ГЛОБУС ЭФИРА
И стою, и тебе сказать боюсь,
Что с тобой мы на самом на краю!
В. Самойлов
На краю у Неба
*
Когда мы садились в Самаре, вагоны кишели людьми, в Москве из поезда вышло не более десяти человек. Ни один из них не напоминал туриста. На лицах светилась непонятая решимость: я приехал сюда по делу, и я буду выживать!
По грязной платформе только мы плелись словно изумлённые приезжие из Понаехаловска. Настроение на нуле, смесь изумления и страха возбуждает одиночество и желание вернуться домой.
Павильон вокзала пустовал, но народу здесь прибавилось. В основном – ребята в форме. Когда мы прошли через рамку металлоискателя, тот предупреждающе пискнул, но никто не обратил на нас внимания. Двое охранников в метре переговаривались об известных только им тревожных новостях.
Свет не горел, люстра покосилась, справа в стороне разрушенного крыла здания зияла дыра, ведущая прямо на улицу. Пол в той области заспали пыль, штукатурка и обломки стен.
А воздушная тревога продолжала выть, что хотелось плакать.
Выйдя из главных ворот, мы оказываемся на площади трёх вокзалов. Она сохранила прежний вид, разве что замусорена немного, а главное – всего три человека. Помнится, таксисты стоят чуть левее, поэтому я зову друзей в ту сторону.
В совокупности с воздушной тревогой плотный мрак действует совсем угнетающе. Перекрёсток, слева здания, хорошо его помню, справа – мост, впереди выход к междугородним электричкам. Обычно здесь тусуются таксисты… в моей реальности.
А в этом мире мост разрушен, валяется на шоссе хаотичной грудой, движение перекрыто, зато с других улиц всё же заворачивают редкие автомобили. Таксисты сохранились и здесь, только машин пять-шесть – не больше. А вот зазывали в свои салоны они по-прежнему бодро.
- Я возьму машину, а вы подождите меня здесь, - сказал Серый, но тут же сбился. Вдалеке звучит грохот, будто землетрясение начинается.
- Вы слышали? – шепчет Сергей.
- Скорее всего, взрыв, - хмуро озвучивает Стёпка мои мысли.
- Что же это так громко могло взорваться?
- А ты что, не слышал никогда, как здания взрывают? – усмехается Стёпка.
- Как будто ты слышал, - парирует Серый.
- Нет, но в кино видел, и грохот представляю. Лучше беги, такси заказывай.
Старший ещё несколько секунд тревожно глядит в сторону взрыва, будто ожидает увидеть в небе вертолёты, самолёты или машины похуже, а потом убегает.
- Разворачивай конверт, - сухо просит Стёпка и ёжится.
- А?
- Конверт вскрывай, какой адрес ты сейчас скажешь водиле?
- Точно! – хлопаю себя по лбу. Совсем забыл, вот болван. Достаю из внутреннего кармана конверт таинственного Арнольда и разрываю его. На секунду жуткая уверенность, что внутри чистый лист бумаги, но оппозиционеры не обманули. Вот он – адресок. А внизу небольшой текст о двери в конце восьмой галереи и двух охранниках.
- Всё есть, - говорю. – Можем ехать.
А к нам уже бежит Серый и машет руками.
Он нашёл парня лет двадцати восьми в оранжевом мать его Рено. Не мог другой цвет подобрать. Из-под потёртой шляпы водилы торчали немытые кудрявые волосы. Морщинки в уголках губ и глаз смеялись, зато взгляд мне не понравился. Подленький какой-то.
На переднее сиденье забираюсь я.
- Далеко вам надо, люди молодые!? – весело прикрикивает парень.
Прежде чем назвать адрес, ощущаю неприятный запах затхлости в салоне, да и от водителя несло нечистотами, и среди благоуханий чувствовался запах вчерашней вечерней пьянки.
Я называю адрес и хмуро отворачиваюсь к окну.
- Далековато, конечно! – восклицает шофёр, заводя машину. – В старое доброе время со старыми добрыми пробками плелись бы не меньше четырёх часов, сейчас домчим за минут тридцать. Устраивайтесь поудобнее!
Мы выплываем на пустынную проезжую часть. Некоторое время едем молча, из магнитолы льётся неизвестная мне группа. Ничего не имею против, очень похоже на рок, если бы не гадские для нынешней ситуации слова:
Время ошарашено носится,
Время как жвачка не тянется,
Время не растрачивают те, кто
Знают то, что временем надо платить.
Полагаю, Стёпка хмур как и я, а Серый вдруг задаёт вопрос:
- Это же с кем вы сейчас воюете?
Во дурак.
- Что значит чьих? – усмехается водитель. – Парень, да ты с Чукотки приехал? Хотя и там знают с кем мы воюем. С фашистами ж.
- Так мы ж сними уже в сороковых отвоевали ж?
Вот идиот. Я терпеливо прикрываю глаза.
- Ребят, да вы что, из другого мира?! – восклицает водитель, внимательно поглядывая на дорогу. Шутки шутками, а попал он в яблочко.
- Не обращайте внимания, - вдруг говорит Стёпка. – Это мой брат, он немного больной на голову.
- Ааааа, то-то я вижу, видок у него глуповатый! – восклицает шофёр и поглядывает в зеркало заднего обзора.
Не представляю, какое лицо сейчас у Серёги, но едва сдерживаю улыбку. Уголки губ всё же немного растягиваются.
- А чо это я? – бубнит Сергей. Ох, лишь бы он понял сценарий, а то сейчас, похоже, его самолюбие всё испортит. Но Стёпка затыкает рот брату следующей фразой:
- Они на нас снова напали. Я же тебе говорил сто раз.
- Всё верно! – кивает шофёр, поворачивая на неизвестную нам улицу. – А что же вы его одного отпустили такси ловить? Сейчас время такое, что умных-то обманывают. – С этими словами водитель как-то чересчур добро косится в мою сторону.
- А мы рядом стояли, - тут же отвечает Стёпка. – Вы лучше расскажите ему, кто с кем воюет, он любит это слушать.
Вот Стёпка. Вот молодец.
И вдруг Серый подхватывает:
- Да, я люблю! Очень люблю!
Только делает это слишком уже дурацким голосом, как будто резко превратился в мальчика-дауна. Переигрывает.
- Да что там рассказывать. Третью Мировую они развязали, фрицы эти опять, - ворчит водитель. – Надо было тогда Сталину в Берлин всё-таки войти и снести их к чертям собачьим.
В салоне некоторое время висит пауза, а шофёр то и дело поглядывает в зеркало заднего обзора, да на меня иногда слишком уж любвеобильным взглядом. Может, ждёт, что мы продолжим. А мы и не знаем как.
Но Серёга продолжает подыгрывать, и очень неплохо.
- Так они ж мелкие, - говорит он. – Россия вон какая большая, а Германия совсем маленькая.
- Маленькая, да удаленькая, - ворчит водила. – Они там наплодились как кролики. Вся Россия залезет. И вооружение нехилое. Да они потом всю Европу всколыхнули. По принципу: идём на Россию, кто не с нами, тот против нас. Вот многие и подписались, чтобы на них не нападали.
- А как же Америка? Они такое потерпели? – возмутился Серый.
- А что Америка? Ей главное – не с ней воюют. Она и спряталась. Все от нас отвернулись, - продолжал глаголить водитель. – Китайцы, вроде бы друзья друзьями, а сразу на сторону оппозиции встали. Всем наша огромная территория нужна. Китай, говорят, уже тайгу забил. Вы думайте что хотите, ребятки, а я подозреваю, что Россия доживает последние дни.
- Как-то очень пессимистично звучит, - грустно отзывается Стёпка.
- Смотрите реальности в лицо, - отвечает водила и бросает короткий взгляд на моего друга в зеркало заднего обзора. – В школе, если вы ещё учитесь, вам-то небось поют, что мы победим, но европейцев, кажется, это совсем не волнует. Хотя, Москву, думаю, оставят. Оставят нас жить на клочке территории не больше Латвии, а остальное заберут. Бурятия с тайгой узкоглазым отойдёт. Может, ещё за Владивосток поборются, да там, поди, США нарисуется вдруг в друзьях, да себе всю Камчатку заберёт, правда, не знаю, что они там будут делать. Мне интересно, как наш юг делить будут. Вот это пугает. Не наделают же там массу анклавов.
- Это получается, что Китай будут самыми большими? – интересуется Стёпка.
- Вероятно. Они ж там наплодились как кролики. Мы, ребят, собственно, уже подъезжаем. Три тысячи с вас готовьте.
Три тысячи? Виду я не показываю, но ужасаюсь от названной суммы. За такие деньги можно от Саратова до Самары доехать в нашей реальности. Предполагаю, что друзья тоже возмущены, но Серый уже шелестит полами куртки. Незачем спорить с невинным человеком.
