А. Категории и параметры сообщества

Разнообразные сценарии, события и опыт, которые мы называем терминами «мас­са» или «толпа», по-видимому, имеют ряд общих черт. Ниже мы рассмотрим эти общие черты с точки зрения теории толпы или массы. Однако прежде всего нас поражает само это разнообразие. Представляется, что общность действитель­но имеет многочисленные параметры. Для того чтобы упорядоченно охватить все феномены сообщества, мы попытаемся выделить типичные примеры социаль­ной множественности исходя из совокупности черт, присущих каждому из фено­менов.

1. Несоциальные аспекты.Некоторые черты, позволяющие разграничить фе­номены масс и феномены толпы, имеют объективный, а не социальный характер.

А. Толпы различаются своей численностью. Толпа, собравшаяся вокруг бродя­чего музыканта, иногда не больше 20 человек. Толпа, собравшаяся на большом столичном стадионе во время футбольного матча, может достигнуть 100 тыс. че­ловек. Какой бы ни была социальная или психологическая значимость толпы, она связана не только с числом собравшихся людей. Самого по себе количества людей недостаточно для того, чтобы создать то, что психологи называют толпой. С дру­гой стороны, только число может иметь политическое или психологическое зна­чение и стать самостоятельным аргументом.

Б. Массы различаются распределением в пространстве или пространственной плотностью. В то время как толпа на трибунах стадиона или в метро характери­зуется смежностью в пространстве, масса футбольных фанатов во время транс­ляции матча по телевидению разбросана, рассеяна и может охватить миллион индивидуальных зрителей, отделенных друг от друга в пространстве. К тому же физическая разделенность не обязательно равнозначна социальной изоляции, так же как пространственная близость не означает, что люди находятся вместе друг

540 Глава 20. Массы, толпа, плотность

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 541

 

с другом. Возможна толпа без давки, но физическое соседство может достигнуть такой близости, что автономное передвижение становится невозможным.

В. Общность различается объективно по трем временным {темпоральным) па­раметрам. Первый параметр — это длительность. С одной стороны, массы могут возникать на короткое время или даже на какой-то момент. Например, так обстоит дело с бунтующей толпой или с толпой, охваченной паникой, или же с аудитори­ей слушателей. С другой стороны, толпа может существовать длительно. Напри­мер, масса людей, живущих рядом в одном плотно населенном квартале города. Второй параметр — это частота. Следует различать редкие массовые феномены, такие как коллективное самоубийство в Джоунстауне (Kilduff, Javers, 1978) или массовое истребление людей во время холокоста, и толпы, довольно часто воз­никающие или возникающие регулярно, например толпа людей в час «пик» на транспорте. Третий и последний временной параметр — это скорость, с которой создаются и рассеиваются толпы. Иногда, особенно в период социальной неста­бильности, поражает внезапность, с которой происходят или заканчиваются фе­номены масс (толпа, коллективные действия, фанатичные увлечения). Напро­тив, длительные массовые движения в большинстве случаев развиваются гораздо более постепенно, хотя интервал времени между тем, что можно было бы назвать подъемом и спадом политических и религиозных дви'жений, весьма значителен. В некоторых случаях, например при панике, начало бывает резким и внезапным, тогда как в других случаях, например при изменении общественного мнения, вне­запность требует анализа социальных и психологических условий.

Г. В основе некоторых количественных, пространственных и временных (тем­поральных) характеристик нередко лежат экологические условия, которые могут оказывать более или менее сильное влияние на толпу. В большинстве случаев объективные условия, вызывающие создание или уплотнение толпы, имеют архи­тектурный или технический характер (плотно населенное жилье, спортивные площадки, транспорт и т. д.). Иногда архитектурно-технические конструкции как таковые, не предназначенные для масс или для использования массами, привле­кают массы из-за политической значимости, которую они имеют или символизи­руют: Бастилия, ядерные электростанции, склады оружия и даже стройки.

Точно так же естественные условия могут породить толпу, если — и только ес­ли некоторые участки природы становятся любимым местом пребывания: пляжи для плавания, горные склоны для катания на лыжах. Как только эти места начи­нают привлекать массы (например, в связи с массовостью туризма сегодня), они изменяются. Инфраструктура, необходимая для массы людей, противопоставля­ет сооружения природе, в результате чего появляется дилемма: туризм разрушает то, для чего он первоначально предназначался.

2. Социальные аспекты.Пример с массовым туризмом показывает, что физи­ческие особенности могут приобрести характер социальных, если они получают социальные функции или валентности. При всем том именно их физический ха­рактер (как, например, горный склон для катания на лыжах, пляж для плавания, серфинга или катания на лодках, аэропорт для путешествий) остается главным фактором, привлекающим толпу. Другие черты, помогающие нам разграничить феномены масс, являются сами по себе социальными, т. е. они представляют со­бой элементы или черты общества. И хотя мы понимаем, что различные теории общества, так же как различные типы общества, дали бы различные совокупности

характеристик, мы все же представим здесь несколько социальных критериев, ко­торые использовались при многочисленных попытках установить морфологию феноменов масс.

A. Массы различаются своей общественной (социетальной) значимостью.
В большинстве случаев самые заметные толпы выражают проявления социаль­
ных движений: марш в защиту мира, объединения против атомной индустрии или
для защиты гражданских прав. Наряду с такими толпами, где определяющую роль
играет политика, наблюдаются движения религиозного характера (как в Джоун­
стауне), «заражение» масс религиозными идеями (Penrose, 1952). Уже приводи­
лись объяснения многочисленных инцидентов, приписываемых «черни», а также
бунтов, вызванных господствующими экономическими условиями и особенно
отчаянием. Как выражение социальных движений (или даже социальных измене­
ний) социальная значимость такой толпы очень отличается от социальной значи­
мости публики, скопившейся на трибунах стадиона или на фестивале рок- или
поп-музыки на открытом воздухе.

Б. Институциональный параметр может обрести характер, значимый для об­щества, но при этом не сливается с социетальным параметром. Во многих случаях возникновение толпы связано с общественными институтами, такими, например, как армия, церковь, промышленность, профсоюзы или политические партии, тем более если соответствующие институты основываются на массовом участии лю­дей, которое можно инициировать (и даже намеренно создать, созвав людей), для того чтобы люди собрались в определенном месте в определенное время. Такая массовая мобилизация вызывается различными целями: демонстрация власти, со­лидарность, единство, традиционные обряды, протест, забастовка, война. Иногда причиной становится стремление коллективно укрепить чувство принадлежности. Другие массы, неинституциональные, например толпа на улице или на транспор­те, такого институционального характера не имеют, не связаны с намерением со­браться вместе. Напротив, в этом случае каждый — мужчина или женщина — стремится попасть на работу, сделать необходимые покупки или вернуться домой.

B. Другая отличительная черта толпы — ее исторический характер. В некото­
рых случаях у людей есть осознание общего прошлого или будущего, сознание
общей истории. Такова толпа, связанная с традиционными институтами или с
государственными праздниками: 1 Мая, 14 Июля. Напротив, другие виды толпы
существуют лишь в настоящем, вызываются эфемерными событиями: например,
толпа, которая собирается вокруг глотателя огня. Между этими двумя категория­
ми располагается обычная толпа: люди, с которыми я каждое утро еду на работу в
пригородном поезде в 7 часов 15 минут пять раз в неделю и которых я уже узнаю
в лицо. Мы обретаем общую историю, складывающуюся из рутины, фрустраций,
одних и тех же шуток, которые будут повторяться и в будущем. Милгрэм (Mil-
gram, 1977) называет этих людей «знакомые незнакомцы».

