Указание частей и глав книги сея

Главы

1. О должности философа.

2. О познании историческом.

3. О познании философском.

4. О познании математическом.

5. Изъяснение слова философии.

9. О бытии вообще и существе всех вещей особно.

10. О веществе и его различных образах.

11. О взаимности вещей, когда они одна без другой быть не могут, в которой изъясняется, что значит небытие и прямо ничто.

12. О возможном и невозможном.

13. О том, что необходимо надобно, и что по случаю только бывает.

14. О продолжении пребывания вещей и времени.

15. Что разуметь надобно через слово тожде или тожде­ство.

16. О вине и от нее произведенных действиях, что у фило­софов эффектом называют.

Конец первыя книги.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

О ДОЛЖНОСТИ И ИМЕНИ ФИЛОСОФА

Глава первая

О должности философа

Прежде, нежели правила логические и прочие части философии покажем, надлежит ясно и основательно знать, что значит сие слово философствовать. Что есть философ и чем рознится философия от всех других на свете вещей. Сколько в нашем народе о сей науке понятия, о сём не нужно пространно говорить. Многие оную назы­вают уединённым житием, а философом того, кто от общества чело­веческого удалён, о котором, хотя он и ничего не делает, говорят: живет-де по-философски. Может быть, сие понятие о философе и философствовании имеет своё издалека произведенное начало: одна­ко ж не к нашему намерению. Сие народное мнение или от недос­татка книг, или, буде на других языках читать могут, от недостатка разумения происходит. Я не говорю здесь о всех вообще; ибо многие в нашем народе по сие время не только в философской науке до­вольное познание имеют, но и своё знание на природном языке дру­гим сообщить бы могли, ежели бы их к тому или время допустить могло, или должность иная по званию их от того не отвращала. Сих ради причин я охотникам принял намерение сообщить краткое и сколько можно подлинное о сей науке известие, которое таким обра­зом сочинил, чтобы могли оным и те пользоваться, которые не толь­ко что никаких наук не училися, но и языков чужестранных за не­имением к тому случая не могли обучиться.

§ 1.

Чтоб кратче и способнее можно было понять, что значит слово сие философствовать, того ради я три знания наперед предлагаю: знать вещи просто бытность, знать бытности причину, знать при­чины количество и силу. Кто старается все сии три знания иметь, тот философствует, а тот, кто о какой-нибудь вещи все сии три зна­ния получил, тот прямой философ. Но что сие есть знать просто бытность, бытности причину, причины силу и количество? Дело сие требует целой жизни человеческой, а всегда и того мало. Иппократ свои афоризмы начинает сим словом vita brevis, ars longa – жизнь краткая, а наука пространна. Удивительно, сколько разумы чело­веческие между собою в познании какой-нибудь вещи не согласны. Такое несогласие по тех пор продолжаться может, пока мы не разы­скиваем о всякой вещи, что она? откуда? и для чего? сколь велика тому причина? Но к тому надобно иметь способ, который мы за на­чало и градус необходимо при всякой вещи рассуждать должны. Через способ я разумею помянутое выше тройственное познание, а через градус всякое познание особливо. От сего мы видим, что те, которые просто смотрят на вещи и просто слушают разные слова или речи, понимать совершенно ничего не могут, ежели сколько воз­можно к тому трёх помянутых знаний не присоединяют. Такому не­разумению не вещь самая, на которую просто смотрим, и не речь, которую просто слушаем, причиною, да наше собственное о них непонятие, наше нерассуждение, наша тупая или иногда неприлежная мысль. Так, мы обыкновенно, когда кому приписываем о какой вещи знание, и говорим про него, что он лучше о сем знает, нежели дру­гие, тогда розницу делаем и градусы не между вещьми, о которых они знают, да между их знаниями. Одного знание с другого знанием сносим, сравняем, повышаем, понижаем. Что мы тогда делаем, на­пример, когда говорим про одного огородника, что он лучше садо­вые дела смыслит, нежели другой его брат? Не о садовых делах мы тут рассуждаем, то есть о земле, травах, деревах, но о его знании, ибо та же трава под его присмотром лучше вырастет, нежели под другого, чему причиною его в том большее искусство. Можно по­знание всякой вещи или о всякой вещи и речи внимание разделить на бесчисленные статьи или классы, которые могли быть немало между собою различны, полезны и примечания достойны. Но опа­саюсь, чтоб подробными разделениями не сделать трудности ко вниманию. Ибо многочисленные разделения не обучающимся, но учащим полезны. Да и первый случай меня о науке философской говорить природным языком и читателя совсем нового допустить столь подробно слушать не может. К тому же наибольше смотреть надобно, дабы столь тонкие разделения не произвели ему скуки. Материя хотя и вкратце предложена быть имеет, однако ж на пер­вой час великой от него требует терпеливости.