А невинный человек тем временем внимательно изучает в зеркале действия Сергея, а потом вновь смотрит на дорогу и продолжает словесный понос:
- Не представляю, зачем вам музей сдался. В такое-то время. Туда сейчас и не ходит, поди, никто.
- Нас там родственники ждут, - тихо отвечает Стёпка.
Забрызганное Рено съезжает к тротуару, и говорливый таксист выключает двигатель.
- Возьмите деньги, - просит Серёга, и бледная рука друга появляется в поле моего зрения.
- И зачем вам нужен этот музей. Сейчас в музеи вообще никто не ходит, - говорит водила, забирая деньги. – Пусто там… - потом он замирает и хмуро поглядывает на купюры. – Вы мне чего дали?
- Деньги, - неуверенно произносит Стёпка.
- Мне нужны настоящие! – шофёр швыряет купюры назад. – А не какие-то бумажки, сделанные под не пойми какую валюту.
Стёпка вздыхает и отчётливо слышу шёпот друга:
- Этого я больше всего и боялся.
- Я не понимаю, что здесь происходит? – бормочет Серый, собирая купюры. – Это единственные деньги, которые у нас есть.
Водитель откидывается на сиденье, хмурится и зло глядит на дорогу. Разговорчивый балагур с его лица исчез, уступая место разгневанному карлику. Недалеко от машины пару мальчишек помладше меня тащили через маленькую площадь металлическую сетку от кровати, редко поглядывая в сторону нашего автомобиля. В салоне повисла тонкая тишина, разрывающаяся лишь шёпотом динамиков, в которых теперь играла группа Любэ.
- Меня такой расклад совсем не устраивает, - говорит таксист и поворачивается в мою сторону. – Предлагаю обмен. – Глаза водилы вдруг сверкают, губы улыбаются, я вновь вижу усмешку сумасшедшего профессора. И она вновь напоминает двадцать третье июля. – Двоих из вас я отпускаю, а кого-нибудь одного вы оставляете. – Рука таксиста ложится мне на голову, и он ласково треплет волосы на макушке. – Мне нужны работнички. Уж мы-то поработаем.
У меня сердце останавливается от ужаса, и ноги сводит. Острое оружие оппозиционеров давит из внутреннего кармана на грудь. Но если я даже успею надеть смертоносную штуку, то полмашины же разнесу.
Ещё пять секунд и я обкакался бы от страха, если бы не Серый. Проблема решилась мускулами. Парень нападает на шофёра, хватает за шею и кричит всякие нехорошие слова. Если вырезать всю ту ругань, которую нам запрещают говорить родители, получится что-то типа:
- Ах ты, сволочь паршивая! Ты чего тут удумал!?
Поражённый шоком я медлю лишь секунду, а потом открываю дверь машины и вываливаюсь наружу. Позади хлопают двери. Мы выходим почти одновременно. Сначала Стёпка, потом Серый, которому водила успевает врезать по носу, а потом и сам таксист. Разница в доли секунды.
Пока водитель выходит, Серёга уже оббегает машину, продолжая выплёвывать самые запредельные ругательства. Дверь таксист закрыть не успевает. Серый швыряет на неё мужчину и бьёт. Водила начинает ругаться в ответ и пытаться ударить Серёгу.
Мы со Стёпкой отбегаем.
- Может, ему помочь? – спрашиваю я дрожащим голосом, ныряя во внутренний карман куртки.
- Погоди, он неплохо справляется, - отвечает Стёпка.
Накачанный Серёга, который не уступал по росту таксисту, и правда справлялся очень неплохо. Он мутузил мужика так, что тот не успевал даже руку вскинуть.
- Сейчас ты встанешь и пойдёшь отсюда! И чтобы я больше тебя не видел! – орёт Серый.
Таксист поднимается с мощёной мостовой и отходит на шаг. Размазывая по лицу кровь, капающую из носа, он шипит:
- Ты понимаешь, что я найду и тебя, и твоих дружков, - шипит он. – И тогда вам трындец! Мы же убьём вас.
- Пошёл вон! – орёт Сергей, и таксист отшатывается.
- Парень, отдай мне машину, иначе…
- Пошёл в жопу, я сказал!
Меня пугает кровавая усмешка на лице таксиста.
- Ну я тебя предупреждал, сивый.
С этими словами водитель рысцой уносится к полуразрушенному зданию, а мы со Стёпкой приближаемся к Серёге.
- У нас есть повод для беспокойства? – спрашивает Стёпка.
- У нас есть мало времени, - строго замечает Сергей, провожая суровым взглядом часто оглядывающегося таксиста. – Поэтому проворачивайте свою операцию быстрее.
Он так и говорит: проворачивайте. Значит, у меня есть шанс отправиться в музей со Стёпкой. Обхожу машину и сосредотачиваю взгляд на сером здании перед нами. Двухэтажная готическая конструкция с узкими окнами и обшарпанным фасадом. Во мраке дня, который почти превратился во тьму, музей выглядит совсем зловеще. И у входа – никого.
- Пробирайся внутрь и делай своё дело, - говорит над ухом Сергей, и я вздрагиваю от неожиданности.
- А мы разве не идём? – хмурится Стёпка.
- Мы не идём, - сухо отвечает Серый. – Нужно стеречь машину. Вдруг этот болван вернётся. А нам нужно будет как-то добраться до вокзала.
- Но ты же можешь посторожить и один, а я… - но Стёпка не успевает договорить.
- Тёмка идёт один, - строго констатирует Серый и бросает в меня испепеляющий взгляд. Я судорожно сглатываю воздух и пожимаю плечами:
- Да Стёпка, у меня есть оружие, а у тебя – нет. Ты можешь пострадать.
- Да неужто, - усмехается друг. – С каких пор ты начал заботиться о моей безопасности?
- Андрюха мой брат, - отвечаю и не гляжу в сторону друга. – Это моё дело. Я быстро всё сделаю и вернусь.
- Поторапливайся, - просит Серый. – Времени у нас не так уж и много.
Я киваю и делаю два шага к музею, но тут же останавливаюсь. Меня осеняет.
- Вы знаете, почему водитель не взял деньги? – спрашиваю я, разворачиваясь.
- Знаю, - хмуро кивает Стёпка. – Мы в той реальности, где валюта совсем другая. Купюры тут по-другому выглядят.
- Хорошо, а как же я пройду в музей, ведь там наверняка вход платный.
На минуту повисает цепенящая пауза. Стёпка обескуражен, а Серый злится ещё больше.
- Ну не знаю, - ворчит он. – Возьми то, что есть. – И суёт мне купюры, которые вернул водитель.
- Да это не проканает, - злюсь в ответ я, но деньги забираю. – Если денежная система другая, то…
- Ну разнеси значит там всё к чертям собачьим! – рявкает Сергей. – Что я могу ещё предложить!
Смотрю на Стёпку, в надежде, что мозг нашей компании что-то придумает, но тот в растерянности.
- Времени нет, - бормочет он. – Надо думать по ситуации. На месте я, может, что-то сообразил бы. Поэтому я говорю, давай я пойду с тобой.
- Тёмка идёт один! – Серый рассвирепел не на шутку. – Иди давай!
Последняя фраза обращалась ко мне, и я, вздрогнув, принялся улепётывать, как таксист, нас подвозящий. Чем ближе я подходил к музею, тем мрачнее становилось на душе. Подлая крыса внутри меня нашёптывала, что это мой последний день жизни. Вот так я и умру.
Ступени музея потрескались то ли от старости, то ли от боевых действий. Будто в ответ на мои мысли вдалеке слышится взрыв. Я втягиваю голову в плечи и некоторое время смотрю в опасную сторону. Но теперь мрачная Москва молчит, лишь клубы дыма поднимаются в небо.
Неужели такая реальность возможна? Как могли лечь карты, чтобы мир начал пожирать себя изнутри? Снова отдаю внимание музею. Если верить оппозиционерам, внутри прячется Глобус Эфира, словно в недрах техногенного демона, который не хочет отдавать свою добычу.
Привет, Буратино, я иду к тебе прямо в лапы.
Пройдя через рассохшуюся дверь, попадаю в предбанник маленького мрачного вестибюля. Свет не горит, фикусы в горшках увядают. На проходной меня встречает грустная тётка, листающая журнал. Неужели она и будет первой жертвой? Но я же не планировал убивать людей!
Судорожно сглатывая воздух, прячу руку во внутренний карман и шагаю к стойке со старой конторкой. Над окошком замечаю раздражающее слово КАССА.
Нехотя отрываясь от журнала, женщина смотрит в мою сторону. Отхлёбывает чай и ждёт.
