Ч.С.Нотт. Путешествие через этот мир

 

Тот, кто храбро идет,

 

Не желая свернуть,

 

Твердый пусть обретет

 

Вслед за Мастером путь.

 

В этом трусости нет,

 

Позволь ему уступить:

 

Он надеждой согрет

 

Смелым странником быть.

 

Джон Баньян

 

 

К читателю

 

В этом, моем втором, дневнике описаны некоторые события моей жизни в период с 1926 по 1949 годы в Европе и Америке – старом и новом свете, события моей внешней и внутренней жизни, неразрывно связанной с Гюрджиевым, Орейджем и Успенским. Это рассказ о некоторых моих действиях, чувствах и мыслях.

 

Как сказал Джон Баньян, наша жизнь - паломничество сквозь пустыню нашего мира. Как будто каждый из нас был послан пройти свой собственный путь, чтобы получить возможность извлечь необходимый опыт, который, используя Учение, можно трансформировать в самосовершенствование.

 

Путешествие Паломника – великолепная аналогия того, что иногда называют «Работой». Я сам по прошествии многих лет поисков нашел то, что хочу и в чем нуждаюсь, в учении Гюрджиева; и, найдя это, я понял, что мое паломничество началось. Есть тысячи препятствий – наша инерция, образование, воспитание и т.д. Всегда существует Топь Уныния, иногда длительные периоды депрессии, переход через засушливые эмоциональные пустыни, подъем на Холм Трудностей, соскальзывание и новый медленный подъем; периоды сна и забытья, периоды угрызений совести и самобичевания, нападки бесов обидчивости, ревности и злобы – последствия суеты и самолюбия; периоды отдыха и расслабления. И есть моменты воздаяния: моменты блаженного видения, понимания, высшей осознанности и силы, которые придают всему этому значение; присутствие Бога, благословляющего нас в нашем теперешнем положении. И всегда в отдалении Небесный град как цель самосовершенствования.

 

И все же я могу сказать, что, несмотря на усилия, борьбу и препятствия, периоды удач и неудач, разочарования, прохождение практически через все, что может дать обычная жизнь, никогда, ни на один момент я не сомневался в том, что для меня Учение, в какой бы форме оно ни давалось, это единственный Путь из лабиринта, который мы называем жизнью. Для меня Гюрджиевская передача Учения и есть Путь.

 

Ч.С. Нотт

 

Сидней 1962, Чешам 1967

[1] См. приложения переводчика.

Пролог

 

Вскоре после смерти Успенского здоровье Гюрджиева стало ухудшаться, и через восемнадцать месяцев его не стало. Однако до самого конца он прилагал громадные усилия: разговаривал с людьми, вел классы новых движений и танцев, отвечал на вопросы учеников из Англии и Америки. Он знал, что его работа завершена и давал инструкции своим старшим ученикам.

 

В начале октября 1949 года моя жена уехала в Париж, чтобы увидеть Гюрджиева. По возвращении она сказала, что он очень болен, и она посоветовала ему лечь в больницу или хотя бы немного отдохнуть от его энергичной деятельности. Гюрджиев отказался. Он знал лучше, чем доктора, что его организм, его земное тело не сможет долго существовать, что он должен вскоре умереть, что он должен работать так долго, насколько это возможно: и он продолжал видеться с людьми и редактировать сакральные танцы.

 

Я отправился в Дорсет, чтобы постараться достроить свой дом, где и жил, как обычно, в своей одинокой хижине на холмах. Утром 29 Октября 1949 года в мою дверь раздался стук. Мой сосед прошел полмили с сообщением от моей жены о том, что мистер Гюрджиев умер.

 

Человек, которому я обязан практически всем ценным, что у меня есть, который был моим, так сказать, центром тяжести на протяжении более чем двадцати лет ушел, и никогда больше не вернется. Я заплакал. И все же плакал я не как тогда, когда умер Орейдж - его преждевременная смерть была потрясением. Смерть Гюрджиева была предсказуема, он закончил свою работу. Я плакал из благодарности и нежности, из осознания кратковременности нашей жизни в этом теле на этой планете, нашей смертности.

