Вампиры. Опасные связи 43 страница

Ей уже довелось мельком увидеть мужа Норин. Кухонное чудовище сидит за столом. В одном кулаке зажата вилка, в другом – нож. Красное, ничего не выражающее, словно каменная плита, лицо. Боже, лежать под этим существом, пока оно молча нашпиговывает тебя детьми!.. Но Камилла не делится этими мыслями, она берет Норин под руку, подробно рассказывает о своих приключениях во время путешествий по всему миру. Пирамиды Гизы, рестораны Нью-Йорка. Впечатления весьма осведомленного человека.

– А ты знаешь, что в Западной Африке только на рынке в Фумбане, под земляными стенами дворца султана, можно найти голландский набивной хлопок?

– Правда? У них что, своих ткачей нет?

– Норин, то, что колонисты отправлялись в Африку и Азию для того, чтобы разворовывать тамошние природные ресурсы, – большая ложь. Они отправлялись туда завоевывать новые рынки для своих товаров. Продавать, а не покупать. То же самое и с туристами. Ты когда-нибудь задумывалась об этом? Они приезжают не затем, чтобы увидеть, они приезжают себя показать. Такое когда-нибудь приходило тебе в голову?

– Никогда! – говорит Норин, растерянно хлопая ресницами. – О, но я никогда бы не назвала тебя туристкой, Кэм. – Она смущенно прижимает к своему упитанному боку руку Камиллы. (Наслаждение заключалось в осознании того, что это не зайдет далеко. Никаких последствий, потому что Камилла здесь не останется. Вкусовые ощущения и запахи, яркие моменты… счет никогда не будет представлен.)

Они шли дальше. Норин после своего порывистого заявления некоторое время хранила молчание.

– Знаешь, – сказала она через минуту-другую, – я волнуюсь из-за этого маньяка, что бродит по округе. Некоторые теперь не выпускают детей из дому. Ты считаешь, я должна держать их дома?

– Их?

– Детей.

– А-а… – Камилла нахмурилась и отвела взгляд в сторону. – Не волнуйся. С твоими детьми ничего не случится.

Она не стала объяснять, почему подчеркнула «твоими».

Сизые волны набегали на берег, мамаши сидели за ветроломами, несколько поредевшая когорта местной детворы прыгала по берегу и брызгалась на мелководье.

– Твои дети, наверное, уже выросли и уехали. – Норин вздохнула, проталкивая коляску через выброшенные на берег непокорные водоросли… и поторопилась сгладить свой faux-pas^[64] – Ой, я хотела сказать, ты, наверное, очень рано вышла замуж.

– Замуж? – Камилла со смехом отмела это предположение, слегка раздраженная тем, что ее мрачный намек проигнорировали. – Мы с Шериданом так давно вместе, что стали почти как брат и сестра, но мы никогда не были официально… э-э… женаты.

– Вы не женаты? – задохнулась от изумления Норин.

– Я никогда не была замужем. Мне нравится быть независимой.

– Но ты говорила, что ты вроде как… содержанка?

– Это была шутка.

Никогда не была замужем!

Коляску так тряхнуло, что Розин взвыла. Среди персонажей на фамильных портретах, с такой готовностью выставленных на всеобщее обозрение в гостиной, было несколько женщин, которые никогда не были замужем. Они прижимали к своим бюстам-подушкам страшненьких младенцев. Потрясенная Норин сравнивала Камиллу со своими пратетками и не могла найти для нее места среди этих незадачливых охотниц на мужей и старых дев…

– Ты так молодо выглядишь! – с придыханием воскликнула она, словно блаженное состояние незамужней женщины в ее мозгу было неразрывно связано с образом синего чулка средних лет. – Ты похожа на фотомодель!

Камилла крепче сжала руку спутницы и, приблизившись, потерлась своей бледной холодной щекой о ее теплую и розовую.

– Я молода уже так давно, – промурлыкала она, – что не могу вспомнить, когда была другой.