Г. Еще одна характеристика толпы, связанная с обществом, — это ее норматив­ность (или степень соответствия нормам). Воспитанные люди в поезде в 7:15 или тысячи фанов, терпеливо дожидающиеся своего кумира, точно так же подчиняют­ся норме, как марширующие армейские колонны, тогда как в большинстве случа­ев толпа, вызвавшая возникновение такой науки, как психология толпы, — чернь, мятежники, взбунтовавшиеся толпы, толпы линчевателей — частично по опреде­лению являются нарушителями норм. Даже толпа, охваченная паникой, в кото-

Глава 20. Массы, толпа, плотность

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 543

 

рой кто-то может быть затоптан или убит в неудержимом толкающемся людском потоке, может показаться девиантной. Точно так же и патологические жертвы массовых психогенных болезней (Colligan et al., 1982) с течением времени стали рассматриваться как аномальные, и к ним относились соответствующим образом

Кроме того, если бунтующие толпы занимаются разрушением, стремясь к но­вым целям или к новым социальным идеалам, то именно их собственные нормы побуждают их нарушать «старые» нормы или нормы, действовавшие до этого мо­мента в том обществе, против которого они восстают.

Для разграничения различных видов толпы имеется также несколько крите­риев, не являющихся социетальными в прямом смысле слова.

Д. Существует параметр, по которому коллектив противостоит индивидуаль­ности. Это — различие между коллективно действующей (и может быть, одинаково чувствующей) толпой и простым собранием индивидов. «Коллективную» толпу первого рода представляют массы, приветствующие или освистывающие игроков с трибун стадиона (March, Rosser, Harre, 1978), массовые демонстрации или мас­совые самоубийства. Напротив, массы, собирающиеся в час «пик» на транспорте, на перекрестках оживленных улиц или в транспортных пробках, обнаруживают «на взгляд поверхностного наблюдателя» единообразие поведения (выстраива­ние в очередь, ожидание, толкотня, дремота и т. д.), но здесь нет никаких согласо­ванных действий, никакого общего усилия и, конечно, никакой кооперации. Скоп­ление людей в деловом квартале города или у театра в центре города даже внешне не обнаруживает единообразия поведения.

Поскольку воздействие присутствия других людей на результаты деятельно­сти индивида было замечено одним из первых и надолго приковало внимание социальных психологов-экспериментаторов (Allport, 1924; Zajonc, 1965; Paulus, 1980), удалось концептуализировать различные степени «пребывания вместе» и выделить категории «простого соприсутствия» в данном месте и «совместных действий» (coaction), т. е. когда люди прилагают согласованные усилия для дости­жения одной и той же общей цели¹. Несмотря на то что эти термины не предна­значались для описания или разграничения видов толпы, они тем не менее позво­ляют: 1) разграничить поведение собравшихся людей в духе коллективности или в духе индивидуальности; 2) сделать более тонким грубое разграничение «актив­ной» и «пассивной» толпы (Park, Burgess, 1921; Brown, 1954). Хотя эти последние термины весьма употребительны, они мало что дают.

Е. Параметр структуры, или организации, тесно связан с этой последней кате­горией. С одной стороны, мы имеем дисциплинированные и хорошо организован­ные массы участников, как, например, это бывает во время массовых церемонии: открытие Олимпийских игр, сборища нацистов в Нюрнберге, фестивали социа­листической молодежи, военные или военизированные парады. С другой стороны, толпы, охваченные паникой или восторгом на улицах и в общественных местах, поражают нас своей неорганизованностью, отсутствием структуры, «аморфностью». Одно из открытий современной психологии коллективного поведения заключа­ется в том, что даже такая якобы аморфная толпа позволяет выделить элементы «рудиментарной структуры» (Milgram, Toch, 1969, p. 518-529).

Когда люди трудятся раздельно для достижения цели, стремясь при этом вытеснить других, это на зывается конкуренцией.

Ж. Из всех остальных категорий, которые используются для характеристики толпы (например, противопоставление гомогенности и гетерогенности, публич­ного и частного или же толпа экспрессивная, агрессивная, стремящаяся к приоб­ретению), мы рассмотрим только одну черту, которая также может совпадать с некоторыми другими, такими как «политический», «религиозный» в противо­положность «неангажированному», или «институциональный» в противопо­ложность «неинституциональному», но которая придает дополнительный инте­рес теории: толпы, имеющие лидеров в противоположность массам, не имеющим лидеров. В случайных толпах и массах, встречающихся в рутинной повседневно­сти, мы обычно не обнаруживаем лидеров и даже не ожидаем их увидеть в этих обстоятельствах, в то время как в массах институциональных, даже если лидер не присутствует, мы знаем, что он действует скрытно. Самый интересный случай — это чернь или спонтанный бунт, особенно в периоды социальной смуты, когда толпа действительно не имеет лидера или же действует против мнения своих ру­ководителей. Обычно в этом случае подозревают влияние лидеров, подстрекате­лей или провокаторов. По-видимому, мнение, что всякое массовое действие пред­полагает руководство лидера, является одним из основных положений научных и ненаучных «теорий» поведения толпы. Гипотеза, и особенно способность понять феномен тайного, подпольного руководства, лежит в основе многочисленных кон­цепций и теорий конспирации (Graumann, Moscovici, 1987).

3. Психологические параметры. Все рассмотренные выше категории были предназначены для описания социальных объединений, но они не занимались со­ставляющими эти объединения компонентами — индивидами. Прежде чем под­нять (в следующем параграфе) теоретический и эмпирический вопросы о том, за­трагивают ли те или иные качества целого состояние индивидов, составляющих толпу, мы хотели бы продолжить наше описание и рассмотреть психологические различия, характеризующие толпу при различных состояниях, в которых нахо­дятся входящие в нее индивиды.

По-видимому, в психологии толпы существует традиционный консенсус отно­сительно того факта, что массы больше поддаются эмоциям (менее рациональ­ны), чем составляющие их индивиды, когда они изолированы от толпы. Отметим, однако, что термины «рациональность», «эмоциональная возбудимость» относят­ся к психологии и характеризуют индивидов в большей или по крайней мере в та­кой же степени, как и толпу. Если верно, что индивиды могут быть скорее эмоцио­нально возбудимыми и взволнованными, а не спокойными и разумными, или же в другие моменты — наоборот, то мы должны были бы ожидать также, что сущест­вует толпа рациональная и толпа эмоциональная. Действительно, мы уже гово­рили о двух фенотипах: с одной стороны, беспокойная чернь, толпа фанов полная восторга, зрители, в панике стремящиеся спастись от пожара, и, с другой стороны, дремлющая в вечернем поезде толпа, внимательные слушатели во время научного конгресса или совещания за круглым столом или же члены парламента, впавшие в летаргию, слушая скучного оратора.

Короче говоря — в зависимости от когнитивного или эмоционального состоя­ния, а также от мотивации индивидов, составляющих толпу, — можно описать толпу как целое и дифференцировать виды толпы в терминах психологии. Остает­ся теоретический вопрос: может ли множество индивидуальных умов «породить» коллективный (или групповой) ум? Об этом пойдет речь в следующем разделе.

