Холливудский бовл

 

На первый взгляд в этом деле не было ничего особого. Мы этим занимались прежде, только теперь в большем масштабе. Предприятие это было весьма успешным среди пятидесятнических церквей - собирать районные собрания. А что было бы, если бы всем Лос Анжелоским районом, в котором около трех сот пятидесятнических церквей, заарендовать Холливудский Бовл на одно грандиозное собрание? Так как Бовл был всем хорошо известен, возможно те, которые стеснялись придти на собрание в палатку, пришли бы в Бовл.

В нашей беседе с пасторами церквей, которую я проводил, мы скоро обнаружили наши трудности - средства. Задаток на Бовл на вечер в понедельник стоил 2,500 долларов. Расход на объявления по радио, летучки, плакаты и другие, я рассчитал, стоили бы 3,000 долларов, вместе 5,500 только для начала, кроме расходов на освещение, обслугу на паркинг машин и другие. Где взять эти средства?

Определенно не от пасторов церквей, которые и так были низко оплачиваемы.

А что сказать о коммерсантах в их церквах ? И внезапно новая мысль осенила меня, которую я считаю чисто армянской. "Если я приготовлю обед курятины", я спросил пасторов, согласны ли вы послать сотню коммерсантов на этот обед?" Ведь всякий армянин знал, что самые важные вопросы в жизни обсуждались за обеденным столом.

Многие сомневались в моем предложении. "К нам не приходят на богослужение очень много коммерсантов, Демос", отказ, с которым я был так хорошо знаком. "Во всяком случае, не те, у которых торговые дела идут успешно".

Все же мы собрали одну сотню имен и пригласили их на обед курятины в Кнот Бери Фарм.

Когда наступил вечер, столовая была переполнена. Мы с Розой сидели у главного стола, откуда могли обозревать всех присутствующих. Наблюдая за всеми мне пришла в голову весьма необыкновенная мысль. А если бы пригласить некоторых из этих мужчин выйти наперед и попросить их сказать, почему они посещают церковь, так как другие, более преуспевающие, не интересуются. Какое впечатление производит на них Христос, что они готовы отдать для Него день своего отдыха. Какое влияние имеет Дух Святой в их личной жизни. Все это может послужить большим воодушевлением для всех нас.

Я окинул взглядом присутствующих. За третьим столом сидел человек среднего возраста в полосатом костюме, лицо которого сияло, подобно прожектору. Я глянул на Розу, но она не заметила моего взгляда. Невыразимая радость как бы подпрыгивала и разливалась вокруг этого человека в полосатом костюме и я сразу знал, что с него следует начать.

Я с трудом дождался конца обеда. Подача кофе и пирога были весьма мучительными для меня. Мне так хотелось слышать, что этот человек имел сказать.

Наконец закончили пить кофе. Прислуга убрала со столов тарелки. Все отодвинули назад свои стулья и приготовились слушать мою просьбу денег. Вместо этого я обратился к мужчине в полосатом костюме.

"Сэр... да, это вы... вы в синем галстуке и Богом дарованной улыбкой. Будьте добры, пройдите сюда". Человек с удивлением посмотрел вокруг, все же начал продвигаться между столов и стал возле меня. "Не расскажете ли вы нам, что доброго Господь сотворил в вашей жизни?" сказал я.

Человек в недоумении покачал головой. "Я знаю", сказал он, "и это верно что мы с женой имеем за что быть благодарными!" И он начал рассказывать, как отец его жены был исцелен по молитве, как утверждал доктор, от рака. В наступившей тишине я опять осмотрел зал. Около окна я заметил опять сияющее лицо. "Сэр", позвал я.

"Пройдите, пожалуйста, сюда, чтобы все могли видеть вас..."

И так мы провели полтора часа. Одно за другим шли свидетельства в столовой, которая, казалось мне, была наполнена видимой Божьей силой. Мы слыхали о восстановленных браках, избавлении от алкоголизма, примирении партнеров в торговле. Я подумал о выражении Чарлза Прайса полное Евангелие, когда говорилось о применении доброй вести ко всем нуждам человеческой жизни.

Краткими, скорбными, подлинными, такими были переживания и свидетельства этих практических людей. Никто из них не проповедовал, никто не говорил замысловатым языком, но общее впечатление было сильнее любой проповеди, которую я когда-либо слыхал.