– Ох, если бы я только могла, я бы…

Что она сделала бы? Избавила бы Камиллу от всего этого? Краснеющий от смущения крестьянский парень и утонченная женщина постарше. Варианты бесконечны, и жалость может сыграть свою роль. Все это льет воду на мельницу Камиллы. Это как переливание свежей крови, только без этих жутких депрессивных деталей в реанимационной палате.

Любовь – это голод, который нас питает.

 

Шеридан бродил в поисках добычи по лесу и взморью. Камилла, уже не хворавшая, охотилась на кухне В&В, где хозяйка проводила большую часть своей жизни – непрестанно готовила, загружала стиральную машину, гладила сырые простыни. Норин вспоминала случаи страшной эпидемии. Мальчика по ночам мучают кошмары, в доме никто не может глаз сомкнуть. Девочку срочно отвезли в больницу, но доктора ничего не смогли обнаружить, так что целый день пропал даром – пока ехали, пока ждали, пока везли обратно. Господи Боже. Schandenfreude.^[65] Норин чудом не заболела.

Камилла сменила тему. «Мы все – содержанки, – сказала она (Норин призналась, что романтические отношения у них с Джонасом давно сошли на нет). – Мы ничего без них не можем, верно ведь? Со стороны мы идеальная пара, но правда в том… есть вещи, которые я…» Она запнулась и больше не вымолвила ни слова.

 

В один прекрасный день Шеридан, вернувшись с прогулки, разложил на вышитом старом покрывале цифровые фотографии. Некоторое время он разглядывал их со счастливой улыбкой на лице, а потом сказал:

– Пора убираться отсюда к дьяволу.

– К дьяволу, это точно. – Камилла покосилась на снимки и отвела взгляд.

– Откуда такая щепетильность? Я должен как-то жить или нет?

– Не пойму, почему ты хочешь уехать?!

Шеридан надел темные очки и улыбнулся Камилле:

– Ни в чем нельзя быть уверенным. Я просто осторожен.

– Хорошо, потому что я еще не закончила. Не закончила. Еще нет.

В темных стеклах очков – ее лицо, такое призрачное, что даже стыдно, что ей нужен партнер. Но два хищника не могут питать друг друга. В этом весь эротизм их отношений. Эти запахи и вкусовые ощущения, эта связь на расстоянии… это все еще приводило ее в трепет. Шеридан всегда заканчивал первым – это правда. Но Камиллу это устраивало.

– Давай, сестренка, – говорит большой тинейджер. – Похоже, тебе надо привести себя в порядок.

 

Машину отремонтировали. В тот вечер ее перегнали в В&В. Они поставили в известность о своем отъезде на следующее утро и оплатили счет. Норин было очень жаль, что они уезжают, но прощаться на глазах эрзац-мужа Камиллы она не хотела. Камилла дала понять, один-два раза печально взглянув на Норин, что внезапный отъезд – не ее идея и она сожалеет, что они не могут более тепло попрощаться. Она встала где-то через час после полуночи. Шеридан мирно спал. Простыни, хоть и свежие, по-прежнему пахли этим дешевым порошком. «Как она это делает? – удивлялась Камилла, накидывая элегантное бело-голубое кимоно. – Бедняжка Норин – гений нищенского домохозяйничания, жалкая участь…» Она прошла в ванную комнату и посмотрела на свое отражение. Боже правый, даже свет маленькой люминесцентной лампы, казалось, исходил прямиком с Северного полюса. Тоненькие «вороньи лапки» в уголках глаз, морщинки между бровей… А это – лопнувший сосуд? Не может быть! Ничего страшного. Скоро, скоро эта старая ведьма исчезнет. Зеркала цивилизованного мира восстановят красоту Камиллы, вольют в нее свежесть и очарование. В последний раз, содрогаясь от отвращения, она прошла по невообразимо жутким, отделанным полированной сосной коридорам дома люмпенов. Американская чета мирно похрапывала за дверью с медной табличкой и видела во сне утес Рок-оф-Кэшел и замок Блэрни. Норин делит комнату с Джонасом, в той же комнате спит в детской кроватке Розин. Малышка, вот чудо, не плачет, но это не значит, что в доме тихо.

