потому что в моей жизни появилась женщина, благодаря которой я на многое взглянул иначе».

Брови Корделии приподнялись. Она смотрела на него, как психиатр на нового пациента, потом достала из сумочки банкноту и положила под блюдце.

– Не скажу, что была рада встрече, Джеймс.

Он перехватил её запястье до того, как Корделия встала из-за столика.

– Московский филиал действует. Они вытащили меня для того, чтобы расследовать убийство бывшего измененного.

В темных глазах мелькнула хрупкая тень сомнения. Под её резким взглядом Джеймс разжал пальцы, но Корделия осталась на месте. Отпила кофе, глядя сквозь него. Сейчас она казалась безмерно далекой, а вместо неё он видел Хилари. Стоит ему снова прикоснуться – и кожа под пальцами слезет, обнажая сгнившую плоть. Поползет, размываясь грязью приятный интерьер кафе, приглушенный свет настенного бра над столиком, капли на стёклах, серость за окном сменится комьями земли, негромкая музыка отзовется ржавым скрежетом.

– Я не знал, что ты была её ангелом-хранителем все эти годы, – Джеймс не выдержал, – пока не взял в руки дело по Солт-Лейк-Сити. И ещё несколько – по облавам после разгрома опергруппы. Это ты помогла нам исчезнуть, но она никогда не рассказывала.

Ему казалось, что он говорит в пустоту, но Корделия всё-таки ответила.

– Хилари ничего не говорила тебе, потому что сама об этом не знала. Одной было гораздо проще играть свою роль.

– Ты ничего не знаешь про Москву, не так ли?

– Нет. Провернуть это за моей спиной мог только один из Боссов, – Корделия кивнула официанту и поднялась. – Предлагаю поговорить в более спокойной обстановке.

Её квартира в Ньюкасле была типичной квартирой деловой женщины. Дизайн в стиле хай-тек, черно-белая классика, ни пылинки, всё на своем месте, как в музее. Джеймс устроился на диване, напротив стены с огромной плазменной панелью, Корделия расположилась на соседнем. В просторной комнате царил полумрак. Несмотря на пасмурную погоду, жалюзи были опущены. Джеймс подумал, что это здорово похоже на могилу. Неужели она всегда так жила?

Он рассказал ей всё, начиная со знакомства с Рэйвеном и заканчивая делом об убийстве Ру, избегая упоминаний о Хилари. Корделия не перебивала, и в эти минуты напоминала не человека, а ожившую статую.

Джеймсу вспомнился фильм «Искусственный разум»^[38], так причудливо сочетались в ней черты человека и фантастическая выдержка. Могла ли она отправить свою сестру на смерть? Вполне, но не сделала этого. Корделия оказалась лучше, чем он думал. И лучше него.

– Значит, Лоуэлл пребывал в полной уверенности, что это я кормила его именами?

– Именно.

Корделия потянулась за сумочкой, достала сигареты, повертела пачку в руках и отложила в сторону.

Новая привычка? Насколько Джеймс помнил, раньше она не курила.

– Кто ещё знал о Хилари? – спросил он.

– Никто, как я предполагала. Её имя на могильной плите на кладбище Ньюкасла, - уголок губ Корделии едва уловимо дернулся. – Элен Буше умерла три года назад. Сможешь выйти на Штерна?

– Разве что став его мишенью.

Корделия смотрела сквозь него. На мгновение Джеймсу показалось, что она сейчас закричит, швырнет стоящую на журнальном столике вазу, или сделает ещё что-нибудь и окончательно разрушит образ несгибаемой, сильной женщины, к которому он привык. Но она спокойно встретила его взгляд, только сцепила пальцы так, что они хрустнули.

– Я могла проколоться той про́клятой осенью, – произнесла она, – когда приезжала в клинику Зольнера. Ты сказал, что вытащишь её, но я тебе не поверила.

Джеймс помнил об этом, но не придал значения. Если бы не Дженнифер, возможно, Корделии уже не было бы в живых. Как знать, может её смерть тоже устраивал теневого кукловода.

– Хилари была без сознания – под этим чертовым пологом. У неё могло начаться внутреннее кровотечение, которое уже не остановишь. Она умирала. Зольнер лично провёл меня к ней.

Джеймс кивнул. Если руки Корделии хотели запачкать в крови сестры, её приезд в лечебницу выглядел нелогичным. Он подумал о Зольнере и визите в клинику. Нужно позвонить ему и предупредить, чтобы оглядывался по сторонам и не ходил один тёмными переулками. Хотя предупреждение лишено всякого смысла. Когда от Хендрика захотят избавиться те, кто все это заварил, ему не поможет даже армия телохранителей и личный бункер.

– Почему ты приехал ко мне? Что хочешь взамен?

«Потому что я убил твою сестру и хочу искупить вину».

Разочаровывать Корделию Джеймс не стал.

– Мне нужны сведения об информаторе. О том, кто сдал дело Ру и Оксану Миргородскую. Тебе не составит труда, а мне здорово поможет в расследовании.

То, что Джеймс делал ради Оксаны, стало точкой в их отношениях. На фоне таких интриг оставаться рядом и ставить её под удар непростительно. Он слишком много светился. Но и бросить Оксану один на один с неведомым убийцей, Джеймс не мог. Что бы ни выяснилось, он не передаст информацию по делу в Орден, а с тем, кто убил Ру, разберется сам.