- Мне бы на экскурсию, - лепечу я.
- Иди, - кивает она в сторону арки, завешенной красными плюшевыми занавесками.
- Эм… - я теряюсь. – Можно прямо идти? А билет брать не надо?
- Тебе восемнадцать есть? – спрашивает тётка.
- Нет. Тринадцать пока, - отвечаю всё ещё дрожащим голосом.
- Читай, - женщина кивает на сноску, прилепленную к стеклу. Судя по грязным отклеенным углам скотча, висит бумага здесь уже давно. В ней крупными буквами сообщалось, что дети до восемнадцати лет проходят бесплатно.
- Да мы уже и взрослых можем пускать за бесплатно, - говорит женщина. –В это время никому музеи и деньги не нужны.
- Спасибо, - киваю я и быстро ускакиваю за занавески.
Экскурсовода мне не предоставили, поэтому я гуляю где хочу. Думаю, если бы я перелез через ограждение и попрыгал на каком-нибудь древнем диване Ивана Грозного, никто меня не остановил бы. Смотрителей музея я встретил лишь пару раз, и почему-то они нисколько не выдавали свою принадлежность оранжевой бригаде Буратино.
Я даже начинаю сомневаться, насчёт Глобуса Эфира. Может, он спрятан в другом музее или в этом же, но в иной шизофренической реальности?
Я – не единственный любопытный, но музей не славится посетителями, и я время от времени встречаю лишь молодую женщину с двумя девочками, да задумчивого студента в очках и с жидкими усиками.
В тёмных залах я не осматриваю ни один экспонат, подсвеченный на пьедесталах тусклыми лампочками. Внимание приковывают только цифры и названия галерей. Вторую я нахожу на втором этаже, впрочем, мог бы догадаться сразу.
В спешке пробегаю первые семь залов, замедляя ход только, когда вижу смотрителей музея. Вот приближается восьмой зал, и становится страшно. И боюсь я в основном лжи, пустоты. Что если в павильоне нет никакой двери, охраняемой двумя накачанными парнями? Что тогда?
С гулко бьющимся сердцем вбегаю в восьмой зал и оглядываю его. Галерея немного извилиста и пуста. Заворачиваю за пару углов, и вдруг столбенею. В конце зала за очередным поворотом вижу стандартную музейную дверь, занавешенную красным пледом, а возле неё два мордоворота в чёрных костюмах, чёрных очках и чёрных водолазках.
Значит, вот оно!
Парней я, кажется, нисколько не интересую, поэтому небрежно отворачиваюсь к стенду с гусарскими шапками, а сам медленно вытаскиваю из кармана оружие для Девяток.
Тёмка, твой час пришёл. Ты должен войти внутрь, взять трофей, и смотаться отсюда.
А вдруг всё же где-то закралась ложь? Вдруг это два обычных человека, охраняющих какую-нибудь древнюю реликвию, а я поступлю с ними так жестоко?
В глазах мутнеет, и даже слёзы наворачиваются, как мне страшно. А если по мне начнут стрелять, и попадут? Пугает всё! Каждая тень, каждое движение.
Оружие Девятки я уже присобачил. Что дальше? Осматриваю артефакт и вдруг…
Тот индикатор, что напоминает батарейку телефона. Он таки уменьшился процентов до тринадцати. Неужто и правда заряд?
Чёрт!
Тогда почему не предупредили?
Но думать некогда. Энергии должно хватить.
Давай, Тёмка!
Сейчас или никогда!
Раз-два-три!
Разворачиваюсь, вскидываю нарукавник в направлении одного из охранников и нажимаю кнопку.
Отдача.
Оружие работает исправно.
А потом мордоворот разлетается. И не на груду крови и мяса, а на кучу болтиков.
Робот!
Вот это да!
Всё верно, как и предупреждали оппозиционеры!
Силовой луч задевает и второго охранника. Он отшатывается, пытаясь вытащить оружие. Но у него плохо получается, и мой второй выстрел разносит последнего охранника вдребезги.
Грохот стоит всё равно, что при взрыве. Вот и всё. Меня теперь никому не остановить. Я справился. Не так уж и сложно было.
На бегу к двери я даже смеюсь, адреналин подкашивает ноги, руки трясёт мелкая лихорадка. В дюжине метров от двери я стреляю, разнося преграду в щепки. Силовой взрыв задевает не только косяк, но и стену. В меня летят мелкие камни и деревянные осколки. Приходится остановиться и прикрыть голову.
Парочка снарядов ударила меня в куртку. В остальном – путь свободен. Возможно, через пару минут сюда уже понабегут смотрители музея, но пока зал пуст и меня переполняет решимость.
Не знаю, как ощущают на себе защитное поле Девяток другие люди, я же не почувствовал ничего, проходя сквозь дымящуюся штукатуркой арку, секундой назад бывшей дверью.
Итак, дальше просто. Беру Глобус, и немедленно улепётываю. Может даже никто не успеет подойти на взрывы. Пожалуй, это будет самое лёгкое задание в моей жизни. Даже контрольную по географии и то писать в разы сложнее.
Я проникаю в ярко освещённую комнатушку за аркой и…
- О чёрт возьми!
Оказываюсь в небольшом зале, переполненном глобусами.
**
На первом этаже раздаются выстрелы, доносящиеся до моих ушей лёгким треском. Кто-то ломится сюда, а я стою посреди океана глобусов, раскрыв рот и оцепеневший от ужаса.
Почему этот вариант никто не предвидел?
Сколько же их тут? Сотни. Больших, средних, маленьких. И какой из них настоящий? Ну я хотя бы знаю приблизительный размер, но глобусов с кокос здесь тоже хватает. Даже тридцать штук серьёзно понижают вероятность угадать. А все я не у унесу.
Индиана Джонс легко разгадал кубок вечности, выбрав самый древний, но я не он, да и жизнь – это не кино. Как должен выглядеть Глобус Эфира?
Беру в руки самый крайний – огромный и лёгкий, будто бумага. Это точно не он, но каков нужный критерий?
Со злости рычу и кидаю глобус на пол. Тот разбивается на две половинки, демонстрируя пустоту внутри себя. В этом мире кругом одна пустота, чёрт его дери.
А выстрелы повторяются уже ближе.
В панике начинаю хватать все глобусы средних размеров, и не верю ни в один из них. Даже в такой, заключённый в квадратную обсидиановую оправу. Шикарный, не спорю, но не нужный мне.
Глобусы падают на пол, а я ищу новые и новые, стараясь внимательно осматривать их. На некоторых нахожу логотип завода, и с уверенностью откидываю такие в сторону.
- А вот и мой юный друг!!! – слышу позади очень знакомый голос. Резко оборачиваюсь и вижу… Шамана. Он стоит в проёме, образованном мною, и поглаживает бородёнку. Теперь его торс облачён в кожаную куртку, на которой висит пара гранат. Впервые вижу взрывающее оружие. Ничего так старичок, бойкий.
Через пару секунд к нему присоединяются другие бойцы оппозиционеров. В их руках автоматы, которые незамедлительно уставляются дулом в меня.
- И что всё это значит? – спрашиваю я в воцарившейся тишине.
- То и значит, - улыбается Шаман. – За Глобусом я.
- А как же мой поход к доктору Вечности?
- Наивный, - Шаман сухо смеётся. – Неужели мы отдали бы такой важный артефакт в руки какому-то юнцу, пускай даже и Девятке. Ты можешь себе представить, сколько силы он нам даст? Думаю, доктор Вечность сам выйдет к нам на связь, стоит только заполучить эту реликвию.
Я сжимаю кулаки, а потом вскидываю оружие, но бойцы Шамана реагируют быстрее.
- Успокойтесь! – кричит Шаман и снова обращается ко мне: - Не надо поспешных действий, мой юный друг. – И обращается к солдатам. – Чуточку подождём, у него осталось совсем мало заряда, как я понимаю.
В сердцах я гляжу на индикатор и замечаю, что значок батарейки мигает. Чёрт! Неужели все они с самого начала использовали меня как наивного глупца? И даже полюбившийся мне Арнольд? Теперь не хочу, чтобы он был моей параллельной копией. Никогда не стану таким предателем.
Оборачиваюсь и продолжаю осматривать глобусы средних размеров.
- Ты всё равно его не найдёшь! – прикрикивает Шаман. – Внешний вид Глобуса Эфира знают немногие. И не кидай их на пол! Можешь повредить нужный нам.
Я пропускаю его слова мимо ушей, и, сжав губы, продолжаю искать, смахивая наворачивающиеся на глаза слёзы. Теперь кажется, что весь мир меня предал. Даже не удивлюсь, если выйду, а Стёпки с Серёгой не окажется на месте. Стёпка-то нет, вряд ли предаст, а вот Серый может на него повлиять.