Камилла идет на звуки – жужжание, щелчки и глухой стук. Камилла тихо открывает дверь и видит в полумраке мальчика – любителя ВМХ. Он сидит к ней спиной, целиком погрузившись в созерцание монитора. Маленькие руки в непрерывном движении – клик-клик-клик. Камилла знает всех детей Норин по именам. Этого зовут Диклэн, ему десять лет от роду, и он, по счастью, невосприимчив к распространившемуся по округе вирусу. Впрочем, он немного маловат для этого вируса: бутон еще не вполне распустился, жизненный сок еще не играет в жилах. Но он защищен в любом случае. Существуют правила. Камилла проскользнула в комнату и встала у мальчика за спиной, поражаясь одержимости, ей самой не свойственной. Она стояла к нему так близко, что было даже удивительно, что он не оборачивается. Через плечо мальчика она видела отражение своего лица в экране, четко просматривающееся между беговых дорожек трека.

Диклэн обернулся и увидел пустое место (какая-то взрослая женщина, чья-то мать, безликий проводник). С неизменившимся лицом мальчик повернулся обратно к экрану и продолжил игру.

Камилла отступила, ее трясло от ужаса: это все диета Норин. Все, что питает ее бедную изголодавшуюся душу.

Она спустилась в гостиную, чувствуя себя морально оправданной. Я не плохая. Не беспредельно прожорлива. Прошло четверть часа, и появилась замотанная в кошмарный халат Норин – лицо, раскрасневшееся после сна, короткие волосы взлохмачены.

– Мне показалось, послышалось… О Камилла, что случилось?

Камилла рыдала, стараясь заглушить всхлипы, вцепившись зубами в кулаки. Она была вне себя. Прошло какое-то время, прежде чем от нее удалось хоть чего-то добиться. Захлебываясь, спрятав лицо в ладонях, обрывками предложений она поведала свою историю.

Поделилась своими подозрениями. Своей убежденностью. Своей тяжкой ношей.

– Я не могу ничего доказать, – объясняла она. – Но я знаю наверняка, знаю об этом каждый раз, когда это случается. Он крадет у них что-то… Как бы это сказать? Они сдаются ему.

– Господи Иисусе. Ты хочешь сказать – он нападает на них?

– Нет! – застонала Камилла. – Ничего подобного. Я пытаюсь сказать – он отбирает их жизнь.

– Но, Камилла, никто ведь не умер!

– Нет! Он их не убивает, он слишком умен для этого. Они умирают позже, от чего-нибудь другого. Несчастный случай или простуда. Я проследила. Я знаю, так происходит. Но он никогда ни в чем не виноват. Они остаются живы, но лучше бы они умирали, потому что они становятся такими, как он. Об этом я тоже знаю.

Бедно обставленная комната в шоке внимала Камилле. Большой экран телевизора мрачно пялился на женщин.

Камилла показала Норин фотографии. Молодая хозяйка задрожала. Она пролепетала: «Полиция». Камилла сказала: «Тогда бы он меня убил. О боже, я не хочу умирать!»

– Я должна была тебе рассказать, – рыдает она. – Я просто должна была это сделать. О Норин, я такое знаю…

А потом – торопливый шепот и прерывистое дыхание. Последние уверения, возражения, капитуляция. Норин униженно соглашается не поднимать тревогу. Трясущаяся, ослабшая, она лишена невинности, она пала, стала соучастницей чего-то чудовищного… и ей это нравится.

Камилле пережитой опыт тоже приносит глубокое удовлетворение.

Она покидает комнату и на цыпочках прокрадывается в номер «4».

Вспышка ослепляет ее, когда она открывает дверь. Губы ее еще влажные, черты лица смягчились, глаза замутнены от испытанного наслаждения.

– Поймал! – кричит Шеридан, размахивая фотоаппаратом, и улыбается во весь рот.

И она смеется.

