ИСТОРИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

— И что вы теперь намерены делать?

Е.П.Б. оторвала взгляд от письма, которое она держала в руках, и посмотрела на сидящего напротив молодого человека, который передал его ей. На письме была проставлена дата: октябрь 1883.

Он ответил, утвердительно кивая головой:

— Конечно же присоединюсь к полковнику Олькотту!

— Как быстро вы все решаете! – воскликнула она, в ее глазах вспыхнул озорной огонек. – Вы ведь знаете, что он сам называет свои путешествия «самоистязанием». Вот и здесь он пишет, – она указала на письмо, которое держала в руках, – что ему приходится пользоваться практически всеми ви­дами транспорта: повозками, в которые впряжены волы, и так далее, – и что на их некомфортабель­ность ему не приходится обращать внимания, лишь бы только добраться куда нужно.

— Если он с этим справляется, то и я тоже справлюсь. Я ведь намного моложе его.

В его голосе Е.П.Б. уловила какой-то скрытый подтекст, немало ее удививший. Что это? Амбициозность? Неуверенность в собственных силах? Она не могла определить сразу, хотя интуиция подсказывала ей, что подтекст все же есть. Ну что ж, он имеет право на попытку. Если человек желает по­служить делу Теософии, ему не приходится долго ждать; помощники им крайне необходимы. Кроме того, если направить его энтузиазм в нужное русло, он сможет принести немалую пользу; а ее неутомимый коллега, без сомнения, справится с этой зада­чей лучше всех остальных.

— Да, вы правы, – сказала она после секундной паузы, в течение которой успела все это обдумать. – Вы сможете присоединиться к нему в Шолапуре. Он должен остановиться там на несколько дней.

Она вернула ему письмо, которое тот с доволь­ным видом сложил и убрал к себе в карман.

— Спасибо, – сказал он, – я очень надеялся на то, что вы позволите мне ехать.

Молодого человека звали Уильям Т. Браун. Он был шотландцем, только что закончившим юридический факультет университета в Глазго. В Адьяр он приехал через два дня после того, как Полковник отправился в путешествие по Северной Индии. Бра­ун вступил в Англии в Теософское Общество. Будучи от природы человеком беспокойным и ищущим (хотя сам он вряд ли знал, что именно он искал), он загорелся желанием поехать в Индию, чтобы работать там на благо Общества, а также, по возможности, встретиться с людьми, о которых он много слышал еще во время учебы.

В одном из своих писем Е.П.Б. м-р Синнетт упоминал Брауна, правда, несколько пренебрежительно, так как он поддерживал дружбу с миссис Сарой Паркер – тоже членом Лондонской Ложи1, которую Синнетт характеризовал как «весьма бесце­ремонную особу»2.

Е.П.Б. немедленно встала на защиту миссис Паркер, написав Синнетту о том, что она знает эту женщину вот уже целых восемь лет, что она – «увлеченная, даже помешанная на многих вещах, но в то же время – самая искренняя, правдивая и честная женщина из всех, когда-либо живших в ирландском теле». Миссис Паркер, по сути дела, совершенно разорила себя, пытаясь помочь некото­рым своим землякам-ирландцам, попавшим в тяже­лое положение в Америке, и Браун, в свою очередь, пытался помочь ей. «Он был добр к ней, – писала Е.П.Б. Синнетту, – в то время как другие – холодны и жестоки, и Вы – в том числе»*3.

Браун и миссис Паркер приехали в Адьяр вме­сте. Браун оплатил ее путешествие, выложив за это 60 фунтов. Узнав по прибытии, что Олькотт уже отправился в путешествие по Северной Индии, Бра­ун немедленно отправил ему письмо с предложени­ем своих услуг. Письмо нашло Полковника в Хайдерабаде, и он написал в ответ, как он сам пишет в своем дневнике, «доброжелательное и полностью откровенное письмо, в котором предупреждал, на какие жертвы он себя обрекает: неблагодарность общества и вероломство отдельных людей, необосно­ванные подозрения, клеветнические нападки на Ваше доброе имя, скверное питание и утомительные – денные и нощные – путешествия, когда приходится пользоваться практически всеми видами передвиже­ния; я советовал ему вернуться в Европу, если он ожидал увидеть нечто иное, и предоставить нам с Е.П.Б. продолжать свою работу, за которую мы взя­лись, зная, на что идем»4.

