Сыночку

Мальчик ты мой ясноглазый!

Радость, надежда моя!

Не уходи, мой милый,

не покидай меня!

Встань, протяни ручонки,

Глазки свои открой,

Милый ты мой мальчонка,

Славный сыночек мой.

Встань, погляди, послушай

Как нам птицы поют,

Как цветы на рассвете

Росы майские пьют.

Встань, погляди мой милый,

Смерть тебя подождёт!

Видишь? — И на могилах

Солнечный май живёт!

Пламенеет цветами

Даже земля могил...

Так почему ж так мало

Ты, мой сыночек, жил?

Мальчик мой ясноглазый,

Радость, надежда моя!

Не уходи, мой милый,

Не покидай меня...

 

Он нарёк его Александром, выбрав это имя сам, так как мама была в больнице, и ему некого больше было спросить. А когда бабушка предложилась помочь похоронить малыша, папа категорически отказался. Он сделал всё сам, от начала до конца, хотя я не могу даже представить, сколько горя надо было перенести, хороня своего новорождённого сына, и в то же время, зная, что в больнице умирает его горячо любимая жена... Но папа это всё перенёс без единого слова упрёка кому-либо, только единственное, о чём он молился, это чтобы вернулась к нему его любимая Аннушка, пока этот страшный удар не подкосил её окончательно, и пока на её измученный мозг не опустилась ночь...

И вот мама вернулась, а он был совершенно бессилен ей чем-то помочь, и совершенно не знал, как же её вывести из этого жуткого, «мёртвого» состояния...

Смерть маленького Александра глубоко потрясла всю семью Серёгиных. Казалось, никогда не вернётся в этот грустный дом солнечный свет, и никогда не будет звучать больше смех... Мама всё ещё была «убитой». И хотя её молодое тело, подчиняясь законам природы, начинало всё больше и больше крепнуть, её раненая душа, несмотря на все старания папы, как улетевшая птица, всё ещё была далеко и, глубоко окунувшись в океан боли, не спешила оттуда вернуться...

Но вскоре, через каких-то шесть месяцев, к ним пришла добрая новость — мама снова была беременна... Папа вначале перепугался, но видя, что мама вдруг очень быстро начала оживать, решился идти на риск, и теперь уже все с большим нетерпением ждали второго ребёнка... На этот раз они были очень осторожны, и пытались всячески уберечь маму от любых нежелательных случайностей. Но, к сожалению, беде, видимо по какой-то причине полюбилась эта гостеприимная дверь... И она постучалась опять...

С перепугу, зная печальную историю первой маминой беременности, и боясь, как бы опять что-то не пошло «не так», врачи решили делать «кесарево сечение» ещё до того, как начнутся схватки (!). И видимо сделали это слишком рано... Так или иначе, родилась девочка, которую назвали Марианной. Но прожить ей, к сожалению, удалось тоже очень недолго — через три дня эта хрупкая, чуть распустившаяся жизнь, по никому не известным причинам, прервалась...

Создавалось жуткое впечатление, что кому-то очень не хочется, чтобы мама родила вообще... И хотя по своей природе и по генетике она была сильной и абсолютно пригодной для деторождения женщиной, она уже боялась даже подумать о повторении такой жестокой попытки когда-то вообще...

Но человек — существо на удивление сильное и способно вынести намного больше, чем он сам когда-либо мог бы себе представить... Ну, а боль, даже самая страшная (если она сразу не разрывает сердце) когда-то видимо притупляется, вытесняемая, вечно живущей в каждом из нас, надеждой. Вот поэтому ровно через год, очень легко и без каких-либо осложнений, ранним декабрьским утром у семьи Серёгиных родилась ещё одна дочь, и этой счастливой дочерью оказалась я... Но... и это появление на свет наверняка кончилось бы не так счастливо, если бы всё и дальше происходило по заранее подготовленному плану наших «сердобольных» врачей... Холодным декабрьским утром маму отвезли в больницу, ещё до того, как у неё начались схватки, чтобы, опять же, «быть уверенными», что «ничего плохого» не произойдёт (!!!)... Дико нервничавший от «плохих предчувствий» папа метался туда-сюда по длинному больничному коридору, не в состоянии успокоиться, так как знал, что по их общему договору мама делала такую попытку в последний раз и, если с ребёнком что-то случится и на этот раз — значит им никогда не суждено будет увидеть своих детей... Решение было тяжёлое, но папа предпочитал видеть, если не детей, то хотя бы свою любимую «звёздочку» живой, а не похоронить сразу всю свою семью, даже по-настоящему ещё не поняв, что же такое по-настоящему означает — его семья...

К папиному большому сожалению, маму опять же пришёл проверять доктор Ингелявичус, который всё ещё оставался там главным хирургом, и избежать его «высокого» внимания было очень и очень сложно... «Внимательно» осмотрев маму, Ингелявичус заявил, что придёт завтра в 6 часов утра, делать маме очередное «кесарево сечение», после чего у бедного папы чуть не случился сердечный удар...

Но около пяти часов утра к маме явилась очень приятная молодая акушерка и, к большому маминому удивлению, весело сказала:

— А ну, давайте-ка готовиться, сейчас будем рожать!

Когда перепуганная мама спросила — а как же доктор? Женщина, спокойно посмотрев ей в глаза, ласково ответила, что по её мнению, маме уже давно пора рожать живых (!) детей... И начала мягко и осторожно массировать маме живот, как бы понемножку готовя её к «скорому и счастливому» деторождению... И вот, с лёгкой руки этой чудесной незнакомой акушерки, около шести часов утра у мамы легко и быстро родился её первый живой ребёнок, которым, на своё счастье и оказалась я.

— А ну, посмотри-ка на эту куколку, мама! — весело воскликнула акушерка, принося маме уже умытый и чистенький, маленький кричащий сверток. А мама, увидев впервые свою, живую и здоровую, маленькую дочь... от радости потеряла сознание...

Когда ровно в шесть часов утра доктор Ингелявичус вошёл в палату, перед его глазами предстала чудесная картинка — на кровати лежала очень счастливая пара — это была моя мама и я, её живая новорождённая дочурка... Но вместо того, чтобы порадоваться на такой неожиданный счастливый конец, доктор почему-то пришёл в настоящее бешенство и, не сказав ни слова, выскочил из палаты...

Мы так никогда и не узнали, что по-настоящему происходило со всеми, довольно-таки «трагично-необычными» родами моей бедной настрадавшейся мамы. Но одно было ясно наверняка — кому-то очень не хотелось, чтобы хоть один мамин ребёнок появился живым на этот свет. Но видимо тот, кто так бережно и надёжно оберегал меня всю мою дальнейшую жизнь, на этот раз решил не допустить гибели ребёнка Серёгиных, каким-то образом зная, что в этой семье он наверняка окажется последним...

Вот так, «с препятствиями» началась когда-то моя удивительная и необычная жизнь, появление которой ещё до моего рождения готовила мне уже тогда достаточно сложная и непредсказуемая судьба...

А может это был кто-то, кто тогда уже знал, что моя жизнь кому-то и для чего-то будет нужна, и кто-то очень постарался, чтобы я всё-таки родилась на этой земле, вопреки всем создаваемым «тяжёлым препятствиям»...

33. Сюрприз

Время шло. На дворе уже полностью властвовала моя десятая зима, покрывшая всё вокруг белоснежным пушистым покровом, как бы желая показать, что полноправной хозяйкой на данный момент является здесь она. Всё больше и больше людей заходило в магазины, чтобы заранее запастись Новогодними подарками, и даже в воздухе уже «пахло» праздником. Приближались два моих самых любимых дня — день моего рождения и Новый Год, между которыми была всего лишь двухнедельная разница, что позволяло мне полностью насладиться их «празднованием», без какого-либо большого перерыва...