544 Глава 20. Массы, толпа, плотность

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 545

 

6. Массы и толпа в психологических теориях и исследованиях

Разнообразие обстановки и инцидентов, которые обычно относят к разряду «мас­совых ситуаций» или «ситуаций толпы», а также совокупность категорий, спо­собствующих разграничению форм коллективности, показывают, насколько гете-рогенны коллективные феномены: от пассажиров, едущих каждый день по одному и тому же маршруту, до миллионов жертв холокоста через аплодирующую публи­ку или предающуюся грабежам чернь, — диапазон слишком широк для того, что­бы его могла охватить единая концепция, по причинам, связанным не столько с числом характеристик, сколько со структурными различиями. Поэтому неудиви­тельно, что при рассмотрении научной литературы о массах мы находим больше частных исследований, чем всеобъемлющей интерпретации феноменов. В идеале можно было бы говорить о разделении труда между психологией, социологией и исследованиями коммуникации или средств массовой информации. Психология сосредоточена на изучении опыта индивида, находящегося в толпе, и на плотности концентрации людей. Социологи (ср., однако: Kelley, Brenlinder, 1996; Klander-mans, 1997) занимаются скорее структурой и динамикой коллективных действий в общественных движениях. Изучение массовых коммуникаций с их средствами массовой информации и их публикой развивается в самостоятельную область науки. Но такого разделения труда не существует пи в идеале, ни на практике, так как оно невозможно.

Одним из первых теоретических и методологических положений, интуитивно выдвинутых Вильгельмом Вундтом — первооснователем современной экспери­ментальной психологии, было утверждение, что пониманию сознания и дейст­вий индивида должно быть предпослано точное знание социальных, культурных, юридических, моральных и религиозных структур, в которых и через которые развивается индивидуальное сознание. Это знание идет от (социальной) психо­логии народов (Volkerpsychologie). В исторической науке это требование не было выполнено, но проблема осталась. Чтобы понять, почему индивиды собираются в толпы или объединяются в группы, как они живут и действуют внутри этих со­циальных совокупностей (в отличие от изолированного индивида), необходимо иметь концепцию социальной значимости этих групп или этой толпы и понимать, что значит участие в них для всех индивидуальных членов общества. С тех пор как традиционная психология (в своем основном течении) заинтересовалась ин­дивидуальным аспектом этих проблем, предоставляя социальную часть социоло­гии, выработка надлежащего ответа, по крайней мере в теории, стала делом меж­дисциплинарным. Социальная психология, укоренившаяся в этих двух науках, считает важным объяснить взаимодействие социального и индивидуального. Это должно было бы стать еще более важным для социальной психологии толпы и плотности концентрации людей, поскольку феномены масс, как было показано выше, служат одновременно проявлениями социальных структур и социальных движений и состоят из индивидов, живущих как внутри, так и вне различных ви­дов толпы.

Правда, с самого начала наука о психологии толпы признала проблему отно­шений между индивидом и массой. Но решения, предлагавшиеся для понимания этих отношений, были односторонними, а не диалектическими, не формулиро­вались в терминах взаимодействия. Опыт и поведение индивидов в толпе предпо­читали объяснять либо в зависимости от «общности» (или толпы), либо исходя

из «теоретического и методологического индивидуализма». Мы рассмотрим оба подхода, чтобы увидеть, к чему они приводят.

1. Модель коллективного ментального единства и ее влияние.Поскольку од­ним из исторических корней современной социальной психологии — наряду с Volkerpsychologie — была психология толпы, нельзя ничего не сказать о ее зачина­теле — Гюставе Лебоне. Его влияние на размышления о массах сохраняется до сих пор, несмотря на следующие факты.

• Он не был первым психологом толпы. До него опубликовали работы на эту '' тему Сигеле, Фурнияль, Тард (Soighele, Fournial, Tarde) и другие исследо-⁴' ватели.

• Он не был оригинальным мыслителем. И дело не только в том, что до него * другие ученые опубликовали основополагающие концепции духа толпы,

• которые впоследствии были связаны с именем Лебона, так что его даже можно было бы обвинить в плагиате.

• Часто подвергали справедливой критике его явную политическую предвзя­
тость и идеологические основы его психологии масс (ср. в отношении исто­
рии истоков психологии толпы и вопроса приоритета Barrows, 1981; Nye,
1985; van Ginneken, 1992).

Однако даже те университетские профессора, которые осуждали и отвергали забавный и малонаучный стиль Лебона, повторяют и перефразируют его основ­ные теоретические положения.

По мнению Лебона, сообщество людей, даже большое, собранное в одном ме­сте, — не толпа. Он ввел в психологию термин «толпа», применяемый только к общностям (более или менее организованным), сколь угодно малым, имеющим собственное психическое единство. Сообщество превращается в толпу, когда эмо­ции и идеалы всех входящих в него людей получают одинаковую направлен­ность. Тогда и только тогда общность становится новой сущностью, подчиняющейся «закону психического единства» толпы. Это новое коллективное ментальное един­ство не ограничивается соприсутствующим множеством людей или соприсутст­вующими индивидами. «Полдюжины» человек могут стать толпой точно так же, как тысячи индивидов, разделенные пространством, или «целая нация».

Присоединяясь к такой толпе, индивид претерпевает значимые изменения. Его сознательная личность исчезает. Его мысли и чувства (под влиянием «зараже­ния») направляются в одну сторону. Появляется тенденция к немедленному осу­ществлению подсказанных идей. «Индивид перестает быть самим собой и превра­щается в автомат, не подчиняющийся его собственной воле» (Le Bon, 1895, p. 14).

Лебон приводит три основные «причины» этих значительных изменений: 1) чув­ство ограниченных возможностей внутри анонимной и безответственной толпы; 2) «психическое заражение», своеобразный гипноз толпы; 3) усиление внушаемо­сти. По сравнению с ответственной и сознательной индивидуальной личностью, импульсы которой обычно сдерживаются и которая характеризуется умеренно­стью выражения аффектов, черты толпы предстают скорее как патологические, чем нормальные. Эта интерпретация иллюстрируется «мифом обезумевшей тол­пы» (Мс Phail, 1991). Гипноз и гипнотические состояния послужили Лебону медицинской моделью «духа толпы». К этому добавляется филогенетическая модель: человек толпы возвращается к «примитивному» состоянию. «Благодаря

546 Глава 20. Массы, толпа, плотность

одному только факту своего нахождения в толпе человек опускается на несколько ступеней вниз по лестнице цивилизации. Один он был, может быть, воспитанным индивидом. В толпе он становится рабом инстинктов и, следовательно, дикарем. Он обретает непосредственность, буйность, свирепость, а также энтузиазм и геро­изм примитивных существ» (Ibid, p. 46). В интеллектуальном плане толпа, таким образом, всегда уступает одиночному индивиду. В своих действиях, однако, она может быть и лучше и хуже, чем индивид, в зависимости от характера внушения, которому она подвергается. Чтобы стать суггестивными в глазах толпы, идеи должны быть простыми. В противном случае необходимо их упростить, как это произошло в истории с философскими идеями, предшествовавшими революции. Мышление толпы также примитивно. Это главным образом ассоциации по внеш­нему (поверхностному) сходству и смелые обобщения, не проверяемые исходя из частного. Воображение толпы легко поддается внушению. Образы стимулируют ее больше, чем факты. Тот, кто умеет пробудить воображение масс, имеет силу ру­ководить ими.

