ФОРМАЛЬНАЯ СЕДИМЕНТАЦИЯ

 

Англ. formal sedimentation. Термин культурологической концеп­цииФ. Джеймсона, сформулированный в его книге «Политическое бессознательное» (1981). Основываясь на идеях Гуссерля, Джеймсон выводит модель сохранения в новых жанро­вых образованиях остатков старых жанровых форм, которая и по­лучает название «формальной седиментации». В соответствии с этой моделью в основе вновь рождающейся «сильной формы жан­ра» (Jameson:1981, с. 141) лежит «социосимволический коммуни-кат», т. е., иными словами, любая форма имманентно и сущностно обладает неотъемлемой от себя идеологией. Когда эта форма за­ново осваивается и переделывается в совершенно ином социальном и культурном контексте, ее первоначальный коммуникат (сообщение, послание и т. д. — идеологически и социально окра­шенное содержание) по-прежнему за ней сохраняется и должен быть признан в качестве функционального компонента новой фор­мы, в состав которой старая форма входит в том или ином виде.

История музыки, по утверждению критика, дает наиболее ха­рактерные примеры этого процесса, когда народные танцы транс­формируются в аристократические формы типы менуэта (то же самое происходит и с пасторалью в литературе), чтобы затем быть заново присвоенными романтической музыкой для совершенно новых идеологических (и националистических) целей. Идеология самой формы, считает Джеймсон, «выпавшая таким образом в осадок» (там же), сохраняется в поздней по времени появления и более сложной структуре в виде «жанрового коммуниката», кото­рый сосуществует, — или вступая в противоречие, или выступая в качестве опосредующего, «гармонизирующего механизма», — с элементами, возникшими на более поздней стадии развития ка­кой-либо формы.

Это понятие текста как синхронного единства структурно про­тиворечивых или гетерогенных элементов (в данном случае Джеймсон опирается на авторитет Эрнста Блоха, выдвинувшего концепцию синхронного неравномерного развития в рамках еди­ной текстуальной структуры) определяется в исследовании как интертекстуальность.

[321]

В терминах интертекстуальности важным оказывается даже не столько видимое сохранение пережитков старых форм (сюда вхо­дят, например, стереотипы жанрового поведения традиционных персонажей, по Греймасу — актантовых ролей: хвастливый воин, скупой отец, глупый жених — соперник героя и т. д.); более су­щественным объявляется значимое отсутствие в тексте этих скры­тых пережитков и рудиментов прежних генетических форм, — отсутствие, которое становится видимым только при реконструировании литературного ряда, дающем возможность восстановить опущенное звено.

В этом отношении новелла Эйхендорфа «Из жизни одного бездельника», по мнению Джеймсона, может служить примером подобной «негативной интертекстуальности». Театральность но­веллы объясняется тем, что ее «текст может быть прочитан как виртуальная транскрипция театрального представления» (там же. с. 137), поскольку он вписан в древнюю традицию комедии ошибок с двойниками, переодеванием, ритуальным разоблачением и т. д., ведущей свое происхождение от римской комедии и нашедшей свой новый расцвет в творчестве Шекспира.

Одной из характерных черт комедии ошибок является наличие в ее структуре двух сюжетных линий соответственно с действую­щими лицами высокого и низкого социального положения, при этом аристократическая линия сюжета дублируется в подсюжете персонажа низкого происхождения. Новелла Эйхендорфа и может быть понята как система с двойным сюжетом, в которой читателю, однако, предлагается только побочная, сниженно-комическая ли­ния с героями из низших классов. Джеймсон считает, что здесь аристократическая линия сюжета структурно подавляется «по стратегическим причинам, поскольку ее явное присутствие могло послужить для нового послереволюционного читателя (имеется в виду французская буржуазная революция 1789-1794 гг. — И. И.) невольным напоминанием о сохранении в Германии полу­феодальной структуры власти» (там же, с. 138).