Это почти как если бы он ее поцеловал. Шеридан отворачивается и проверяет снимок на экране предварительного просмотра.

– Хм.

Похоже, что он разочарован или, возможно, озадачен.

– В чем дело?

– О, ничего, все хорошо.

 

Они покидают большой окоченевший желтый дом ранним утром. Камилла находит момент отъезда странным образом печальным, разочаровывающим. Она хотела бы встретить немного понимания, увидеть пристыженное беспокойство в глазах молодой хозяйки, заметить, как побледнели розовые щеки. Норин проснется и совсем не будет уверена в том, что что-то действительно произошло с ней в эту ночь. (Возможно, она никогда не хватится того, что у нее отняла Камилла.) Так все и должно быть. Внутрь и обратно, не оставляя следа, любить их и покидать их.

Она на секунду зашла в кухню и огляделась. Запахи копченой селедки, кровяной колбасы и сохнущего в помещении белья смешивались, вызывая тошноту. Камилла вдруг почувствовала, что теряет ориентацию в пространстве. Вкус жизни Норин застрял у нее в горле; перед глазами на секунду возникла пугающая картинка ее существования в этом доме. Муж-чурбан и безразличные отпрыски, шумные американцы, жующие пережаренный бекон в этой убогой, мрачной столовой. Камилле нечем дышать, ей кажется – она становится прозрачной.

Шеридан сигналит в «бентли».

– Тсс! – шипит Камилла и убегает из кухни.

Большая машина отъезжает от дома.

 

Норин проснулась, как раз чтобы услышать звук отъезжающей машины. Ночью ей не спалось, но для нее не существует поблажек. Никто не принесет ей кофе в постель. Надо приготовить завтрак для постояльцев; Джонасон не в духе; дети будут выводить ее из себя своим ором, а малышка ревом. Но она улыбалась. Она стояла на крыльце и слушала приглушенное урчание двигателя большой машины. Это едут они, прекрасные люди. Норин повертела в руке простой кремовый прямоугольник визитки с единственной надписью: «Камилла Сиибу». И больше ничего. Ни адреса, ни телефона. Высокомерно, не так ли? Но это не важно. Ты никогда больше их не увидишь. Мимолетное знакомство. Она сунула визитку в ящик комода, туда, где хранила свою коллекцию любимых трофеев.

– Иногда у меня бывают такие милые постояльцы, – мурлычет Норин. – Так славно принимать их у себя.

И она возвращается в рабство, к своим домашним обязанностям, в ее широкой, хищной улыбке таится триумф; взгляд наивных светло-карих глаз больше не голодный, он пресыщенный.

 

Они заранее позвонили и забронировали номер в месте настолько удаленном от примитивного В&В, насколько это позволяли деньги. Камилла автоматически одарила паренька, который подхватил их сумки, ослепительной улыбкой и была несколько удивлена, когда не получила в ответ восхищенный, признательный взгляд.

Они вошли в отель. Каким же просторным казался им холл. Там толпилось множество людей, но не было тесно. Никто не смотрел в сторону Камиллы. Или, если кто-то случайно и бросал взгляд в ее сторону, казалось, этот кто-то ничего не видел. К тому моменту, когда они дошли до регистрационной стойки, она чувствовала тревогу и странную слабость, словно этот короткий переход был долгой дорогой через безлюдную тундру. Странствие Камиллы по миру людей до сих пор было поглощением, глоток за глотком, их внимания. Цветок обольщения распускался целиком лишь время от времени (она не наркоман, как Шеридан!). Ее неизменная красота, ее неувядающая молодость поддерживались более изощренными способами. Она так привыкла получать ответную реакцию, что даже не задумывалась об этом. Восхищение, вызываемое ею практически у каждого человека (будь то мужчина или женщина), у молодого или у старого, было ее повседневной пищей, воздухом, которым она дышала. Люди так и питаются. Таков закон природы.