Импульсивность, внушаемость, иррациональность, преувеличение чувств, не­устойчивость — все вместе эти черты составляют еще одну характеристику толпы, которая, в понимании самого Лебона, ассоциируется с патологической и прими­тивной чертой: женственностью. «Толпа везде женственна, но больше всего жен­ственности у толпы романской» (op. cit, p. 19).

Было бы легко дополнить этот быстрый набросок лебоновской концепции тол­пы, добавив еще отсутствие семантики рациональности и ответственности, как это сделали впоследствии многие другие авторитетные ученые: Троттер (Trotter, 1916), Мартин (Martin, 1920), Фрейд (Freud, 1921), Ортега-и-Гассет (Ortega у Gasset, 1930). Этого, однако, может оказаться достаточно для того, чтобы мы поняли главную идею теории толпы Лебона: психическое единство толпы возникает то­гда, когда происходит «психическое заражение». Важно понимать, что это зарож­дающее единство коллективно и как таковое несводимо к интеллекту индивида. Напротив, интеллект индивида «захватывается» духом толпы, полностью подпа­дает под его власть. Хотя все перечисленные черты относятся к психологии (име­ют интенционально психологический характер) и могут в других случаях при­меняться к индивидам, здесь это психологические характеристики толпы, т. е. сверхиндивидуальиого коллективного единства. В каком-то смысле Лебон проти­вопоставляет две психологии: индивидуальную психологию сознательного ума и коллективную психологию бессознательного ума (Moscovici, 1981, р. 129).

Настойчивое подчеркивание Лебоном преобладания бессознательного сдела­ло Зигмунда Фрейда его «лучшим учеником и последователем» (Moscovici, 1981)-И хотя Лебон ограничился тем, что подчеркнул приписываемые им толпе черты на примере нескольких эпизодов, Фрейд принял «психологию толпы» как описа­тельный источник, т. е. поверил в нее. Он даже не отбросил теоретическую интер­претацию, которую Лебон дал «уму толпы». Фрейд углубил и специфицировал ее, применив теорию психоанализа к этому описанию. Уже в своей работе 1913 г. «Тотем и табу» Фрейд развил мифологическую модель «примитивной орды»» в которой убийство отца, вызванное фрустрирующей эдиповой ситуацией, яв­ляется предметом раскаяния путем идентификации с мощной фигурой отца, которая становится «интроекцией». Согласно теории психоанализа, такие иден­тификации сопровождаются регрессией. Применение этой теории к психологии

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 547

толпы Лебона ведет к тому, что фигура отца становится лидером: именно с ним идентифицируют себя члены толпы, и он заменяет им их «сверх-Я». В полном со­гласии с Лебоном Фрейд утверждает, что лидер для толпы — это то же самое, что | гипнотизер для гипнотизируемого (Freud, 1921). Точно так же как загипнотизи­рованный человек, толпа отрекается от своих критических функций и регресси­рует в сторону детской зависимости. Вместо живого лидера фигура лидера может быть представлена мощной идеей, как это бывает в случае толп политических или религиозных (Freud, 1921, р. 109). Именно в результате этой якобы универсаль­ной рекуррентности (мифологической и исторической) ситуации «орды» подсо­знательное в конце концов становится коллективной сущностью.

Поскольку ни Лебон, ни Фрейд не ограничили свою психологию толпы тем, что называют уличной толпой, а включили группы, институты (как, например, парламент, армию, церковь) и большие разрозненные массы населения или даже все население, а также нацию, то черты «ума толпы» были распространены на лю­бого члена «общества масс» или на современника «эры толпы», т. е. на «человека из толпы». С легкой руки историков и философов, таких как Алексис де Токвиль, Якоб Буркхардт и Фридрих Ницше, пророков новой «эры масс» и «массифика-ции», уже стало общим местом для критиков общества и кое-кого из социологов характеризовать человека массы как «среднего человека» (Ortega у Gasset, 1930) или «человека с улицы», — малоопределенный, лишенный видимой индивиду­альности, обобщенный тип {typegenerique): весьма конформный, имеющий «сред­ние» убеждения, вкусы и привычки, неспособный к критике, открытый воздейст­вию авторитетного внушения, исходящего от лидера масс и от средств массовой информации (Lang et Lang, 1961).

Из-за этой генерализации, восходящей к Лебону и Фрейду, поддержанной и санкционированной их последователями, первоначальное разграничение «психо­логической толпы» и других объединений людей стерлось. Стали говорить, что «человек толпы» в специфических ситуациях и «человек массы» вообще имеют много общих черт. Эти «общие черты» явно происходят от унитарной модели менталитета толпы и ее поведения, обрисованной Лебоном.

Хотя нет никакой связи между учением Лебона о «психическом заражении» и современной психологией толпы, тем не менее теорему Лебона приняли всерьез даже социальные психологи-экспериментаторы. Именно гипотетическая «утра­та индивидуальности» породила мысль о «гнусной борьбе обезумевшей толпы» (Thomas Gray, 1750). Получившее название «деиндивидуация» {deindividuation — Festinger et al, 1952) влияние анонимности (Zimbrado, 1969; Diener, 1980) и суже­ния самосознания (Prentice-Dunn, Rogers, 1989) на поведение групп стало пред­метом исследований. Был действительно обнаружен эффект утраты «затормо­женности», но это нуждается в уточнении (Reicher, 1987).

Последние исследования, в которых сравниваются реакции группы и реакции индивидов на притеснения и фрустрацию, также опираются на лебоновскую кон­цепцию поведения толпы. Члены группы реагируют менее сдержанно, чем инди­виды (Mummendey, Otten, 1993). Они скорее дают отпор и заходят дальше в реак­ции на издевательские насмешки, исходящие от другой группы, чем индивиды по отношению к другим индивидам (Micolic et al, 1997, p. 152). Отметим, однако, что теоретическая основа противопоставления группового эффекта характеристикам индивидов с недавнего времени основывается на данных теории социальной идеи-

548 ^Глава 20. Массы, толпа, плотность

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 549

 

тичности или вытекающей из нее теории самокатегоризации (см. раздел б, 4), хо­тя ссылки на Лебона время от времени встречаются.

2. Индивиды и взаимное стимулирование.Поскольку в своей основной тра­диции психология — это научное изучение опыта и поведения индивида, то в зна­чительной мере также и в сфере социальной психологии ее усилия были сосредо­точены на психологии индивида. Когда социальные психологи в университетских курсах все же заинтересовались духом или поведением коллектива или толпы, то для них было совершенно естественно сосредоточить усилия на анализе поведе­ния индивида.

«Социальная психология» Оллпорта (Allport, 1924) — первая работа, в кото­рой было подчеркнуто различие между концепцией коллективного поведения, со­средоточенной на толпе (или группе), и концепцией, ставящей в центр внимания индивида. По мнению Оллпорта, «нет сомнений в том, что точка зрения психо­логии — это индивидуальная точка зрения, ибо только у индивида мы находим механизмы поведения и сознание, играющие фундаментальную роль во взаимо­действии между индивидами» (Allport, 1924, VI). Почему? Потому что здесь предполагается нервная система, а она есть только у индивидуальных организ­мов, тогда как группы ее не имеют. Вот почему «не следует противопоставлять социальную психологию психологии индивида: она является частью психологии индивида, поведение которого она изучает в его отношении к сектору окружа­ющей среды, занимаемому ему подобными» (Ibid., p. 4. — Курсив авт.).

