Исламская революция в Иране 9 страница

 

Вместе с тем террор, который продолжался и в 2004 г. (убийство главы Чечни А.Кадырова, налеты на Ингушетию и Беслан), говорит о многом[18]. Под подозрением в причастности к вооруженному подполью находятся в Чечне до 15 тыс. чел. Свою роль, безусловно, играют инерция мышления, воспоминания, многолетняя пропаганда, деньги, родственные и прочие связи, привычка к войне (многие просто другой жизни и не знают), пособничество сепаратистам по идейным, корыстным или личным мотивам.

 

На перспективы эволюции положения в Чечне имеются разные точки зрения, иногда прямо противоположные[19]. Однако сейчас делать какие-либо прогнозы было бы преждевременно. Слишком многое в Чечне будет зависеть от эволюции международной обстановки, развития ситуации в России, от политики России в Чечне и в целом на Кавказе, от степени понимания российской элитой и вообще общественным мнением России значения и места ислама и мусульман, прежде всего на Северном Кавказе, в истории, культуре, политической и духовной жизни Российского государства.

 

[1] Габисов Б.Г. Чеченцы и ингуши (проблема происхождения). Грозный, 1991, с. 5; Чечня и чеченцы. Элиста, 1990, с. 50–81.

 

[2] Ланда Р.Г. Иcлам в истории России. М., 1995, с. 96, 114; Central Asia and the Caucasus after the Soviet Union. Gainesville, 1994, с. 85.

 

[3] Ахмадов Ш.Б. Имам Мансур. Грозный, 1991, с. 7–287.

 

[4] Еремеев Д.Е. Этногенез турок. М., 1971, с. 171; Родина. 2000, № 1–2, с. 138–141; Казиев Ш. Имам Шамиль. М., 2001, с. 14–364; Чичагова М.Н. Шамиль на Кавказе и в России. Уроки истории. М., 1999, с. 7–69.

 

[5] Абумуслимов, Саид-Хасан. Геноцид продолжается. Киев, 1995, с. 78–79; Dunlop J.B. Russia confronts Chechnya. Roots of a separatist conflict. Cambridge, 1998, с. 31–32.

 

[6] Ланда Р.Г. Указ. соч., с. 116, 172; Родина. 2000, № 1–2, с. 152; Dunlop J.B. Op. cit., с. 29–33, 59; Pipes R. The Formation of the Soviet Union. Cambridge (Mass.), 1957, с. 96.

 

[7] Ланда Р.Г. Указ. соч., с. 181–183, 211, 228, 231, 234–235; Родина, 2000, № 1–2, с. 154–163; Central Asia and the Caucasus, с. 85, 96–97; Dunlop J.B. Op. cit., с. 36–51.

 

[8] Авторханов А. Империя Кремля. М.,1991, с. 58; Из истории ислама в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1992, с. 100; Родина, 2000, № 1–2, с. 164–165; Dunlop J.B. Op. cit., с. 51–61.

 

[9] Абумуслимов, Саид-Хасан. Указ. соч., с. 79; Родина, 2000, № 1–2, с. 183–185; Dunlop J.B. Op. cit., с. 62–81.

 

[10] Нухаев, Хож-Ахмед. Ведено или Вашингтон. М., 2001, с. 98–99; Dunlop J.B. Op. cit., с. 80–81, 86; Yemelianova, Galina M. Russia and Islam. N.-Y. 2002, с. 179.

 

[11] Ланда Р.Г. Указ. соч., с. 248–250; Коммунист. М., 1988, № 3, с. 87–95; Dunlop J.B. Op. cit., с. 148.

 

[12] Завтра. 1994, № 51 (56), с. 4–6; Известия, 16.08.1994, 14.01.1995; Литературная газета, 25.01.1995; Независимая газета, 11.02–22.09. 1994; Новое время. 1993, № 12, с. 13.

 

[13] Ланда Р.Г. Указ. соч., с. 276–278, 280–281; Криминальный режим. Чечня, 1991–1995. Факты, документы, свидетельства. М., 1995, с. 3–10, 88–91; Dunlop J.B. Op. cit., с. 136–139, 145, 149, 216–218.