Когда десять или одиннадцать человек так высказались, я взял микрофон и сказал:

"Друзья, мы выслушали полное Евангелие, высказанное группой коммерсантов".

Полное Евангелие...коммерсанты. Что-то в этой фразе затронуло мое внимание.

"Не желаете ли вы", продолжал я, "чтобы многие другие в Лос Анжелосе поделились подобными переживаниями? Не желаете ли вы, чтобы всякий мужчина, женщина и дитя в Калифорнии знали Божью силу, подобно этим людям. Есть ли лучшее место, чтобы рассказать об этом, как в Холливудском Бовле?"

Это было буквально все, что я сказал. По всему залу мужчины стали подыматься на ноги, вынимали деньги из кошельков, подходили и клали на стол. Они клали бумажки в десять, в двадцать долларов и чеки. Чеки, нацарапанные второпях у столов, чеки, написанные стоя в длинной очереди, подходя к столу спереди зала. Когда все деньги были подсчитаны, то получилась потрясающая сумма в 6,200 долларов.

Несмотря на эту внушительную цифру, я знал, что нечто большее и более важное случилось в этот вечер. Здесь родилась новая идея, хотя я не вполне понимал еще ее значения.

"Подумай", я сказал Розе, на пути домой в Довней. Ведь коммерсантов в мире гораздо больше, чем проповедников. Не начать ли коммерсантам проповедовать Евангелие?..."

Управители Холливуд Бовл позже сказали мне, что никогда раньше в понедельник вечером помещение не было наполнено. На нашем Полного Евангелия собрании все

20,000 мест были заняты и 2,500 человек стояли по краям. Здесь впервые мы провели часть собрания при освещении свечами. Мысль позади этого состояла в том, что одна маленькая свеча не дает много света в темноте. Не если всякий зажжет свою свечу, когда каждый применит, чем Бог его наделил, то это превратит ночь в день.

Для меня это послужило моментом просвещения, где, наконец, я получил ответ на вопрос, который в тринадцатилетнем возрасте мальчика я спрашивал у Бога:

Господи, какой особый труд Ты предназначил для меня? Я думал об этом, когда свет в помещении был закрыт и наступила полнейшая тьма. Я не стал проповедником и остался таким же путающимся в словах перед публикой. Я не стал пророком, как Чарлз Прайс. Не стал я учителем, евангелистом или исцелителем...

Где-то, сверху нас, заиграл рожок и своим пронизывающим звуком отозвался на темных холмах. Подобно искрам появился свет, когда стали зажигаться свечи.

Зарево света стало распространяться от одного человека к другому. И внезапно осветился весь Бовл тысячами маленьких огоньков, светящих вместе.

Помощник. Слово это как будто бы горело в этих огоньках. Передать другому то, чем обладаешь. Жертвовать временем, местом или случаем для соединения свечей вместе. Вдохновитель искр, для того, чтобы зажечь весь мир.

Переживание это вызвало у меня слезы. Позже, того же вечера, дома, я усердно принялся за чтение Первого Послания Коринфянам 12:28. Как часто я размышлял и молился над перечислением этих божественных назначений: "...сперва апостолы, вторые пророки, третьи учителя, затем чудотворцы, потом исцелители..." Да! Вот здесь: "...вспоможение..." Как я пропустил это слово, которое так почтительно стоит на ряду с другими? "Дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки".

Здесь мой труд, назначенный мне Самим Богом, открытый мне в мгновенном сиянии света между Холливудских холмов. Бог призвал меня, меня быть помощником и с тех пор удивление моего призвания никогда меня не оставляло.

Хорошо, что такое подкрепление посетило меня, потому что очень скоро после этого пришло переживание, которое навсегда могло отравить мою радость быть помощником.

Спикер на одном из наших многих собраний был с востока. Он приехал к нам с очень высокими рекомендациями. Но он показался весьма необычайной личностью для евангелиста, с его густыми, седыми по самые плечи волосами и искусственной ногой.

С самого начала, мне казалось, что он начал проявлять особый интерес к денежным сборам, часто добавляя, что в других местах все сборы шли непосредственно ему.

"То же самое было бы и здесь", сказал я ему", если бы это были твои собрания".

Когда евангелист имеет свою организацию, я напомнил ему, оплачивает содержание своих сотрудников, объявления, дорожные расходы ночлежные - конечно он надеется, что все эти расходы покроются сборами. В таких случаях сам евангелист арендовал землю и оплачивал рабочих.