Именно этим письмом Браун поделился с Е.П.Б.; он не знал при этом, услышит ли он от нее слова ободрения или же она наложит окончательное вето на его поездку. Но в тот момент, когда она устремила на него свои огромные глаза, он понял, что она готова поддержать его в этом смелом начинании. Он сразу же известил Олькотта о своем скором приезде телеграммой, а 10 октября он уже нашел его, как и предполагала Е.П.Б., в Шолапуре.

Он действительно оказался весьма полезным спутником. Выяснилось, что он неплохой лектор, и его лекции, похоже, имели успех. А однажды, по указанию Полковника, Браун отправился в Равалпинди с еще одним их спутником, Л.В.В. Найду, и основал там отделение Теософского Общества.

Еще до этих событий Олькотт и Е.П.Б. встре­тились в Бомбее, куда они специально приехали, чтобы вместе отправиться к жившему неподалеку Махарадже, который ранее прислал им деньги на расходы. Визит этот однако так и не состоялся – Махараджа известил телеграммой о невозможности их принять.

Как раз во время своего пребывания в Бомбее Полковник получил телеграмму от Учителя, в которой тот указывал ему временно прекратить свои оздоровительные сеансы5. Но, несмотря на это, Олькотт счел невозможным отказать тем многочислен­ным просителям, которым требовалась его помощь, в результате чего он довольно серьезно истощил запас своих жизненных сил. Он и сам чувствовал, что это «запрещение пришло как нельзя более вов­ремя», поскольку он уже начал ощущать угрожаю­щие симптомы, выражавшиеся, в частности, в том, что обычные сеансы излечения стали отнимать у него много больше времени и сил. За прошедший год он излечил «тем или иным способом почти 8000 пациентов» и теперь чувствовал, что посадил «свою жизненную батарейку до последнего 'вольта'»6.

—Вам следует задуматься об этом немедлен­но, – строго сказала ему Е.П.Б.

— Я знаю, – согласился он, – но это совсем не просто. Вот, например, недавно я получил приглашение от Махараджи Кашмира и уже успел сооб­щить ему о своем согласии. Он нездоров и, как мне кажется, очень рассчитывает на мою помощь.

— Да, но вы-то ему чем поможете? Хотя, – задумалась она, – возможно, у вас что-нибудь и получится. Но я сомневаюсь в том, что его вообще можно вылечить, – она отложила в сторону книгу, которую только что читала, – однако мне пора возвращаться в Адьяр. Если я поеду с вами, для них это будет таким же праздником, как приход чумы.

Олькотту оставалось только согласиться с нею, поскольку во время своих путешествий он бывал всецело занят тем, что устраивал лекции и конфе­ренции чуть ли не на каждой станции. Он убедился в том, что она удобно устроилась в своем купе, и помахал ей на прощание рукой, стараясь не пода­вать вида, что его глубоко растрогало ее жалостливое и потерянное выражение лица в момент расстава­ния.

К Олькотту вновь присоединилась его компания, к которой на сей раз примкнул и Дамодар «по распоряжению своего Гуру». Благодаря его присутст­вию это путешествие стало для Полковника одним из самых незабываемых7.

Первое, приключение произошло в Канпуре, куда вся компания прибыла вечером 3-го ноября. Когда они располагались в своих апартаментах, Дамодар подошел к Олькотту и тихо произнес в своей поч­тительной манере:

— Сэр, для вас в вашем письменном столе – послание. Оно касается того, что вас уже давно беспокоит.

Олькотт всегда возил с собой портативный пись­менный стол, который был постоянно заперт. Ключ же всегда находился у него в кармане.

Он пристально посмотрел на молодого человека. Что происходит? Неужели Дамодар способен видеть внутреннюю природу вещей? Ему был известен ас­кетизм этого парня, порою чрезмерный, однако Оль­котт относил его на счет сильного и целеустрем­ленного характера Дамодара. Молодой брамин руководствовался в жизни лозунгом: «все или ниче­го»; он оставил свою семью и свою касту, чтобы целиком посвятить себя служению Теософскому Об­ществу и подготовить себя к встрече с Учителем, в которого безоговорочно верил с тех самых пор, когда в детстве у него было видение во время болезни.