 

Я собрал вещи, сел на поезд в Лондон и тем же вечером на лодке вечерним рейсом отправился во Францию. На следующее утро я уже был в Париже и отправился прямо в часовню при Американском госпитале, где лежало тело. Маленькая часовня была полна людей, стоящих вокруг совершенно неподвижно. Когда одни люди выходили, другие тихо входили. Дежурные были здесь день и ночь с момента смерти: каждый стоял один час, два часа, три часа. Сильные вибрации, исходящие от общего молчаливого состояния присутствующих, заполнили место. Казалось также, что в воздухе витают эманации или излучения, существующие сами по себе.

 

Царила атмосфера сознательной любви, благоговения и почтения. В ней не было тягостного горя, плача и причитаний, даже если кто-то не мог сдержать катящихся слез. Атмосфера умиротворения, как будто каждый осознавал, что Гюрджиев завершил свою работу и свое сущностное существование на этой планете.

 

В положенное время спустя три дня те, кто все еще находились в часовне тихо вышли, по очереди целуя холодный лоб мертвого человека. Остались только несколько учеников, которые должны были нести тело. И в это время произошел случай, который без сомнения вызвал бы у Гюрджиева улыбку. Он всегда шутил даже в самые серьезные моменты. Тело не поместилось в гроб – оно было слишком большое.

 

Таким образом, пока собравшиеся ожидали в Русском кафедральном соборе в Рю Дарю, послали за другим гробом. Потом мы погрузились в катафалк и поехали в собор. Собор был переполнен учениками – французами, англичанами и американцами. Гюрджиев однажды сказал, что похоронная церемония не важна; необходимо похоронить планетарное тело традиционно и скромно – ведь это уже не тот, кто когда-то жил; душа, если она, конечно, существовала, уже покинула тело.

 

Похороны Гюрджиева, несмотря на впечатляющее число учеников заполнивших церковь, были очень простыми, хотя сопровождались красивым ритуальным пением в русской церкви.

 

 

Вот выдержки из литургии:

 

«О Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.

 

Слава отцу и сыну, и святому духу, ныне и присно и вовеки веков. Аминь.

 

Помолимся Господу с миром.

 

Господи помилуй.

 

Во имя мира горнего и во спасение души помолимся Господу.

 

Для отпущения грехов усопшего и благословения памяти о нем, помолимся Господу.

 

Вечная память рабу Божьему, Георгию Гюрджиеву, покойся с миром. Вечная память, помолимся Господу.

 

Да простятся ему прегрешения вольные и невольные.

 

О, Господь души и тела, превзошедший смерть и низвергший дьявола, дающий жизнь миру. Господи, дай отдохновение душе усопшего слуги твоего Георгия Гюрджиева в мире света, свежести, отдохновения, где все болезни, горести и печали уходят прочь. Прости ему все грехи в мыслях, в словах и в делах. Ты, творец добра и человеколюбец; воистину, нет человека без греха, лишь ты безгрешен, твоя праведность безгранична, твое слово – истина.

 

Воистину все лишь суета, а жизнь - лишь тень и сон. Тщетны дела каждого родившегося на этой земле. Как говорит Священное Писание, после того, как мы приходим в мир, мы обретаем пристанище в могиле, где короли и бродяги лежат вместе. Бог наш Иисус Христос, дай отдохновение слуге, покинувшему этот мир, о, милосердный.

 

Да упокоится в вечности, о Господи, душа раба твоего Георгия Гюрджиева, покинувшего этот мир, вечная память.

 

Вечная память!

 

Вечная память!»

 

После паузы священник начал так:

 

«Среди людей, которые собрались сегодня здесь, чтобы отдать дань памяти Георгию Гюрджиеву есть не только люди нашей Православной Русской церкви, но также французы и француженки, множество англичан и американцев, которые, не испугавшись расстояний, прибыли сюда по морю и суше, чтобы увидеть в последний раз того, кого они любили, и отдать ему последний долг.

 

Это говорит о том, как широк круг тех, кто чтил этого, поистине, необычного человека и как велико было его значение для всех знавших его.