§ 2.

Многие находятся как на латинском, так и на французском и других языках писатели, которые старались понятию человеческому дать градусы или степени и оное разделили на классы: но в том наибольше себя отменил Чирнгауз[3]. Он, когда своего разума остроту употребил в то, чтоб разыскать, в чем состоит философская истина или, по его словам, философской истины болезнь: то нетрудно было многим узнать, что прежние философские знания или пустыми сло­вами были наполнены, или знание в философии было только исто­рическое. В «Логике» своей, которую он называет лекарством для мыслей, предлагает он тройственных математиков и тройственных философов.

§ 3.

Первыми математиками он тех называет, которые только еще знают одни математические разделения, означения слов или терми­нов и некоторые самые главные основания науки математической наизусть вытвердили. Таким же образом и философами действи­тельными он тех называть не хочет, которые философии разделение, терминов силу и главные философские правила затвердили на память, а при том наук философских розницу, самой философии историю, то есть начало, порядок и всё её происхождение. Такие, как он говорит, самого первого степени суть философы, и потому философского ещё имени недостойны.

§ 4.

Другой род математиков есть целым степенем больше первого, а однако ж и тех ещё он не удостоил совершенными быть математи­ками, которые уже знают, что Евклид, Архимед, Аполлоний и дру­гие древние математики в сей науке изобрели и что новые к тому ав­торы в сей науке присовокупили. Но ещё сами равномерным обра­зом собою ничего нового изобрести не могут. На том же степени по­ставил философов тех, которые далее первых поступили. Они уже знают, какие старинных философов отом или о сём были мнения, какие новых, кто лучше о сём или о том рассуждает. Какие прибав­ления и приумножения в науке сей от времени до времени присое­динены и тому подобное.

§ 5.

Вышними тех называет и совершенными, которые не только ста­рых и новых математиков изобретения, хотя им и не истолкованы, находить и разыскивать собой могут, но и того, что ещё в математике темно и не исследовано осталось, разума своего собственною силою дойти могут. Потому же и философов, которые к такому совершен­ству пришли, что всё то, что ещё неизвестно в философии, но толь­ко бы человеческому уму было понятно, собственным своим разумом на свет так, как известное, произвести могут, и таких он почтил пря­мыми философами. Из таких людей во всех науках корпус академи­ческий всегда состоять должен, и они прямо называются академики, которым открыт талант и способность расширять науки в их роде и в их частях.

§ 6.

Мы видим теперь действительных математиков и действительных философов, хотя после о должности их прилежнее ещё рассмотреть будет должно. Главное моё в том состоит теперь намерение, чтоб дать понятие некоторое о науке философской тем, которые за не­знанием чужестранных языков, на своём природном собственным прилежанием постигнуть что-нибудь захотят. Чего ради при вступлении в таковую материю сколько возможно удаляться надлежит от безвременной и бесполезной обширности в речах. О пользе сего раз­деления, кто знает латинский язык, смотри предисловие в «Логике» Чирнгаузовой, которую он назвал лекарством для мыслей, второго выхода в Лейпциге 1695 года.

§ 7.