«Он всегда поступает так, как считает нужным», – думал Полковник. Он вспомнил, как Дамодар учился плавать – этот случай весьма красноречиво свидетельствовал о его непреклонной воле. Олькотт собирался тогда научить плавать Е.П.Б., благо, что река протекала сразу же за зданием штаб-квартиры. Дамодар тоже присоединился к ним, хотя Олькотт до сих пор не встречал другого человека, «который бы так панически боялся воды». Он дрожал и трясся всем телом, когда входил в реку. Казалось, что сама мысль о погружении в воду приводила его в ужас. Ни Олькотт, ни Е.П.Б. не собирались его жалеть. «Хорошенький Адепт из тебя получится, если ты даже коленки замочить боишься», – полушутя бранил его Олькотт. Дамодар ничего не от­ветил, но на следующий день пошел с ними снова, бросился в воду и переплыл через весь поток, почти не переводя дыхания. Он решил, что научится плавать или умрет8. После этого случая уважение Пол­ковника к Дамодару резко возросло.

На этот раз полковник Олькотт положил руки на плечи Дамодару и посмотрел ему прямо в глаза. Глаза Дамодара были очень красивыми, живыми и выразительными. Он уже собирался задать ему вопрос, но в последний момент передумал. Он просто слегка сжал его худые плечи, а затем обернулся к столу. В столе лежало письмо, написанное почерком Учителя К.Х., с предложением, которое давно ждал Олькотт. Впоследствии Олькотт отмечал, что недруги Е.П.Б. считали этот почерк «не более чем ее собст­венной подделкой». И поскольку в этом случае меж­ду полковником и Е.П.Б. было пять дней пути, он отметил, что на этот раз недоброжелателям придется отставить свои фантазии о подделках.

На следующее утро Олькотт и Браун отправи­лись в почтовое отделение Канпура за своей корреспонденцией. Письма, отправляемые им из Адьяра, поджидали их чуть ли не в каждой точке их маршрута, и потому они предусмотрительно справ­лялись о них на каждой станции, где делали остановку. На этот раз их ожидал приятный сюрприз – большая кипа писем для Полковника. Его внимание сразу же привлек конверт с почтовым штемпелем Капри.

— Ого, – воскликнул он, – это, должно быть, от Сэма Уорда. Приятно получать весточки от сво­его земляка.

Однако, вскрыв конверт, он обнаружил, что для него самого предназначалась лишь небольшая запи­ска. В конверт было вложено письмо для К.Х., которое Уорд просил Олькотта как можно скорее переслать адресату. «Ну, конечно, –подумал Оль­котт, – откуда Уорду было знать, что я буду нахо­диться в это время за тысячи миль от штаб-квар­тиры и Е.П.Б.»

Какое-то время он размышлял, как ему посту­пить с письмом. И вдруг у него возникла идея. Он подозвал Дамодара и, наконец, задал ему тот вопрос, который собирался задать еще накануне вечером.

— Ты ведь встречаешься по ночам с Махатмой К.Х., правда?

Дамодар кивнул; он уже успел разглядеть краем глаза, чье имя написано на конверте, который держал в руках Олькотт.

—Да, сэр. Когда мое тело спит, я каждую ночь отправляюсь к нему в ашрам. Другие тоже там бывают.

— Я понимаю. А не мог бы ты доставить Учителю это письмо?

— С удовольствием попытаюсь, сэр, – с готов­ностью согласился Дамодар. – Если вы хотите, – добавил он после небольшого раздумья.

— Да, я был бы тебе очень признателен, друг мой. Большое спасибо.

Олькотт передал письмо Дамодару, и тот сразу же положил его к себе под подушку.

О результатах этого эксперимента им стало из­вестно только через несколько дней. Полковник на­меренно воздерживался от каких-либо вопросов, предпочитая терпеливо ждать, а Дамодар был слишком скромным, чтобы объяснять что-либо, когда его не спрашивают.

Когда 12 ноября компания прибыла в Алигарх, Полковник, как обычно, отправился на почту. Там его ожидало письмо от Е.П.Б., отправленное, судя по штемпелю, из Мадраса (почтовый адрес Адьяра) 5 ноября и полученное в Алигархе 10 ноября (между этими городами как раз пять дней пути по железной дороге). Олькотт записал в своем дневнике: «В кон­верт было вложено то самое письмо Уорда, которое он отправил К.Х. Причем, напомню, что это письмо я отдал Дамодару в Канпуре 4 ноября, то есть за ночь до того, как оно было отправлено из Адьяра...» «Я утверждаю, – писал он далее, – что этот случай доказывает реальность мгновенной транспортировки материального объекта на дальние расстояния убе­дительнее, чем какой бы то ни было еще описан­ный пример. Какой-либо подлог или тайный сговор полностью исключаются, так как на конвертах про­ставлены штемпели».