В свое время главным противником Оллпорта был Макдугалл (McDougall, 1920), уверенный в том, что психологи должны признать «существование умов, которые в каком-то смысле превосходят индивида или являются коллективны­ми» (р. 9). Следовательно, Оллпорт начинает свой анализ «ситуации толпы» с критики того, что он называет «софизм группы». Как и Фрейд, он принимает за чистую монету так называемое описание опыта толпы, которое дают Лебон и дру­гие авторы в той мере, в какой они вводят преобладание фундаментальных им­пульсов и усиление аффективности. Это проявляется в определении, которое да­ет Оллпорт толпе как «сообществу индивидов, интересующихся одним и тем же объектом и реагирующих на него, причем их реакции относятся к преобладающе­му простому типу и сопровождаются сильной эмоциональной реакцией» (op. cit., р. 292). Оллпорт принимает также концепцию, согласно которой в плане динами­ки толпа представляет собой «широкомасштабный феномен внушения» (Ibid.).

Однако, когда дело доходит до объяснений, мы узнаем, что в ситуации толпы «действия всех — это лишь действия каждого индивида в отдельности» (op. cit, р. 5). Высказывая гипотезу, что толпа возбуждена, импульсивна, иррациональна, «мы хотим сказать, что возбуждены, импульсивны, иррациональны индивиды». И если в толпе они возбуждены больше, чем когда они одни, то это потому, что в узкой группе каждый настолько стимулирован аффективным поведением осталь­ных, что он возбуждается в необычной для себя степени (Ibid.). Или, короче гово­ря: «Индивид в толпе ведет себя точно так же, как он вел бы себя один, но более интенсивное (op. cit., p. 295).

Таким образом, то, что проявляется в толпе, — это не появление коллективной единицы, а взаимное стимулирование при виде других и звуках, которые они про­изводят. На основе своих экспериментальных исследований социального усиле­ния в сотрудничающих группах Оллпорт вводит понятие социальной фасилита-

ции, которая представляет собой «усиление реакций, вызываемое видом других людей или звуками, которые они производят, выполняя одни и те же движения» (op. cit., p. 262). Но если в рабочей группе увеличивается только скорость или ко­личество выполняемой работы, то в толпе экспрессивное поведение других людей усиливает импульсы и эмоции индивида. Это усиление в принципе «идет по кру­гу». Те, кто стимулирует соседа, видят или слышат более интенсивную реакцию и в свою очередь «получают новый стимул для более высокого уровня деятельно­сти, активности. Этот эффект снова ощущают им подобные» (op. cit., p. 301). Про­исходит отражение, «реверберация». Но эффект взаимного стимулирования объ­ясняется не только числом людей. Лидеры или ораторы часто пытаются овладеть этим процессом и усилить его с помощью риторики. Когда толпа велика, а также обычно при взаимодействии неопределенного числа людей, может создаться «впе­чатление универсальности»: мысленный образ большого числа людей, которых индивид (несмотря на то что он не может видеть их всех) считает не только при­сутствующими, но и реагирующими так же, как он, на «общий объект», предмет интереса всей толпы. Именно этот аттитюд, заключающийся в том, чтобы реаги­ровать так, как будто все реагируют точно так же, может умножить стимуляцию на число воспринимаемых соседей. Наконец Оллпорт предполагает, что действу­ет механизм «социальной проекции»: когда мы соглашаемся с высказываниями лидера и действуем в соответствии с ними, мы стремимся делать это, предпола­гая, что «другие» действуют так же (op. cit., p. 306).

Именно это впечатление (а иногда эта иллюзия) всеобщности и социальная проекция, главным образом под воздействием средств массовой информации или слухов, могли бы сделать изолированного индивида — одинокого телезрителя, на­пример — «человеком толпы» (op. cit., p. 304), т. е. индивидом, имеющим «ум тол­пы», определенный индивидуально, причем главной психологической характери­стикой его было бы подчинение (предполагаемому) большому числу.

Хотя всевозможные социальные условия для опыта толпы свелись к условиям межличностных отношений, эффект толпы в свою очередь может иметь социаль­ные последствия. Приведем только один пример: «К самым серьезным бедам аме­риканской демократии относится чрезмерная чувствительность к контролю над личными мнениями, осуществляемом своего рода толпой. Впечатление универ­сальности в сочетании с конформностью аттитюдов столь сильно, что люди с тру­дом терпят свободу мысли» (Allport, op. cit., p. 396). Этим своим заявлением автор цитируемой книги — несмотря на его утверждения, что он противник теории «ду­ха толпы» — приближается к тому недоверию, которое испытывал Лебон к режи­му массовой демократии.

Если попытаться кратко сформулировать неоднозначный вклад Оллпорта в теорию толпы, а также в социальную психологию вообще, то мы сказали бы, что этот вклад заключается в «индивидуализации социального и в десоциализации индивида» (Graumann, 1986). В последующие десятилетия «социальное» в соци­альной психологии было прежде всего объектом исследования и было отнесено к межличностным процессам — будь то «социальная реакция» в бихевиористской парадигме или «социальные когнитивные процессы» в когнитивистской парадигме.

3. Нормы и правила в толпе.Наблюдая за толпой, можно сделать логический вывод из теорий Оллпорта о «впечатлении всеобщности (универсальности)» — его сделали Тернер и Киллиэн (Turner, Killian, 1957). Уже давно гомогенность счи-

550 Глава 20. Массы, толпа, плотность

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 551

 

талась чертой, характеризующей толпу и ее действия. При более внимательном рассмотрении все же обнаружилось, что эта однородность скорее обман, чем факт. И дело не только в том, что в большинстве случаев толпа имеет определенную структуру, поскольку состоит из групп. Кроме этого, толпу структурируют преж­де всего роли и отношения между ролями. Так называемые действия толпы, или коллективные действия, осуществляет небольшое число людей, но так как, вы­полняя заметные действия, они привлекают внимание большинства наблюдате­лей в толпе и вне ее, то наблюдатель склонен к обобщению и к распространению на всю толпу того, что делают лишь отдельные индивиды. В каком-то смысле это явление, обратное иллюзии всеобщности, воспринимаемое с позиций наблюдателя.

Теория «возникновения норм» (Turner, Killian) добавляет тезис, согласно ко­торому скорее именно нормы, регулирующие поведение толпы или группы, а не само поведение, побуждают наблюдателя в толпе и вне ее приписывать действия толпе, а не индивидуальным действующим лицам. Этот подход занимает, по на­шему мнению, место между теориями, сконцентрированными на толпе, и теми теориями, которые отводят центральное место индивиду. Данный подход основы­вается на мысли, что в развивающейся толпе сообщаются не только модели пове­дения и эмоций (путем взаимного стимулирования), но также понятия о «надле­жащих действиях» (Turner, Kellian, op. cit., p. 83; ср. Mummendey, Otten, 1993). Это не традиционные нормы. Это нормы, которые возникают в процессе взаимодейст­вия в ситуации толпы. «По мере того как все больше людей начинают чувствовать и мыслить одинаково, нарастает ощущение, что все должны разделить эти эмоции и эти определения. На индивидов действует все нарастающее давление в сторону конформности. В толпе распространяется впечатление принуждения» (Ibid, p. 84).