Когда же мы сами устраиваем собрания, у евангелиста здесь нет никакой заботы, даже его ежедневных расходов, так как он живет в нашем доме и питается хорошей домашней пищей, которую приготовляет Роза. Мы с Розой сказали ему, что мы затрачиваем сотни долларов на каждую кампанию и никогда не ожидаем их возврата.

После покрытия главных расходов все остальные деньги вручаются церквам.

Было лишь одно исключение. Раз в неделю мы брали сбор, который называли "сбором любви", сбор на личные нужды проповедующего. Нам хотелось, чтобы в конце шестинедельной кампании у него было достаточно средств начать ряд своих собраний.

Как я уже сказал, что я весьма детально объяснил ему положение, так как замечал, что это его беспокоило. Но даже после такого выяснения он продолжал в конце каждого собрания говорить о деньгах. "Таким образом, можно больше собрать денег", повторял он. "Вы не поступаете правильно. Вы должны задеть сердечные струны, если вы желаете, чтобы люди жертвовали".

"Мы не желаем, чтобы люди давали", сказала Роза за ужином, подавая ему в третий раз котлеты. "Не по той причине, что мы этого желаем. Если Дух Святой побудит их дать, тогда другое дело. И Он укажет им сумму.

Странно то с этим человеком, что несмотря на его чрезмерную озабоченность о деньгах, он был Богом помазанным проповедник. Мы никогда не имели больших собраний, как этого лета; никогда не вышло больше людей к алтарю и никогда не было столько чудесных исцелений. В один вечер глухое дитя получило слух впервые в его жизни. В конце недели доктор засвидетельствовал об этом исцелении с платформы. А еще при одном случае женщина была исцелена от большого зоба.

Наконец наступило последнее собрание в воскресенье после обеда. Более десяти тысяч людей набилось в палатку, когда Баб Смит (не его настоящее имя) сказал волнующую заключительную проповедь. Он был действительно даровитым проповедником и я был рад, ради его блага, что финансово собрания были успешными, а то он так об этом волновался. "Сборами любви", которые мы ему сделали, он мог финансировать несколько таких кампаний на востоке или в другом каком месте.

Я наблюдал ряды сидящих в палатке. Преобладающее большинство из них все еще были женщины. Что необходимо было сделать, чтобы явить Бога живым и действенным для мужчин нашего времени?

"...Величайшие Божьи благословения", говорил Смит. Я размышлял о проповеди. "Он не может дать вам, пока вы не дадите сначала Ему. Опорожните ваши кошельки, друзья, чтобы Он наполнил вас богатствами неба!"

Почему он говорил о кошельках? Мы не имели намерения делать сбора в конце этого последнего собрания.

"Кто даст?" он настаивал. "Жертвуйте щедро, жертвуйте, чтобы Бог соединил Свои руки дать вам!"

Женщина в розовом платье шла по направлению к платформе. Смит вышел из-за кафедры и наклонился к ней через посаженные в горшках цветы, чтобы принять ее дар.

"Да благословит тебя Господь, сестра", возгласил он. "Бог весьма обильно благословит тебя за этот дар любви!" То там, то сям в палатке другие начали продвигаться по проходам к платформе. Я поднялся с моего стула позади платформы и сделал себя видимым на стороне. Позади платформы группировалась небольшая кучка пасторов и распорядителей.

"Что он делает ?" Спросил Розы брат Эдвард Габриель. (Розы семья недавно укоротила свою фамилию с Габрилеян на Габриель.) "Он не имеет права делать это!"

"Мы должны остановить его!" Я согласился.

Но как? Чувства отзывающихся людей были искренними, если даже проповедник был не прав. Он уже плакал, собирая пожертвования. "Благодарю вас, брат!" "Бог да вознаградит тебя сестра!" "Бог да благословит вас, и вас, и вас..."

Что делать? Они слышали слово Божие, проповедуемое этим человеком неделями и видели исцеления, которые здесь произошли. Многие отдались здесь Господу в результате его проповеди. Если разоблачить его, это подорвет их веру.

"Но мы постараемся, чтобы он не ушел отсюда с деньгами этих людей", сказал Эдвард. Он был главным распорядителем мест в собраниях.

Бесстыдные призывы продолжались. Гери утомилась долгим сиденьем в собрании и начала капризничать, поэтому Роза взяла ключи от машины и отвезла ее домой.