Однако он никак не мог понять, каким образом письмо Уорда попало к Е.П.Б.

— Не можешь ли ты вспомнить, как все бы­ло? – при первой же возможности спросил он Дамодара.

— Да, пожалуй, – ответил молодой человек. – Когда мое тело погрузилось в сон, я держал письмо в руках. Затем я, как всегда – мгновенно, перенесся в дом Учителя в Гималаях. Но самого Учителя в этот момент там не оказалось, он покинул его в своем астральном теле.

Затем, я полагаю, что тут сработала сила его привязанности ко мне: меня вдруг подхватило что-то и понесло, как будто я попал в стремнину какой-то бурной реки. Опомнился я уже в Адьяре, где благословенный Учитель был вместе с Е.П.Б. Я расска­зал Учителю о письме –оно так и оставалось у меня в руках – и Учитель взял его. Мне он приказал возвращаться назад, что я и сделал. Вот все, что я помню.

— Немало, – отозвался полностью удовлетворен­ный ответом Олькотт. – Значит он видел письмо, и я уверен, что вскоре Уорд получит ответ.

Несомненно, – думал он, – письмо было "аст­рализовано" посредством оккультной химии или физики, иначе бы Дамодар, будучи в астральном теле, не смог бы унести его с собой.

А между тем Дамодар преподнес Полковнику еще одно доказательство своей возросшей способно­сти совершать мысленные путешествия.

Это было в Морудабаде – городе, расположен­ном по дороге из Канпура в Алигарх. На этот раз Дамодар побывал в Адьяре, где беседовал с Е.П.Б. и слышал голос Учителя, передавшего ему устное сообщение для Олькотта. Дамодар попросил Е.П.Б. передать Полковнику телеграммой суть послания Учителя, чтобы тем самым подтвердить правдивость его рассказа. Дамодар рассказал об этом Полковнику в присутствии нескольких свидетелей, и Олькотт попросил их подписать им же составленный прото­кол, подтверждающий услышанные ими факты.

На следующий день пришла долгожданная теле­грамма. Она подтвердила слова Дамодара, и все присутствующие вновь поставили свои подписи в удостоверяющем этот факт документе.

Однако список удивительных событий, проис­шедших за время их путешествия по Северной Индии, этим отнюдь не исчерпывается.

По дороге из Дели в Мирут Олькотт, Дамодар и еще один член Теософского Общества, м-р Т. Нараянсвами, присоединившийся к ним просто за ком­панию, ехали в одном вагоне. Дамодар дремал, беспокойно вздрагивая. Вдруг он вскочил с испуган­ным видом.

— Могу я спросить, который час, сэр? – произнес он.

Полковник взглянул на часы.

— Почти шесть. А почему ты спрашиваешь?

— Я только что был в Адьяре, – ответил Да­модар, – у Мадам неприятности. Я, правда, не знаю, насколько серьезные, но мне показалось, что она запнулась за ковер и сильно расшибла себе правое колено.

Делая впоследствии выписки из своего дневника, Олькотт отмечал:

«Читатель, должно быть, уже понял, что моло­дой человек только начал постигать оккультную науку и потому (возвращаясь к своему физическому сознанию) не умел еще с необходимой точностью вспомнить все, что видел на других уровнях бытия».

И на этот раз Олькотт также составил документ, где записал все случившееся. Вместе с ним его подписал Нараянсвами. На документе было указано время. На следующей станции он вышел из поезда и отправил Е.П.Б. телеграмму: «Что произошло в штаб-квартире около шести часов?»

На следующий день в 9 утра поезд пришел в Лахор. Путешественников встретила группа местных теософов, препроводившая их в расположенный к северу от города лагерь, где были сооружены шесть палаток и четыре больших открытых павильона, – все это специально для Олькотта. Эскорт сопровождающих задержался в лагере на некоторое время, и Олькотт, всегда очень внимательно относившийся к подтверждению феноменов, рассказал им о проис­шествии в поезде, случившемся накануне вечером, и как обычно составил меморандум, который по очереди подписали все присутствующие.

— От мадам Блаватской должна прийти теле­грамма, – объяснил он, – мы надеемся вскоре ее получить.