Весь подъем до номера спокойный и невозмутимый Шеридан хранил молчание, а она не могла удержаться и рассматривала себя в зеркальных стенах лифта, заглядывала в глаза проходившей мимо горничной, в глаза коридорного, ожидавшего чаевые. Ничего. С таким же успехом она могла быть невидимкой. «Что со мной произошло?»

– Что с тобой, Кэм?

– Ничего, – отвечает она, сидя на кровати королевских размеров в центре огромного номера. По кровати разбросаны роскошные подушки; свежие, белоснежные простыни благоухают. Но где же Норин с ее покорными, голодными глазами? – Я, пожалуй, приму душ.

Она уходит в ванную комнату.

До тех пор, пока ты видишь себя в зеркале, ты не переступила черту. Так говорит Шеридан. Когда-нибудь все зеркала окажутся пустыми. Временами, устав от бесконечно повторяющейся пытки своей изощренной диеты, она мечтала о том дне, когда у них уже не останется выбора и они вынуждены будут превратиться в монстров. В действительности никто из них не хотел переступать эту черту. Это была бы своего рода смерть. Они предпочитали как можно дольше избегать этой участи. Но было кое-что еще.

На нее смотрит светловолосая уставшая женщина, немного бледная. На лице ее несколько тоненьких морщин, несколько лопнувших сосудов. В этом отражении нет ничего необычного. Ни старая, ни слишком молодая, ни красивая, ни страшная – определенно нет никаких признаков бессмертного зла. «О боже, – шепчет она, заново рожденная смертная, – что со мной произошло?» Она поворачивается в одну сторону, потом в другую. Бесполезно. Куда бы она ни смотрела, прозрачный, чистый свет, падающий на нее, исходит с севера.

 

КОННИ УИЛЛИС
Джек

 

 

Журнал «Locus» включил Конни Уиллис в список «Лучших авторов научной фантастики и фэнтези девяностых годов». Она дебютировала в 1971 году в журнале «Worlds of Fantasy», но начала регулярно писать в жанре фэнтези только с начала восьмидесятых. Ей принадлежат романы «Мечты Линкольна» («Lincoln's Dreams»), «Книга Страшного суда» («Doomsday Book»), «Белое пятно» («Uncharted Territory»), «Римейк» («Remake»), «Вожак» («Bellwether»), «Не считая собаки» («То Say Nothing of the Dog») и «Переход» («Passage»), а также сборники рассказов «Пожарная охрана» («Fire Watch»), «Невозможное» («Impossible Things») и «Чудо и другие рождественские истории» («Miracle and Other Christmas Stories»). Уиллис шесть раз получала премию «Небьюла» и восемь – «Хьюго».

Автор так рассказывает о возникновении замысла новеллы «Джек»: «Когда я впервые посетила собор Святого Павла в Лондоне, то сразу вспомнила Блиц.^[66] Мне показалось невероятным, что собор не сгорел в ту декабрьскую ночь^[67] (и до сих пор так кажется), и я начала собирать факты для нового рассказа; в итоге появилась „Пожарная охрана“. Читая книги и различные документы, я постоянно встречала упоминания о необыкновенно удачливых спасателях. Они словно обладали неким инстинктом, позволявшим им обнаруживать пострадавших под завалами. Разумом я понимаю, что эти люди скорее всего очень хорошо слышали (лондонцы тогда были практически глухими из-за постоянного шума) или каким-то образом догадывались, где искать, а может, им просто везло. Однако однажды мне пришло в голову иное, более зловещее объяснение…»

 

В ту ночь, когда Джек впервые появился у нас, Ви опоздала. Люфтваффе тоже. В восемь сирены еще молчали.

– Может, нашей Виолетте надоели летчики и она переключилась на наблюдателей, – пошутил Моррис. – А те потеряли голову от ее чар и забыли включить сирены.

– Тогда тебе лучше отправляться на наблюдательный пост, – заметил Суэйлс, снимая жестяную каску пожарного. Он только что закончил патрулирование.

Мы освободили для него место за покрытым клеенкой столом, сдвинули в сторону чашки, разбросанные противогазы и карманные фонарики. Твикенхэм сгреб свои бумаги в одну большую кучу и продолжил стучать на машинке.