- Предлагаю бартер! – восклицает Шаман. – Я говорю тебе, какой глобус нам нужен, ты передаёшь его нам через арку и остаёшься в живых. Мы уходим, а ты продолжаешь путешествие к доктору Вечности. Идёт?
Не идёт, - бесшумно шепчу я. У меня времени сколько угодно, они всё равно сюда не войдут, хотя, оружие садится. На какое время его ещё хватит? Минута? Две? Десять?
Внезапно я замираю. Глобус, который я только что подхватил, оказывается тяжёлым, будто слит из металла. Осматриваю его внимательно. Как раз с кокос величиной, в золотистой оправе. Логотип завода я не нахожу, как ни кручу штуковину, зато вдруг нащупываю взглядом небольшую кнопку в боку. Зачем обычному глобусу кнопка? Чтобы оттуда чёртик выпрыгивал? Баста. Меня не обманешь, я нашёл, что искал.
Палец зависает над кнопкой, и я раздумываю. Чёрт возьми, какие неведомые силы я приведу в движение, если нажму её? Стоит ли?
Предполагаю, что пока рано. Оборачиваюсь к Шаману и его команде, а по лицу расплывается идиотская улыбка. Однако вопрос остаётся на повестке дня: как пройти через толпу вооружённых людей? Быстро, пока не села батарейка, перестрелять их? Прямо убить людей? На это я не подписывался.
- Видишь, какой ты умненький мальчик, - улыбается Шаман. – Сам нашёл то, что мы ищем. За такой ум я пощажу тебя. Да ты просто поднялся в моих глазах. Давай мне Глобус, и мы тихо уйдём.
Лукавишь, гад.
Оглядываю комнату и… то ли отозвались сотни кинофильмов, просмотренных мною, то ли Стёпка передал мне кусочек своей логики, но я внезапно нахожу выход. Стена слева, если я не ошибаюсь, несущая. И мне немедля вспоминается кино Побег из Шоушенка.
Оружие ещё мигает, и я стреляю в арку над дверью. Люди Шамана вскрикивают и пригибаются, да и сам старик прикрывает голову руками. На них сыплется град камней и штукатурка. Пока кучка солдат не опомнилась, я стреляю в несущую стену.
Услышав, новый взрыв, некоторые солдаты оппозиционеров вообще в страхе падают на пол. А я смотрю, как плюшевый занавес разлетается в крошку, за ней открывается дыра, ведущая…
Ведущая…
Ведущая на улицу! Ура!
Я думал, что спрыгнуть со второго этажа – не составит труда, даже если внизу меня поджидает серый асфальт или мощённая мостовая, но идиотам несказанно везёт. С той стороны, где я пробил стену рос дуб. Не раздумывая, я разбегаюсь и прыгаю, выбрав самую толстую нижнюю ветку. Дуб молодой, но уже огромный, толстый.
(…как тот, с которого ты снимал Андрюшку…)
Мелкие хворостины хлещут по лицу, стараясь выколоть глаза. Ветка хрустит подо мной, но не ломается. Предательского времени у меня мало, поэтому, я быстро перемещаюсь к стволу.
Позади слышу возню и крики. Шаман что-то приказывает солдатам. А я действую почти интуитивно. Мозг как будто сам определяет, куда правильно поставить ногу, за какую ветку хватиться. Главное – добраться до ствола, а там уже вниз как по шесту.
Сколько времени у оппозиционеров займёт спуск по лестнице? Опередят ли они меня и встретят на улице? Не уехали ли Серёга со Стёпкой? Столько вопросов! Каждая секунда приближает меня к смерти, а тут ещё этот грёбаный Глобус, зажатый в руке, который замедляет мои акробатические движения.
С последней кочки валюсь-таки на землю. Благо – уже не высоко, и ударяюсь лишь спиной. Совсем чуть-чуть.
Немедля вскакиваю и оббегаю здание.
Вот и площадь, темнеющая под мрачным небосводом, а прямо у кромки стоит оранжевое Рено, в котором спрятались Серый и Стёпка. Отчаянно машу им руками, но они не видят. Напуганы. Вероятно, заметили Шамана и его бригаду, когда те входили.
- Серый!!! – воплю я, развивая скорость спринтера. Глаза время от времени косятся в сторону дверей музея, в ожидании выстрелов.
А вот и они. Некоторые снайперы стреляют из окон второго этажа. Пули рикошетят у ног. А ещё метров пятнадцать бежать. Не успею.
Как пить дать не успею.
Однако Стёпка замечает мою фигурку и тормошит Серёгу. Заводится двигатель.
Вдалеке звучит новый безнадёжный взрыв погибающего мира. Может, где-то в Европе этой реальности стоят особняки, и другие мальчишки с девчонками живут в уютных тёплых коттеджах, как я до этой заварушки, но их образы – лишь воображение. В данной точке, данной местности, по которой бегу я, свистят пули, гремят взрывы, жизнь и смерть сплетаются в общую уродливую массу.
- Серёжка! Стёпка! – шепчу я под нос, и невидимая оса жалит ступню правой ноги. Кажется, вражеский калибр таки задевает меня, но я не останавливаюсь.
Рено двигается ко мне.
Проходит секунды три, долгие секунды, длиннее, чем вся моя жизнь, и я прыгаю за машину.
Ура!
Теперь чувствую себя в безопасности, а над головой из открытого окна автомобиля звучит визг Стёпки:
- Запрыгивай быстрее! Быстрее!!!
Да нечего меня упрашивать. Итак выжал из себя последние силы. Распахиваю заднюю дверцу и вваливаюсь внутрь. Вереница пуль уже стучит по автомобилю. Звуки страшные, всё равно как холодный летний град по металлической крыше, только в разы громче.
Не дожидаясь, пока я закрою дверь, Серёга ударяет по педали газа. Машина срывается и несётся в сторону шоссе. Выстрелы успокаивается, лишь изредка нет-нет да ударит.
Мне страшно. Сворачиваюсь на заднем сиденье калачиком и боюсь даже голову приподнять.
- Твари… Гады… - зло шепчет Серёга где-то в другом мире. Вижу голубого зайчика на ключах зажигания. Приметил брелок ещё когда покидали полуразрушенное здание вокзала.
- Оторвались? Оторвались? – щебечет Стёпка и постоянно оглядывается.
- Не вертись! – кричит Серый. – Могут задеть.
Стёпка пригибается, и я замечаю его лицо в просвете передних сидений.
- Тёмка, ты в порядке? – спрашивает он. – В тебя не попали.
- Нет, - лепечу и медленно сажусь на сиденье. – Просто… очень страшно…
Я вдруг начинаю плакать. Отходняк жуткий. Мысли в голове носятся невнятицей, боль теперь пронзает тело отовсюду. А ещё я рад видеть старые добрые лица друзей, даже Серёги.
- Ты… не расстраивайся, - выдавливает Стёпка и отворачивается от меня. Верно никогда не приходилось успокаивать плачущих людей. Да я и не хочу, чтобы меня сейчас трогали. Оставьте в покое на пять минут и дайте прийти в себя.
Несмотря на подавленное состояние, я не забываю закрыть заднюю дверь. Испугался, что Глобус, брошенный на сиденье, вылетит нечаянно на повороте. Я теперь за него готов жизнь отдать.
- Нужно сворачивать и ехать дворами, - слышу голос Стёпки.
- Зачем это? – ворчит Серый.
- Думаешь, у этих подонков нет машин? Мы на шоссе светимся как маяк со спутника.
- Чёрт… сворачиваю. Предупреждаю, далеко мы не уедем, - шипит Сергей.
- Что такое?
- Они задели бензобак. Нам хватит ненадолго.
- Как ни киношно это звучит, но мы опять в большой заднице, - вздыхает Стёпка.
Серый немедленно сворачивает на узкую улочку, потом в вымерший дворик и останавливается.
- Отсюда пешком, - говорит он в наступившей тишине. – И давайте поторапливаться. А то бак пробит, ещё взорвёмся.
- Чушь, - буркаю я с заднего сиденья, отлепляя провод от кожи. Успокоившись в дороге, я принялся подсчитывать уроны, нанесённые моему телу. Дуб ободрал в нескольких местах, затылок ноет, да ещё на запястье оторвался от кожи провод, что крепил оружие Девятки к мозгу. Клей доктора Руслана начал слабеть, а воспоминаний о предательском штабе оппозиционеров оставлять не хотелось, поэтому, пока Рено подбрасывало на кочках старых дорог воюющей Москвы, я отцепил почти весь провод до самого затылка. Оружие безнадёжно разрядилось и превратилось в бесполезную железяку, которую я на всякий случай убрал в карман.
- Почему чушь, умники? – ворчит Сергей. - Вы же любители фильмов. Ни разу не видели, как от пуль машина взрывается?