Я целыми днями крутилась «в разведке» возле бабушки, пытаясь разузнать, что же получу на свой «особый» день в этом году?.. Но бабушка почему-то не поддавалась, хотя раньше мне никогда не составляло большого труда «растопить» её молчание ещё до своего дня рождения и узнать, какой такой «приятности» я могу ожидать. Но в этом году почему-то на все мои «безнадёжные» попытки бабушка только загадочно улыбалась и отвечала, что это «сюрприз», и что она совершенно уверена, что он мне очень понравится. Так что, как бы я ни старалась, она держалась стойко и ни на какие провокации не поддавалась. Деваться было некуда — приходилось ждать...

Поэтому, чтобы хоть чем-то себя занять и не думать о подарках, я начала составлять «праздничное меню», которое бабушка в этом году разрешила мне выбирать по своему усмотрению. Но надо честно сказать, это не была самая лёгкая задача, так как бабушка могла делать настоящие кулинарные чудеса и выбрать из такого «изобилия» было не так-то просто, а уж, тем более — поймать бабушку на чём-то невыполнимом, было вообще делом почти что безнадёжным. Даже самым привередливым гурманам, думаю, нашлось бы, чем у неё полакомиться!.. А мне очень хотелось, чтобы на этот раз у нас «пахло» чем-то совершенно особенным, так как это было моё первое «серьёзное» деньрождение, и мне впервые разрешалось приглашать так много гостей. Бабушка очень серьёзно ко всему этому отнеслась, и мы сидели с ней около часа, обсуждая, что бы такое особенное она могла бы для меня «наворожить».

Сейчас, конечно же, я понимаю, что она просто хотела сделать мне приятное и показать, что то, что важно для меня — точно так же важно и для неё. Это всегда было очень приятно и помогало мне чувствовать себя нужной и в какой-то степени даже «значительной», как если бы я была взрослым, зрелым человеком, который для неё достаточно много значил. Думаю, это очень важно для каждого из нас (детей), чтобы кто-то в нас по-настоящему верил, так как все мы нуждаемся в поддержании нашей уверенности в себе в это хрупкое и сильно «колеблющееся» время детского созревания, которое и так почти всегда являет собой бурный комплекс неполноценности и крайнего риска во всём, что мы пытаемся пробовать, пытаясь доказать свою человеческую ценность. Бабушка это прекрасно понимала, и её дружеское отношение всегда помогало мне без боязни продолжать мои «сумасшедшие» поиски себя в любых попадавшихся жизненных обстоятельствах.

Наконец-то закончив составлять вместе с бабушкой свой «деньрожденческий стол», я отправилась на поиски папы, у которого был выходной день и который (я почти была в этом уверена) находился где-то в «своём углу», за своим любимым занятием...

Как я и думала, уютно устроившись на диване, папа спокойно читал какую-то очень старую книгу, одну из тех, которых брать мне пока ещё не разрешалось, и до которых, как я понимала, я пока что ещё не доросла. Серый кот Гришка, свернувшись тёплым калачиком у папы на коленях, от избытка переполнявших его чувств довольно жмурился, вдохновенно мурлыча за целый «кошачий оркестр»... Я подсела к папе на краешек дивана, как делала очень часто, и тихонечко стала наблюдать за выражением его лица... Он был где-то далеко, в мире своих дум и грёз, следуя за ниточкой, которую, видимо очень увлечённо плёл автор, и в то же время наверняка уже расставлял получаемую информацию по полочкам своего «логического мышления», чтобы потом пропустить через своё понимание и восприятие, и уже готовенькую отправить в свой огромный «мысленный архив»...

— Ну и что же мы там имеем? — потрепав меня по голове, тихо спросил папа.

— А наша учительница сегодня сказала, что никакой души вовсе нет, а все разговоры о ней — это просто выдумки священников, чтобы «подорвать счастливую психику советского человека»... Почему они лгут нам, пап? — на одном дыхании выпалила я.

— Потому, что весь этот мир, в котором мы здесь живём, построен именно на лжи... — очень спокойно ответил отец. — Даже слово — ДУША — понемногу уходит из оборота. Вернее — его «уходят»... Смотри вот, раньше говорили: душещипательный, душа в душу, душегрейка, душераздирающий, душевный, открыть душу, и т.д. А теперь это заменяется — болезненный, дружно, телогрейка, отзывчивый, потребность... Скоро в русском языке совсем души не останется... Да и сам язык стал другой — скупой, безликий, мёртвый... Знаю, ты не заметила, Светленькая, — ласково улыбнулся папа. — Но это только потому, что ты уже родилась с ним таким, каким он является сегодня... А раньше он был необычайно ярким, красивым, богатым!.. По-настоящему душевным... Теперь уже и писать иногда не хочется, — папа на несколько секунд умолк, думая о чём-то своём и тут же возмущённо добавил. — Как я могу выразить своё «я», если мне присылают список (!), какие слова можно употреблять, а какие являются «пережитком буржуазного строя»... Дикость...

— Тогда, что — лучше учиться самому, чем ходить в школу? — озадачено спросила я.

— Нет, мой маленький человек, в школу идти нужно. — И не дав мне возможности возразить, продолжил. — В школе тебе дают «зёрна» твоего фундамента — математику, физику, химию биологию и т.д., которым дома тебя учить у меня просто не нашлось бы времени. А без этих «зёрен», к сожалению, ты не сможешь вырастить свой «умственный урожай»... — папа улыбнулся. — Только сперва ты обязательно должна будешь эти «зёрнышки» хорошенько «просеять» от шелухи и гнилых семян... А какой уж потом получится твой «урожай» — будет зависеть только от тебя самой... Жизнь сложная штука, видишь ли... И не так-то просто иногда бывает держаться на поверхности... не уходя на дно. Но деваться-то некуда, правда же? — папа опять потрепал меня по голове, он был почему-то грустным... — Вот и думай — быть ли одной из тех, кому говорят, как тебе надо жить или быть одной из тех, которые сами думают и ищут свой путь... Правда, за это бьют по головушке весьма основательно, но зато ты всегда будешь носить её гордо поднятой. Вот и думай хорошенько, перед тем, как решишь, что тебе больше нравится...

— А почему, когда я говорю в школе то, что думаю, учительница называет меня выскочкой? Это так обидно!.. Я никогда не стараюсь первой отвечать, наоборот — предпочитаю, когда меня не трогают... Но если спрашивают, я же должна ответить, правда, ведь? А им почему-то очень часто мои ответы не нравятся... Как же быть, пап?

— Ну это, опять же, тот же самый вопрос — хочешь ли быть сама собой или хочешь говорить то, что от тебя требуется и жить спокойно? Ты, опять же, должна выбирать... А не нравятся твои ответы потому, что они не всегда совпадают с теми, которые у них уже подготовлены и которые всегда для всех одинаковы.

— Как это — одинаковые? Я ведь не могу думать, как они хотят?.. Люди не могут думать одинаково?!

— Ошибаешься, моя Светлая... Именно это-то они и хотят — чтобы все мы думали и действовали одинаково... В этом-то вся мораль...

— Но это неправильно, пап!.. — возмутилась я.

— А ты посмотри повнимательнее на своих школьных друзей — часто ли они говорят не то, что написано? — Я смутилась... он был опять же, как всегда, прав. — Это потому, что их родители учат их быть всего лишь примерными и послушными учениками и получать хорошие отметки. Но они не учат их думать... Возможно потому, что не очень-то думали сами... Или может ещё потому, что в них уже слишком глубоко вжился страх... Вот и шевели своими извилинками, моя Светленькая, чтобы найти для себя то, что является для тебя более важным — твои отметки или твоё собственное мышление.

— А разве можно бояться думать, пап?.. Ведь наших мыслей никто не слышит?.. Чего же тогда бояться?