Суэйлс сел и налил себе чашку чаю.

– Теперь она начнет заигрывать со служащими ПВО, – сказал он, протягивая руку к молочнику. Моррис пододвинул ему молоко. – И ни один из нас уже не сможет чувствовать себя в безопасности. – Он ухмыльнулся, глядя на меня. – Особенно молодые вроде тебя, Джек.

– Я-то как раз в безопасности, – возразил я. – Я жду повестку. А Твикеихэму, мне кажется, стоит побеспокоиться.

Услышав свое имя, Твикенхэм поднял голову от пишущей машинки.

– О чем побеспокоиться? – переспросил он, держа руки над клавишами.

– О том, как бы наша Виолетта тебя не захомутала, – объяснил Суэйлс. – Девчонки обожают поэтов.

– Я журналист, а не поэт. Как насчет Ренфри? – Он кивнул в сторону соседней комнаты, где стояли койки.

– Ренфри! – крикнул Суэйлс, отодвигая стул и собираясь заглянуть в дверь.

– Тсс, – прошипел я. – Не буди его. Он всю неделю не спал.

– Да, правда. Это некрасиво будет – он и так слаб. – Он снова сел. – А Моррис женат. Как насчет твоего сына, Моррис? Он летчик, да? Где расквартирован – в Лондоне?

Моррис покачал головой:

– Квинси в Северном Уилде.

– Ну тогда повезло ему, – хмыкнул Суэйлс. – Похоже, остался только ты, Твикенхэм.

– Прошу прощения, – отозвался тот, продолжая стучать, – она не в моем вкусе.

– Да она ни в чьем вкусе, – сказал Суэйлс.

– А вот летчикам нравится, – возразил Моррис, и мы замолчали, размышляя о Ви и ее сумасшедшей популярности у пилотов ВВС в Лондоне и его окрестностях.

У Ви были бесцветные ресницы и тусклые, неопределенного цвета волосы. Придя на дежурство, она обычно сооружала на голове небольшие плоские завитушки, что было против правил, но миссис Люси не делала ей замечаний. Ви была невысокой, коренастой, умом не блистала – и все же постоянно ходила на танцы и вечеринки с летчиками, и каждый раз с новым.

– А мне так кажется, что она все сочиняет, – бубнил Суэйлс. – Сама покупает продукты, которые они ей якобы дарят, – все эти апельсины, шоколадки. Сама берет и покупает их на черном рынке.

– На жалованье пожарного? – рассмеялся я.

Нам платили всего два фунта в неделю, а гостинцы, которые Ви приносила на пост, – сладости, шерри, сигареты – стоили очень дорого. Она щедро делилась с нами, хотя спиртное и сигареты тоже были против правил. Но миссис Люси не возражала.

Она никогда не выговаривала своим подчиненным – лишь за плохие слова о Ви; поэтому мы старались не сплетничать в ее присутствии. Я размышлял, куда пропала начальница. Я не видел ее с тех пор, как пришел.

– А где миссис Люси? – спросил я. – Неужели тоже опоздала?

Моррис кивнул в сторону кладовки:

– В своей конторе. Пришел человек, который будет заменять Олмвуда. Она заполняет бумаги.

Олмвуд был нашим лучшим работником, это был могучий мужчина, бывший шахтер, он мог в одиночку поднять потолочную балку. Поэтому Нельсон, пользуясь своим положением старшего пожарного округа, устроил его перевод в свою бригаду.

– Надеюсь, этот новый человек никуда не годится, – сказал Суэйлс. – А то Нельсон украдет у нас и его.

– Видел вчера Олмвуда, – вставил Моррис. – Он выглядит как Ренфри, только еще хуже. Он мне рассказал, что Нельсон заставляет их всю ночь патрулировать улицы и искать зажигательные бомбы.