- Миф, - тут же отвечает Стёпка. – Мы ещё любители сериала Разрушители Мифов.
- Они кучу машин в решето расстреляли, - хмуро отвечаю я. – И ни одна не взорвалась.
И пусть только Серый поспорит. Настроения у меня никакого, а учитывая, что угрозы старшего парня врезались в мозг и теперь вряд ли забудутся, я готов надавать ему по морде, если начнёт спорить, но Серёга не начал. Лишь вздохнул и безнадёжно упёрся подбородком в руку, которую выставил в окно.
- Что случилось в музее? – спрашивает Стёпка и оборачивается. Я тем временем задрал ногу на сиденье и оглядываю кроссовок. Подошва справа располосована. Расшнуровываю обувь.
- Шаман пришёл, - коротко отвечаю.
- Знаю. Ждали оранжевых, а пришёл этот болван. Чего он хотел? Разве он не наш друг?
- Ага, как же, - ворчу я. – Он хотел меня убить и забрать Глобус. Он послал нас за ним только потому, что я – Девятка и смогу пройти сквозь силовое поле. Потом, как ты понимаешь, хотел отобрать Глобус как конфетку у малышей. Думаю, нас он мог вполне убить. Впрочем, ты видишь результат.
- Ну конечно, - Стёпка хлопает себя по лбу и откидывается на сиденье. – Глобус – это ловкий стратегический ход. Имея его на руках, можно было пойти на дипломатические переговоры с доктором Вечностью.
- Вот пусть теперь себе яйца оторвёт! – прикрикиваю я, невероятно злясь. – Глобус у нас и дипломатические переговоры вести будем мы! И только МЫ!
- Ты молодец, Тёмка, - вяло смеётся Стёпка.
- А что, поле там и правда было? – вдруг спрашивает Серёга. Взгляд у него глуповатый, а тон голоса смирённый. Думаю, не маленький, понимает, что любая искра может сейчас разжечь огонь.
- Конечно, было, - отвечаю.
- А как ты узнал? Почувствовал.
- Да ни хрена я не почувствовал, - хмуро пожимаю плечами и рассматриваю ступню. Справа маленькая царапина. Кровь едва сочится. Надо сказать, что отделался я легко. Четыре снайпера, - а я насчитал именно столько, - плюс пули рикошетят, а на мне лишь помарка. В меня мог попасть любой снаряд. Но судьба. Так и поверишь в голливудские боевики. – Я просто прошёл в дверь, - продолжаю, надевая кроссовок. – А вот они пройти не могли. Столпились у косяка как свиньи у хлева и топтались. Уговаривали Глобус отдать.
- А где же наш Буратино? – хмурится Сергей.
- Не знаю, но слава Богу, что он не появился. Его только не хватало. Давайте двигать дальше.
- Да пора бы, - вздыхает Сергей. - Только куда двигаться? – потом смотрит на часы. – Начало первого только. До поезда нашего ещё десять часов.
- Пацаны! – Стёпка тревожно оглядывает нас. – А вдруг здесь и билеты другие? Вдруг нас на поезд не пустят?
- Ой, давай не будем о мрачном, - с отвращением морщится Сергей. – Лучше проверь в бардачке. У таксистов Москвы часто атлас Москвы лежит.
- Ага.
Как выяснилось, среди кучи бумаг бардачка действительно оказался атлас. Оставив его Серёге, Стёпка вышел проверить номер дома и название улицы. За другом выкарабкался и я.
Жилой дом перед нами, некогда бежевого цвета, покрылся паутиной трещин, свет в окнах не горел. Раскидистые вязы во дворике переплели меж собой лапы крон, отсекая остатки мрачного света, погружая подъездную дорожку во тьму самой настоящей ночи. На заброшенных каруселях, кажется, никто не качался уже несколько десятилетий, трава в палисаднике вялая, асфальт лижут десятки грязных газет, обёрток и прочего мусора. Жалко, грустно и почему-то стыдно.
Вернулся Стёпка. Сообщил Серому адрес и облокотился спиной на машину рядом со мной.
- Жуткая реальность, - констатировал он, поглядывая, как я извлекаю из-под футболки провод. – Отцепил его?
- Да. И хочу совсем избавиться, - говорю.
- Придётся из затылка вытащить эту хреновину.
- Угу.
- Полагаю, это больно.
- Плевать.
Стёпка смотрит мне в глаза, и я чувствую его испуг и печаль.
- Тёмка, ты не переживай, - вполголоса приговаривает он. – Мы справимся с навалившейся проблемой. Не позволяй этой войне съесть тебя. Ты вернёшь Андрюшку, мы вернёмся обратно домой и будем жить как раньше.
- Да я понимаю, - морщусь и сматываю провод. – Просто, всё грустно и страшно. Ну… я отойду. Сейчас не хочется ни о чём говорить.
- Понимаю, - Стёпка улыбается и хлопает меня по плечу. Посреди холодного воинственного мира нынешней шизофренической реальности улыбка друга – это всё равно что огонёк огарка в полной темноте. Он такой тёплый и помогает видеть.
- Спасибо, - через силу улыбаюсь в ответ.
- Я просто к тому, что последняя стадия будет самой страшной.
- Ты о чём? – хмурюсь.
- Ну понимаешь, вспомни компьютерные игры. Думаю, доктор Вечность пустил нас примерно по такому же пути. Каждая новая стадия сложнее предыдущей. И если мы будем так раскисать, то в Питере можем совсем не выжить.
Я замер, переваривая слова друга. Чёрт возьми, Стёпка весьма наблюдателен, и он прав. Каждая станция усложняет наше путешествие. Значит… Питер – это будет самый огонь.
- Ладно, - вздыхаю. – Там разберёмся. А пока помоги мне с этой фигнёй. – Протягиваю другу провод. – Вытащи эту оппозиционерскую штуковину из моей башки.
Стёпка хмурится, бледнеет. Вижу, ему страшно, однако друг друга в беде не бросит. Перенимает из моих рук провод, а ладони-то трясутся.
- Больновато будет, - морщится Стёпка.
- Срать. Действуй. Не хочу, чтобы эта фигня торчала во мне. Вдруг в ней жучок.
Глаза Стёпки округляются.
- Чёрт, а ты прав, оборачивайся, только подожди… - друг копается в карманах и извлекает на свет божий платок. – Кровь пойдёт. Надо будет зажать.
- Договорились. – Теперь и мне страшно, но всё же поворачиваюсь спиной к Стёпке. – Дёргай. – А сам хватаюсь за полы куртки, сжимаю их, зубы тоже сжимаю.
- Дай я рассмотрю… - что-то лепечет Стёпка, но договорить не успевает. Острая резкая боль пронзает затылок. Я даже вскрикиваю.
- Что же ты так!…
- Прости! Прости! - Стёпка обхватывает меня, бьющегося в конвульсиях, и прикладывает к затылку платок. – Если бы я предупредил заранее, то мотал бы тебе нервы. Мне так нос вправляли, когда о качели его сломал. Доктор сказал, что будет считать до трёх, а досчитал до двух и вправил.
Оборачиваюсь с кулаками на Стёпку и застываю. В темноте лицо друга в огромных очках кажется нелепым и каким-то милым. Как я уже говорил, свеча в темноте. И превозмогая пульсирующую боль в затылке, я нервно смеюсь. Через пару секунд мой смех подхватывает и Стёпка.
Стук дверцы машины отвлекает нас. Серёга выбирается наружу, сжимая в руках атлас.
- Хохотуны. Двигаем вперёд. Нам надо добраться до метро, а там до Комсомольской, и мы на вокзалах.
- Откуда ты знаешь? – удивляется Стёпка.
- Не забудьте, я старше вас и опытнее, - ухмыляется Серый, а в его глазах и правда сверкают оттенки гордости. Чёрт, сейчас я готов любить и его. Моё настроение нестабильно как столбик термометра на Меркурии. То хочется кого-то убить, то вдруг проникаюсь любовью и нежностью к каждой ползучей твари.
Оставив окровавленный провод и раздолбанную машину за спиной, мы покидаем заброшенный двор.
***
Не хочу вникать в подробности, как мы сели на поезд до Питера, - а мы всё же в него попали, - и про Димку особо много рассказывать нет желания. Поэтому поведаю эту часть истории вкратце.
К вокзалам мы прибыли уже в начале четвёртого. Долго искали метро, потом блуждали внутри. Станции опустели, видимо, народ прятался в домах, а ездили по делам, скорее всего, самые отважные. В метро вместо вежливых объявлений строгий мужской голос рапортовал о военной угрозе. Свет то и дело мигал, а запах в воздухе витал тот же: спёртый и потный. Ностальгически отбросило на полжизни назад, когда я ездил с отцом вот по этим самым эскалаторам.
