Вместо вступления

В ответе навсегда

 

Думается, эту книгу нельзя назвать мемуарами в классическом смысле. Не претендует данный труд и на роль фундаментального исторического исследования. Скорее всего, это попытка вместе со своими друзьями и недругами, соратниками и оппонентами поразмышлять о пройденном пути длиной почти в 17 лет.

Конечно, выставлять какие-то окончательные оценки этому периоду моей жизни и нашей истории еще рано. И все же, смею надеяться, что вправе подвести определенные итоги. Политики бывшими не бывают, они ответственны перед людьми за все, что сделали и не сделали. Более того, и за будущее с них спрашивается очень строго. И люди имеют на то право…

Мне довелось прийти к руководству Чувашией в удивительное и драматическое время, когда один государственный механизм был разломан по винтикам, а другой только создавался. Четыре срока полномочий, четыре четверти пути, как пел Владимир Высоцкий. Наверняка это много, даже слишком много. Говорят, двух вполне достаточно для того, чтобы успеть реализовать свои планы. Но судьбе было угодно распорядиться мной именно так, а не иначе. Она мне бросила вызов, и я его принял. Хотя и не сразу решился пройти этот путь.

И еще. Скорее всего, уже профессиональное формирование, может быть – оттачивание моей личности началось в стенах Казанского университета, где более двух веков назад, при императоре Александре I, были заложены академические традиции, живущие и сегодня. В их числе – фундаментальная подготовка студентов-правоведов в области классических языков. Во многих нынешних вузах на юридических факультетах латынь не изучают, а зря. Практически все термины права пришли к нам из Древнего Рима. А на римском частном праве зиждется все современное гражданское право. Кроме того, занятия латинским языком помогают выражать свои мысли сжато, ясно и одновременно емко. А это чрезвычайно важно не только для адвокатов, прокуроров, но и политиков, общественных деятелей – для всех, кто выступает с речами и участвует в словесных баталиях с оппонентами. И еще мне посчастливилось три года находиться в Москве в среде блестящих правоведов и политилогов страны в аспирантуре Института государства и права Академии наук Советского Союза, когда директором его был академик Владимир Николаевич Кудрявцев. Не случайно мои коллеги именно по этой аспирантуре Юрий Батурин, Лариса Брычёва, Джахан Поллыева стали близкими помощниками и Бориса Ельцина, и Владимира Путина, и Дмитрия Медведева.

Глава первая

«Родина зовет!»

Московские события 3-4 октября 1993 года застали меня в командировке в Якутске. Видеть по телевизору в прямом эфире штурм Останкино и расстрел Белого дома было невыносимо. По обеим сторонам баррикад вели огонь и погибали люди, которых я хорошо знал. И самое страшное, что эту трагедию можно было избежать, но стороны не желали прислушаться к голосу разума. O tempora! O mores! О времена! О нравы! Хотя всегда отмечаю, что времена вряд ли бывают хуже, чем люди.

Несколькими месяцами ранее сделал все, что мог, в надежде избежать сценария худшего развития противостояния между Борисом Ельциным и парламентом. На VIII съезде народных депутатов России выступал как представитель Президента. Говорил тогда достаточно резко, поскольку искренне считал, что Верховный Совет и лично его спикер Руслан Хасбулатов незаконно присваивали себе исполнительные и распорядительные функции. А власть должна рассредоточиваться, ориентируясь только на Конституцию, чтобы ни Президент, ни председатель Верховного Совета не могли ею злоупотребить - таково было резюме этого выступления. Парламент меня не услышал. Но это еще полбеды. Подлинное несчастье заключалось в том, что и Президент страны взял курс на силовой вариант. Помощники стали готовить ему на подпись печально знаменитый указ об особом порядке управления. Я отказался его визировать, доказывал, что он лишь усугубит положение дел в стране. Но со своим особым мнением остался в одиночестве...