Разделение его к тому служит, чтобы изъяснить, в чём состоит должность прямого философа. Ежели же прямо его мысль разумеет, то нет в свете и не бывало философа, который бы сим именем на­зваться мог по достоинству. Ибо он такие свойства прямому фило­софу приписывает, которых кто бы каков себе не казался быть фи­лософ, никогда столь высокого совершенства не получит, чтоб мог сего имени удостоиться. Кто одни только изъяснения к вещам сыски­вает, или умеет правило какое в науке философской сочинить, тот и по моему мнению в философии дале ничего не изобретает и потому он назваться учёным в таком разуме, в каком сие слово на других языках принимают, а не на нашем, не может. Многие у нас, не зная прямо должности философа или довольствуясь тем, когда они пер­вый градус только философии поняли, о котором я прежде уже упомянул, льстят себя, что они концы философии уже постигли и слывут особливым латинским именем Consumati, по их же переводу совершенные, хотя по прямому не только их столь малое знание не просветило, но больше ещё замешания в голове сделало. Не сказал бы иной на вопрос “для чего огонь жарок?” – “Для того-де, что в нем жаркость есть”. Не думал бы он при том, что он сие ответст­вовал по логике, если бы, понявши помянутый низкий градус только философии, не вздумал про себя, что он и философию знает и фило­софом отчасти можно ему называться. <...> Сия погрешность из обыкновения и по сие время ещё в академиях выйти не может, что не одни те, которые обучают философии, но и те, которые лишь только начали учиться, называются философами. Удивляются с жа­лостью новые философы тому состоянию философии, когда Аристо­тель дал всем образец и правило, из которого никто не должен был дале выступить, но тем только довольствоваться, что он вымыслил. Тогда за великого философа и того почитали, кто смог другому только последовать, ежели не сравниться, и когда превысить кого было не можно, тому почти божественную мудрость приписывали.

§ 8.

Сего разделения довольно было бы для познания, что есть долж­ность философа, и что должность математика. Но я намерен пред­ложить о философии вообще и нечто специальное. Всёмоё предпри­ятие в том только особливую новость имеет, что я сколько возможно о философии не философскими словами буду говорить и предлагать оную таким порядком, чтоб не трудно было всякому разбирать, хотя бы кто и предводителя в том не имел. Надпись сея главы обя­зывает меня объявить здесь о должности философа, и для того при­мем троякое в философии познание. Первое историческое, второе философическое, третье математическое. В сём случае довольно нам будет того, когда сможем изъяснить мнение и мысли барона г. Вольфа, славного философских частей учителя нынешнего века. Он пространнее о сём пишет в большой своей «Логике», которую он называет «Philisophia rationalis»[4].

§ 9.

Познание историческое я называю простое известие, которое мы или от других имеем или сами собой усмотрели о вещи или действии каком, не ведая еще причины, для чего сие так, а не инако сдела­лось или кажется. Философское познание то, когда мы, о всем об­стоятельно изведавши и имеючи понятия между собой отдельные о вещи или действии каком, скажем, для чего оно подлинно так, а не инако сделалось, то есть причину оного объявить в состоянии находимся. Математическое познание те имеют, которые знают определить количество и силу причины, а притом величину произведения измерять могут.

§ 10.

Тройственное вещей познание человеческое не в вещах мы ищем, как уже выше сказал я, но в разуме самом. Ибо об одной вещи три человека трояко знать могут, один будет знать его по-исторически, другой по-философски, а третий по-математически. Все мы знаем, что пары на воздух поднимаются, и то есть наше познание истори­ческое. Философ говорит, что пар поднимается от тяжести окру­жающего воздуха, которая есть больше, нежели тяжесть пара, и что пар есть не что иное, как воздух, включенный в водяных пузырьках, который не может быть под низом той материи, которая его дейст­вительно тяжелее, и потому опускается книзу по свойству всех тел тяжелых, и то пространно и явственно толкует, в котором случае мы об нём говорим, что он о той же вещи познание имеет философ­ское. Математиков есть должность, познав перво тяжесть воздуха, а после тяжесть воды, объявить, сколь велика пропорция между водой и воздухом, и притом какая пропорция в тяжести между паром и тою воздушною материею, в которой пар наверх поднимается, или, лучше сказать, всплывает. Также математик и ту пропорцию сы­щет, какая состоит между пузырьком и воздухом, который в нём включен. Ибо, по видимому, воздух в пузырьке больше имеет силы, которою влечётся кверху, нежели водяной пузырёк тяжести, кото­рая бы погрузить его могла. Но чтоб о познании историческом яснее все оного обстоятельства мог я предложить, то без сомнения должен о всех трех, как историческом, так философском и математическом, познаниях в особливых главах показывать, дабы познавши одно ос­новательно, другие меньшим трудом могли окончить, ибо сие знание всей философии я почитаю за первое основание.