Большую часть времени мы проводили у карт. В основном за маршрутом следил Серый, но Стёпка иногда помогал. Я даже не лез, ибо столь редко пользовался планами местности, что обладал хроническим топографическим кретинизмом. Боялся лишь, что получасовое торчание у карт метрополитена вызовет подозрение у окружающих, но вроде как пронесло.
Один раз мы сбились с пути, на одной станции пол затрясся, сверху посыпалась штукатурка и большинство испуганных пассажиров попадали на пол, прикрыв голову руками. Под потолками панически заметались крики.
Позже, в вагоне велось бурное обсуждение происходящего. Большинство мужчин предположило, что где-то на соседней станции что-то взорвалось. Некоторые утверждали, что взорвали саму станцию. Лишь немногие предполагали взрыв бомбы на поверхности прямо над стацией метро. Я больше склонялся к последнему варианту, однако что я могу знать? Мне всего лишь тринадцать и до недавнего времени моя вселенная ограничивалась закрытым коттеджным посёлком Искра Радости.
На Комсомольской Серёга долго стоял на платформе и изучал таблички.
- Нам нужно выйти на улицу, - говорил он. – Здесь есть такой ход, который сразу ведёт на вокзал, вот туда нам не надо. Вдруг нас там уже ждут. Нам нужен выход в город.
В итоге мы нашли этот самый выход и вновь оказались на апокалипсической поверхности. Только теперь до кучи в небе сверкали молнии. Площадь перед тремя вокзалами люднее, нежели ранним утром, однако даже в Саратове на Театральной в праздники народу собиралось в три раза больше.
Мы устраиваем гнездо в обломках моста через дорогу, который я уже наблюдал этим утром и за которым, казалось, весь мир вымер. Там планируется провести время до вечера, наблюдая за дверями вокзала. Людей Шамана мы узнали бы вряд ли, но вот оранжевую бригаду сложно было не засечь.
Кровь из затылка уже не сочилась, платочек Стёпки пришлось выкинуть, однако боль давала о себе знать. Хотелось есть. Да нет, даже не есть, а жрать. Волчий голод сковывал желудок судорогой, но что мы могли купить на деньги, которые в этом мире считались разноцветными бумажками? А в рюкзаке оставалось лишь половина маленькой бутылочки минералки и четыре БП-шки. Две картошки и две лапши. Ещё колбасы копчёной полбатона, но Серый предположил, что она за сутки пропала.
Решили потерпеть. Тогда-то нас и нашёл Димка.
Димка – это мальчишка возраста Андрюшки, только на вид совсем другой. Этот рыжий и с конопушками. Он выпрыгнул из невидимой засады с настоящим пистолетом и заорал:
- Я рыцарь ночи, разящий своим кинжалом! Я благородный разбойник, помогающий нищим! Я как хаккапелита[11], бью точно и насмерть! А ну давайте сюда то, что у вас в сумках! Еду! Деньги!
Мы переглянулись. Не сказать, чтобы совсем не испугались, - всё-таки оружие в руках у сопляка, - но фарс сложившейся ситуации заставил нас засмеяться.
- Ну вы чиво? – обиженно нахмурился паренёк, поправляя кепку. – Я же в вас пистолетом тыкаю. Между прочим – это настоящий американский самозарядный Ругер с патронами под Ремингтон.
А мы хохочем, как идиоты.
- Чего же ты у нас красть будешь? – заливается Стёпка. – Мы сами сидим и не знаем, где жрать достать, а ты можешь только нас сожрать!
- Так всегда! – Мальчишка отчаянно топает ногой. – Ну чего вы все избеднели? Кого не найду, все без еды. А деньги у вас есть?
- Только расписные бумажки с водяными знаками, которые здесь не примут ни в одном магазине, - улыбаясь, ворчит Сергей.
Так и завязался разговор. Димка на время примкнул к нашей засаде. Мы даже объяснили ему, что наблюдаем за парнями в оранжевой форме, и мальчишка добросовестно следил некоторое время за дверями вокзала.
Через пару часов наша гордость сломалась и мы достали колбасу. Димка обрадовался, кажется, больше нас. Понюхал пищу и уверил, что колбаса нисколько не испортилась. А если мы чего-то боимся, то можем обжарить куски на костре.
Так и сделали.
Мальчишка сам разводил огонь, таскал сухие ветки и газеты, кои заваливали окрестность покуда хватало глаз. В основном с ним говорил я.
Он сильно напомнил мне Андрюшку. Наверное, все мы в десять лет одинаковые. Одна-единственная черта объединяющая малышей: искать приключения.
Из разговора я узнал, что родителей Димки убило взрывом, и он остался вдвоём с сестрой, которой ещё меньше лет. О своём убежище не рассказал, а то вдруг я не такой добрый, каким кажусь. Впрочем, я его понимаю.
Долго и подробно Димка описывал, как готовить пойманных животных: кошек там, крыс и даже голубей. Не сказать, чтобы такие кулинарные изыски вызывали во мне тошноту, но вот изумление точно. Что же творится с этим миром, если люди принялись есть крыс. Большой кусок колбасы мальчишка спрятал за пазуху, для сестры.
Димка, конечно, поинтересовался, что за глобус у нас, и мы, конечно, ответили, что обычный самый непримечательный глобус. Мальчишка потрогал рукой гладкие изображения Африки и Тихого океана и спросил, сколько такой стоит. Я соврал: копейки. Дескать, только выглядит красиво, а по-настоящему бутафория из пластика. Димка со знающим видом заявил, что его лучше спрятать, ибо другие же не знают про бутафорию и могут ограбить. Поэтому после полдника мы долго бродили по руинам в поисках пакета.
Пакет мы нашли. Внутри подгнивал древний мусор, но стоило его вытряхнуть, и тара для Глобуса готова. Хотя, видок пакета оставлял желать лучшего.
Совместное времяпрепровождение внезапно вызвало ностальгию. Каждый новый шаг всколыхнул альтернативные воспоминания из прошлого. И как мы с Андрюшкой обследовали подвал, и как ловушки устанавливали в лесопосадке, и как искусственную заводь на реке сооружали, как пытались там же плотину воздвигнуть. Это потом у меня Стёпка появился, а когда брату было шесть, а мне десять, мы же все подвиги совершали вместе.
И такая твёрдая уверенность во мне закралась, что я обязан спасти Андрюшку. Трупом лечь, а брата вызволить. И если убьют меня, то это лучше. Андрюшка должен знать, на что я способен, ради него.
В то же время непонятное уныние принялось точить разум. В голове возникала куча вопросов. Зачем доктору Вечность Андрей? Не случилось ли с ним чего? Дадут ли нам добраться до цели? Столько преград возникало на пути, что вера давно оборвалась, весело помахав пёрышками на прощание. Теплилась лишь надежда.
Перед уходом Димка признался, что патронов в его пистолете давно нет, а я подарил мальчишке на память оружие Девятки. Вряд ли парень носит девятый номер, да и нарукавник уже бесполезен. Так что теперь моё оружие лишь игрушка.
Когда Димка покинул нас, я ушёл в себя. Ни с кем не хотелось разговаривать, в голове то и дело прокручивались события прошлых лет. Стёпка пару раз попытался со мной поговорить, но, получив односложные ответы, оставил меня в покое. Серёга иногда ворчал, сетуя на караульную работу.
Кстати, точку наблюдения мы сменили. Когда Димка узнал, что мы едем в Питер, объяснил про разницу между вокзалами Казанский, Ленинградский и Ярославский. Оказалось, мы наблюдали за Казанским, с которого и приехали, а уезжать должны с Ленинградского. Проверив билеты, Димка даже указал, где это написано. В итоге точку дислокации чуточку сменили. Возможно, наблюдение потеряло серьёзность и пока мы моргали глазами в сторону Казанского, шпионы Буратино проникли на Ленинградский.
Однако покидать убежище мы не торопились. Лучше подойти в самый последний момент и запрыгнуть в вагон, чем подойти рано и ожидать участи в тупиковом купе.
Когда с наступлением темноты я порядком подмёрз и думал, что этот грёбаный караульный пост никогда не закончится, Серёга встал и кивнул.
- Пойдёмте. Время.
Как я уже говорил, на поезд мы таки сели, но поход до вагона, кажется, длился целую вечность. Мы шатались от любого громкого шороха, заглядывали в лица редких мрачных людей, ожидая, что каждый норовит броситься на нас.
Но вокзал погрузился в уныние, никому не было до нас дела. Вялый охранник на входе даже не посмотрел в нашу сторону, из оранжевого нам попались только кроссовки подростка, пронёсшегося мимо. Поезд уже стоял на путях, когда мы подошли.