– Если мне не закрыли доступ. Судя по тому, что ты рассказал, я персона нон грата^[39].

– Если тебя хотят подставить, закрывать базы не станут. Чем больше у тебя возможностей, тем проще зацепить.

– Почему ты пошел в ликвидаторы, Джеймс? Насколько я помню, тебе предлагали стать аналитиком.

– Хотел убивать.

Корделия усмехнулась, сложила руки на груди.

– Я достану тебе информатора.

На этом их пути расходились. Теперь уже навсегда.

Возможно, Корделия подумала о том же, потому что когда он поднялся, задала всего один вопрос:

– Ты видел, как она умерла?

И Джеймс не солгал, когда ответил:

– Нет.

 

- 8 -

 

Москва, Россия. Апрель 2014 г.

Дни вынужденного бездействия в больнице, а затем в поместье. Ни разу в жизни Демьян не ощущал себя слабым настолько, что не мог даже подняться без помощи. Обезболивающие не помогали, малейшее неловкое движение сполна напоминало обо всех прелестях его положения. Сильнодействующие Демьян отказывался принимать, потому что хотел рассуждать и мыслить здраво.

Разговоры с полицией утомляли и раздражали. Его действительно нашли ребята Звоновского, но позже. Кто-то вытащил его из машины до взрыва. Вытащили и бросили в грязи. Значит, не убить хотели, а указать на его место, напугать, заставить совершать ошибки.

Он говорил с Анжелой при Геннадии, но это ничего не прояснило. Она рассказала, что в тот вечер Михаил был серьёзно настроен и исполнен решимости встретиться. Анжела не знала, зачем. Несмотря на все расспросы, Михаил сказал, что побеседует с ним лично. Даже после случившегося он отказался назвать ей причину.

Правда или ложь – в таком состоянии доверять своим суждениям и оценкам было сложно. Подозрительность набирала пугающие обороты. Демьян не мог смотреть на Анжелу, и не вспоминать предательство.

Михаил вполне мог перетянуть её на свою сторону. Такую дуру ещё поискать. Анжела купалась в роскоши, но забивала голову глупостями и предавалась меланхолии. У неё было отменное здоровье, но она переживала так, словно уже лежала на смертном одре. Постоянно говорила, что у него не хватает времени на неё, когда всё вокруг так ужасно.

В таком настроении насадить Анжелу на наживку настоящего чувства легче легкого. Она считала, что рядом с Демьяном давно нечего ловить, кроме статуса жены и богатства. Стрельников вполне мог выпытать из неё сведенья, а потом вышвырнуть за ненадобностью. Или же – что совсем смешно, и правда оставить при себе, потому что жажда обладания белокурым ангелом до сих пор жива. В последнем Демьян сомневался, но такой возможности не исключал.

Стрельников зачастил в Европу. В первый раз по его просьбе пробивал Эльзу, не нашел ничего важного и вернулся. Прочее было своеволием, о котором он даже не соизволил отчитаться. Несостоявшийся разговор не в счет.

Демьян пока не искал с ним разговора. Не хотел разжигать свой гнев. Слишком сильным было желание отправить Михаила в подвал с мешком на голове и устроить допрос с пристрастием. Удерживало лишь благоразумие: не хватало выставить себя безумцем, прессующим всех без разбора.

Полная тишина в деле о смерти Филиппа казалась штилем перед бурей. Здоровье только подливало масла в огонь.

Зрение упало сильнее, и он уже не обходился без очков. Врачи говорили, что ему посчастливилось избежать осложнений после множественных переломов ребер, но Демьян не считал это везением. О какой удаче говорить, если полчаса на ногах отзывались головокружением и тошнотой, а постоянная боль в груди мешала сосредоточиться на делах? Последним сорванным аккордом стал перелом правого запястья.

Их поместье нынче напоминало неприступную крепость, нежели чем загородную резиденцию. Мониторы для наблюдения установили в его спальне и кабинете. За дверью постоянно дежурили двое ребят Звоновского. Демьян понимал, как это выглядит, но не желал отпускать поводья. Когда он доберется до зачинщиков, самые зверские казни покажутся им детскими забавами. А потом все вернется на круги своя.

Воскресли воспоминания о Полине. Их короткий роман закончился, не начавшись, но с ней он был по-настоящему счастлив. В отличие от Анжелы, она оставалась женщиной из плоти и крови. Безумно прекрасной и желанной, настоящей, живой. Мир рядом с ней преображался, и он сам становился другим. Он хотел изменить её, сделать своей, но судьба распорядилась иначе. Полина стала чувствующей – одной из тех, чья природа способна разрушить даже прочные стены. На тысячи изменений такое случалось однажды, но почему-то произошло именно с ними!

Чувства делали его уязвимым, и не только против внешних врагов. С каждым днем Демьян все ярче ощущал, что жизнь без неё становится пустой и бессмысленной. Мышеловка любви к чувствующей: никогда не знаешь, когда в истинное влечение ржавчиной вползет зависимость.

Демьян упорно обходил воспоминания стороной, даже рядом с Натальей они были прочно заперты за семью печатями. Нынче, скользнув в маленькую лазейку тишины, память о ней проснулась. Вернулось звучание виолончели, пробуждение рядом и тонкая прядь волос, падающая на смуглую шею, любящий взгляд, залитое солнечным светом покрывало с её стороны, и смазанная граница перехода в его полумрак. Они расстались слишком быстро и без лишних слов.