Сонгай в большом мире: гроза с севера

 

Мы подходим к завершающему этапу истории Сонгайской державы — ее падению под натиском марокканских завоева­телей. Поход паши Джудара, решивший судьбу Сонгай, имел свою предысторию. На протяжении всего XVI в. отношения между сонгаями и Марокко были полны кри­зисов, политических и экономических, и конфликтных си­туаций. Поводов для этого оказывалось предостаточно, хотя на первый план в источниках обычно выступает вопрос о том, кому распоряжаться соляными копями в Сахаре — саадидскому султану или сонгайскому аскии. Ведь соляная торговля продолжала быть важнейшим источником для царской казны, а в средствах этих, т.е. в конечном счете в суданском золоте, весьма нуждались что в Гао, что в Марракеше. Исследования последних лет все чаще обращают внимание, однако, на некое фундаментальное сходство в со­циально-экономических структурах обоих государств. И в Сонгай, и в Марокко самодержавная власть правителя ут­верждалась в постоянной борьбе с населением, которое в большой своей части только считалось покоренным; и там и тут это влекло за собой бесконечные карательные походы; и одновременно по обе стороны Сахары постоянно усили­вался нажим на разные группы населения со стороны царской казны. И, кстати, эти «опоры власти» пережили и ше­рифскую династию Саадидов, и династию, созданную в Суда­не Мухаммедом Туре.

Как бы то ни было, на протяжении почти полувека на авансцене сахареко-суданской «большой политики» остава­лась все же именно соль. Мы не раз уже говорили, что глав­ным источником ее для Западного Судана были копи Те-газзы. Тот, кто держал их в руках, мог практически дер­жать в руках и всю золотую торговлю с Западной Африкой. По обе стороны Сахары это прекрасно понимали. Но до начала XVI в. Тегазза оставалась подчинена кочевникам-месуфа, тем самым, о которых Ибн Хаукал писал еще в X в. Только после создания великой Сонгайской державы кочевни­кам пришлось потесниться и признать верховную власть аскии. Так, с правления ал-Хадж Мухаммеда I цари Гао сде­лались хозяевами соляных копей.

Саадидские султаны Марокко тоже попробовали проявить активный интерес к Тегаззе. В 1546 г. султан Мухаммед аш-Шейх обратился к аскии Исхаку I с предложением усту­пить ему соляные копи. Как рассказывает Абдаррахман ас-Сади, аския холодно ответил, что он — не тот Исхак, ко­торый станет выслушивать подобные предложения: такой-де Исхак еще не родился на свет. И в подтверждение такого недвусмысленного ответа повелел своим туарегским васса­лам отправить двухтысячный отряд пограбить пограничную южную провинцию Марокко, Дра. Только десять лет спустя марокканцы смогли ответить на эту обиду. Посланный в Тегаззу отряд добился «внушительного» успеха: были убиты сонгайскиЙ управитель коней и селения и несколько туарегов, занимавшихся погрузкой соли. После этого марокканцы ушли назад. И в соляных делах больше чем на десять лет насту­пило полное затишье. Правителям Марокко было не до сахарской торговли.

И здесь перед нами предстает та решающая роль, которая в сонгайско-марокканских отношениях принадлежала внеш­неполитической обстановке в масштабе всего Средиземно­морья; ведь Западный, да и Центральный Судан были неотъем­лемой частью того сложного комплекса отношений, который сформировался в этом регионе в течение нескольких сто­летий. А комплекс этот создавался действиями многих участников — испанцев, португальцев, турок (притом как в Стамбуле, так и в Алжире), хаусанских правителей княжества Кебби (тех самых, что носили титул канта) и дру­гих городов-государств и, конечно же, кочевых племен Саха­ры, туарегов и арабов. Именно запутанное переплетение их действий определяло поведение правителей Марокко, для которых в конечном счете экспансия в южном направле­нии оказалась чуть ли не условием выживания: ведь у них в отличие от испанцев и португальцев не было заморских владений, откуда в Европу с начала XVI в. непрерывным потоком поступали драгоценные металлы!