Здесь толпа анализируется не в зависимости от «коллективной сущности», на­вязанной сверху умам индивидов, и не в зависимости от межличностных состо­яний и процессов, а без учета какой-либо социальной структуры. Анализ про­водится в зависимости от социального взаимодействия и устанавливаемых им норм. В этом случае психология толпы идет прямо от психологии групп, которая говорит, что люди, взаимодействующие какое-то время, формируют — в соответ­ствии с закономерностями своего собственного поведения — правила и нормы по­ведения. Психология групп также показала нам, как это происходит. То же самое касается и опыта и действий толпы. Как только мы согласимся, что действия, обычно называемые аномальными (девиантными, патологическими), подчиняют­ся собственным нормам, что «непокорная» толпа имеет свои правила поведения, мы должны будем ожидать, что обнаружим структуру и дифференциацию в том, что мы считали «аморфным» и «примитивным».

4. Категоризация и социальная идентичность толпы.Влияние теории соци­альной идентичности (Tajfel, Turner, 1979; cf. Abrams, Hogg, 1990) - и ее недав­но появившегося ответвления, теории самокатегоризации (Turner et al.. 1987) — на современное понимание поведения толпы предстает в двух аспектах. Во-пер­вых, подчеркивается межгрупповой характер большинства феноменов толпы. В то время как внимание теоретиков предшествующего периода было сосредо­точено на толпе или на индивиде, находящемся в толпе, подход с точки зрения социальной идентичности предлагает поместить толпу в другой контекст, связан­ный с взаимодействием групп. Эта (упрощенная) модель, объединяющая ин-груп-пу и аут-группу, наилучшим образом проявляется в конфликтных ситуациях или

в ситуациях конкуренции, когда члены данной толпы сталкиваются с группой, которая противостоит им или их окружает. Общеизвестны примеры с полицей­скими (например, стоящими в оцеплении), пытающимися сдержать толпу протес­тующих людей, или бунтовщиков, или же болельщиков конкурирующей команды игроков, с которыми перебрасываются насмешливыми репликами болельщики местной команды. Основная социальная категоризация, которая противопостав­ляет «нас» и «их», не требует обязательного присутствия группы-противника. При случае толпа может иметь в качестве противника «власти», «большинство» или «всех, кто против нас».

Второй аспект, присущий этой межгрупповой концепции толпы, еще более ва­жен для теории: это гипотеза превращения личной идентификации в социальную. Такое превращение происходит, когда индивид относит себя к толпе или к ка­кой-либо группе. В противоположность гипотезе Лебона и его последователей, согласно которой присоединение к толпе ведет к анонимности, т. е. к утрате воз­можности идентификации, теория социальной категоризации утверждает, что про­исходит перенос идентификации на принадлежность к общей категории. Быть «одним из нас» — это идентификация, которая может быть столь же очевидной, как и осознание себя индивидуальным «Я» (ego). Другая гипотеза предполагает, что толпа не является по своей природе разрушительной. В зависимости от атри­бутивных черт, которые характеризуют господствующую в ней социальную катего­рию, толпа может быть либо разрушительной, либо созидательной (Reicher, 1987). Эксперименты и полевые исследования (во время бунтов в Бристоле в 1980 г.) показали, что применение теории самокатегоризации к феноменам толпы прино­сит пользу.

Этот подход и подкрепляющие его свидетельства устанавливают тесную связь между происходящим в спонтанно возникшей толпе и динамикой социальных движений. Нередко их относят к рубрике коллективных действий и анализируют с позиций, противоположных концепциям духа и поведения толпы, которые пред­ложили Келли, Бренлингер и Кландерманс (Kelley, Brenlinger 1996; Klandermans, 1997), либо без учета этих концепций. Как это предвосхитила теория возникнове­ния норм и подсказала теория усиления норм, в толпе нормы существуют так же, как и в группах (Rabbie, Lodewijkx, 1995). Будучи членом толпы или группы, ин­дивид способен стать «более агрессивным и более враждебным, чем неприсоеди­нившиеся индивиды, только в том случае, если агрессивное поведение согласуется с нормой, преобладающей в данной ситуации» (Mummendey, Otten, 1993, p. 153).

в. Опыт плотности концентрации людей¹

Многие феномены толпы предполагают переживание плотности концентрации людей. В ситуации, когда собирается много людей, обычно стеснена свобода пере­движения, что мешает этим людям — если бы они того захотели — предпринять противоречащие действия. Несмотря на наличие веских аргументов для того, что­бы связать процесс урбанизации, т. е. массовый приток людей в города, с большой плотностью населения, перегрузкой общественного транспорта, уличными проб-

¹ Мы выбрали термин «опыт плотности (densite)» как эквивалент английского слова crowding (тесно­та, толкотня, переполнение). Этот термин обозначает субъективный опыт (часто вызывающий стресс) в ситуации, когда люди находятся в тесноте.

552 Глава 20. Массы, толпа, плотность

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 553

 

ками и т. д., не следует забывать, что в северных индустриальных странах при ко­личественном росте населения в городах плотность его уменьшается. Дома раз­бросаны в пространстве, в каждом доме живет меньше людей, более просторны как жилища, так и места работы. Индивид имеет в своем распоряжении как нико­гда большое пространство для своей личной жизни: свою комнату, свой рабочий кабинет, свою машину. Индивидуализация, приватизация и даже изоляция сего­дня более характерны для жизни в городах, чем это было вчера (более детальную морфологию плотности в окружающей среде см. Kruse, 1986).

Другими словами, существование масс в определенный момент в определен­ном месте вовсе не обязательно предполагает опыт плотности для индивида. Кроме того, этот опыт не обязательно связан с присутствием большого числа людей. На­пример, условия жизни семьи средней величины в слишком тесной квартире могут в конце концов привести к тому, что плотность концентрации людей станет ощу­тимой. Это ощущение усиливается по мере того, как уменьшается возможность побыть в одиночестве, так, чтобы никто не мешал, даже если эта возможность отсутствует не полностью. Членам одной семьи приходится договариваться об использовании пространства, о доступе к ресурсам и о времени пребывания. Им приходится следить за тем, чтобы не возникли конфликты или помехи, если их деятельность протекает в одном и том же ограниченном пространстве.

Нехватка пространства, конечно, означает наличие некоторой степени стесне­ния в отношении рода занятий или их радиуса действия. Кроме того, возрастает вероятность социальных контактов. В этих условиях лучше проявляется соци­альное стимулирование, вызываемое другими членами семьи. Постоянно чувст­вовать присутствие других людей, быть вынужденным' слышать звуки и шум, исходящий от них, не иметь возможности не слышать их разговоров — все это мо­жет создавать информационную перегрузку и социальное стимулирование, в ре­зультате чего может возникнуть ощущение вмешательства и стресс. Ситуация ухудшается, если нет никакой возможности устраниться, сбежать или стойко вы­держать сложившееся положение.

Оказывается, что (отрицательное) ощущение стресса может вызываться огра­ничением возможности двигаться и действовать (вынужденное ограничение по­ведения) и/или перегрузкой (стимуляционной или информационной). Так, пи­сатель, находящийся один в своем кабинете, чувствует, что его угнетает как на­громождение папок на столе, так и большое число незаконченных дел, создающее тягостное ощущение цейтнота, и он ощущает оба вида перегрузки. Нехватка ме­ста мешает его свободе движения и писательской работе. Срочность слишком многочисленных дел, которые он должен выполнить за слишком короткое время, означает, что ему надо обработать слишком много информации в сопоставлении с сенсорными и интеллектуальными возможностями данного человека. С этой точки зрения, даже занимая только для себя скамейку в парке, можно ощутить «плот­ность», если кто-то садится на другом ее конце, захватив территорию, временно находящуюся в «личной собственности». Это воспринимается как вторжение в личное пространство человека, так как создается пространственная близость ме­жду людьми, которая ощущается как неуместная и нежелательная, поскольку че­ловек хотел побыть один, не видеть и не слышать «другого».