Вроде бы обычная платформа, ничем не примечательная, такая же, как и остальные её собратья, но незримые мелочи выдавали в ней разруху апокалипсического мира. Быть может тонкие трещины, покрывающие асфальт то тут то там; или излишняя замусоренность; но я и не исключаю терпкий душок умирающего мира, незримый, как тёмная энергетика, которая часто навевает на нас депрессивные мысли.
Вагон у нас предпоследний, проводник – молодой энергичный парень, любящий улыбаться - редкий признак в зловещей реальности, окутывающей нас.
А вот внутри отличия бросались в глаза. Немытые панели, старый обогреватель, мелкий мусор в углах, будто дорожку подметали наскоро перед самым отъездом. В купе почему-то пахло солью, постели не застелены, а матрасы тонкие и по виду столь старые, будто на них ещё ленинградцы спали, поскорее покидая город перед фашистской блокадой. И свет не горел.
- Да. Невесело, - помнится, сказал ещё Серёга.
Те несколько минут, что нам пришлось ждать перед отправкой поезда, прошли что называется на ножах, как перед годовой контрольной, от которой зависит твоё дальнейшее обучение в школе.
Вот уже проводник захлопывает тамбур, мы облегчённо вздыхаем. И вдруг Стёпка вскрикивает:
- Смотрите! Люди Буратино!
Мы немедля прилипаем к окну и замечаем, как на платформу высыпают человек пять в оранжевых костюмах. Явная визитка Сомерсета. Но самого Буратино среди них я не вижу.
Поезд трогается, а оранжевые даже не обращают на него внимания, кидаясь к составам, ещё стоящим на путях.
- Чёёёёрт, - шепчет Серый. – Нас реально пронесло. Прямо вот секунды отделяли нас от смерти.
Ещё несколько мгновений и вокзал скрывается за спиной, погружая состав в темноту, лишь железнодорожный фонарь время от времени пронесётся мимо.
Мы откидываемся на стены и слабо улыбаемся.
- Победили, - ликует Стёпка. И я вижу его взгляд. Уже совсем не маленького профессора. Теперь у друга глаза взрослого вояки, побитого жизнью. Сколько мы в пути? Пару дней, а как будто несколько лет войны прошли вместе.
- Кстати, кажется, мы в вагоне вообще одни.
- Да, - подтверждает Стёпка. – Никому никуда не хочется ехать в такое время.
Заглядывает проводник. На лице фирменная улыбка, хотя застиранная зелёная жилетка РЖД будто шепчет: это маска. Он включает тусклую лампочку под потолком, раздаёт нам постели, спрашивает, не хотим ли мы купить чего. Да я бы с радостью. Живот прилипает к спине, только с фальшивыми деньгами в кармане всё равно что без них. Затем проверяет ещё раз билеты; слава богу, они не фальшивые. РЖД, видимо, едино во всех реальностях.
Исполнив все обряды вежливости, проводник скрывается у себя в купе и больше не выходит. Значит мы таки одни во всём вагоне.
В полном молчании, нарушаемом лишь стуком колёс, который меня почему-то успокаивает, мы застилаем кровати. Я сплю внизу, серый напротив, Стёпка надо мной. Вот постельное бельё нисколько не уступает тому, что выдавали в саратовском поезде: старое, ярко-белое и накрахмаленное до безобразия.
Когда спальные места готовы, мы запираем дверь, рассаживаемся внизу и смотрим друг другу в глаза. Развороченная рана на затылке ноет как сволочь. Если не ошибаюсь, в кармане куртки у меня ещё три волшебные зелёные таблеточки. Принять бы одну.
- Так, - вздыхает Стёпка. – Давайте подведём итоги.
- Да, - кивает Серый. – Поесть бы.
Стёпка прыснул от смеха.
- А что, дело нужное. Давайте доедим всё, что есть, - вздыхает старший.
- А как же завтра?
- Может, мы опять переместимся ночью, и в Петербурге наша валюта будет действовать, - предполагает Серёга. Он оптимист.
- А мысль, кстати, дельная, - вдруг поддерживает Стёпка. – Давайте всё дожрём. Надеюсь, завтра будет лучше.
Хм, если верить теории компьютерных игр и каждая новая стадия хуже предыдущей, то не удивлюсь, если в завтрашнем Питере люди перестанут пользоваться деньгами и будут пожирать друг друга.
Но соглашаюсь с друзьями и занимаюсь едой. Серый ушёл заваривать соблазнительно пахнущие БП-шки, а я долго смотрю в глаза Стёпки.
- Завтра будет лучше. Завтра по-любому будет лучше, - улыбаюсь.
С младших классов фраза Завтра будет лучше вошла в наш девиз. Маленький такой крючочек, скрепляющий отношения и дружбу двух людей. Обычно, завтра оставалось таким же, как и сегодня, но мы верили и надеялись. Какое-то время фраза-крючок стала нашим повседневным обрядом. Всё равно как при расставании говорить пока.
- Да по-любому будет лучше, - подмигивает Стёпка.
Серый возвращается с двумя заварными БП-хами и тремя стаканами, заимствованными у проводника.
- Чай предлагал, - говорит парень. – Так хотелось у него его украсть. Но, я прилежный мальчик, поэтому будем пить воду.
Когда все четыре отравы дымились на маленьком вагонном столике, а в стаканах остывал кипяток, мы вновь уединились за беседой. В центре стола покоился надломленный слегка чёрствый кусок хлеба, обнаруженный в Стёпкиной походной сумке, которой его снабдила параллельная мать и в которой, собственно, мы и держали еду.
Пока жадно поглощали горячие химикаты, говорили мало, но когда пустые коробки хаотично улеглись на застиранной РЖД-шной скатертёнке, Остапа понесло. Я про Стёпку.
- Делаем выводы и предположения, - говорит он.
- А что их делать-то? – спрашивает Серый, дожёвывая суховатую корочку хлеба. – Завтра приедем и всё узнаем.
Я достаю из кармана таблетку Темпалгина и продолжаю слушать умного друга.
- Сначала давайте подытожим. Шаман. Понятно. Ему нужен был Глобус, чтобы подлизаться к доктору Вечности. Буратино его захапал себе из-за жажды власти, правда какой, я пока не пойму. Но почему они нас не встретили на вокзале?
- Буратино или Шаман? – спрашивает Сергей.
- Оба!
Я усиленно думаю и выдаю:
- Может Шаман там и был, думал, что мы уедем рано, а мы вот уехали поздно. Он же знал, что мы едем в Питер.
- А я вот и не помню, - хмурится Стёпка. – Чего он в вагоне тогда говорил?
- Ну предположим, знал, - перебиваю мысли друга. – Приехал, подождал и уехал.
- Как вариант, - кивает Стёпка. – Только, будь я Шаманом, я бы караулил все составы вплоть до недели.
- А может, он подумал, что мы не будем ехать поездом и скроемся инкогнито? - предполагаю. – Поэтому и не стал нас там искать.
- Об этом я тоже думал, - кивает Стёпка. – Но всё равно, уж небольшой патруль для мониторинга вокзала я бы выделил.
- Может, и правда не знал, что мы в Питер едем, - пожимаю плечами.
- Думаю, Шаман знает месторасположение доктора. Тут три варианта и все какие-то сопливые. Хорошо. Давайте разбираться с нашим давним оранжевым другом Буратино. Почему тот не пришёл на вокзал, дабы взять нас с поличным?
- Ох, если мои глаза мне не врут, то он как раз пришёл, просто припоздал! – восклицает Серый.
- Серый, у него, чтобы нас поймать, было девять часов, - заводит глаза Стёпка. – И что? И где? Он даже в нашей Москве с их пробками столько не задержался бы. Тут есть какая-то другая причина.
- Ой, да что вы гадаете какие-то причины, - машет руками Серёга. – Уехали – и ладно. Ещё голову ломать над глупыми мелочами.
- Эти глупые мелочи составляют область неизвестности, - отвечает Стёпка. – А в неизвестности могут прятаться тузы и джокеры, которые мы не видим и которыми нас ударят завтра на подходе. Тёмка, дай-ка я посмотрю Глобус.
Я ныряю в пакет под столом и достаю штуковину. Стёпка принимает из моих рук артефакт осторожно, будто Глобус создан из парашютиков одуванчика. Почти минуту друг внимательно оглядывает материки, океаны, окантовку.
- Красиво, - наконец говорит он. – Карта, вроде, точная. Параллели и меридианы даже прорисованы. Почти что обычный глобус. Фирма изготовителя не указана. И тут ещё кнопка.
- Я заметил, - киваю.
- Нажимал её?
- Ни в коем случае, - махаю головой. – Чёрт его знает, что случится. Пусть лучше он попадёт к доктору Вечности как есть.