Большая часть XVI столетия ушла у марокканцев на то, чтобы отстоять независимость страны перед лицом двух очень грозных противников — турок и португальцев. Турки к середине века подчинили себе всю Северную Африку и стояли у границ Марокко на востоке. Португальцы упорно пытались покорить страну, продвигаясь в глубь нее от захваченных гаваней на побережьях Атлантики и Средиземного моря. Правда, Саадидам удалось получить военную помощь от турецких наместников в Алжире против португальцев. Однако турецкой опасности это не умаляло. Тем более что как шерифская династия Саа-диды претендовали на сан халифа — османские же султаны в Стамбуле, сами принявшие этот титул после завоевания Египта в 1517 г. и ликвидации марионеточного халифата каирских Аббасидов, отнюдь не скрывали своего неудо­вольствия по поводу саадидских притязаний.

Только блестящая победа над португальцами при Эль-Ксар эль-Кебире в 1578 г. и последовавшее за нею объеди­нение Марокко под властью молодого султана Мулай Ахмеда, принявшего почетный титул ал-Мансур — «Победо­носный», достаточно прочно обеспечили стране внешнюю безопасность, включая и безопасность от турок. Дело в том, что при Эль-Ксар эль-Кебире погиб бездетный португаль­ский король Себастьян, и в 1580 г. испанская армия под предводительством известного герцога Альбы присоедини­ла его владения к владениям Филиппа II. Теперь Испания могла служить для Мулай Ахмеда противовесом против турок, а самой Испании султан мог не опасаться: слишком уж глубоко испанцы увязли в Нидерландах, а уж после гибели Великой армады в 1588 г. им и вовсе было не до Марокко. Правда, так сказать, на всякий случай Мулай Ахмед усердно укреплял дружественные отношения с Англией — самым опасным из противников Испании в тот период. Но, так или. иначе, теперь в Марракеше могли заняться суданскими делами.

А было это, на взгляд марокканских верхов, совершен­но необходимо. Страна была разорена непрерывными вой­нами в течение десятилетий, да и внешняя угроза вовсе не была устранена окончательно. Султан собирался модерни­зировать свое войско, перевооружить его огнестрельным ору­жием, а для этого надо было торговать с Европой. Главную ставку в этом отношении ал-Мансур как раз и делал на Англию; недаром он счел необходимым спе­циальным посланием уведомить королеву Елизавету I об успе­хе экспедиции в Судан.

Но как раз к 80-м годам XVI в. произошло заметное падение значения западносахарского караванного пути в торговле с Суданом. Во-первых, немалая доля западноафри­канского золота уходила теперь к европейским факториям на побережье; а во-вторых, сонгайские государи, начиная с аскии Дауда, сумели переориентировать почти весь оставший­ся поток желтого металла на восточный путь. И золото утекло в Триполи и в Египет, т.е. в конечном счете в турецкие руки. Ал-Мансур попробовал было начать действовать традиционным способом — перехватывая торго­вые пути; но это явно было ему не по силам: пришлось бы столкнуться и с турками, и с находившимся именно в это время на вершине могущества центральносуданским царством Борну. А союз с Борну нужен был марокканцам, чтобы оставить Сонгайскую державу в международной изо­ляции, и им это удалось. Дело определенно чтло к тому, чтобы попытаться захватить в свои руки истоки золотой торговли. Но еще до того как решение об этом было принято, марокканцы вновь обратили свое внимание на сахарские соляные копи в Тегаззе.

return false">ссылка скрыта

Первая попытка захватить Тегаззу успеха не принесла: черные невольники-горняки сбежали еще до появления марокканского отряда, и победа оказалась бесплодной: добывать соль все равно было некому. Тем временем аския Дауд, строжайше запретивший своим подданным возвращаться в Тегаззу, открыл на полпути из нее в Томбукту — в Таоденни — новые соляные разработки. Позднее сонгаи все же мало-помалу вернулись к добыче на соляных месторождениях в Тегаззе, но и на этот раз аския — теперь уже ал-Хадж Мухаммед II — наотрез отказался выполнить требование ал-Мансура об уплате тому пошлины в размере одного мискаля золота за каждый вьюк соли.