Даже если мы не решаемся объяснить этот случай плотностью концентрации, мы должны учесть, что пространственная стесненность и когнитивная и/или соци-

альная перегрузка не ограничиваются ситуациями, в которых много людей ока­зывается вместе в тесном пространстве. Такая перегрузка имеет место также в тех случаях, когда речь идет об одном или двух лицах или о малой группе. Следова­тельно, чтобы говорить о плотности концентрации, необходимо специфицировать некоторое число переменных, способных создать «плотную ситуацию». Это такие факторы, как размер группы, пространство для каждого человека и расстояние между людьми.

Приведенные выше примеры, по-видимому, доказывают, что феномены толпы и плотности концентрации связаны между собой, так как они включают некото­рое число общих факторов. Но, как мы показали в предыдущем параграфе, опыт плотности концентрации связан не с любой толпой, так же как плотность концент­рации не всегда предполагает большое число присутствующих одновременно людей. Все-таки, как это ни странно, эти общие черты, имеющиеся у толпы и у си­туации плотности, не отражены в научных исследованиях. Исследование толпы, масс, коллективного поведения и исследование опыта плотности концентрации (crowding) образуют две разные области, которые почти не пересекаются и не име­ют даже общих для обеих сфер понятий.

Как объяснить это отсутствие связи? Апогей теории психологии толпы и масс приходится на начало XX в. Исследование плотности концентрации началось, на­против, не раньше 1960-х гг. (ср. Altman, 1975; Ваиш, Epstein, 1978). Традицион­ная психология толпы не очень задумывалась над условиями пространственного окружения и над теми обстоятельствами существования толпы, которые имеют первостепенно важное значение для исследования плотности концентрации. Пси­хология толпы не использовала эмпирические подходы и не создала структур, об­легчающих эмпирический или экспериментальный анализ. С этой точки зрения вовсе не удивительно, что исследования социопространственной плотности не по­явились в рамках психологии толпы. Некоторые корни теории социопространст­венной плотности можно, однако, обнаружить в Чикагской школе городской пси­хологии, которая занялась эмпирическим и теоретическим изучением проблем, вызванных урбанизацией, включая также проблемы масс и плотности концентра­ции (Park, Burgess, 1921). Но только благодаря созданию новой области науки — «психологии окружающей среды» — и ее успешному развитию, т. е. с конца 1960-х гг. (Bell, Fischer, Ваиш, Greene, 1996; Stokols, Altman, 1987), проблема плотности концентрации людей стала хорошо изученным сектором, в котором исследования даже слишком многочисленны и где слишком велика «заселенность» окружаю­щей среды психологами. Они избрали различные исходные точки для своих ис­следований, примкнули к разным научным направлениям, но практически никто из них не считает, что психология толпы может послужить прочным фундамен­том, на котором стоит базироваться. В рамках психологии окружающей среды они опираются скорее на исследования в области демографии, географии, биоло­гии, эпидемиологии, а также на исследования в области изучения воздействия пе­ренаселения на животных и людей, влияния строительства жилых домов, жизни людей в многонаселенных кварталах города (ср.: Levi-Leboyer, 1980 и другие не­давно вышедшие учебники по психологии окружающей среды).

Если мы обратимся к первым исследованиям плотности концентрации и ее эффектов как у людей, так и у животных, то найдем заметное сходство с психо­логией толпы, по крайней мере в одном отношении. Больше всего при описании

554 Глава 20, Массы, толпа, плотность____________________________________________

поведения толпы использовали отрицательные черты, и даже негативистские, как мы только что показали. Реакции толпы «иррациональны», «аномальны», «пато­логичны» и т. д. Такие суждения обычно не были основаны на систематических наблюдениях. Авторы исследований исходили скорее из своих идеологических и политических позиций. Первые исследования плотности, по-видимому, дают ана­логичные свидетельства: плотность — это излишек, «слишком много» индивидов на единицу пространства, что приводит к отрицательным последствиям.

Прежде всего отрицательные результаты были получены в 1930-х гг., когда социологи города стали изучать особенности условий жизни в перенаселенных городах. У исследователей был корреляционный подход. Они использовали ар­хивные данные переписи населения, измеряли плотность и другие показатели социальной патологии, например уровень преступности и правонарушений мо­лодежи, физические и психические болезни, детскую смертность, процент само­убийств и т. д. Плотность концентрации людей измерялась самыми различными способами: например, число жителей на гектар, единицы жилья на квартал (это измерение внешней плотности), число людей на единицу жилья или на комнату (измерение внутренней плотности). Многие исследования выявили положитель­ное соотношение между патологией и плотностью концентрации. Некоторые ис­следователи нашли значимые корреляции для внутренней плотности, другие вы­явили значимые корреляции для внешней плотности. Однако в большинстве этих исследований не выявлено множество переменных, обычно связанных с высокой плотностью населения. Например, такие как низкий уровень доходов, безработи­ца, менее высокий уровень образования, старость, этническая гетерогенность и т. д. Там, где эти влияния учитывались, предполагаемая связь между плотностью на­селения и патологией нередко исчезала. Тем не менее эти первые исследования корреляций послужили доказательством того, что большая плотность наносит вред, вызывает всякого рода стрессы, болезни и даже провоцирует криминальное поведение.

Это впечатление было подтверждено и даже усилено результатами исследова­ния животных как в их обычной среде обитания, так и в контролируемых лабора­торных условиях. Полученные в результате этих исследований данные показали, что условия большой плотности и перенаселенности могут послужить причиной физиологических нарушений (например, нарушение функционирования мозга или желез), а также вызывать изменение поведения, такие как дезорганизация, агрессия, самоустранение, нарушения поведения, связанного со спариванием или материнством.

Джон Колхаун (Calhoun, 1962) провел экспериментальное исследование, одно время считавшееся классическим. Он поместил группы норвежских крыс в спе­циально устроенные загоны и дал им свободно размножаться до тех пор, пока не был достигнут уровень плотности, гораздо более высокий, чем у крыс, живущих на воле. Он смог констатировать заметное прекращение действия нормальных моделей поведения, назвав это явление «крах поведения». Было нарушено уст­ройство гнезда, материнское поведение; увеличился уровень смертности крысят, у некоторых крыс развились гомосексуализм, гиперактивность и даже канниоа-лизм. Отдельные крысы полностью самоустранились. Автор эксперимента при­писал развитие таких симптомов стрессу, вызванному аномальным ростом числа вынужденных социальных взаимодействий.

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 555

Результаты, которые получили Колхаун и другие исследователи, эксперимен­тировавшие на многих видах разнообразных животных, были подкреплены ис­следователями, изучавшими животных в их обычной среде обитания. Даже если в этом случае не было получено таких весомых доказательств, как ожидалось, все же из этого, как правило, делали вывод, что исследования людей и животных оди­наково показывают, что высокая плотность действует как фактор стресса, вызы­вающий различные аномалии, как физиологические, так и поведенческие и соци­альные.