— Слышать-то не услышат... Но каждая созревшая мысль формирует твоё сознание, Светленькая. А когда твои мысли меняются, то меняешься с ними и ты... И если мысли у тебя правильные, то они могут очень и очень кому-то не понравиться. Далеко не всем людям нравится думать, видишь ли. Очень многие предпочитают сваливать это на плечи другим, таким как ты, а сами остаются лишь «исполнителями» чужих желаний на всю свою оставшуюся жизнь. И счастье для них, если те же «думающие» не бьются в борьбе за власть, потому что тогда в игру идут уже не настоящие человеческие ценности, а ложь, бахвальство, насилие, и даже преступление, если они хотят избавиться от думающих с ними «невпопад»... Поэтому думать может быть очень опасно, моя Светлая. И всё зависит лишь от того, будешь ли ты этого бояться или предпочтёшь страху свою человеческую честь...

Я взобралась к папе на диван и свернулась рядом с ним калачиком, подражая (очень этим недовольному) Гришке. Рядом с папой я всегда чувствовала себя очень защищённо и умиротворённо. Казалось, ничто плохое не может до нас добраться, как и ничто плохое не может со мной случиться, когда я нахожусь рядом с ним. Чего, конечно же, нельзя было сказать про взъерошенного Гришку, так как он тоже обожал проводимые с папой часы и не выносил, когда кто-либо в эти часы вторгался... Он шипел на меня очень недружелюбно и всем своим видом показывал, что лучше бы мне было поскорее отсюда убраться... Я рассмеялась и решила оставить его спокойно наслаждаться таким дорогим для него удовольствием, а сама пошла чуточку поразмяться — поиграть на дворе с соседскими ребятами в снежки.

Я считала дни и часы, оставшиеся до моего десятого дня рождения, чувствуя себя уже почти что «совсем взрослой», но к своему большому стыду, была не в состоянии ни на минуту забыть мой деньрожденческий «сюрприз», что конечно же, ничего положительного к той же самой моей «взрослости» не прибавляло...

Я так же, как и все дети на свете, обожала подарки... И теперь целыми днями гадала, что же это такое могло быть, что по мнению бабушки, с такой уверенностью должно было мне «очень понравиться»?.. Но ждать оставалось не так уж долго, и очень скоро полностью подтвердилось то, что делать это очень даже стоило…

Наконец-то наступившее моё «деньрожденческое» утро было холодным, искристым и солнечным, как и подобало в настоящий праздничный день. Воздух «лопался» от холода цветными звёздочками и буквально «звенел», заставляя пешеходов двигаться быстрее обычного... У всех нас, выходя на двор, захватывало дух, и от «всего живого» вокруг буквально валил пар, смешно делая всех похожими на разноцветные паровозы, спешащие в разных направлениях...

После завтрака я уже просто не могла усидеть на месте и ходила «хвостом» за мамой, ожидая, когда же уже наконец-то увижу свой долгожданный «сюрприз». К моему величайшему удивлению, мама пошла со мной к соседскому дому и постучалась в дверь... Несмотря на то, что наша соседка была очень приятным человеком, какое отношение она могла иметь к моему дню рождения — для меня оставалось загадкой...

— А, наша «праздничная» девочка пришла! — открыв дверь, весело произнесла соседка. — Ну, пойдёмте, Пурга вас ждёт.

И тут у меня буквально подкосились ноги... Пурга (или вернее — по-литовски, Пуга) была изумительно красивой соседской лошадкой, на которой мне очень часто разрешалось кататься верхом. И я её просто обожала!.. В этой чудесной лошади было красиво всё — и внешний вид, и её чуткая «лошадиная» душа, и спокойный, надёжный характер. По моему понятию, она вообще была самой красивой и самой чудесной на свете лошадью!.. Она была серебристо-серого цвета (что ещё называлось — седой), со снежно-белым длинным хвостом, вся «усыпана» светло-серыми и белыми яблоками. Когда я приходила, она всегда здоровалась, тыкаясь своим удивительно мягким носом мне в плечо, как бы говоря:

— Ну, вот я какая хорошая, возьми меня кататься!!!

У неё была очень красивая морда, очень изящная, с огромными, мягкими, добрыми глазами, которые, казалось, понимали всё. И было бы просто «преступлением» её не любить...

Несмотря на то, что наш двор был очень большим, и в нём всегда было полно всякой домашней «живности», коня мы не могли держать по той простой причине, что его не так-то просто было купить. Арабский жеребец стоил для нас (по тогдашним меркам) очень дорого, потому что мой папа в то время работал в газете намного меньше часов, чем обычно (так как, по общему согласию семьи, был занят писанием пьес для русского драматического театра) и поэтому большими финансами мы в тот момент не располагали. И хотя это было уже подходящее время для меня по-настоящему учиться конской езде, единственная возможность это делать была проситься иногда выезжать на прогулку с Пургой, которая почему-то меня тоже очень любила и всегда с удовольствием выезжала со мной кататься.

Но в последнее время Пурга была очень грустной и не выходила со своего двора. И к моему большому сожалению, уже больше трёх месяцев, как мне не разрешалось выезжать с ней на прогулки. Чуть более трёх месяцев назад её хозяин скоропостижно скончался, а так как они всегда жили с Пургой «душа в душу», то его жене видимо было тяжело какое-то время видеть Пургу с кем-либо другим. Так она бедненькая и проводила в своём (правда очень большом) загоне целые дни, безмерно тоскуя о своём, вдруг куда-то неожиданно исчезнувшем любимом хозяине.

Вот к этому-то чудесному другу и повели меня в утро моего десятого дня рождения... Моё сердце от волнения буквально выскакивало из груди!.. Я просто не в состоянии была поверить, что сейчас вот-вот может осуществиться моя самая большая детская мечта!.. Помню с тех пор, как впервые без посторонней помощи сумела залезть на Пургу, я без конца упрашивала маму и папу купить мне лошадку, но они всегда говорили, что сейчас плохое для этого время и, что они «обязательно это сделают, надо только немного подождать».

Пурга встретила меня, как всегда, очень дружелюбно, но за эти три месяца она как бы в чём-то изменилась. Была очень грустной, с замедленными движениями, и не высказывала слишком большого стремления выйти наружу. Я спросила хозяйку, почему она такая «другая»? Соседка сказала, что бедная Пурга, видимо, тоскует по хозяину, и ей очень её жаль.

— Попробуй, — сказала она, — если сумеешь её «оживить» — она твоя!

Я просто не могла поверить тому, что услышала, и мысленно поклялась ни за что на свете не упустить этот шанс! Осторожно подойдя к Пурге, я ласково погладила её влажный, бархатистый нос, и начала тихонечко с ней разговаривать. Я говорила ей, какая она хорошая и как я её люблю, как прекрасно нам будет вместе и как сильно я буду о ней заботиться… Конечно же, я была всего лишь ребёнком и искренне верила, что всё, что я говорю, Пурга поймёт. Но даже сейчас, спустя столько лет, я всё ещё думаю, что каким-то образом эта удивительная лошадь меня и в правду понимала... Как бы там ни было, Пурга ласково ткнулась мне в шею своими тёплыми губами, давая понять, что она готова «пойти со мной погулять»... Я кое-как на неё взобралась, от волнения никак не попадая ногой в петлю, изо всех сил постаралась успокоить своё рвущееся наружу сердце, и мы медленно двинулись со двора, поворачивая нашей знакомой тропинкой в лес, где она так же, как и я, очень любила бывать. От неожиданного «сюрприза» меня всю трясло, и я никак не могла поверить тому, что всё это по-настоящему происходило! Мне очень хотелось себя сильно ущипнуть, и в то же время я боялась, что вдруг прямо сейчас проснусь от этого чудесного сна, и всё окажется всего лишь красивой праздничной сказкой... Но время шло и ничего не менялось. Пурга — моя любимая подруга — была здесь со мной, и только чуть-чуть не хватало, чтобы она стала по-настоящему моей!..