В середине 80-х годов у Мулай еще не было возможности сразу же предпринять крупномасштабную военную акцию. Поэтому до 1589 г. ничто не изменилось. Но в столице султана все больше убеждались: нельзя стать хозяевами торговли суданским золотом, пока в Судане существует сильное сонгайское государство. К тому же Мулай Ахмед был неплохо осведомлен о смутах в Сонгаи после низложения ал-Хадж Мухаммеда II, смутах, ослаблявших некогда непобедимую Сонгайскую державу. Да и техническая слабость сонгайского войска в сравнении с марокканским, которое располагало огнестрельным оружием, тоже не составляла для него тайны. Так постепенно вызревала мысль: попробовать разгромить сонгайское государство или, на худой конец, превратить его в своего вассала — и тем самым стать безраздельным хозяином суданского золота.

В 1589 г. отыскался и повод для вторжения. Некий авантюрист по имени Улд Киринфил, сосланный Исхаком II в Тегаззу, сбежал в Марракеш, объявил себя там братом аскии, притом старшим братом, которого тот будто бы отстранил от власти, и обратился к султану Мулай Ахмеду за помощью. Конечно же, и сам султан, и его советники превосходно понимали, что имеют дело с самозванцем. Но это их не остановило, как не остановили подобного рода «мелочи» и польского короля Сигизмунда III него окружение полтора десятка лет спустя, когда они «признавали» в Кракове беглого монаха сыном Ивана IV — уж слишком удобен был представившийся случай! Началась срочная подготовка военной экспедиции через Сахару.

Мухаммед ал-Ифрани, марокканский историк XVIII в., сохранил нам не лишенный интереса рассказ о том, как в совете ал-Мансура обсуждались, так сказать, пропагандистские мотивировки предстоявшего похода на Сонгаи. Поначалу выдвинуты были здесь три довода. Прежде всего, все участники совета исходили из того, что династия аскиев — родом из берберов-зенага (санхаджа); такая версия их генеалогии действительно существовала и даже отражена в «Истории искателя» как один из возможных вариантов. А так как в Марокко эти берберы были подданными Саадидов, дальнейшее подразумевалось само собой... Во-вторых, султан заявил, что-де аския ал-Хадж Мухаммед I получил от каирского Аббасида не самый сан халифа, а только право осуществлять власть в Судане от имени этого самого Аббасида; на соляные же копи, например, такое право не распространяется. Ну, а в-третьих, ал-Мансур полагал, что аскии — главное, Исхак II, с которым предстояло иметь дело, — недостаточно ревностно боролись за веру. При всем почтении к властителю советники восприняли эти доводы без особого энтузиазма. И тогда Мулай Ахмед без обиняков выложил им главное: поход в Судан и выгоднее, и безопаснее, чем война с турками из-за Ифрикии (т.е. Алжира и Туниса). Вот такой аргумент устроил всех и оказался решающим.

 

Крах

 

Марокканские администраторы ясно представляли себе, с какими трудностями будет сопряжен переход через великую пустыню. Такая операция требовала тщательнейшей подготовки. И надо отдать должное организаторским способностям и самого Мулай Ахмеда, и его помощников: экспедиционный корпус был укомплектован лучшими солдатами, получил лучшее снаряжение, каким только могло его снабдить правительство — специально для этой цели делались крупные закупки за границей. И притом всю эту подготовку сумели провести с максимальным сохранением тайны.

К октябрю 1590 г. корпус был сформирован. Его составили 4 тысячи солдат — 2000 пеших и 500 конных аркебузиров и 1500 человек легкой конницы, вооруженной только копьями, — с шестью пушками. Его сопровождали 600 землекопов и тысяча погонщиков вьючных животных. Самое, пожалуй, интересное, что почти все аркебузиры были не марокканцами, а либо бывшими христианами, принявшими ислам, которых в Испании именовали ренегадос, либо же мусульманами, эмигрировавшими из Испании, где в эти годы с особой силой разыгралась католическая реакция; их так и называли «андалусцами». А кроме них в состав экспедиционного кор­пуса входили еще несколько десятков аркебузиров-христиан — те из пленников, взятых при Эль-Ксар эль-Кебире, кто был слишком беден, чтобы из плена выкупиться. Во главе экспедиции султан поставил евнуха Джудара — тоже испанца родом, захваченного в плен еще ребенком, с турецким по про­исхождению титулом паши.

Вот такое преобладание испанцев оставило, кстати, лю­бопытный след в «Истории Судана». В тексте хроники вдруг появляются двойные датировки — по мусульманскому и по европейскому календарям. Причем европейский календарь здесь юлианский и отстает от нашего на десять дней. Марокканские наемники явно не были осведомлены о ре­форме календаря, которую в 1582 г. провел папа Гри­горий XIII.