На следующий день было заседание Правительства и все дружно одобрили этот указ. Понятно, что Черномырдин, но также уверенно - министр культуры Сидоров, совершенно неожиданно - Элла Памфилова, которая ненавидела Хасбулатова и искренне хотела помочь Ельцину. Ни один не высказался против указа. Я, конечно, постарался разъяснить свою позицию, доказывал, что это не приведет к успеху, наоборот, последствия могут быть трагические. Борис Николаевич потом как-то странно сказал: «Единственный министр возразил...» А я вдруг понял, что эта аудитория для меня абсолютно чужда. Стало грустно. Ясно, что мне в этой компании оставаться больше нельзя. Я со своими представлениями в ней как белая ворона.

Тут же во время заседания написал заявление об отставке. Помню, там фраза такая была: «Не могу мириться со все более удручающими фактами пренебрежения правом в политике». Я не хлопнул дверью. Вообще не думал о том, что это может быть политической акцией. Мне было очень тяжело - и морально, и профессионально.

После специального заседания Правительства было принято заявление, в котором, как поспешили сообщить федеральные телеканалы, содержалась «единодушная поддержка» позиции Президента. Однако позднее правительственный пресс-центр распространил поправку, согласно которой слово «единодушная» из заявления следовало изъять. Как вы уже понимаете, лишние хлопоты официальному рупору Правительства доставил автор этих строк.

Конечно, министры в своем большинстве понимали, что готовящийся указ об особом режиме управления носит антиконституционный характер. Но посчитали целесообразным не лезть поперек батьки в пекло. А у меня выхода не оставалось. В составе четырех Правительств России проработал. Но у всего есть финал. Прошение об отставке подал не столько из-за несогласия с Ельциным, сколько по той причине, что уже не в состоянии был влиять на правовую политику в стране.

Раскаты московской канонады в обществе раздавались еще долго. Кого-то они настолько оглушили, что многие уходили в эмиграцию, если не во внешнюю, так во внутреннюю. «Да пропади оно все пропадом, не знала никогда Россия демократии, и знать никогда не будет», – примерно такое настроение стало отнюдь не редкостью. И одновременно росло понимание того, что необходимо предпринимать решительные шаги, иначе страна скатится в такую пропасть, что выкарабкиваться из нее придется не одно десятилетие.

В тот период я оказался на перепутье. С одной стороны, из Кремля поступали недвусмысленные сигналы о том, что Борис Николаевич не против снова видеть меня в своей команде. Там, видимо, нуждались в людях, не замешанных в неприятных, а вообще-то говоря - страшных событиях октября 93-го. С другой - разворачивалась кампания по выборам в Государственную Думу, и мои единомышленники – Николай Травкин и Станислав Говорухин – уговорили меня войти в предвыборный список Демократической партии. Парламентская работа представлялась интересной, поскольку одновременно на референдум выносился проект новой Конституции. И ее, естественно, следовало подкрепить новыми законами. В востребованности своих услуг сомневаться не приходилось. Так что скучать там явно не стал бы. А с третьей стороны - зачастили ходоки из Чувашии, пытавшиеся склонить меня к участию в выборах Президента республики.

Поначалу их просьбы казались очень наивными. Это для всех других кандидатов кресло руководителя региона, тем более, когда должность называется «Президент республики», было радужным сном и пределом мечтаний. Для меня же выбор стоял совсем в другой – незнакомой и непонятной им плоскости. Посудите сами, с какой стати не просто известному в стране человеку, а востребованному в Москве и на федеральном уровне, с хорошей репутацией и другими, более интересными и масштабными перспективами возвращаться в маленький провинциальный регион с его патриархальным укладом? Честно говоря, не собирался ехать в Чебоксары и после окончания юридического факультета Казанского университета. Был направлен в аспирантуру, запланирована защита диссертации, научная работа в Казани. Вынашивал «наполеоновские планы» стать заведующим кафедрой. Плохо ли: быть завкафедрой одного из лучших университетов страны! Кто-то сразу вспомнит, что здесь на юрфаке учился Ульянов-Ленин. Да, было такое. Но отсюда его исключили, и заканчивать ему пришлось Санкт-Петербурский университет, экстерном. Не думаю, что Владимиру Ильичу повезло с фундаментальностью его юридической подготовки. Мне ближе и приятней то, что в Казанском университете учился граф Лев Николаевич Толстой…

Но что-то я отвлекся. Так вот, в один прекрасный день вызывает меня декан нашего факультета и знакомит с коллегами из Чебоксар. Оказалось, что приехали они с просьбой направить в Чувашский госуниверситет молодого преподавателя-юриста. Декан сразу вспомнил обо мне – отличнике из Чувашии, и в ответ на мои сомнения произнес сакраментальную фразу: «Николай, Родина зовет»!