День моего рождения в том году выпал на воскресение, а так как погода была просто великолепной, многие соседи в то утро прогуливались по улице, останавливаясь поделиться друг с другом последними новостями или просто подышать «свежепахнувшим» зимним воздухом. Я чуточку волновалась, зная, что сейчас же стану объектом всеобщего обозрения, но несмотря на волнение, очень хотела выглядеть уверенной и гордой на моей любимой красавице Пурге... Собрав свои «растрёпанные» эмоции в кулак, чтобы не подвести чудесную подружку, я тихонечко тронула её бок ногой, и мы выехали за ворота... Мама, папа, бабушка и соседка стояли на дворе и махали нам вдогонку, как будто для них, так же, как для меня, это тоже было каким-то невероятно важным событием... Это было по-доброму смешно и забавно и как-то сразу помогло мне расслабиться, и мы уже спокойно и уверенно поехали дальше. Соседская ребятня тоже высыпала во двор и махала руками, выкрикивая приветствия. Вообще, получился настоящий «праздничный кавардак», который развеселил даже прогуливающихся на той же улице соседей...

Скоро показался лес, и мы, повернув на уже хорошо знакомую нам тропинку, скрылись из виду... И вот тут-то я дала волю своим вопящим от радости эмоциям!.. Я пищала, как несказанно обрадованный щенок, тысячу раз целовала Пургу в шелковистый нос (количество чего она никак не могла понять...), громко пела какие-то несуразные песни, вообще — ликовала, как только позволяла мне моя счастливая детская душа...

— Ну, пожалуйста, моя хорошая, покажи им, что ты опять счастливая... Ну, пожалуйста! И мы снова будем вместе много-много кататься! Сколько захочешь, обещаю тебе!.. Только пусть они все увидят, что ты в порядке... — упрашивала я Пургу.

Я чувствовала себя с ней чудесно, и очень надеялась, что она тоже почувствует хоть частичку того, что чувствовала я. Погода была совершенно изумительной. Воздух буквально «трещал», настолько был чистым и холодным. Белый лесной покров блистал и искрился миллионами маленьких звёздочек, как будто чья-то большая рука щедро рассыпала по нему сказочные бриллианты. Пурга резво бежала по вытоптанной лыжниками тропинке и казалась совершенно довольной, к моей огромной радости начиная очень быстро оживать. Я буквально «летала» в душе от счастья, уже предвкушая тот радостный момент, когда мне скажут, что она наконец-то по-настоящему моя...

Через какие-то полчаса мы повернули назад, чтобы не заставлять волноваться всю мою семью, которая и без этого волновалась обо мне постоянно. Соседка всё ещё была на дворе, видимо желая собственными глазами убедиться, что с нами обоими всё в порядке. Тут же, естественно, на двор выбежали бабушка и мама, и уже последним появился папа, неся в руках какой то толстый цветной шнурок, который сразу же передал соседке. Я легко соскочила наземь и, подбежав к папе, с колотящимся от волнения сердечком, уткнулась ему в грудь, желая и боясь услышать такие важные для меня слова...

— Ну что, милая, любит она тебя! — тепло улыбаясь, сказала соседка, и, повязав тот же цветной шнурок Пурге на шею, торжественно подвела её ко мне. — Вот с этим же самым «поводком» мы привели её домой в первый раз. Бери её — она твоя. И счастья вам обоим...

На глазах доброй соседки блестели слёзы, видимо даже добрые воспоминания пока ещё очень сильно ранили её исстрадавшееся по утерянному мужу сердце...

— Я вам обещаю, я буду её очень любить и хорошо за ней смотреть! — задыхаясь от волнения, пролепетала я. — Она будет счастливой...

Все окружающие довольно улыбались, а мне вся эта сценка вдруг напомнила где-то уже виданный похожий эпизод, только там человеку вручали медаль... Я весело рассмеялась и, крепко обняв свой удивительный «подарок», поклялась в своей душе не расставаться с ним никогда.

Вдруг меня осенило:

— Ой, постойте, а где же она будет жить?!.. У нас ведь нет такого чудесного места, как имеете вы? — расстроившись, спросила соседку я.

— Не волнуйся, милая, она может жить у меня, а ты будешь приходить, чтобы её чистить, кормить, за ней смотреть и на ней кататься — она твоя. Представь себе, что вы «снимаете» у меня для неё дом. Мне он больше не будет нужен, я ведь не буду заводить больше лошадей. Вот и пользуйтесь на здоровье. А мне приятно будет, что Пурга будет и дальше у меня жить.

Я благодарно обняла мою добрую соседку и взявшись за цветной шнурок, повела (теперь уже мою!!!) Пургу домой. Моё детское сердце ликовало — это был самый прекрасный подарок на свете! И его, правда, стоило подождать...

Уже где-то с полудня, чуточку очухавшись после такого ошеломляющего подарка, я начала свои «шпионские» вылазки на кухню и в столовую. Вернее — я пыталась... Но даже при самых настойчивых попытках, проникнуть туда мне, к сожалению, никак не удавалось. В этом году бабушка, видимо, железно решила ни за что не показывать мне своих «произведений» пока не придёт время настоящего «празднования»... А мне очень хотелось хотя бы краешком глаза посмотреть, что же она так усердно два дня там колдует, не принимая ничью помощь и не пуская никого даже за порог.

Но вот наконец-то наступил долгожданный час — около пяти вечера начали появляться мои первые гости... И я, в конце концов, получила право полюбоваться своим праздничным столом... Когда в гостиную открыли дверь, я подумала, что попала в какой-то сказочный, райский сад!.. Бабушка весело улыбалась, а я бросилась ей на шею, чуть ли не рыдая от переполнявших меня чувств благодарности и восторга...

Вся комната была украшена зимними цветами... Огромные чашечки ярко жёлтых хризантем создавали впечатление множества солнышек, от которых в комнате было светло и радостно. А уж праздничный стол являл собою настоящее произведение бабушкиного искусства!.. Он благоухал совершенно сногсшибательными запахами и потрясал многообразием блюд... Здесь была и покрытая золотистой корочкой утка, с моей любимой грушёвой подливкой, в которой «тонули» целые половинки томлёных в сливках, пахнущих корицей груш... И дразнившая нежнейшим запахом грибного соуса, истекающая соком курочка, пышущая начинкой из белых грибов с орехами, и буквально тающая во рту... По середине стола «впечатляла» своим размером страшенная щука, запечённая целиком с сочными кусочками сладкого красного перца в лимонно-брусничном соусе... А от запаха толстеньких, лопающихся от пышущего жара, сочных индюшьих ножек под корочкой клюквенного муса, мой бедный желудок подпрыгнул аж до самого потолка!.. Гирлянды нарезанных тоненькими кусочками всевозможных копчёных колбасок, нанизанных на тончайшие прутики наподобие шашлыка и скрашенных маринованными помидорами и солёными домашними огурчиками, «убивали» запахами знаменитых литовских «копчёностей», нисколько не уступая одуряюще пахнувшей копчёной сёмге, вокруг которой весёлыми кучками высились, политые сметаной, сочные солёные грузди... Золотисто поджаренные кругленькие пирожки попыхивали горячим паром, а вокруг них в воздухе витал совершенно неповторимый «капустный» аромат... Всё это изобилие искуснейших бабушкиных «произведений» полностью потрясло моё «голодное» воображение, не говоря уже о сладостях, вершиной которых был мой любимый, взбитый с вишнями, тающий во рту творожный пирог!.. Я восхищённо смотрела на бабушку, от всей души благодаря её за этот сказочный, по-настоящему королевский стол!.. А она в ответ только улыбнулась, довольная произведённым эффектом, и тут же начала с величайшим усердием угощать моих, ошалевших от такого изобилия, гостей.

После в моей жизни было множество «больших» юбилейных дней рождения, но ни один из них, даже праздновавшихся в самых изысканных заграничных ресторанах, никогда даже близко не сумел превзойти мой потрясающий десятый день рождения, который смастерила тогда для меня моя необыкновенная бабушка...

Но «сюрпризам» в этот вечер, видимо, не суждено было кончаться... Через какие-то полчаса, когда «пир» уже был в самом разгаре, воздух в комнате вдруг по привычному (для меня) заколебался и... во всей своей красе появилась Стелла! Я от неожиданности подпрыгнула, чуть не опрокинув свою тарелку, и быстренько начала оглядываться по сторонам — не видит ли её кто-то ещё. Но гости со здоровым аппетитом, увлечённо поглощали «плоды» бабушкиного кулинарного искусства, не обращая никакого внимания на вдруг рядом с ними появившегося чудо-человечка...