Когда вся группа отправилась умываться с до­роги, Олькотт попросил одного из местных теософов остаться с ним и дождаться прихода телеграммы, которая вскоре действительно была доставлена. Олькотт передал ее своему коллеге, не читая, с просьбой хранить при себе до возвращения остальных.

Когда в полдень телеграмму, наконец, вскрыли, при этом присутствовали, не считая команды Олькотта, еще девять человек, и всем не терпелось узнать, каков же будет ответ. В телеграмме были указаны время и место отправления: «Адьяр, 07:55». Текст же был следующим: «Чуть не сломала правую ногу, упала со стула Бишопа, потащила за собой Куломба, напугала Морганов. Всех переполошил Дамодар».

Один из присутствующих сказал, отчасти шутя, отчасти для того, чтобы рассеять свои последние сомнения:

— Кто-нибудь может заявить, что Дамодар и мадам Блаватская сговорились заранее.

Ответом на это предположение были протестую­щие покачивания головами и скептические улыбки. А Олькотт сказал:

— Вы полагаете, что пожилая полная женщина, 16 стоунов весом, станет намеренно себя калечить, только чтобы меня надуть? Если бы это был предварительный сговор, они могли бы придумать что-нибудь более простое и менее болезненное9.

На этот раз кивки были утвердительными, а улыбки одобряющими. К ним добавилось негромкое, но согласованное бормотание: «Да, да, да!»

— К тому же, – продолжал Олькотт, – мадам Блаватская сообщила в своей телеграмме много та кого, чего я не знал. Генерал-майор Морган и его супруга, оказывается, приехали из Утакамунда в Адьяр. Вы об этом знали, Дамодар?

Молодой человек покачал головой.

— Только то, что в комнате был еще кто-то, – ответил он.

Сама его неуверенность убеждала Олькотта в его правдивости гораздо больше, чем убедило бы точное изложение всех подробностей. Должно быть, травма Е.П.Б. настолько его взволновала, что на некоторые детали он просто не обратил внимания.

Компания гостила в Лахоре три дня. Олькотт и Браун жили в одной палатке, разделенной пополам перегородкой. Ночью 19 ноября Олькотт проснулся, почувствовав прикосновение чьей-то руки. Сильно встревоженный тем, что, будучи за городом, они не могут рассчитывать на помощь лахорской полиции, он схватил «злодея» за предплечье и спросил на хиндустани, кто он такой и что он здесь делает.

— Вы не узнали меня? – раздался мягкий, нежный голос. – Вы меня не помните?

Учитель К.Х.! Полковник был настолько ошара­шен, что готов был вскочить с постели и повалиться ниц перед своим гостем.

«Но его рука и голос успокоили меня, – написал он в своем дневнике, – После обмена несколькими фразами он взял меня за левую руку, вложил в мою ладонь пальцы своей правой руки и стоял так молча возле моей постели. В свете стоявшей за его спиной на крышке сундука лампы я мог видеть его божественное и доброе лицо».

Тут же Олькотт ощутил, что в его руке появля­ется нечто мягкое. Затем Учитель дотронулся до его лба, пробормотав слова благословения, и удалился за перегородку на половину Брауна.

«Когда я, наконец, пришел в себя, – писал Олькотт, – я обнаружил, что сжимаю в руке сло­женное письмо, перевязанное шелковой ленточкой... Это, как выяснилось, было письмо личного характе­ра; помимо всего прочего в нем была предсказана скорая смерть двух весьма активных тогда про­тивников Теософского Общества»10. Эти пророчества вскоре сбылись.

В письме говорилось также о визите Махат­мы М. к Олькотту, когда последний жил еще в Нью-Йорке. Во время этого визита Махатма оставил у Полковника свой тюрбан, в доказательство того, что он действительно побывал у него в комнате.

«Будучи в Нью-Йорке, – писал К.Х., – Вы тре­бовали убедительных доказательств того, что его визит к Вам не был просто Майей, и он предоста­вил Вам такое доказательство. Я предоставляю Вам еще одно доказательство, хотя Вы об этом и не просили; хотя я исчез также неожиданно, как и появился, это письмо будет напоминать Вам о том, что наша встреча действительно состоялась. Теперь я намерен проверить интуицию м-ра Брауна. Завтра ночью, когда весь лагерь уснет и наиболее неприятные для меня импульсы, исходящие от Ваших спутников, иссякнут, я снова навещу Вас для более основатель­ной беседы, так как необходимо предупредить Вас заранее о некоторых вещах, которые произойдут в скором будущем».