В этом занятии не было смысла. С земли все равно нельзя заметить, куда падает зажигательная бомба, а в случае взрыва никого из пожарных не было на посту – все ходили по улицам. В самом начале Блица миссис Люси составила расписание патрулирования, но через неделю велела всем возвращаться к полуночи, чтобы немного поспать. Миссис Люси сказала, что не хочет подвергать нас опасности быть убитыми, когда люди все равно уже сидят в убежищах.

– Олмвуд говорит, что Нельсон запрещает им снимать противогазы во время дежурства и дважды за вахту проводит тренировки по обращению с насосом, – продолжал Моррис.

– Тренировки с насосом! – взорвался Суэйлс. – Он что, думает, им так сложно научиться пользоваться? Нет, меня Нельсон не получит, хотя бы сам Черчилль подписал приказ о переводе.

Дверь кладовки открылась, и оттуда высунулась миссис Люси.

– Уже половина девятого. Наблюдателю лучше подняться наверх, если сирены не включились, – сказала она. – Кто сегодня дежурный?

– Ви, – ответил я. – Но она еще не пришла.

– О боже! – воскликнула миссис Люси. – Думаю, кому-то надо пойти поискать ее.

– Я пойду, – предложил я и начал натягивать сапоги.

– Спасибо тебе, Джек, – улыбнулась она и закрыла дверь.

Я поднялся и засунул за пояс фонарь. Нашел свой противогаз и перекинул его через плечо – на случай, если столкнусь с Нельсоном. По правилам их следовало носить во время патрулирования, но миссис Люси почти сразу поняла, что в этих противогазах ничего вокруг не видно. Я думаю, что именно поэтому наш пост был самым лучшим во всем округе, включая пост Нельсона.

Миссис Люси снова открыла дверь.

– Она обычно приезжает на подземке. Станция «Сло-ун-сквер», – сообщила она. – Будь осторожен.

– Вот именно, – поддакнул Суэйлс. – Ви может прятаться в темном закоулке, ожидая, пока ты пройдешь мимо, а потом как вцепится в тебя! – Он схватил Твикенхэма сзади за горло и прижал к себе.

– Я буду осторожен, – пообещал я и, поднявшись по лестнице, вышел на улицу.

Я пошел по дороге, по которой Ви обычно приходила со станции «Слоун-сквер». На темной улице никого не было, кроме какой-то девушки, которая спешила к метро, неся с собой одеяло, подушку и платье на плечиках.

Остаток пути до станции я прошел вместе с девушкой, чтобы убедиться, что она не заблудилась, хотя было не так уж темно. Светила почти полная луна; вдалеке, у доков, все еще горело после вчерашней бомбежки.

– Спасибо вам большущее, – поблагодарила меня девушка, перехватывая вешалку поудобнее, чтобы пожать мне руку. Она была гораздо красивее Ви, со светлыми волнистыми волосами. – Я работаю у этой старой кочерги, в магазине Джона Льюиса, и она меня не отпускает ни на минуту раньше закрытия, даже если сирены загудят.

Я несколько минут подождал у станции метро, затем направился к Бромптон-роуд, на всякий случай – вдруг Ви села на станции «Саут-Кенсингтон», но так и не нашел ее. Когда я вернулся на пост, ее еще не было.

– У нас появилась новая теория насчет того, почему до сих пор нет сирен, – сообщил мне Суэйлс. – Мы решили, что наша Ви соблазнила летчиков люфтваффе и те сдались.

– Где миссис Люси? – спросил я.

– Все еще в конторе с новичком, – сказал Твикенхэм.

– Лучше я скажу ей, что не нашел Ви, – решил я и уже направился к кладовке.

Не успел я дойти до двери, как она распахнулась и появились миссис Люси и новичок. Вряд ли он мог служить заменой крепкому Олмвуду. Он был не старше меня, довольно тощ – словом, не из тех, кто ворочает потолочными балками. У него было узкое бледное лицо, и я решил, что он скорее всего студент.

– Это наш новый совместитель, мистер Сеттл, – объявила миссис Люси. Затем назвала нас по очереди: – Мистер Моррис, мистер Твикенхэм, мистер Суэйлс, мистер Харкер. – Она улыбнулась новому служащему, затем мне. – Мистера Харкера тоже зовут Джек, – сказала она. – Придется мне постараться, чтобы вас различать.