Когда Роза вернулась, сделав сорок пять километров в два конца, он еще был занят своим делом. Он побуждал людей выходить наперед, "перед всеми" и "доказать" свою любовь к Богу через пожертвование. Выйти второй и третий раз было еще большим проявлением преданности Богу.

Трудно поверить, что он занял для этого сбора два с половиной часа после окончания назначенного собрания. Я наблюдал на лицах некоторых людей удивление, подобно моему. Несколько сот людей вышли из собрания. Но большая честь собрания, казалось, была в восхищении от его поступка. Иногда вся палатка, поднимаясь одновременно на ноги, двигалась вперед, чтобы положить деньги в жертвенное ведерко у ног проповедника.

Наконец, когда только последний доллар остался в кошельке или сумочке жертвователей, он склонил свою голову для благодарственной молитвы. С быстротой военного маневра Эдвард и его группа распорядителей двинулась к платформе. Не успел Смит запротестовать, как они подхватили ведерка и направились в заднюю часть платформы.

"Вы мужчины! Эй, братья!" Заикался Смит. "Я, я благословлял эти дары".

"Аминь" повторили распорядители и скрылись за занавес в маленькой конторке, начав считать деньги.

Не прошло и несколько минут, как ворвался через занавес Смит. Его лицо пылало гневом.

"Это мое!" он сказал. "Это все мое!"

Он держал старый, с мягкими боками чемоданчик, которым он ударил по столу. Я не видал этого чемодана в машине, когда мы трое ехали из Довней на собрание. Он открыл чемоданчик и начал наполнять его бумажками, которые лежали на столе.

Эдвард схватил ручку чемодана, а другой мужчина ухватил Смита за руку.

"Не троньте его!" Я произнес эти слова. "Не троньте его даже пальцем".

Распорядители в недоумении посмотрели на меня. Я был в таком же недоумении, как и они. В миг мне показалось, что я смотрю не на весьма возбужденного и злого проповедника, а на Саула, царя Израиля и слышу слова Библии:

"...ибо кто, подняв руку на помазанника Господня, останется ненаказанным?"

(1Царств 26:9).

Я помнил, что это были слова Давида о Сауле, после того, как Саул отошел от Господа, ослушался Бога и активно боролся с Богом. Все же Саул оставался в очах Давида человеком, через которого изливалась Божья сила и благословения, так как я видел их изливающихся через Боба Смита.

Смит продолжал набивать деньгами чемодан, как только скоро он мог это делать.

"Демос!" сказал Эдвард, "разве ты не видишь, что делается?"

"Я вижу".

"И мы отпустим его с деньгами?"

"Почему нет, " - сказал Смит. "Это мои деньги, не так ли?" Он держал теперь чемоданчик ниже стола, загребая руками деньги.

"Да, Баб, они твои", я согласился, с трудом доверяя моему голосу. "Бог не посылает Своих денег такими способами".

"Способы", возразил Смит с пренебрежением. Вы ничего не знаете про способы. Вы глупец, Шакариян. Вы все глупцы!" Он щелкнул замочком чемодана и стоял, смотря на небольшой кружок проповедников и мирян. "Между вами произошли великие дела, а вы и этого не знаете".

Он начал отступать к двери, чувствуя раздвигающуюся занавеску. Через минуту он исчез.

Я вынужден был положить мои обе руки на плечи Эдварда и сдерживать его от погони за Смитом. "Оставьте его!" я повторял. "Чтобы мы делали с этими деньгами? Они не Божьи и я не верю, что Бог их благословит".

Опять я почувствовал, что выражал слова, которые не были моими. Когда все это закончилось, я почувствовал великую усталость людьми, собраниями, палаткой, платформами, громкоговорителями. Мы вышли опять в громадную палатку. Толпы медленно двигались по проходам к выходу. Группы добровольцев из церквей складывали стулья. После Смита не было и следа.

Я встретился с Розой и сказал ей ехать домой. Пройдут часы, прежде чем я закончу мою работу сегодня вечером. Мне следует организовать зачистку места, разбор палатки и выезд из города. Завтра я опять буду здесь с рабочими, чтобы выложить заново потоптанную траву. И я так заболел от всего этого, весьма крепко заболел.