 

[14] Известия, 15.07.1995; Литературная газета, 07.06.1995; Россия и Восток: цивилизационные отношения. М., 1995, вып. 2, с. 94.

 

[15] Нухаев, Хож-Ахмед. Указ. соч., с. 111–113; Независимая газета, 10.12.2000; Центральная Азия и Кавказ. 1999, № 4 (5), с. 103; Yemelianova, Galina. M. Op. cit., с. 175, 177, 178, 181–185.

 

[16] Известия, 14.11.2002, 02.09.–22.12.2004; Газета, 30.10.2002.

 

[17] Нухаев, Хож-Ахмед. Указ. соч., с. 125–126; Газета, 30.10.2002.

 

[18] Подробнее см. серию статей В. Речкалова (Известия, 06.–10.12.2004).

 

[19] Нухаев, Хож-Ахмед. Указ. соч., с. 124–126; Ражбадинов М.З. Египетское движение..., с. 374–379; Yemelianova, Galina. M. Op. cit., с. 202.

 

 

§ 5. Кашмир, Косово, Нью-Йорк... далее – везде

 

Многие международные конфликты, ранее имевшие лишь сугубо политическую, экономическую или этнокультурную основу, с середины ХХ в. начинают «конфессионализироваться», т.е. либо принимают в дополнение к тому, что было, еще и религиозный характер, либо получают своего рода религиозный привкус. В странах ислама этот процесс, естественно, принял наиболее острые формы с появлением исламского фундаментализма, постепенно «освоившего» ранее существовавшие конфликты, втянув их участников в орбиту своего влияния и соответствующим образом сориентировав их выступления.

 

«Одной из острых, застарелых и трудноразрешимых проблем, – пишет Т.Л.Шаумян, – остается спор вокруг Кашмира в отношениях между Индией и Пакистаном». Территория Джамму и Кашмира, ныне – на стыке пяти государств (Индии, Пакистана, Китая, Афганистана и Таджикистана) с 1947 г. поделена между Индией и Пакистаном. До раздела 77% его населения составляли мусульмане, 20% – хинду, 3% – сикхи. В 1981 г. в индийской части Кашмира проживали почти 6 млн. чел., из них свыше 64% – мусульмане, более 32% – хинду, свыше 2% – сикхи, остальные – буддисты, христиане и джайны. В пакистанской части тогда же жило около 2 млн. чел., из них 99,8% – мусульмане. С самого начала руководители Пакистана утверждали, что мусульмане – не только конфессия, но и «нация». Исходя из этого, пакистанцы вторглись в октябре 1947 г. в княжество и провозгласили создание «Свободного Кашмира». В ответ махараджа Кашмира, будучи индусом, объявил о присоединении к Индии (до этого момента вопрос был не решен), а поспешившие ему на помощь индийские войска остановили пакистанцев. Этот первый вооруженный конфликт из-за Кашмира длился более года, завершившись фактическим разделом территории княжества. За Пакистаном остались 40% территории и 27% населения Кашмира. Это соотношение сохранилось и к началу ХХI в. (но при росте населения обеих частей до 12–14 млн. чел. в совокупности).

 

Несмотря на ряд соглашений и даже резолюций Совета Безопасности ООН, положение не менялось: обе стороны своих войск из Кашмира не выводили, плебисцита, о котором вроде бы не раз договаривались, не проводилось. Между тем нарастание исламистских (и, соответственно, антииндийских) настроений в Пакистане сопровождалось его вступлением в проамериканские союзы СЕАТО и СЕНТО в 1954–1955 гг. Ответом Индии стали меры по интеграции Кашмира в качестве штата с расширенной автономией в состав Индийской Федерации. В 1965 г. Пакистан пытался вызвать беспорядки в «индийском» Кашмире, которые затем переросли во второй индо-пакистанский конфликт, длившийся около месяца. Вскоре последовал и третий конфликт в 1971 г., который привел к потере Пакистаном его восточной части, ставшей независимой Бангладеш, и небольшой части Кашмира (около 850 кв. км).