Теперь же история повторялась. Опять мне говорят, что Родина зовет. Правда, такой шаг представлялся даже не понижением... Ведь я ощущал себя далеко не рядовым членом Правительства, а весьма влиятельным министром, с полномочиями большими, чем у иных вице-премьеров. Реально влиял на содержание законов и указов, во многом определял направления политики, за что признателен Президенту. Как-то я помешал выходу указа Ельцина о создании казачьих войск. Насколько помню, к началу заседания Совета безопасности указ Президента был уже всеми завизирован. Не был убежден, что мои возражения изменят позицию Совбеза, но на всякий случай привлек в союзники блестящего историка Василия Ключевского. Напомнил Президенту, как в свое время генерал-губернаторы обращались к царю с одной просьбой: «Государь! Угомони казаков!» Мои аргументы были просты: в нормальном современном государстве военные функции все-таки должны выполнять войска Министерства обороны, границу должна охранять государственная пограничная служба, а не казаки и дружинники. После моего выступления Борис Николаевич резко прервал дискуссию: «Все, обсуждение завершено. Указа не будет!» Как видите, иногда выступать против воли большинства – совсем не бесполезное дело.

Но в памяти всплывали жуткие картины недавнего путча. Вчера кровь пролилась в Москве, а завтра ее потоки могут залить всю Россию, включая и родную Чувашию. В моей миролюбивой, внешне очень спокойной республике многого для этого не требовалось: мину там уже заложили, оставалось только горящий фитиль поднести.

Тревожные тенденции проявились еще на закате перестройки. Коммунисты отчаянно цеплялись за власть и искали себе союзников. Таковых они узрели в лице ярых националистов. На первый взгляд, этот симбиоз выглядел неестественно, дико. Ну, какой может быть блок между партией, повторявшей беспрестанно лозунги пролетарского интернационализма, и амбициозными группками людей, возомнивших себя привилегированной кастой по принципу национального происхождения? Но однажды из уст лидера местной организации КПРФ довелось услышать теоретическое обоснование данному парадоксу.

«Коммунисты ставят интересы класса выше интересов личности, националисты ставят интересы нации выше нужд отдельного человека. А демократам и классы, и нации побоку, им подавай свободу индивидуума. Поэтому нам националисты и ближе, и понятнее», - говорил он.

Такая логика, изложенная на клеточном уровне, срабатывала, должен заметить, безотказно. Когда начался парад суверенитетов, Чувашия оказалась далеко не в арьергарде. В недрах тогдашнего Верховного Совета Чувашии, состоявшем на три четверти из «верных ленинцев», стала завариваться крутая каша. Вслед за Татарстаном и другими «первопроходцами» была составлена декларация о государственном суверенитете республики. Голову долго ломать не пришлось, поскольку все подобные документы писались с одного образца.

В качестве руководителя Минюста летом 1990 года поехал в Чебоксары, чтобы принять участие в «судьбоносной» сессии республиканского парламента. Слово мне, конечно, предоставили, но слушали вполуха. А говорил я о гибельности такого шага. Какой может быть государственный суверенитет у субъекта федерации, входящего в состав единого государства?

Между тем, республика в этом документе провозглашалась национально-государственным образованием чувашской нации, обладающим «неотъемлемым правом на самоопределение». Получалось, что сыны и дочери десятков других народов, веками проживавших на этой земле, становились как бы гражданами второго сорта. И даже действовавшая Конституция Российской Федерации, гарантировавшая равенство прав граждан вне зависимости от их этнической принадлежности, не могла их защитить. Ведь Декларация категорично устанавливала верховенство республиканских законов над федеральными.

Самая настоящая глупость, самая настоящая безответственность, способная лишь ввергнуть народ в пучину новых испытаний. Но доводы разума в тот момент в расчет не принимались. Декларацию одобрили подавляющим большинством голосов, растроганные депутаты стоя устроили овацию собственному решению.