— Сюрприз!!! — весело хлопнула в ладошки малышка. — С твоим большим деньрождением тебя!.. — и в комнате прямо с потолка посыпались тысячи самых причудливых цветов и бабочек, превращая её в сказочную «пещеру Алладина»...

— Как ты сюда попала?!!!.. Ты же говорила — тебе нельзя сюда приходить?!.. — забыв даже поблагодарить малышку за устроенную ею красоту, ошалело спросила я.

— Так я ведь и не знала!.. — воскликнула Стелла. — Просто думала вчера о тех умерших, которым ты помогала, и спросила бабушку, как же они смогли придти обратно. Оказалось — можно, только надо знать, как это делать! Вот я и пришла. Разве ты не рада?..

— Ой, ну, конечно же, рада! — тут же заверила я, а сама панически пыталась что-то придумать, чтобы возможно было одновременно общаться и с ней, и со всеми остальными моими гостями, ничем не выдавая ни её, ни себя. Но тут неожиданно произошёл ещё больший сюрприз, который полностью вышиб меня из и так уже достаточно усложнившейся колеи....

— Ой, сколько свето-о-ськов!... А класи-и-во как, ба-а-тюски!!!... — в полном восторге, шепелявя пропищал, крутившийся «волчком» на маминых коленях, трёхлетний малыш. — И ба-а-боськи!... А бабоськи какие больсы-ы-е!

Я остолбенело на него уставилась, и какое-то время так и сидела, не в состоянии произнести ни слова. А малыш, как ни в чём не бывало, счастливо продолжал лопотать и вырываться из крепко его державших маминых рук, чтобы «пощупать» все эти вдруг откуда-то неожиданно свалившиеся, да ещё такие яркие и такие разноцветные, «красивости»... Стелла, поняв, что кто-то ещё её увидел, от радости начала показывать ему разные смешные сказочные картинки, чем малыша окончательно очаровала, и тот со счастливым визгом прыгал на маминых коленях от лившегося «через край» дикого восторга...

— Девоська, девоська, а кто ты девоська?!. Ой, ба-а-тюски, какой больсой ми-и-ска!!! И совсем лозавенкий! Мама, мама, а мозно я возьму его домой?.. Ой, а пти-и-ськи какие блестя-я-сие!.. И клылыски золотые!..

Его широко распахнутые голубые глазёнки с восторгом ловили каждое новое появление «яркого и необычного», а счастливая мордашка радостно сияла — малыш принимал всё происходящее по-детски естественно, как будто именно так оно и должно было быть...

Ситуация полностью уходила из под контроля, но я ничего не замечала вокруг, думая в тот момент только об одном — мальчик видел!!! Видел так же, как видела я!.. Значит всё-таки это было правдой, что существуют где-то ещё такие люди?.. И значит — я была совершенно нормальной и совсем не одинокой, как думала вначале! Значит, это и вправду был Дар?.. Видимо, я слишком ошарашено и пристально его разглядывала, так как растерянная мама сильно покраснела и сразу же кинулась «успокаивать» сынишку, чтобы только никто не успел услышать, о чём он говорит... и тут же стала мне доказывать, что «это он просто всё придумывает, и что врач говорит (!!!), что у него очень буйная фантазия... и не надо обращать на него внимания!..». Она очень нервничала, и я видела, что ей очень хотелось бы прямо сейчас отсюда уйти, только бы избежать возможных вопросов...

— Пожалуйста, только не волнуйтесь! — умоляюще, тихо произнесла я. — Ваш сын не придумывает — он видит! Так же, как и я. Вы должны ему помочь! Пожалуйста, не ведите его больше к доктору, мальчик у вас особенный! А врачи всё это убьют! Поговорите с моей бабушкой — она вам многое объяснит... Только не ведите его больше к доктору, пожалуйста!.. — я не могла остановиться, так как моё сердце болело за этого маленького одарённого мальчонку, и мне дико хотелось, чего бы это ни стоило, его «сохранить»!..

— Вот смотрите, сейчас я ему что-то покажу и он увидит — а вы нет, потому что у него есть дар, а у вас нет, — и я быстренько воссоздала Стеллиного красного дракончика.

— О-о-й, сто-о это?!. — в восторге захлопал в ладошки мальчик. — Это длаконсик, да? Как в скаске — длаконсик?.. Ой, какой он кра-а-сный!.. Мамоська, смотли — длаконсик!

У меня дар тоже был, Светлана... — тихо прошептала соседка. — Но я не допущу, чтобы мой сын так же из-за этого страдал. Я уже выстрадала за обоих... У него должна быть другая жизнь!..

Я даже подскочила от неожиданности!.. Значит она видела?! И знала?!.. — тут уж меня просто прорвало от возмущения...

— А вы не думали, что он, возможно, имеет право сам выбирать? Это ведь его жизнь! И если Вы не смогли с этим справиться, это ещё не значит, что не сможет и он! Вы не имеете права отнимать у него его дар ещё до того, как он поймёт, что он у него есть!.. Это, как убийство — вы хотите убить его часть, о которой он даже ещё не слыхал!.. — возмущённо шипела на неё я, а внутри у меня всё просто «стояло дыбом» от такой страшной несправедливости!

Мне хотелось во что бы то ни стало убедить эту упёртую женщину оставить в покое её чудесного малыша! Но я чётко видела по её грустному, но очень уверенному взгляду, что вряд ли на данный момент мне удастся её убедить в чём-то вообще, и я решила оставить на сегодня свои попытки, а позже поговорить с бабушкой, и возможно, вдвоём придумать, что бы здесь такое можно было бы предпринять... Я только грустно взглянула на женщину и ещё раз попросила:

— Пожалуйста, не ведите его к врачу, вы же знаете, что он не больной!..

Она лишь натянуто улыбнулась в ответ и быстренько забрав с собой малыша, вышла на крыльцо, видимо, подышать свежим воздухом, которого (я была в этом уверена) ей в данный момент очень не хватало...

Я очень хорошо знала эту соседку. Она была довольно приятной женщиной, но, что меня поразило когда-то более всего, это то, что она была одной из тех людей, которые пытались полностью «изолировать» от меня своих детей и травили меня после злосчастного случая с «зажиганием огня»!.. (Хотя её старший сын, надо отдать ему должное, никогда меня не предавал и, несмотря ни на какие запреты, до сих пор продолжал со мной дружить). Она, кто, как теперь оказалось, лучше всехостальных знала, что я была полностью нормальной и ничем не опасной девочкой! И что я точно так же, как когда-то она просто искала правильный выход из того «непонятного и неизвестного», во что так нежданно-негаданно швырнула меня судьба...

Вне всякого сомнения, страх должен являться очень сильным фактором в нашей жизни, если человек может так легко предать и так просто отвернуться от того, кто так сильно нуждается в помощи, и кому он с лёгкостью мог бы помочь, если б не тот же самый так глубоко и надёжно в нём поселившийся страх...

Конечно же, можно сказать, что я не знаю, что с ней когда-то происходило, и что заставила её перенести злая и безжалостная судьба... Но если бы я узнала, что кто-то в самом начале жизни имеет тот же дар, который заставил меня столько страдать, я бы сделала всё, что было бы в моих силах, чтобы хоть как-то помочь или направить на верный путь этого другого одарённого человека, чтобы ему не пришлось так же слепо «блуждать в потёмках» и так же сильно страдать... А она, вместо помощи, наоборот — постаралась меня «наказать», как наказывали другие, но эти другие хотя бы уж не знали, что это было и пытались честно защитить своих детей от того, чего они не могли объяснить или понять.