 

Георгий Иванович Гюрджиев родился в Александрополе, возле границы с Персией в очень религиозной семье. Его отец, человек очень необычного восприятия и ума, привлекал к себе таких же людей. Среди них был священник местной церкви, очень образованный и уважаемый в округе человек. Он пробудил в сыне своего друга его первый интерес к древним сказаниям Востока: сказаниям не только письменным, но и передававшимся из уст в уста. Он также вложил в него определенный истины, которых Г.И. Гюрджиев придерживался всю свою жизнь, жизнь нескончаемого поиска. Религия – это духовная мать человека, и человек должен быть предан ей до самой смерти. Но, в то же время, в мире разбросаны жемчужины мудрости, и необходимо знать, как найти их. В юности м-р Гюрджиев отправился в Персию, где встретился с некоторыми старцами, почитаемыми местными жителями как мудрецы. Позже он встретил пожилого человека, князя К., и вместе с ним сумел проникнуть в очень отдаленные части Азии. Во время своих поисков, м-р Гюрджиев обнаружил древние эзотерические техники, слышал древнюю религиозную музыку и видел сакральные танцы, служившие упражнениями для всестороннего развития человека. Найдя то, что он искал, он отправился в Европу и посвятил остаток своей жизни передаче знания сначала немногим избранным, а позднее все большему числу людей.

 

Книги, посвященные м-ру Гюрджиеву и его работе, уже появились в Америке и Англии. Книги, написанные его рукой, и содержащие суть его учения очень объемны и это его последний подарок человечеству.

 

Давайте завершим его собственными словами: «О, Творец, и все его помощники, позволь нам всегда и во всем «помнить себя», поскольку только так мы предотвращаем неосознанные шаги, ведущие только ко злу».

 

Последовало долгое молчание, а потом люди один за другим проходили, ненадолго останавливаясь, мимо гроба. Кто-то крестился, некоторые преклоняли колени, а затем выходили из церкви к ожидающим автобусам и машинам. Кортеж медленно тронулся, проехал мимо квартиры на Рю де Колонель Ренар и далее, на главную дорогу на Фонтенбло-Авон. Здесь катафалк набрал скорость и на неровных участках венки и букеты цветов вокруг гроба начали подплясывать вверх и вниз.

 

Я сидел около Фомы де Гартманна. Он спросил про задержку прибытия в Собор, и когда я объяснил ему про гроб, он улыбнулся, и указал на пляшущие венки. «Я думаю, - сказал он, - если бы Георгиванч мог знать об этом, он бы от души посмеялся».

 

Гюрджиева похоронили рядом со своей матерью, женой и братом. Когда мы уходили с кладбища, я думал о том, что он говорил после похорон своего брата Дмитрия: «Церемонии не важны. Давайте устроим пикник».

 

Я не вернулся сразу в Париж, а поехал с несколькими друзьями в Приорэ. На каменном воротном столбе была надпись, что здесь жила Кетрин Менсфилд, и не было ни слова о Гюрджиеве. Я позвонил в колокол, объяснил, что останавливался здесь много раз и спросил, можно ли мне осмотреться. Нас пригласили войти.

 

Прошло шестнадцать лет с тех пор, как я был здесь в последний раз. Все здесь осталось прежним, но все изменилось. Теперь это была maison de sante (пансионат для больных). Там, где был Стади Хаус, теперь располагались комнаты для пациентов, Параду перестроили. Лес и сады были все теми же, на дороге лежала груда камней, которые мы укладывали около двадцати лет назад, и место, где я копал в поисках источника живительной для меня воды, не изменилось.

 

Мы вернулись в квартиру Гюрджиева в Париже, где был приготовлении огромный праздник с изысканными угощениями, арманьяком и вином. Вскоре все разъехались: англичане, французы, американцы - каждый в свой город или страну. Гюрджиев умер, его земное тело похоронено. И все же то, что было настоящим в Гюрджиеве (то, что было намного более настоящим, чем его земное тело) все еще существовало где-то во вселенной.

 

Сознательным трудом и добровольным страданием он усовершенствовал самого себя. В сравнении со всеми, кого я знал: бродячими собаками, как говорил Орейдж, – сверхчеловек, в настоящем понимании этого слова.

 

И все же осталось его учение – его писания, танцы, музыка, и все это может быть источником добра для людей настоящего и будущего.

 

Нет причины для слез, для стенаний и плача

 

Не ругай, не позорь и о нас не грусти.

 

Лишь добро и тепло нам спокойно и зряче

 

Даст в посмертьи великий покой обрести.