Вряд ли кто-нибудь из аплодирующих рядов подумал в тот момент, что самым великим националистом в истории нашего народа был выдающийся просветитель Иван Яковлевич Яковлев. Вот кто действительно жизнь свою отдал на благо чувашского народа, дав ему новый алфавит и положив начало переводу Библии на чувашский язык. И вот что наш Патриарх писал в своем Духовном завещании соплеменникам:

«Чтите и любите великий, добрый и умный русский народ, таящий в себе неисчерпаемые силы ума, сердца и воли. Народ этот принял вас в свою семью, как братьев, не обидел и не унизил вас. Ведомый Провидением к великим, нам незримым целям, народ этот да будет руководителем и вашего развития: идите за ним и верьте в него. Трудна была жизнь этого народа, много горестей и несчастий встретил он на своем долгом и скорбном пути, но он не угасил в себе светочей духа и не утратил понимания своего высокого призвания. Да будут его радости вашими радостями, его горести вашими горестями, и вы приобщитесь к его светлому будущему, грядущему величию. Народ этот не обидел вас в прошлом, он не обидит вас и в будущем. Любите его и сближайтесь с ним. На всяком поле есть плевелы, но мой долгий опыт да будет порукой тому, что среди русского народа вы всегда встретите добрых и умных людей, которые помогут вашему правому делу. Русский народ выстрадал свою правду, и, нет сомнения, правдой этой он поделится с вами. Верьте в Россию, любите ее, и она будет вам матерью».

Увы, завет Патриарха в тот момент был предан забвению. А чем дальше в лес, тем больше дров. Вскоре депутаты приняли закон о языках. Дабы не слишком беспокоить общественность, предусматривалась десятилетняя процедура его вступления в силу. Кому-то показалось, что этого времени вполне достаточно, чтобы жители республики в добровольно-принудительном порядке освоили и чувашскую речь, и чувашскую письменность. А если кто-то окажется чересчур бестолковым, то это его проблемы. Целеустремленные депутаты не забыли подпереть этот дискриминационный закон государственной Программой по его реализации. Ну и какой же механизм для воплощения светлой мечты в жизнь предусматривался?

Само собой, в Программе указывалось, что «на территории республики приоритетное внимание уделяется расширению функций чувашского языка как языка коренной части населения». Как следствие, разрабатывались перечни должностей и профессий работников государственных, общественных, правоохранительных органов, предприятий, учреждений и организаций здравоохранения, торговли и бытового обслуживания, народного образования и культуры, связи и транспорта, коммунального хозяйства и других сфер, в обязанности которых входит общение с гражданами или ведение делопроизводства. Для этих работников различных профессий и должностей готовились квалификационные языковые требования. И при местных органах власти предусматривалось создать комиссии по реализации требований закона.

Уже к 1993 году все эти списки, перечни, обязательные языковые минимумы должны были быть подготовлены министерствами труда, образования, юстиции и другими ведомствами.

Государственная программа по реализации закона о языках чем-то напоминала план по построению коммунизма в отдельно взятой стране, но только не за двадцать, а за десять лет. В ней также был прописан буквально каждый шаг. В частности, указывалось, что для повсеместного использования следует отпечатать на чувашском языке бланки, формы, анкеты, квитанции, указатели. Также упоминались вывески, рекламные надписи, афиши, плакаты, буклеты... Намечалось строго контролировать использование чувашского языка в названиях товарной продукции.Предписывалось делопроизводство на чувашском языке не только в органах государственной власти, но и в коммерческих структурах. В законе указывалось, что в штатных расписаниях следует предусмотреть должности переводчиков. При этом предусматривались и меры материального поощрения. Лицам, владеющим обоими государственными языками, предписывалось платить дополнительное денежное содержание.

Неужели депутаты, одобрившие этот документ, не понимали, к каким последствиям он может привести? В их наивность верится с трудом. Но одни хотели выглядеть радетелями интересов чувашского народа, другие полагали, что в течение десяти лет вопрос сам по себе рассосется и нечего пока бучу затевать, а третьи упорно шли к поставленной цели. Тем временем, в недрах националистического движения зрели весьма тревожные тенденции.