И вот она, как ни в чём не бывало, пришла сегодня к нам в гости со своим маленьким сынишкой, который оказался точно таким же «одарённым», как я, и которого она дико боялась кому-то показать, чтобы не дай Бог, кто-то не увидел, что её милый малыш является таким же точно «проклятием», каким являлась, по её «показному» понятию, я... Теперь я была уверена, что ей не доставило большого удовольствия к нам приходить, но отказать она тоже не очень-то могла, по той простой причине, что её старший сын — Альгис — был приглашён на мой день рождения, и с её стороны не было никакой серьёзной причины, чтобы его не пустить, и было бы уже чересчур невоспитанно и «не по-соседски», если бы она на это пошла. А пригласили мы её по той простой причине, что жили они от нас через три улицы, и возвращаться вечером домой её сыну пришлось бы одному, поэтому, естественно поняв, что мать будет волноваться, мы решили, что будет правильнее пригласить её также вместе с её маленьким сынишкой провести вечер за нашим праздничным столом. А она «бедная», как я теперь понимала, здесь всего лишь мучилась, ожидая возможности как можно скорее нас покинуть, и по возможности без каких-либо происшествий, как можно раньше вернуться домой...

— Ты в порядке, милая? — прозвучал рядом ласковый мамин голос.

Я тут же ей как можно увереннее улыбнулась и сказала, что, конечно же, я в полном порядке. А у самой от всего происходящего кружилась голова, и душа уже начинала «уходить в пятки», так как я видела, что ребята понемногу начинают на меня оборачиваться и, хочешь-не-хочешь, мне приходилось быстренько брать себя в руки и «установить» над своими разбушевавшимися эмоциями «железный контроль»... Я была основательно «вышиблена» из своего привычного состояния и к большому стыду, совершенно забыла про Стеллу... Но малышка тут же постаралась о себе напомнить.

— А ты ведь говорила, что у тебя нет друзей, а их вон даже сколько?!.. — удивлённо и даже как-то чуть-чуть расстроено, спросила Стелла.

— Это не те друзья, которые настоящие. Это просто ребята, с которыми я рядом живу или с которыми вместе учусь. Они не такие, как ты. А вот ты — настоящая.

Стелла сразу же засияла... А я, «отключённо» ей улыбаясь, лихорадочно пыталась найти какой-то выход, абсолютно не зная, каким образом из этого «скользкого» положения выйти, и уже начинала нервничать, так как ни за что не хотела обижать свою лучшую подругу, но наверняка знала, что скоро моё «странное» поведение обязательно начнут замечать... И опять посыпятся глупые вопросы, на которые у меня сегодня не было ни малейшего желания отвечать.

— Ух ты, какая у вас здесь вкуснятина!!! — в восторге разглядывая праздничный стол, затараторила Стелла. — Как жалко, я уже не могу попробовать!.. А что тебе подарили сегодня? А можно мне посмотреть?.. — как обычно, из неё градом сыпались вопросы.

— Мне подарили мою любимую лошадку!.. И ещё много всего, я даже ещё не смотрела. Но я тебе обязательно всё покажу!

Стелла просто искрилась от счастья быть вместе со мной здесь, на Земле, а я всё больше терялась, никак не находя решения из создавшегося щекотливого положения.

— Как это всё красиво!.. И как же всё-таки это наверное вкусно!.. — Какая ты счастливая — есть такое!

— Ну, я тоже такого не получаю каждый день, — засмеялась я.

Бабушка за мной лукаво наблюдала, видимо от души забавляясь возникшей ситуацией, но пока не собиралась мне помогать, как всегда сперва ожидая, что же я такое предприму сама. Но мне, наверное от слишком бурных сегодняшних эмоций, как на зло ничего не приходило в голову... И я уже серьёзно начинала паниковать.

— Ой, а вот и твоя бабушка! Можно я приглашу сюда свою? — радостно предложила Стелла.

Нет!!! — Сразу же мысленно чуть ли не закричала я, но обижать малышку было никак нельзя, и я, с самым счастливым видом, который в тот момент сумела изобразить, радостно сказала: — Ну, конечно же — приглашай!

И тут же, в дверях появилась всё та же самая, теперь уже хорошо мне знакомая, удивительная старушка...

— Здравствуйте, дорогие, я тут к Анне Фёдоровне шла, а попала прямо на пир. Вы уж простите за вторжение...

— Да что вы, заходите пожалуйста! Места всем хватит! — ласково предложил папа, и очень внимательно уставился прямо на меня...

Хотя на моего «гостя» или «школьного товарища» Стеллина бабушка никак не походила, но папа, видимо почувствовав в ней что-то необычное, сразу же «свалил» это «необычное» на меня, так как за всё «странное», происходящее в нашем доме, обычно отвечала я...

У меня от смущения за то, что я не могу ему сейчас ничего объяснить, покраснели даже уши... Я знала, что после, когда все гости уйдут, обязательно сразу же всё ему расскажу, но пока мне очень не хотелось встречаться с папой глазами, так как я не привыкла что-то от него скрывать и чувствовала себя от этого сильно «не в своей тарелке»...

— Да что с тобой опять, милая? — тихо спросила мама. — Ты прямо витаешь где-то... Может сильно устала? Хочешь полежать?

Мама по-настоящему беспокоилась, и мне было совестно говорить ей неправду. А так как правду я, к сожалению, сказать не могла (чтобы снова её не пугать), то я тут же постаралась её заверить, что у меня всё правда-правда совершенно прекрасно. А сама лихорадочно думала, что же такое всё-таки предпринять...

— А что ты так нервничаешь? — неожиданно спросила Стелла. — Это потому, что я пришла?

— Ну, что ты! — воскликнула я, но, увидев её пристальный взгляд, решила, что нечестно обманывать боевого товарища.

— Ладно, ты угадала. Просто когда я говорю с тобой, для всех остальных я выгляжу «замороженной», и это смотрится очень странно. Особенно это пугает маму... Вот я и не знаю, как выйти из такого положения, чтобы было хорошо всем...

— А что же ты мне не сказала?!.. — очень удивилась Стелла. — Я ведь хотела тебя обрадовать, а не расстроить! Я сейчас же уйду.

— Но ты ведь меня и вправду обрадовала! — искренне возразила я. — Это просто из-за них...

— А ты скоро придёшь опять? Я соскучилась... Так неинтересно одной гулять... Хорошо бабушке — она живая и может ходить куда хочет, даже к вам....

Мне стало дико жаль эту чудесную, добрейшую девчушку...

— А ты приходи когда захочешь, только когда я буду одна, тогда нам никто не сможет мешать, — искренне предложила я. — А к тебе я скоро приду, вот только кончатся праздники. Ты только подожди.

Стелла радостно улыбнулась, и снова «украсив» комнату сумасшедшими цветами и бабочками, исчезла... А мне без неё сразу стало пусто, как будто она унесла с собой частичку радости, которой был наполнен этот чудесный вечер... Я посмотрела на бабушку, ища поддержки, но она о чём-то очень увлечённо беседовала со своей гостьей и на меня никакого внимания не обращала. Всё опять вроде бы встало на свои места, и снова всё было хорошо, но я не переставала думать о Стелле, о том, как она одинока, и как несправедлива иногда почему-то бывает наша Судьба... Так, пообещав себе как можно скорее вернуться к своей верной подружке, я опять полностью «возвратилась» к своим «живым» друзьям, и только папа, очень внимательно целый вечер за мной наблюдавший, смотрел на меня удивлёнными глазами, как будто сильно стараясь понять, где же и что же такое серьёзное он со мной так обидно когда-то «проморгал»...

Когда гости уже начали расходиться по домам, «видящий» мальчик вдруг начал плакать... Когда я его спросила, что же такое случилось, он надул губки и обиженно произнёс:

— А где зе девоська?.. И миска? И бабосек нету...

Мама лишь натянуто улыбнулась в ответ, и быстренько забрав никак не желающего с нами прощаться второго сына, ушла домой...