Но общие высказывания и рассуждения не очень помогают понять рассматри­ваемую сферу. Остается вопрос, как концептуализировать соотношение между объективными условиями плотности и наблюдаемыми ее эффектами. Есть ли достаточные основания для того, чтобы характеризовать плотность концентра­ции исключительно в отрицательных терминах? Ведь из повседневного опыта мы знаем, что существуют многие ситуации, когда условия высокой плотности нам наверняка нравятся, и мы стремимся к ним ради стимулирования и удовольствия, которое они нам доставляют. Это, например, плотность зрителей на трибунах ста­диона во время футбольного матча, радостная толпа на праздничном приеме, во­сторженная публика на спектакле в театре.

Неубедительные эксперименты и противоречивые результаты исследований по-прежнему требуют более тщательного анализа предшествовавших условий и последующих реакций на них. Все это стимулирует поиски объяснительных зако­номерностей.

Более обстоятельное изучение результатов экспериментальных исследований на животных показало, что иногда размер группы и абсолютное число ее членов обладают большим значением, чем реальная величина имеющегося пространства для индивида или для группы в целом, и что влияние этих переменных неодина­ково для разных видов животных (соприкасающихся видов, как крысы и мыши, или неблизких видов, как, например, кролики). Здесь также имеют значение пол животного и социальная организация группы.

Поскольку важным фактором, по-видимому, является способ манипуляций плотностью (путем уменьшения пространства или путем увеличения числа инди­видов, а также путем изменения пространства, разделяющего индивидов), то ши­рокое признание получила мысль, что эти три фактора и их влияние следует из­учать раздельно, учитывая при этом их взаимодействие. Теперь принято говорить о социальной плотности, когда исходят из числа людей в отдельном секторе. В этом случае изменение социальной плотности будет означать увеличение или умень­шение размера группы при сохранении постоянным пространства, предоставля­емого индивиду. Пространственная плотность подчеркивает размеры простран­ства, приходящегося на одного индивида. При манипуляции пространственной плотностью сохраняют постоянным размер группы, изменяя пространство, кото­рым располагает индивид. Межличностное пространство или пространственная близость могут также изменяться независимо от изменений пространственной или социальной плотности, например если пять человек находятся в разных ча­стях одной комнаты или сидят рядом. Отметим все же, что во многих реальных ситуациях эти три переменные смешиваются. Увеличение числа людей (социаль­ная плотность) обычно предполагает уменьшение пространства, приходящегося

556 Глава 20. Массы, толпа, плотность_______________________________________ ^^

на каждого человека (пространственная плотность), точно так же как более близ­кое расположение разных людей друг к другу.

Исходя из примеров плотности, приведенных в этой главе, по-видимому, не следует сомневаться в том, что эти аналитические разграничения имеют большое значение. Рассматривая различную социальную плотность, мы подчеркиваем эф­фект числа (в чистом виде) людей в данной ситуации. Идет ли речь о малой груп­пе, о небольшой толпе или о большой толпе? Представляется, что в этих ситуаци­ях критическим фактором служит возрастание социальных контактов (Allport, 1924, р. 31) или чрезмерное социальное стимулирование. Ситуация пространст­венной плотности подчеркивает ограниченность пространства, т. е. затрагивается свобода передвижения или гамма видов деятельности индивида вследствие слиш­ком малого пространства — плохо продуманного или загроможденного. С этой точки зрения даже узник, изолированный в камере, или писатель, сидящий в оди­ночестве в своем кабинете за захламленным столом, могут рассматриваться как находящиеся в ситуации плотности. Рассматривая проблему расстояния между индивидами или, вернее, проблему их пространственной близости, мы подчерки­ваем нарушение пространственных норм личности или норм взаимодействия, специфичного для группы.

Совершенно очевидно, что эти факторы приложимы также к значительному числу, если не к большинству примеров толпы, и что результаты исследования проблем плотности весьма способствовали бы пониманию феноменов толпы.

Разграничение различных видов плотности оказалось полезным, когда прибли­зительно в 1965 г. началась первая серия лабораторных экспериментов с людьми. На первых этапах исследования ученые заинтересовались влиянием плотности на различные виды поведения и пережитого опыта. Были проведены многочис­ленные эксперименты в лабораторных и в естественных условиях для выяснения влияния кратковременного пребывания в ситуации повышенной плотности и вы­явления числа случаев изменения социального поведения, отрицательного (на­пример, агрессивного) или положительного (например, помощи), или же случаев социального самоустранения, в зависимости от социальной или пространствен­ной плотности, а также для выяснения влияния плотности на настроение и дру­гие аффективные и физиологические состояния, на увеличение или уменьшение эффективности выполнения заданий. Одним из первых экспериментов в этой об­ласти был эксперимент, который провели Хатт и Вайзи (Hutt, Vaizey, 1966). Они констатировали усиление агрессивности у нормальных детей и у детей, имеющих мозговые нарушения. Однако в других исследованиях, например в исследованиях Лу (Loo, 1972), не было обнаружено такого соотношения между агрессивным по­ведением детей и изменением пространственной плотности в условиях игр под контролем. В некоторых исследованиях было отмечено возрастание числа случа­ев социального самоустранения и уменьшение числа случаев агрессивного пове­дения в условиях повышенной плотности.

Многие исследования в естественных условиях и эксперименты, проведенные в помещениях с различными архитектурными устройствами, позволяющими из­менять пространственную плотность в течение длительного промежутка времени, показали, что учащиеся, живущие в комнатах с большой плотностью населенно­сти, обнаруживали больше случаев социального самоустранения, чем те учащие­ся, которые жили в менее плотно заселенной окружающей среде. Они избегали

В. Психология масс, толпы и плотности концентрации 557

других учащихся на своем этаже, меньше говорили, садились дальше от незнако­мых людей в лаборатории и чувствовали себя более стесненно в присутствии не­знакомых людей вообще (Baum, Valins, 1977).

Другая широкая программа исследований плотности на протяжении длитель­ного периода времени была проведена в тюрьме (Paulus, 1988). На основе архив­ных документов и других данных, полученных в ходе бесед или наблюдений в десяти тюрьмах, Паулюсу и его коллегам удалось доказать существование корре­ляций между социальной и пространственной плотностью, а также весьма раз­нообразных отрицательных последствий, связанных с болезнями, смертностью, агрессивностью и другими симптомами стресса.

Многочисленные исследования были посвящены изучению влияния повы­шенной плотности на выполнение работы. Некоторые результаты свидетельству­ют, что изменения плотности не оказывают здесь никакого влияния. Однако бо­лее тонкие исследования, проведенные в дальнейшем, показали, что повышенная плотность снижает эффективность выполнения сложных заданий, а на выполне­ние простых заданий она влияния не оказывает. Этот результат согласуется с ре­зультатами, полученными в области «социальной фасилитации».

Краткий обзор результатов экспериментальных и полевых исследований, ка­сающихся эффектов плотности, показывает, что в этой области — при изучении различных ситуаций плотности, как долговременных, так и кратковременных — обнаруживаются значительные противоречия. В рамках данной главы у нас нет возможности осветить все проведенные исследования, но соответствующую ин­формацию можно найти в работах по психологии окружающей среды, таких как: Altman, 1975; Baum, Epstein, 1978; Baum, Paulus, 1987; Bell et al., 1996; Bonnes, Secchiaroli, 1995; McAndrew, 1993. Следует отметить, что в этой области при из­учении различных ситуаций плотности, как кратковременных, так и долговре­менных, обнаруживается большое количество противоречивых результатов.