- Ты уверен, что не стоит нажимать? – Стёпка глядит на меня исподлобья.
- Прекрати немедленно! – строго прикрикивает Серый. – Мало нам неприятностей!?
- Согласен, - кивает Стёпка и возвращает Глобус в пакет. – Хорошо, давайте разберёмся насчёт завтрашнего дня. Кто такой доктор Вечность и какие предположения насчёт него?
- Оно вам надо? – Серый заводит глаза. – Может, приляжем спать, я устал, как загнанная сука.
- Извини, но у меня в голове строится столько инвариантных событий, - потупил взгляд Стёпка. – Я продумал уже сотню вариантов, перевернул в голове каждый кадр из прошлого. Я стараюсь подготовиться к встрече. Если взвесить все факты, то может быть станет ясен исход завтрашней встречи. Вдруг нам не только Андрюху не вернут, но и Глобус отберут ещё, а нас убьют.
- Судя по тому, какие ребята работают на этого бородатого козла, не удивлюсь, если так оно и будет, - ворчит Серый.
- Погодите. Что мы имеем? Один докторишка, сидит себе где-то в Питере и управляет временем. Так что ли? Он вообще кто? Человек? Демон? Тварь с другой планеты? Может, Бог?
- Ну я так думаю, что всё верно, кроме варианта с человеком, - отвечаю. – Не может человек быть таким всемогущим.
- А вот тут меня Шаман заставил задуматься, - вздыхает Стёпка. – Помните, он говорил, что мы толком его вживую ещё не видели. А вдруг это вообще коллективный разум, как говорил Шаман. Вдруг он даже не материален?
- Да как так не материален?! – пожимает плечами Серый. – Мы сами его на экране видели!
Стёпка вдруг вздыхает.
- У меня в голове с той самой ночи, вчерашней, крутится кое-что… развитие моей теории. Как-то нашёл я слабости в ней. И подумал о некоторых вещах. Но они не самые лучшие.
- Так! Пошёл ты со своими теориями! – восклицает Серый.
- А чего так?
- Потому что как правило твои теории оказываются верными!
Стёпка вдруг смущённо улыбается.
- Ну ничего страшного. Ещё не всё так плохо.
Изнывая от нетерпения, я тороплю ребят:
- Ну ладно, Стёпка, давай уже. Чего ты там задумал?
- Смотри. Я предположил, что мы как-то все застряли в двадцать третьем июля, а потом начали жить дальше, а твой брат единственный кто это помнил, остался в том дне.
- Ну да.
- А кто застрял? Я и ты? Вся наша Искра? Весь город? Вся страна или планета?
Я чешу макушку.
- Ну не знаю.
- А что если мы нигде и не застревали, - говорит Стёпка. – А только твой брат?
Непонятки.
- Хорошо. Тогда как же он мне рассказал, что проживает этот день уже двадцать третий раз?
Стёпка пожимает плечами.
- Долго думал, ничего умного не нахожу. Ведь вот ты с ним двадцать второго жил, было всё нормально. А вот уже двадцать третье, и он уже другой. Эти неточности меня и смущают. Но я задался ими после того, как придумал интересный вопрос.
- Какой?
- Вот мы часто задумывались, зачем мы едем спасать Андрюшку. Но не подумали об одном! – Стёпка вошёл в кураж. Выдержал напряженную паузу, оглядывая меня и Серого. – Зачем доктору Вечности это? Зачем зацикливать какого-то мальчишку в одном дне? Ответьте, хоть кто-то из вас задумывался над этим?
Я цепенею. Ведь пару раз мелькало в голове подобное, но мне всегда хотелось просто спасти Андрея, и мысли о сути действия доктора Вечности не приходили. Поэтому я мотаю головой. Серый поддерживает меня и тоже мотает. Уж тот явно не задумывался ни над чем иным, кроме спасения шкур своей и Стёпкиной.
- Ну ты хоть что-то придумал? – спрашиваю.
- Нет, - вздыхает Стёпка. – Я говорю о том… а что если это какой-то необходимый процесс? Я, конечно, очень надеюсь, что доктор нам всё объяснит, но чёрт. А вдруг этому необходимо было случиться. Как, скажем, умирают же люди. Вдруг это важный процесс, и он не вернёт нам Андрея поэтому.
Я холодею. Мне вдруг страшно и грустно.
- А что если это какая-то фигня такая, ну, он типа что-то испытывает? Вот и зациклил Андрюшку, - предполагаю. – Может, он злобный профессор, который ставит опыты над людьми.
- Ну мы же не в детском кино, - качает головой Стёпка. – Или твои предки так насолили какому-то гению по молодости, что он им мстит? – усмехается. – Бред. Здесь что-то более глубокое. В любом случае, завтра всё узнаем и поговорим с докторишкой. Если, конечно, нас пустят в покои мироздания.
В купе воцаряется тишина, которая лишь усугубляет моё ужасное состояние.
- Я вот что скажу, - вздыхает Серый. – Если мы придём завтра к этому нашему доктору, и из-за Глобуса он с нами пойдёт на контакт и не сможет вернуть Андрея, надо договариваться, чтобы нас хотя бы вернул на место. Не находите?
Стёпка задумчиво щурится и глядит в одну точку, куда-то в пол.
- Нет… ну как же… - лепечу я. – Я же из-за Андрейки и поехал в этот путь.
- А, то есть, теперь он уже Андрейка? – усмехается Серый. – А когда-то ведь был опарышем.
- Но… - я теряюсь. – Я же дураком раньше был. Ну понимаете. Сейчас, когда Андрюшки нет, я вспоминаю всё больше и больше наших с ним дел. Вот вы знаете, что я по утрам яичницу ем всегда? Глазунью.
- Я теперь знаю, - кивает Стёпка.
- Ну так вот. Как-то просыпает Андрюшка и говорит, что теперь будет тоже по утрам яичницу есть. И просит, чтобы я сделал. И знаете, я пошёл делать. В два прихода. Сначала пожарил два яйца, потом ещё два. И вот так получилось, что когда вторую жарил, один желток разбился. Я недолго думая и отдал её Андрюшке. А он сверху спускается. Смотрит. И говорит: а почему у меня не такая? почему у меня желток разбит? Ну я ему сказал, что для начала он должен пройти один целый желток и получить повышение. Понимаете, блин. Это всё… вспоминаю вот, а так мило ведь было. А тогда и не запомнил же. – Теперь оба брата смотрели на меня как будто с грустью, но и в то же время вряд ли с пониманием. – Я бы сейчас ему сотню яичниц нажарил. А он. Он ведь не просто так решил яичницу есть. Он хотел на меня быть похожим, и как же я теперь его оставлю в том дне? Лучше пусть профессор этот меня убьёт, но напоследок передаст Андрею мои слова, что я о нём помнил и сражался за него.
- Ага-ага, - усмехается Серый. – Это ты сейчас так говоришь. Завтра высунется на тебя многоглазая тварь с кучей щупалец, ты как миленький шкуру свою спасать побежишь. Лишь бы к маме с папой вернуться и жить нормально.
- Ни в коем случае, - говорю, а потом вдруг сомневаюсь. – Хотя… я в живую таких тварей ещё не видел. Кто знает. Но во мне сейчас столько рвения. Я же… так много плохого Андрюшке сделал.
- Оооо, поверь, это я знаю! – восклицает Серый.
- Он же как-то в семь лет - мне одиннадцать было - что-то уронил на меня. Родителей дома не было. А я рассвирепел. Я погнался за ним, а он испугался. Я же старше. Я сильнее. Он в комнате у нас спрятался и ногами шкаф подпёр. У нас тогда замок сломался, и дверь не закрывалась. А отец долго не ставил новый. Понимаете, я такой злой был, что начал ломиться в дверь. Я ударял со всей дури. А он с той стороны кричал и плакал. Ну понимаете, ему же больно было вот так по спине дверью, и страшно… Какой же я мудак.
Собственная речь уносит меня в воспоминания, а Серый вторит мне:
- Мудак, мудак, ещё какой.
Я вдруг поворачиваюсь к друзьям спиной, чтобы они не видели моих слёз, и начинаю плакать.
- Понимаете, - стараюсь говорить ровным голосом. – После такого я просто обязан помочь брату. Я хочу чтобы мне дали шанс извиниться.
Некоторое время в купе царит тишина, только я шмыгаю носом.
- А о чём же ты раньше думал! – вдруг говорит Сергей. – Если какой-то гад обижает Стёпку… да что далеко ходить. Вот, пацаны-то те. Игорь и ещё двое. Как-то пинали Стёпку по ногам. Причём не больно, а обидно так. Потом уронили на асфальт, а один нечаянно ему на руку наступил…
- Я кстати тогда даже не плакал, - тихо и гордо замечает Стёпка.