В руку Брауна Учитель тоже вложил письмо. Молодой человек впоследствии описал этот случай в своем памфлете под названием «Моя жизнь».

«... Я проснулся от того, что почувствовал чье-то присутствие в своей палатке. Услышал чей-то голос, обращавшийся ко мне, и обнару­жил у себя в руке письмо и шелковый платок. Я помню, что письмо и платок были вложены в мою руку необычным образом – они как бы появились «из ничего». Я почувствовал прилив «магнетизма», и вдруг! они «материализовались». Я встаю с постели, чтобы прочесть письмо и рассмотреть как следует платок. Но мой гость уже исчез. Платок сделан из тончайшего белого шелка; на нем вышиты инициалы «К.Х.». Текст письма голубого цвета. Почерк довольно отчет­ливый».

Следующим вечером, около 10 часов, Дамодар и Браун сидели в палатке вместе с Олькоттом, дожи­даясь обещанного визита Учителя. Сперва появился чела и кивнул Дамодару. А вскоре появился и сам Махатма К.Х. Олькотт и Браун остались сидеть, а Дамодар поговорил о чем-то с Учителем, после чего опять вернулся в палатку. Олькотт уже начал сомне­ваться, состоится ли вообще их разговор с Учите­лем, но затем (судя по записям в его дневнике) все тот же чела, который вызвал из палатки Дамодара, вновь отодвинул занавес, закрывавший вход в па­латку, и сделал знак Олькотту, указывая на фигуру Учителя, ждавшего «посреди озаренной звездным светом поляны».

«Я направился к нему, – писал Олькотт, – мы удалились в уединенное место в стороне от лагеря, где нам никто не мог бы помешать, и он около получаса рассказывал мне о том, что должны знать только он и я, так как эта страница истории Т.О. давно уже стала делом прошлого». И далее:

«В ту августовскую встречу мой гость сказал, что пришел ко мне, руководствуясь не только своими собственными желаниями (хотя он был рад встре­титься со мною лично), но и указанием гораздо более высокопоставленного лица, которому стало из­вестно о моей преданности и потому он пожелал еще более укрепить мою уверенность. И не было никаких чудес, никаких магических кругов на земле, никаких воскурений вокруг, которые горели бы ров­ным голубым светом; был обычный разговор двух человек – встреча и расставание по окончанию разговора».

На следующий день лагерь был свернут, и вся компания отправилась из Лахора в Джамму, где находилась нижняя столица кашмирского Махарад­жи, о приглашении которого Олькотт говорил Е.П.Б. Путешественников поначалу разместили на роскош­ном постоялом дворе, где они были встречены «армией слуг». Однако мысль о том, что весть о прибытии по приглашению Махараджи европейского доктора, остановившегося по соседству, привлечет к нему внимание его «драгоценных темнокожих коллег, которые наверняка будут награждать ... презри­тельно-снисходительными взглядами», чего он никак не смог бы вынести, заставила Олькотта просить о предоставлении ему и его спутникам какого-нибудь небольшого бунгало, что и было сделано.

Бунгало состояло из четырех сообщающихся комнат. Одну комнату занял полковник Олькотт, вторую – Дамодар, третью – Браун, а четвертую поделили между собой Найду и Нараянсвами. Эта подробность сообщается здесь потому, что впослед­ствии она будет необходима для описания происшедшего в этом бунгало странного события.

Тем временем Олькотт подолгу гостил во дворце Махараджи. Как оказалось, благодаря несложным месмерическим пассам, которые он практиковал еже­дневно, и своим полезным советам, Олькотт действительно смог принести некоторое облегчение стра­дающему человеку. При дворе он познакомился со многими чиновниками, в том числе с премьер-ми­нистром и с Верховным судьей. Последний даже заглянул однажды вечером в бунгало, чтобы погово­рить с товарищами Олькотта, и во время их при­ятной беседы упомянул о том, что Махараджа на­столько доволен Олькоттом, что готов дать ему все, что бы тот не попросил. Сам Олькотт «воспринял эти слова, как должное», однако после ухода Вер­ховного судьи Браун, немного поколебавшись, нео­жиданно спросил:

— Если Махарадже для вас ничего не жалко, то, как вы думаете, согласится ли он назначить меня на должность судьи?