Я была очень расстроена и очень счастлива одновременно!.. Это было впервые, когда я встретила другого малыша, у которого имелся похожий дар... И я дала себе слово не успокоиться, пока не удастся убедить эту «несправедливую» и несчастную маму, каким по-настоящему огромным чудом являлся её малыш... У него, как и у каждого из нас, должно было оставаться право свободного выбора, и его мама не имела права это у него отнимать... Во всяком случае, до тех пор, когда он сам не начнёт что-то понимать.

Я подняла глаза и увидела папу, который стоял, оперевшись на дверной косяк, и всё это время с большим интересом за мной наблюдал. Папа подошёл и, ласково обняв меня за плечи, тихонечко произнёс:

— Ну-ка, пойдём, ты расскажешь мне, за что это ты здесь так горячо воевала...

И тут же мне стало на душе очень легко и спокойно. Наконец-то он всё-всё узнает, и мне больше никогда не придётся ничего от него скрывать! Он был моим лучшим другом, который, к сожалению, не знал даже половины правды о том, в чём по-настоящему заключалась моя жизнь... Это было нечестно и это было несправедливо... И я только сейчас поняла, как странно было всё это время от папы скрывать мою «вторую» жизнь только лишь потому, что маме казалось — папа не поймёт... Я должна была дать ему ещё раньше такой шанс и теперь была очень рада, что могу это сделать хотя бы сейчас...

Удобно устроившись на его любимом диване, мы говорили очень долго... И как же сильно меня обрадовало и удивило то, что, по мере того, как я рассказывала ему о своих невероятных приключениях, папино лицо всё больше и больше светлело!.. Я поняла, что вся моя «невероятная» история его не только не пугает, а наоборот, почему-то делает очень счастливым...

— Я всегда знал, что ты у меня будешь особенной, Светленькая... — когда я закончила, очень серьёзно сказал папа. — Я тобой горжусь. Могу ли я чем-то тебе помочь?

Я была настолько потрясена происшедшим, что ни с того, ни с сего, разревелась навзрыд... Папа баюкал меня в своих руках, как маленького ребёнка, тихонечко что-то нашёптывая, а я от счастья, что он меня понял, ничего не слышала, только понимала, что все мои ненавистные «тайны» уже позади, и теперь уж точно всё будет хорошо...

Я написала об этом дне рождения потому, что он оставил в моей душе глубокий след чего-то очень важного и очень доброго, без чего мой рассказ о себе наверняка оказался бы неполным...

На следующий день всё снова казалось обычным и каждодневным, как будто и не было вчера того невероятно счастливого дня рождения... Привычные школьные и домашние заботы почти полностью загружали отпущенные сутками часы, а что оставалось — как всегда, было моим самым любимым временем, и использовать его я старалась очень «экономно», чтобы как можно больше полезного узнать, и как можно больше «необычного» в себе и во всём окружающем отыскать...

К «одарённому» соседскому мальчику меня, естественно, не подпускали, объясняя тем, что малыш простыл, но как я чуть позже узнала от его старшего брата, мальчик чувствовал себя совершенно прекрасно и «болел» видимо только для меня...

Было очень жаль, что его мать, которая наверняка прошла в своё время достаточно «тернистый» путь того же самого «необычного», категорически не желала принять от меня никакую помощь, и старалась всячески оградить от меня своего милого, талантливого сынишку. Но это, опять-таки, был лишь один из множества тех горьких и обидных моментов моей жизни, когда никто не нуждался в предлагаемой мною помощи, и таких «моментов» я теперь уже старалась как можно тщательнее избегать... Опять же — людям невозможно было что-то доказать, если они не хотели этого принимать. А доказывать свою правду «с огнём и мечом» я никогда не считала правильным, поэтому предпочитала оставлять всё на самотёк до того момента, когда человек придёт ко мне сам и попросит ему помочь.

От своих школьных подружек я снова чуточку отдалилась, так как в последнее время у них появились почти что постоянно одни и те же разговоры — какие мальчишки им больше всего нравятся, и как можно было бы одного или другого «заполучить»... Откровенно говоря, я никак не могла понять, чем это так сильно их тогда привлекало, что они могли безжалостно тратить на это такие дорогие нам всем свободные часы, и притом, находиться в совершенно восторженном состоянии от всего, друг другу сказанного или услышанного.

Видимо, я для всей этой сложной эпопеи «мальчишки-девчонки» была почему-то пока ещё совершенно и полностью не готова, за что и получила от своих подружек злое прозвище — «гордячка»... Хотя, думаю, что именно гордячкой-то я никак не была... А просто девчонок бесило, что я отказывалась от предлагаемых ими «мероприятий», по той простой причине, что меня честно это пока ещё никак не интересовало, а выбрасывать своё свободное время напрасно я не видела никакой серьёзной на то причины. Но естественно моим школьным товарищам такое моё поведение никоим образом не нравилось, так как оно, опять же, выделяло меня из общей толпы и делало другой, не такой, как все остальные, что, по мнению ребят, было по-школьному «противочеловечно»...

Вот так, опять наполовину «отверженной» школьными друзьями и подружками проходили мои зимние дни, что меня больше уже ничуть не огорчало, так как, поволновавшись из-за наших «взаимоотношений» несколько лет, я увидела, что в конечном итоге, в этом нет никакого смысла, так как каждый живёт так, как считает нужным, ну, а что из нас получится позже — это уже, опять же, частная проблема каждого из нас. И никто не мог меня заставить праздно тратить моё «ценное» время на пустые разговоры, когда я предпочитала его проводить, читая интереснейшие книги, гуляя по «этажам» или даже катаясь по зимним тропинкам на Пурге...

Папа после моего честного рассказа о моих «приключениях», почему-то вдруг (к моей огромной радости!!!) перестал считать меня «малым ребёнком» и неожиданно открыл мне доступ ко всем своим раннее неразрешённым книгам, что ещё больше привязало меня к «одиночеству дома», и совмещая такую жизнь с бабушкиными пирогами, я чувствовала себя абсолютно счастливой и уж точно никоим образом не одинокой...

Но, как это бывало и раньше, долго спокойно заниматься моим любимым чтением мне было явно «противопоказано», так как уже почти что в обязательном порядке что-то «неординарное» обязательно должно было произойти... Так и в тот вечер, когда я спокойно читала новую книжку, с наслаждением хрустя только что испечёнными вишнёвыми пирожками, неожиданно появилась взвинченно-взьерошенная Стелла и безапелляционным голосом заявила:

— Как хорошо, что я тебя нашла — ты должна сейчас же со мной пойти!..

— А что такое случилось?.. Пойти куда? — удивившись такой необычной спешке, спросила я.

— К Марии, там Дин погиб... Ну, давай же!!! — нетерпеливо крикнула подружка.

Я сразу же вспомнила маленькую, черноглазую Марию, у которой был один-единственный друг — её верный Дин...

— Уже иду! — всполошилась я и быстро кинулась за Стеллой на «этажи»...

Печаль

Нас опять встретил тот же хмурый, зловещий пейзаж, на который я уже почти не обращала внимания, так как он, как и всё остальное, после стольких хождений в Нижний Астрал, стал для нас почти что привычным, насколько можно было привыкнуть к такому вообще...

Мы быстренько осмотрелись вокруг, и тут же увидели Марию...

Малышка, сгорбившись, сидела прямо на земле совершенно поникшая, не видя и не слыша ничего вокруг и только ласково гладила замёрзшей ладошкой мохнатое, неподвижное тело «ушедшего» друга, как бы пытаясь этим его разбудить... Суровые и горькие, совсем не детские слёзы ручейками струились из её грустных, потухших глаз и вспыхивая блестящими искорками, исчезали в сухой траве, орошая её на мгновение чистым, живым дождём... Казалось, весь этот и без того уже достаточно жестокий мир стал для Марии теперь ещё более холодным и ещё более чужим... Она осталась совсем одна, такая удивительно хрупкая в своей глубокой печали, и некому больше было её ни утешить, ни приласкать, ни хотя бы просто по-дружески защитить... А рядом с ней огромным, неподвижным бугром лежал её лучший друг, её верный Дин... Она жалась к его мягкой мохнатой спине, бессознательно отказываясь признавать его смерть. И упорно не желала его покидать, как будто зная, что даже сейчас, после смерти он всё ещё также верно её любил и также искренне оберегал...

