Вениамин Фильштинский. Открытая педагогика

фиаско. Я думаю, это была все же ошибка. Мы должны были при­готовить соответствующие настоящие предметы. Тогда понятна была бы педагогическая цель.

Чистое упражнение — это скучная штука. Правда, зрители и сами студенты могут испытывать радость от виртуозности, с кото­рой они работают с воображаемыми предметами. Но если виртуоз­ность становится предметом рассмотрения — это уже некий форма­лизм. В музыке тоже бывают этюды и бывают гаммы. Но там тоже есть разница между этими понятиями. Все-таки этюды иногда по­казываются публике, некоторые становятся даже произведениями искусства, а гаммы не выставляются на показ. И странно было бы: пришли слушатели, а им играют гаммы. То же самое и в живописи. Там тоже этюды, но, с другой стороны, есть процесс, когда худож­ник просто разводит краски и просто берет кистью краску и смот­рит, какой цвет. Это совсем другое, нежели этюд. Иногда мы сами стираем границу между упражнением и этюдом. Например, когда студент осуществляет беспредметные действия, а мы ему: «Сейчас мама придет! Делай быстрее!» — подкидываем по ходу дела обстоя­тельства, требуем от него этюдности. Но, в общем-то, это некоррек­тно: упражнение — это упражнение, этюд — это этюд.

Владимир Даль дает следующее определение: «Этюд — слово мужского рода, французского происхождения. В художестве — опыты, попытки, образчики для иаторения, для изучения». Заме­тим: «Для изучения». Очень интересен перевод на английский сло­ва «этюд» — «sketch», но мне это не кажется правильным. А вот на одной выставке иностранного скульптора я прочитал: «этюд тако­го-то скульптора». Здесь же был перевод на английский: «study», то есть элемент изучения для дальнейшей художественной обработки, художественного обобщения. Это, по-моему, гораздо точнее. С дру­гой стороны, конечно, иногда эти «изучения» бывают настолько интересны, что и сами собою представляют художественную цен­ность. Например, «Этюды Шопена». Было бы интересно узнать, как писались эти «Этюды». Видимо, этюдами они называются по­тому, что были непосредственными жизненными импульсами, пере­несенными на ноты. То ли не обрабатывались эти музыкальные раз­мышления, то ли готовились для какого-то другого, более масштабного музыкального произведения. Поэтому, наверное, Шо­пен и назвал их этюдами.

Эти опыты изучения жизни, как видим, все же не упражнения, не гаммы. Они проникнуты жизненным содержанием, жизненным волнением. Это этюды.