В первые мгновения Олькотт просто недоуменно смотрел на него, будучи не в состоянии произнести ни слова. Когда он наконец обрел дар речи, то смог сказать только одно слово: «Что?!» Затем, полностью придя в себя, он резко ответил Брауну:

—Я полагал, что вы прибыли сюда для того, чтобы посвятить себя бескорыстному служению Теософии.

— Да, конечно, – несколько смущенно сказал Браун, – но ведь надо же подумать и о будущем.

— Будущее! – взорвался Олькотт. – Я ведь предупреждал вас в письме, что эта работа не даст вам ничего, кроме возможности проявить самопожертвование. Удивительно, что Учитель при этом
удостоил вас своим визитом; позволю себе напомнить вам, что даже более старые члены Общества далеко не все удостоились этой чести. Вы же готовы оставить свою работу при первой подвернувшейся возможности и к тому же хотите занять должность, которой вы, возможно, совершенно не соответствуете. Я удивляюсь вам, Браун!

Молодой человек ничего не ответил, казалось, уже сожалея о своей опрометчивой просьбе.

— Если Махараджа действительно уважает ме­ня, – продолжал между тем Олькотт, – то только потому, что знает, что я никогда не попрошу у него никаких подарков и никаких услуг для себя, либо для своих личных друзей.

Браун знал, что Олькотт отказался принять по­дарки в виде дорогой одежды и солидной суммы денег, которые Махараджа предлагал ему сразу по прибытии. Махараджа предлагал свои дары так же настойчиво, как настойчиво Олькотт от них отказы­вался. В конце концов они пришли к компромиссному соглашению, и Олькотт согласился принять подарки, включая и сумму в 500 рупий, но не для себя, а для Теософского Общества. Поэтому Браун смог пробормотать только несколько слов в подтверждение правоты Олькотта и не сказал более ничего. Инцидент был на этом исчерпан. Однако в своем дневнике Олькотт записал: «... я раз и навсегда убедился в том, какова его истинная натура, и последующая его карьера подтвердила правильность моих предположений»11.

А вслед за этим произошло событие, заставив­шее Олькотта пережить несколько, пожалуй, самых беспокойных часов в своей жизни.

Проснувшись утром 25 ноября, Олькотт обнару­жил, что Дамодар исчез. Причем не было никаких следов, которые могли бы указать, когда и куда он ушел и вернется ли обратно. Олькотт обыскал все четыре сообщающиеся комнаты бунгало, но там никого не было, так как прочие его спутники отправились купаться на реку.

Увидев во дворе слугу, Олькотт подозвал его. Им было непросто понять друг друга, однако, в конце концов, Олькотт узнал, что молодой человек ушел куда-то один, еще на заре, и не оставил никаких сообщений.

Окончательно сбитый с толку, Полковник вер­нулся в свою комнату. Там на столе лежала записка от Учителя, в которой он сообщал, что беспокоиться о парне не стоит, так как он находится под его (К.Х.) защитой. Однако о времени его предполагае­мого возвращения не было сказано ни слова. Полковник не слышал никакого шума, да и комнаты он осмотрел совсем недавно; так что он не имел ни малейшего представления о том, кто и как мог положить эту записку на стол.

Вслед за этим, повинуясь какому-то необъясни­мому импульсу, он перенес вещи и постельные принадлежности Дамодара к себе в комнату и спря­тал их под своей койкой. После чего он отправил Е.П.Б. телеграмму:

«Учитель забрал Дамодара, вернуть не обещал»12.

Е.П.Б. получила эту телеграмму в Адьяре в 10.15 утра; но Учитель уже успел добавить свою фразу написанному Олькоттом тексту: «Мы его вер­нем. К.Х.»

Вскоре Олькотт обнаружил на столе еще одну записку. Она была от Дамодара. Прочитав ее, Олькотт тут же шлет вторую телеграмму Е.П.Б.:

«Дамодар ушел на рассвете, около восьми часов. Нашел на своем столе письма от него и Кут Хуми. Ничего не сказано о том, вернется ли он. Дамодар пока прощается с нами, но говорит, что братья-те­ософы должны порадоваться тому, что благословен­ные Учителя обратили на него внимание и призва­ли его к себе. В последнее время наш дорогой мальчик достиг невероятных успехов. Хуни13 просил меня ждать дальнейших указаний»14.

В тот же вечер Олькотт получил ответ Е.П.Б. Она сообщала, что Учитель К.Х. обещал вернуть Дамодара, и добавляла также, что до этого времени никто более не должен прикасаться к его вещам, и в особенности – к его постели.