В последних числах октября 1590 г. воинство Джу­дара выступило из пограничной области Дра и углубилось в пустыню. А через четыре месяца, в начале марта 1591 г., марокканцы вышли к Нигеру и появились в окрестностях Гао.

Решающее сражение произошло возле селения Тондиби, в пятидесяти с небольшим километрах к северу от Гао. Сон-гайское войско было разгромлено наголову, хотя Джудар после труднейшего перехода через Сахару мог выставить против него всего тысячу человек, а у аскии Исхака II одной конницы было 18 тысяч. Сказалось решающее военно-техническое преимущество марокканцев: огнестрельное ору­жие, которого в Западном Судане не знали. Так выявился один из главных результатов общей экономической отста­лости Западного Судана, в особенности — отсталости его ремесла: военная слабость огромной Сонгайской державы, оказавшейся колоссом на глиняных ногах. Войско аскиев вполне годилось для того, чтобы держать в страхе слабых соседей, чтобы успешно справляться с многочисленными по­ходами за полоном. Но первое же столкновение с настоящим, хорошо организованным, вооруженным и обученным против­ником дало совершенно катастрофический результат.

Аския Исхак II с остатками войска бежал на юг. Ма­рокканцы, измотанные переходом через пустыню, не пресле­довали его. Отойдя на приличное расстояние от них, аския остановился, отрядил навстречу врагам тысячу всадников во главе со своим братом, баламой Мухаммедом-Гао, и при­казал им нападать на марокканцев повсюду, где они их встретят. Но вместо этого Мухаммед-Гао, удалившись от лагеря аскии на два перехода, предпочел провозгласить царем самого себя.

Исхак не обнаружил ни удивления, ни возмущения, ни же­лания покарать узурпатора. Когда до него дошла весть о том, что брат провозглашен аскией, он попросту снялся с лагеря и с небольшим отрядом преданных людей отправился в Гурму. Перед этим сопровождавшие его сановники во главе с хи-коем, начальником царского флота, отобрали у аскии все царские знамена, барабаны и большую часть лошадей: все эти вещи, заявили они, не принадлежат какому-либо одному правителю, но составляют собственность государства. Хоте­ли у него отобрать и сына на этом же основании, но здесь уж Исхак решительно воспротивился, и в конце концов его оставили в покое. После этого бывший государь явился в Гурму и там через несколько дней был обманным путем убит вместе со всеми своими спутниками. В пору своего мо­гущества Исхак не раз хаживал в Гурму с карательными экспедициями, а то и просто поохотиться за рабами. Теперь тамошние жители не преминули свести с ним счеты.

Что касается нового аскии, Мухаммеда-Гао, сына аскии Дауда, то любопытная оценка его моральных достоинств содержится в «Истории искателя». Текст гласит, что однажды ал-Хадж Мухаммед II, сидя в своем совете, предрек, что к нему вот-вот войдет кто-то из его братьев, которому суждено-де быть последним царем династии и чье царствова­ние продлится всего сорок один день, причем «гибель нашего племени сонгаев будет при его посредстве». Вошед­шим оказался Мухаммед-Гао и на вопрос аскии, пожелал ли бы он царской власти всего на сорок один день и такой ценой, после недолгого колебания ответил утвердительно. Конечно, мы имеем, скорее всего, дело с легендой; и все же нравственный облик сонгайской правящей верхуш­ки — Мухаммед-Гао едва ли сколько-нибудь выделялся в этом отношении — легенда эта рисует достаточно ярко.

И не приходится удивляться, что первой внешнеполити­ческой акцией нового правителя Сонгай стало обращение к паше Джудару. Мухаммед-Гао предлагал паше принять его, аскию (и соответственно сонгайское государство) в мароккан­ское подданство и оставить его правителем с выплатой дани султану. Одновременно в виде примирительного жеста он ве­лел снабдить марокканцев зерном. Джудар, однако, ответил, что сам решения по такому поводу принять не может, будучи всего лишь рабом султана, но просьбу аскии непременно доведет до сведения своего повелителя. Тем временем паша продолжал завоевание земель вдоль среднего течения Нигера.