– Два домкрата,^[68] – хмыкнул Суэйлс. – Неплохо.

Новичок улыбнулся.

– Вон там койки, если вам захочется прилечь, – показала миссис Люси. – А если будут бомбить близко, то на этот случай угольный подвал укреплен. Боюсь, что в остальных частях подвала небезопасно, но я стараюсь это уладить, – Она взмахнула бумагами, которые держала в руке. – Я обращалась к старшему офицеру округа, просила балки для укрепления. Противогазы там, – она указала на деревянный ящик, – батарейки для фонарей вот тут, – открыла ящик комода, – расписание дежурств на стене. – Миссис Люси указала на листок с аккуратными столбиками имен и цифр. – Патрули здесь, вахты – здесь. Как видите, сегодня вечером первая вахта у мисс Уэстерн.

– Но ее еще нет, – подхватил Твикенхэм, не отрываясь от пишущей машинки.

– Я не нашел ее, – объяснил я.

– О боже! – воскликнула миссис Люси. – Все-таки я надеюсь, что с ней все в порядке. Мистер Твикенхэм, вас не затруднит подежурить вместо Ви?

– Я подежурю, – встрял Джек. – Куда я должен идти?

– Я ему покажу, – предложил я и повернулся к лестнице.

– Нет, погодите, – остановила меня миссис Люси. – Мистер Сеттл, мне очень неудобно заставлять вас работать, когда вы еще даже ни с кем не познакомились, да и подниматься туда пока не нужно – сигнала тревоги еще не было. Идите сюда оба, присядьте. – Она сняла с чайника цветастую грелку. – Не желаете ли чашечку чаю, мистер Сеттл?

– Нет, спасибо, – отказался он.

Она положила грелку обратно и улыбнулась ему.

– Вы из Йоркшира, мистер Сеттл, – начала она, словно мы находились на светском чаепитии. – А откуда именно?

– Из Уитби, – вежливо ответил он.

– А что привело вас в Лондон? – спросил Моррис.

– Война, – ответил новичок так же вежливо.

– Хотели исполнить свой долг, да?

– Да.

– Именно так мне сказал мой сын, Квинси. «Папа, – говорит он, – я хочу исполнить свой долг перед страной. Я буду летчиком». Он сбил двадцать один самолет, мой сын Квинси, – сообщил Моррис Джеку, – и его самого дважды сбивали. Кстати, он получил несколько царапин, но это совершенно секретно.

Джек кивнул.

Иногда мне приходило в голову, что Моррис, подобно Виолетте с ее летчиками, сочиняет про подвиги своего сына. Иногда мне казалось даже, что и существование самого сына он выдумал, – хотя в таком случае он мог бы подобрать ему имя получше.

– «Папа, – говорит он мне, и это было как гром среди ясного неба, – я должен исполнить свой долг», – и показывает приказ о зачислении на службу. Я чуть не упал. Понимаете, не то чтобы он не был патриотом, но у него и в школе случались кое-какие неприятности, и он, так сказать, гулял направо и налево, и вот пожалуйста: «Папа, я хочу исполнить свой долг».

Одна за другой включились сирены воздушной тревоги.

– Ах, ну вот и они, – сказала миссис Люси, словно прибыл запоздавший на вечеринку гость.

Джек поднялся.

– Покажите мне, пожалуйста, где пост наблюдателя, мистер Харкер, – попросил он.

– Джек, – поправил я его. – Мое имя вам будет легко запомнить.

Я отвел его в мансарду, где когда-то ночевала кухарка миссис Люси. Отсюда гораздо лучше, чем с улицы, было видно, куда падают зажигательные снаряды. Дом был самым высоким в квартале, а мансарда находилась на пятом этаже, что позволяло следить за соседними крышами. За трубами блестела Темза, с другой стороны мерцали огни прожекторов в Гайд-парке.