Чтобы не быть субъективным в оценке складывавшейся тогда ситуации в республике, сошлюсь на авторитет известного российского этнографа и социолога Василия Филиппова, отдавшего изучению того исторического периода несколько лет. В своей работе он, в частности, раскрывает этнополитическое кредо лиц, инициировавших приобщение чувашской молодежи к боевым искусствам Востока. Один из этих, с позволения сказать, лидеров признавался, что его мечта - «умереть за независимость Чувашии», и он готов повести за собой молодежь. По его мнению, чувашам «только оружие необходимо, тогда будет возрождение нации». На возражение о том, что, стремясь к вооруженному конфликту, он и его соратники могут принести несчастье своему народу, тот с воодушевлением отозвался: «Хотел бы я принести такое несчастье!». Другой активист националистического движения, в свою очередь, просил ученого «передать всем в Москве, что в Чувашии найдутся люди, готовые с оружием в руках до последней капли крови отстаивать государственный суверенитет» в случае, если власти решат «отобрать у чувашей их государство». Именно он украсил маленькую комнатку в кукольном театре, где базировался их штаб, портретами кавказских сепаратистов.

«По оценке прокуратуры республики, учреждение клубов восточных единоборств под эгидой откровенно враждебных российской государственности людей с негативными этноконтактными установками могло стать началом неконтролируемых событий», - пишет В. Филиппов.

Август 91-го усилил политическое брожение в республике. Коммунистическое руководство Верховного Совета ушло в отставку, в Чувашии было «скоропостижно» решено ввести президентскую форму правления. Новая власть, объявившая себя демократической, к сожалению, оказалась слабой и безликой и никак не могла серьезно влиять на ход избирательной кампании. Достаточно сказать, что тогдашний председатель республиканского парламента не смог даже выйти во второй тур голосования, намного отстав от двух лидеров - кандидатов коммунистов и националистов.

Избиратели оказались почти в безвыходной ситуации: из двух зол следовало выбрать меньшее. И тут сработал инстинкт самосохранения. Многие пошли голосовать во втором туре, но в бюллетенях вычеркивали обе фамилии. А для избрания кандидату по закону требовалось набрать не менее пятидесяти процентов плюс один голос. В итоге ни представителю компартии Леониду Прокопьеву, ни вождю националистов Атнеру Хузангаю этого сделать не удалось. Причем, последнему - сыну знаменитого и по-настоящему уважаемого мной замечательного поэта - не хватило до заветного рубежа всего чуть более трех тысяч голосов. И тогда руководство парламента «от греха подальше», дабы больше не искушать судьбу, добилось моратория на президентские выборы.

Однако успокоения эта мера не принесла. Вскоре началось осуществление грандиозного проекта под названием «Первый съезд Чувашского Национального Конгресса». Время для решительного рывка было выбрано самое что ни на есть подходящее. Только что в одночасье развалился Советский Союз. Спать ложились в одном государстве, а проснулись в другом. В стране началась либерализация цен, сбережения на глазах превращались в пыль. Люди метались в отчаянии, хлеба зачастую купить было не на что, никто ничего не понимал. И на этом фоне объявлено, что состоится какой-то судьбоносный конгресс с неясными функциями и полномочиями. К сожалению, к созыву этого почтенного собрания приложил руку Президиум Верховного Совета, сделавший националистическому крылу очередную уступку и принявший соответствующее постановление.

В городах и районах началась кампания по избранию кандидатов. Но, как таковых, выборов не было, каждый направлял делегатов по своему разумению. И все это стали называть «высшим представительным органом чувашского народа»! А приоритетом была объявлена реализация государственного суверенитета Чувашской Республики в полном объеме. Что под эти подразумевалась, ясно из следующих строк одной из резолюций: «отношения Чувашии с Россией должны строиться на равноправии сторон». Заявлялось на съезде ЧНК и о том, что чувашскому языку необходимо придать статус единственного государственного языка республики, а городу Чебоксары следует носить только чувашское название – Шупашкар. Исключительное положение Чувашского национального конгресса подчеркивалось и тем обстоятельством, что его деятельность вопреки правам других народов финансировалась из государственного бюджета.