Марокканцы заняли Гао и Томбукту, причем столица ас ки­ев поразила их своим жалким обликом в сравнении с обеими столицами Марокко — Фесом и Марракешем. Джудар оста­вался в Томбукту до прибытия к нему подкреплений из Ма­рокко во главе с пашой Махмудом бен Зергуном. Затем, объе­динив свои силы, оба паши двинулись вниз по течению Ни­гера, в сторону Денди, где находился аския Мухаммед-Гао. Тот снова попытался начать с марокканцами мирные перего­воры. К паше Махмуду был послан личный секретарь правителя — аския-альфа — Букар Ланбаро вместе с хи-коем. Паша принял посланцев очень дружественно и пообещал, что если аския к нему, Махмуду, приедет, то он гарант тирует Мухаммеду-Гао полную безопасность. Он-де, паша Махмуд бен Зергун, только и ожидает, что приезда аскии, так как сам собирается возвратиться в Марракеш.

Послы возвратились к аскии, и аския-альфа принялся убеждать своего повелителя отправиться к паше. Хи-кой же решительно против этого возражал, доказывая, что Махмуду только и нужно, чтобы аския отдался ему в руки. Но, как гласит «История искателя», «говорят, будто паша посвятил аския-альфу во все свои тайны и сделал его другом и дове­ренным, а тот продал ему аскию Мухаммеда-Гао; и пообещал ему Махмуд всякие вещи, буде найдет он предлог для при­бытия аскии к паше». Кстати, Букар Ланбаро уговорил и аскию Исхака II оставить поле боя при Тондиби, бегство аскии вызвало немедленное бегство основной массы воинов.

Так мусульманская духовная аристократия предала ди­настию, столько сделавшую для укрепления ее экономическо­го и политического могущества. Мусульманская верхушка За­падного Судана рассчитывала и при новых хозяевах страны сохранить свое привилегированное положение. Ведь недаром именно виднейшие факихи в Гао и в Томбукту встретили завоевателей только что не с распростертыми объятиями. Только позднее, когда вымогательства пашей и каидов, бесчинства марокканской солдатни всерьез начали задевать интересы и этой группы правящего класса бывшей Сонгай-ской державы, она решилась оказать сопротивление, надеясь, что султан защитит ее от его собственных вояк. Но было поздно. Паша Махмуд легко справился с попыткой восстания в Томбукту в 1593 г.: около двух десятков человек из числа факихов и их приближенных было перебито, а затем цвет правоведов, богословов и литераторов города был под конвоем угнан в Марракеш.

Через неделю после возвращения послов аския Мухаммед-Гао уступил настояниям своего секретаря и отправился к паше Махмуду, пренебрегая предостережениями тех своих со­ветников из числа военных сановников и администраторов, которые чуяли что-то неладное в той яростной настойчи­вости, с какой аския-альфа уговаривал царя явиться для сдачи на милость победителей. Как они и опасались, марок­канцы изменнически захватили аскию и его спутников, скова­ли их всех одной цепью и отправили на пироге в Гао. Там они были посажены под арест, а через некоторое время всех их перебили в отместку за успешное нападение сонгайских вои­нов на один из марокканских отрядов.

В последние годы существования державы аскиев начались массовые восстания посаженных на землю полоняников. Как только марокканцы разгромили войско Исхака II, эти восста­ния охватили практически всю территорию Сонгай. Поль­зуясь тем, что заняты были и марокканцы, и сонгаи, дьогора-ни — самая многочисленная группа зависимого населения стра­ны — опустошали целые области. Отряды повстанцев не боя­лись нападать и на крупные города, где иной раз даже стояли марокканские гарнизоны. Временами при этом созда­валось, выражаясь современным языком, нечто вроде еди­ного фронта фульбе и туарегов. На протяжении всего 1593 г., жалуется «История искателя», «воинственные фульбе причи­няли вред стране, опустошали города, грабили ее иму­щество и проливали кровь мусульман. И еще туареги от Гао до Дженне, так что дьогорани вместе с ними на­чали опустошение и возмущение».

Так рушилась система полурабской-полукрепостнической эксплуатации, сложившаяся в Сонгайской державе за полтора века. И очень прав все тот же хронист, когда главными причинами падения великой державы аскиев называет (после, естественно, гнева Аллаха!) «заносчивость и бесстыдство знатных и возмущение рабов».