«Что же это было, – удивлялся Полковник, – телепатия, или что-то иное?» Ведь заставило же его что-то именно так и поступить сразу же после того, как исчез Дамодар. Он по-прежнему не знал, ни почему он это сделал, ни для чего это было нужно. Два дня прошли в томительном ожидании. Вечером 27 ноября Дамодар вернулся.

Он очень изменился. «Это был все тот же хруп­кого телосложения, бледный, худой, застенчиво-поч­тительный юноша с внешностью студента, – писал Олькотт, – однако его и без того смуглое лицо стало еще более темным от загара и излучало крепость и силу, смелость и энергию. Мы едва смогли узнать в нем нашего прежнего Дамодара».

Сам Дамодар неохотно рассказывал о пережи­тых им приключениях, хоть и не получил запрета говорить на эту тему. В частности, он рассказал следующее:

«Мне посчастливилось получить разрешение посетить Священный Ашрам, где я провел не­сколько дней в обществе некоторых, наиболее таинственных Махатм Химавата и Их учеников. Там я встретился не только со своим обо­жаемым Гурудэвой и с Учителем полковника Олькотта, но и со многими другими членами Братства, включая Одного из Наивысших. К сожалению, сугубо личный характер моего ви­зита в эти трижды благословенные места не позволяет мне рассказать о нем подробнее. Достаточно будет сказать, что место, где мне по­зволено было побывать, находится в Гималаях, а не в какой-нибудь счастливой Стране Чудес, и что я пребывал там в своем собственном стхула шарира (физическом теле), и что мой Учитель оказался именно таким, каким я увидел его тогда, на заре своего ученичества»15.

Олькотту вновь удалось выполнить свою мис­сию, и теперь он чувствовал себя настолько же бодро, насколько угнетенно чувствовал себя раньше. Его привязанность к своим компаньонам (отчасти инспирированная встречей с Махатмой К.Х. и исхо­дившей от него безграничной любовью и состраданием) была настолько искренней и неподдельной, что затронула сердце каждого из них. Поэтому, когда настало время покидать Джамму, все участники этой маленькой экспедиции с большим подъемом и в прекрасном настроении готовились преодолеть по­следний этап своего путешествия. Вскоре должен был начаться ежегодный съезд Теософского Обще­ства, и Олькотт торопился, чтобы успеть к этому времени в Адьяр.

Махараджа отпускал Олькотта с большим сожа­лением, но он был благодарен за оказанную ему помощь, и потому в день своего отъезда Олькотт обнаружил у себя в комнате в бунгало множество подарков, состоявших из очень красивых и дорого­стоящих одеяний, а также двух массивных сундуков, в каждом из которых было по тысяче рупий. Вместе с предыдущими дарами доход Общества составил, таким образом, 2500 рупий, что и было указано в расписке Олькотта.

«Из казначейского отчета съезду Т.О., состояв­шемуся в этом году, – писал впоследствии Полковник, – видно, что 1500 рупий из этой суммы я потратил на выкуп нашего Адьярского поместья, а оставшаяся 1000 рупий была истрачена на текущие нужды».

Полученную в подарок одежду он раздарил Е.П.Б. и прочим своим друзьям, оставив себе только шарф, который впоследствии спасал его от простуды во время путешествий.

Путь от Джаммы до Адьяра был проделан пу­тешественниками на слонах, в поезде и в запряженных волами повозках. Дорога была долгой и утомительной, но в то же время чем-то напоминала триумфальное возвращение победителей. В Адьяр они прибыли 15 декабря.

Его Старушка, все еще лечившая в то время свое колено, была настолько счастлива возвращению своих дорогих друзей, что сразу же позабыла о своих болезнях и выглядела как никогда очаровательной и энергичной. Она с жадным интересом внимала рассказам путешественников о пережитых ими приключениях и, в свою очередь, потчевала их истори­ями из жизни штаб-квартиры, возможно, не такими захватывающими, но в ее исполнении преисполнен­ными первостепенной важности.

Последовавший за этим съезд прошел с боль­шим успехом. Сам Махатма К.Х. прислал 500 рупий на организационные расходы по его проведению. Год был завершен на триумфальной ноте.

«Будущее сулило самые радужные перспекти­вы, – писал Олькотт, – однако (преисполненные завистью) низшие боги уже выковывали громы и молнии, которые Мара затем обрушил на нас в последующие месяцы ...»