Но вообще, на мой взгляд, этот съезд ЧНК сделал одно большое и в определенном смысле хорошее дело. Если до момента его проведения все националистические процессы протекали как бы подспудно и не вызывали серьезной тревоги в обществе, то теперь они вырвались наружу. Еще бы, с экранов телевизоров и газетных страниц в течение нескольких дней беспрестанно лились бурные речи, призывающие фактически к отделению республики от России и построению государства по этническому признаку. И люди заволновались. Причем, главным образом, обеспокоенность выражали простые чуваши, которым явно не улыбалась перспектива быть втянутыми в опасную политическую авантюру.

Наш народ генетически освобожден от духа конфронтации, враждебности к другим, он добр и миролюбив. Чуваш скорее с себя снимет последнюю рубашку, чем ущемит другого. Но и прагматическое мышление ему не чуждо. Мне рассказали о выступлении одного старика на каком-то собрании по обсуждению итогов съезда ЧНК. «Э, раньше у нас паспорта отбирали, чтобы в города не уезжали, - говорил он. – А теперь хотят русский язык отнять, чтобы наши дети нигде не могли учиться, кроме Чувашии. И кому они будут нужны без русского языка?» Просто сказано, но как мудро.

 

О многом пришлось передумать, принимая решение включиться в избирательную кампанию по выборам Президента республики. В конце концов, сам с собою пошел на компромисс: «Ладно, поеду, проработаю один срок, утихомирю страсти по национальному вопросу и вернусь в Москву». Хотя еще поэт Боратынский писал:

«Не властны мы в самих себе

И в молодые свои лета

Даем поспешные обеты

Смешные, может быть, всевидящей судьбе».

…Нет, в Чебоксарах на вокзале меня не встречали толпы обрадованных сограждан. Пришли лишь два самых последовательных бойца, решивших вместе со мной идти до конца. Обстановка была непростой, претендентов на пост главы республики хватало с избытком. Предыдущие договоренности быстро забывались, элита рассредоточилась по разным командам. Драка предстояла отчаянная. О чем говорить, если даже вопрос с кандидатом в вице-президенты решился едва ли не в последний день перед регистрацией. Свой выбор я остановил на Энвере Азизовиче Аблякимове, не только опытном строителе, пользующемся авторитетом и среди промышленников, но еще и весьма творческой личности.

Сегодня нет смысла подробно вспоминать о той выборной кампании. В те времена еще и понятия не имели об изощренных избирательных технологиях, действовали по интуиции. Но пришлось столкнуться и с административным ресурсом, и дезинформацией, и кандидатом-двойником в пространном бюллетене для голосования. Но и с моей стороны в ход пошла тяжелая артиллерия.

Из Москвы срочно приехал кинорежиссер Станислав Говорухин. Народ в кинотеатры на встречи с ним валил валом, а он показывал свой фильм «Так жить нельзя». Несколько сцен из этой ленты, кстати, снимались в Чувашии, а один из реальных героев фильма, молодой сотрудник милиции, позже стал моим помощником по вопросам борьбы с организованной преступностью. Но решающее наше совместное выступление состоялось в прямом эфире республиканского телевидения. Станислав решительным жестом предложил ведущей не вмешиваться в нашу беседу, чтобы зря времени не терять, и мы, как говорится, «оторвались по полной». Речь шла и об угрозе распада страны, и о разгуле криминалитета, и об экономической разрухе. Таких прямых высказываний в Чувашии по местному телевидению еще не слышали. Станислав внимательно следил за хронометражем и очень переживал, когда ему показалось, что у нас украли полторы минуты. Я его успокаивал, поскольку понимал, что люди нас услышали.

И во второй тур я вышел с неплохим отрывом от другого финалиста, ректора Чувашского государственного университета Льва Куракова, человека весьма заметного и даже, можно сказать, – яркого для политической сцены Чувашии, поэтому окончательный результат был под большим вопросом, поскольку вокруг моего соперника стали группироваться все претенденты, выпавшие из гонки.

Накануне голосования, в день тишины, я уехал в Москву. Мне предстояло либо вернуться на белом коне, либо надолго забыть обратную дорогу. Aut cum scuto, aut in scuto. Со щитом или на щите.