Приложенине

техника и проч.). Но все это па основе воспитанной раньше сво­боды.

Из сложного и неделимого процесса выделить поддающееся на­блюдению.

Что на него влияет?

Что его поддерживает?

Чем портит?

Наша возможность вмешат/ельства/.

Как мы вмешиваемся — портим.

Станиславский попытался вскрыть творческий процесс актера и уловить его законы. Материалом для исследования у него были ак­теры в репетициях над спектаклем. И он волей-неволей должен был вести свои исследования и свои занятия с уклоном создания роли и пьесы. Т.е., создания сложного художественного произведе­ния. При этой сложной задаче не могли быть уловлены и просле­жены главные исходные (основные) законы творчества актера, так как исходное (коренное) заслонялось сложностью работы над всем художественным произведением в целом. И выделенные им «эле­менты» творчества не являются исходными, причинными.

Произошло это еще и потому, что Станиславский воспитанием актера как такового (т. е. школой) НИКОГДА НЕ ЗАНИМАЛСЯ. Он готовил актера только как исполнителя данной роли, т. е. рабо­тал с ним и над ним только применительно к роли. Это не затраги­вало главных творческих качеств актера, того, что и создает акте­ра, — его силу, его способность к совершенному художественному перевоплощению, т. е., короче говоря, качества, которые взятые вместе, создают талант (дарование) актера...

Из черновика письма Демидова

К В. И. Немировичу-Данченко. 1937 г.

«/.../ В свое время, как Вы знаете, я был знатоком и поборни­ком «системы», но за последние 15 лет жизнь и практика незамет­но, шаг за шагом, отвела меня от нее, во всяком случае, от основ­ных ее положений.

Это случилось просто. Когда мне не удавалось привести в нуж­ное состояние актера методами правоверной «системы», я припи­сывал неудачу своим ошибкам и неумению, начинал повертывать методы так и этак и, в конце концов, добивался того, что мне нуж­но, но обертываясь назад, я видел, что действовал, помимо своего