Ей очень не хватало его тепла, его сильной «мохнатой» поддержки, и того привычного, надёжного, «их мирка», в котором обитали только лишь они вдвоём... Но Дин молчал, упорно не желая просыпаться... А вокруг него шныряли какие-то маленькие, зубастые существа, которые так и норовили ухватить хотя бы малый кусок его волосатой «плоти»... В начале Мария ещё пыталась отгонять их палкой, но, увидев, что нападавшие не обращали на неё никакого внимания, махнула на всё рукой...

Здесь так же, как и на «твёрдой» Земле, существовал «закон сильного», но когда этот сильный погибал — те, кто не могли достать его живым, теперь же с удовольствием старались наверстать упущенное, «отведав» его энергетического тела хотя бы мёртвым...

От этой горестной картины у меня резко заныло сердце и по-предательски защипало в глазах... Мне стало вдруг дико жаль эту чудесную, храбрую девчушку... И я не могла даже себе представить, как же сможет она, бедняжка, совсем одинокой в этом страшном, зловещем мире за себя постоять?!

Стеллины глаза тоже вдруг влажно заблестели — видимо, её посетили схожие мысли.

— Прости меня, Мария, как же погиб твой Дин? — Наконец-то решилась спросить я.

Девчушка подняла на нас свою заплаканную мордашку, по-моему, даже не понимая, о чём её спрашивают. Она была очень далеко... Возможно там, где её верный друг был ещё живой, где она не была такой одинокой, где всё было понятно и хорошо... И малышка никак не хотела сюда возвращаться. Сегодняшний мир был злым и опасным, а ей больше не на кого было опереться, и некому было её защищать... Наконец-то, глубоко вздохнув и геройски собрав свои эмоции в кулачок, Мария поведала нам грустную историю Дининой смерти...

— Я была с мамой, а мой добрый Дин, как всегда, нас стерёг... И тут вдруг откуда-то появился страшный человек. Он был очень нехороший. От него хотелось бежать, куда глаза глядят, только я никак не могла понять — почему... Он был таким же, как мы, даже красивым, просто очень неприятным. От него веяло жутью и смертью. И он всё время хохотал. А от этого хохота у нас с мамой стыла кровь... Он хотел забрать с собой маму, говорил, что она будет ему служить... А мама вырывалась, но он, конечно же, был намного сильнее... И тут Дин попробовал нас защитить, что раньше ему всегда удавалось. Только человек был наверняка каким-то особенным... Он швырнул в Дина странное оранжевое «пламя», которое невозможно было погасить... А когда, даже горящий, Дин попытался нас защитить — человек его убил голубой молнией, которая вдруг «полыхнула» из его руки. Вот так погиб мой Дин... И теперь я одна.

— А где же твоя мама? — спросила Стелла.

— Мама всё здесь же, — малышка смутилась.— Просто она очень часто злится... И теперь у нас нет защиты. Теперь мы совсем одни...

Мы со Стеллой переглянулись... Чувствовалось, что обоих одновременно посетила та же самая мысль — Светило!.. Он был сильным и добрым. Оставалось только надеяться, что у него возникнет желание помочь этой несчастной, одинокой девчушке, и стать её настоящим защитником хотя бы до тех пор, пока она вернётся в свой «хороший и добрый» мир...

— А где теперь этот страшный человек? Ты знаешь, куда он ушёл? — нетерпеливо спросила я. — И почему он не взял-таки с собой твою маму?

— Не знаю, наверное, он вернётся. Я не знаю, куда он пошёл, и я не знаю, кто он такой. Но он очень, очень злой... Почему он такой злой, девочки?

— Ну, это мы узнаем, обещаю тебе. А теперь — хотела бы ты увидеть хорошего человека? Он тоже здесь, но, в отличие от того «страшного», он и правда очень хороший. Он может быть твоим другом, пока ты здесь, если ты, конечно, этого захочешь. Друзья зовут его Светило.

— О, какое красивое имя! И доброе...

Мария понемножечку начала оживать, и когда мы предложили ей познакомиться с новым другом, она, хоть и не очень уверенно, но всё-таки согласилась. Перед нами появилась уже знакомая нам пещера, а из неё лился золотистый и тёплый солнечный свет.

— Ой, смотрите!.. Это же солнышко?!.. Оно совсем, как настоящее!.. А как оно попало сюда? — ошарашено уставилась на такую необычную для этого жуткого места красоту, малышка.

— Оно и есть настоящее, — улыбнулась Стелла. — Только его создали мы. Иди, посмотри!

Мария робко скользнула в пещеру, и тут же, как мы и ожидали, послышался восторженный визг...

Она выскочила наружу совершенно обалдевшая и от удивления всё никак не могла связать двух слов, хотя по её распахнутым от полного восторга глазам было видно, что сказать ей уж точно было что... Стелла ласково обняла девочку за плечи и вернула её обратно в пещеру... которая, к нашему величайшему удивлению, оказалась пустой...

— Ну и где же мой новый друг? — расстроено спросила Мария. — Разве вы не надеялись его здесь найти?

Стелла никак не могла понять, что же такое могло произойти, что заставило бы Светило покинуть свою «солнечную» обитель?..

— Может что-то случилось? — задала совершенно глупый ве такое могло произойти, что заставило бы Светило покинуть свою «солнечную» обитель?..

— Может что-то случилось? — задала совершенно глупый вопрос я.

— Ну, естественно — случилось! Иначе он бы никогда отсюда не ушёл.

— А может здесь тоже был тот злой человек? — испуганно спросила Мария.

Честно признаться, у меня тоже мелькнула такая мысль, но высказать её я не успела по той простой причине, что, ведя за собой троих малышей, появился Светило... Детишки были чем-то смертельно напуганы и, трясясь как осенние листики, боязливо жались к Светилу, боясь от него отойти хоть на шаг. Но детское любопытство вскоре явно пересилило страх, и, выглядывая из-за широкой спины своего защитника, они удивлённо рассматривали нашу необычную тройку... Что же касалось нас, то мы, забыв даже поздороваться, вероятно, с ещё большим любопытством уставились на малышей, пытаясь сообразить, откуда они могли взяться в «нижнем астрале», и что же всё-таки такое здесь произошло...

— Здравствуйте, милые... Не надо вам было сюда приходить. Что-то нехорошее здесь происходит... — ласково поздоровался Светило.

— Ну, хорошего здесь вряд ли можно было бы ожидать вообще... — грустно усмехнувшись, прокомментировала Стелла. — А как же получилось, что ты ушёл?!. Ведь сюда любой «плохой» мог за это время явиться и занять всё это...

— Что ж, тогда ты бы обратно всё «свернула»... — просто ответил Светило.

Тут уж мы обе на него удивлённо уставились — это было самое подходящее слово, которое можно было употребить, называя данный процесс. Но откуда его мог знать Светило?!. Он ведь ничего в этом не понимал!.. Или понимал, но ничего об этом не говорил?..

— За это время много воды утекло, милые... — как бы отвечая на наши мысли, спокойно произнёс он. — Я пытаюсь здесь выжить, и с вашей помощью начинаю кое-что понимать. А что привожу кого, так не могу я один такой красотой наслаждаться, когда всего лишь за стеной такие малые в жутком ужасе трясутся... Не для меня всё это, если я не могу помочь...

Я взглянула на Стеллу — она выглядела очень гордой и, конечно же, была права. Не напрасно она создавала для него этот чудесный мир — Светило по-настоящему его стоил. Но он сам, как большое дитя, этого совершенно не понимал. Просто его сердце было слишком большим и добрым, и не желало принимать помощь, если не могло делиться ею с кем-то другим...

— А как они здесь оказались? — показывая на испуганных малышей, спросила Стелла.

— О, это длинная ис