Дома, в комнате Ричарда не было и следа человека, который жил с нами шесть недель. В чулане не было его одежды, не было его двух синих чемоданов, даже зубной щетки, которая висела около умывальника, и той не стало. Когда он сложил свои вещи никто из нас не заметил. И разумеется, никто из нашей семьи не услыхал от него прощального слова до свидания и благодарности для Розы за все время ее гостеприимства.

Шесть лет позже я услыхал о Бабе Смите. Затем, в одно утро он сам зашел в главную контору Рилаенс Номер Три, худой, небритый, бедно одетый - с видом человека без копейки. Он рассказал мне длинную, несчастную историю своей жизни и просил денег доехать до Детройта, чем я ему и услужил. Три года позже я услышал, что он умер.

Таким был первый, но не последний случай, который мы с Розой встретили. Здесь был человек с большими Божьими дарами служение ближним, но личная жизнь которого была неприличной. Иногда, как в случае со Смитом - деньги. В других случаях - алкоголь. А еще иногда - женщины, наркотики или сексуальное извращение.

Почему Бог чтит служение таких людей? Была ли это сила Священного Писания, которая действовала независимо человека, который цитировал Писание? Была ли это вера слушателей? Я не знаю.

Я был уверен только в двух вещах. Я знал, что люди, которые отдали свои сердца и кошельки Богу в таких собраниях не потеряют своей награды по причине погрешностей служащего им человека. Слова, которые я, не вполне понимая, сказал, стались верными.

"Не троньте его".

Такие люди находятся в Божьих руках. Я обнаружил эту истину без долгого раздумывания. Очень часто я размышлял над словами Чарлза Прайса, выраженные с глубокой скорбью в его очах:

"Солдаты, которые на первой линии фронта, терпят ранения".

И я думал об опасностях и искушениях в жизни таких людей и спрашивал себя, достаточно ли я молился о Бабе Смите...

Чарлз Прайс был покойным. Он умер, как ему было открыто, в 1946 году. Моя мать, хотя в постоянных болях, все еще жила. После смерти Каролины вся семья беспокоилась, что мама скоро уйдет. Толстенькие маленькие ручки Каролины, держась за высохшие руки матери, как бы удерживали ее, и были силой для ее жизни.

Было у нас еще одно незаконченное дело. Наша сестра Флоренс, в возрасте двадцати одного года была еще незамужней - что для армянской матери было невозможным в таком состоянии оставить земную жизнь. И когда Флоренс заручилась за статного молодого армянина, мать которого перед этим несколько лет умерла, моя мать приняла на себя заботу о свадьбе.

Ее сила в эти месяцы была тайной врачам, которые не могли понять, как она могла держаться на ногах. Она ходила за покупками, она шила, она почти приготовила все разнообразие пищи для банкета после бракосочетания.

И после всего, когда счастливая молодая пара уехала на медовый месяц, она опять слегла в постель. Ее болезнь, рак, прогрессировал за пределы, где медикаменты не могли уменьшить ее боли, хотя я никогда не слыхал и единого слова огорчения с уст матери, лишь благодарность Богу за все, что она могла сделать для семьи.

Др. Джон Лири, специалист, который лечил мать последние месяцы, часто заходил в большой испанский дом по утрам, чтобы, как он говорил мне, правильно начать день. Он рассказал мне, что у него были десятки пациентов, менее больных, чем мать, переживания которых его утомляли. "Но пятнадцать минут с твоей матерью, Демос, в начале дня, укрепляли меня на всякие приключения дня".

Когда она умерла в ноябре 1947 года в возрасте пятидесяти лет, я узнал как много людей укреплялось ее терпением. Ее похороны в Довней были наибольшими в истории городка. Все пришли на похороны, начиная представителями общества до бездомных, проходящих городом людей. Здесь я узнал широту гостеприимства матери.

Но во многих других отношениях, самой важной личностью здесь был самый младший член семьи, беззаботно спящий на руках Розы четырехмесячный Стефан.

Когда мы узнали о приходе нашего следующего ребенка, мы чувствовали, что это совпадает с состоянием матери и что она еще будет держать на своих руках нашего ребенка перед смертью. И так случилось. После того, как др. Лари запретил другим посещать мать, мы приносили Стефана в комнату матери. Мать гладила его мягкие черные кудри и приговаривала: - мы вынуждены были склонять наши головы, чтобы слышать - "Второй сын... Никогда, никогда подобного не случилось, чтобы

Бог послал второго сына..."