Диалоги с коллегами

клад о системе Гротовского, очень много вещей, которые там упо­минались как желаемые, в танце давно существовали. И, знакомясь с положениями Станиславского, который хотел видеть подвижного актера, я вспоминаю, что целый ряд упражнений, тренирующих это качество, давно и естественно существуют в танце. И мне кажется, что сегодня танец как предмет не реализует все свои возможности. Не происходит самого основного — воспитательного процесса ку­льтуры тела, развивающего психофизическую откровенность и ощущение формы. Человек, чувствующий себя в движении свобод­но, то есть совершающий движение по своей воле, — органично су­ществует. А статичная поза, к примеру, правдива по принципу на­пряжения и устойчивого центра тяжести, насыщения внутренним движением.

В.Ф. Я не понял, удовлетворены ли вы моим ответом относите­льно «существования». Я хочу еще раз повторить, в чем наша триа­да. Она состоит в соединении жизни тела, видения и внутреннего текста. Три вещи: органы чувств, воображение и мышление. Их со­гласия мы пытаемся добиваться при работе со студентами. Надо сказать, что это не так просто сделать. Но нельзя требовать от сту­дента абстрактного существования. Можно взывать только к вооб­ражению, к жизни тела и к мыслительному ряду. Что ты в этот мо­мент перед собой видишь, какие перед тобой, грубо говоря, видения или картины мелькают, о чем ты думаешь, и как живет твое тело. Конечно, это разделение достаточно условно...

Я, со своей стороны, хочу сказать, что за время нашего общения, которое мне кажется очень насыщенным (даже безотносительно к тому, что мы с вами за это время сочинили еще два спектакля в те­атрах, что тоже, впрочем, вошло в процесс профессионального взаимопонимания и взаимоощущеиия, но дело не в этом), за это время я успел подумать о многих новых для меня вещах.

Сейчас я так понимаю значение вашего предмета для воспита­ния учеников драматической школы. Пусть я покажусь консервато­ром, но я пытаюсь опираться на учение Станиславского. Для меня он — высочайший авторитет, и мне кажется недооцененным мо­мент в учении Станиславского, который формулируется как «фи­зические действия и ощущения». Тут есть, ио-моему, много пута­ницы. В частности, употребляется неточный термин «метод физических действий»... В общем, тут много всякой неразберихи. Но, что мне кажется существенным: не «метод физических дейст­вий и ощущений» и даже не «тренинг физических действий и ощу­щений», а сама философия физических действий и ощущении.

i

232 Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика!

Станиславский подчеркивает, что человек — существо биологиче-^ ское. И поэтому, пока человек живет, непрерывно живет его тело. .

Вот мы и пытались это прослеживать все время начиная с само­го первого курса. Возможно, мы были непоследовательны, были не­достаточно требовательны. И все же — мы на первом и на втором курсе занимались очень тонкими вещами. У нас на курсе был, к примеру, «фирменный» вопрос, с которого студенты начинали об­суждение этюда или отрывка, они спрашивали: «А какая погода?». Шекспир это был, или Чехов, или Ионеско, — какая погода? Мы должны понимать, какая погода. Это очень топкий вопрос. Даже если дело происходит в комнате: а какая погода? Какой воздух? И я тогда очень радовался и гордился, когда наши студенты начи­нали так: «Я не понимаю, какая погода». Это тончайшее професси­ональное требование. Они были так воспитаны. «Какая погода?» — вот чему мы их научили, но увы! может быть, не удержали до кон­ца. Погода и природа. То есть непрерывность жизни человеческого тела в определенной природной, физической среде. Поэтому тре­нинг физических действий и ощущений — это главное, чем должен всю свою жизнь заниматься драматический актер. Кстати, я заме­тил — и рад этому, — что в самое последнее время и вы стали очень нервно задавать постоянно студентам вопрос: «Как живет тело?» «Не найдено тело, не живет тело», — скажем, упрекаете вы студента Имомназарова в первых показах наших водевилей, — «тело не придумано...». Еще мне кажется ценным наш самый по­следний опыт перед поездкой в Москву, на Таганку, когда мы репе­тировали в спектакле «Время Высоцкого» сцену в вытрезвителе. Студенты лежали на полу, но мы поставили, тем не менее, вопрос: «А как тело живет?», и оказывается не надо было им, лежащим, хо­реографических движений под сиртаки, а нужно было то, что я и раньше ощущал и что вы в конце концов подсказали и что Зибров первый сделал, — им нужно было дрожать мелкой дрожью... Дро­жать, как дрожат алкоголики, белогорячечиые люди, то было тон­кое ваше замечание, и в этом смысле было полное совпадение на­ших требований. И если нам Бог приведет еще вместе учить, если на этом уровне наше соратничество будет продолжено, это может быть, мне кажется, очень сильно. На первом курсе первые полгода, возможно, и танцем-то им не нужно заниматься. И даже пляской не заниматься, сперва рядом сидеть и следить: тело работает или не работает, пусть, как говорится, на бытовом уровне: например, как знобит человека, как лихорадит, как ломит тело во время болезни. Или: что значит тело вечернее, тело утреннее, тело в воде, тело под дождем, тело под ветром, тело, отогревающееся после мороза... Ког-