 

Неудача 1971 г. вызвала рост социополитической напряженности и ряд военных переворотов в Пакистане. Приход к власти в 1977 г. генерала Зия уль-Хака усилил исламизацию всей жизни страны, распространив его и на армию. Это не могло не сказаться и на отношениях с Индией в целом ввиду роста настроений реваншизма в «исламском оформлении», и на кашмирской проблеме как таковой, решение которой все более связывали в Пакистане с перспективой нового конфликта. Засылка извне террористов в индийский штат Джамму и Кашмир, поток оружия из Афганистана, охваченного тогда войной, и Пакистана, где резко активизировалась «Джамаат-и ислами» (ее филиал в Кашмире был запрещен индийцами в 1975 г.), в сочетании с ухудшением социальной, экономической и политической ситуации внутри штата привели к резкому обострению обстановки и массовому бегству жителей без различия вероисповедания, спасавшихся от разгула терроризма, экономических и прочих трудностей.

 

В январе 1990 г. в штате был распущен парламент, введено президентское правление. Вступившие в Кашмир регулярные войска усилили борьбу с сепаратистами, получавшими открыто помощь от разных партий Пакистана, созданного там Фронта освобождения Джамму и Кашмира, от кашмирской диаспоры (и вообще от мусульманских общин) на Западе. Индия обвиняла Пакистан в нарушении соглашений 1972 г. в Симле, обязывавших стороны решать все вопросы мирным путем. А в Пакистане шла непрерывная кампания солидарности с «борющимся народом Кашмира». В то же время индийская пресса публиковала данные о подготовке террористов в спецлагерях Пакистана, о перехвате оружия, направлявшегося сепаратистам. Пресса США в 1994 г. сообщала об участии в боях в Кашмире афганских моджахедов, оставшихся «не у дел» после 1992 г. В сентябре 1996 г. были проведены выборы в Законодательную ассамблею штата, в которых участвовали 55% избирателей. Большинство (58 из 87 мест и 34% голосов участников выборов) получила ведущая партия Кашмира – Национальная конференция во главе с Фаруком Абдуллой. Сравнительно скромные цифры и участников выборов, и процента голосов за главную партию указывали на тяжелую ситуацию в целом, давление сепаратистов, недовольство значительной части избирателей. Эти же факторы, как и прямое запугивание со стороны террористов и страх перед их угрозами, определили еще более низкие цифры участия кашмирцев в общеиндийских выборах в парламент в 1998 и 1999 гг.

 

Спор из-за Кашмира продолжается. И нет никаких сомнений в том, что если бы не внутренние распри в Пакистане (в частности, между суннитами и шиитами, гражданскими и военными лидерами, различными этносами и этноконфессиями), не активное участие Пакистана (продолжающееся уже более 20 лет) в запутанных делах бурлящего Афганистана, кашмирский конфликт был бы еще более взрывоопасен. Вместе с тем перспективы решения этого конфликта даже путем плебисцита весьма сомнительны – как ввиду отсутствия (пока что) базы для взаимоприемлемого компромисса, так и из-за фактической незаинтересованности в таком исходе не только тех или иных конфессий в самом Кашмире, тех или иных кругов в Индии и Пакистане, но и ряда государств региона (Китая, стран Центральной Азии).

 

Китай, союзник Пакистана и весьма опасный сосед для Индии, еще в 1990 г. выступил за мирное урегулирование в Кашмире, явно опасаясь усиления исламизма в регионе и его влияния на мусульман Синьцзяна. Столь же остро воспринимается вопрос об активности пакистано-кашмирских исламистов и в Центральной Азии, к каковой прямое отношение имеет обозначившаяся, по словам В.Я.Белокреницкого, «полудуга исламоэкстремизма, своими концами на севере упирающаяся в Афганистан и Кашмир, а в средней своей части охватывающая Пакистан». Известно, что «Джамаат-и ислами» тренировала в 1990 г. таджикских исламистов из группы «Нихзат-и ислами», а разведка Пакистана забрасывала еще раньше свою агентуру в Таджикистан и Узбекистан. С нею были связаны и видные лидеры афганских моджахедов Гульбуддин Хекматьяр, Бурханудин Раббани и Ахмадшах Масуд, и филиалы пакистанской «Джамаат-и ислами» в Афганистане, Индии, Бангладеш, Великобритании, США, на Шри Ланке и, конечно, в Кашмире. По признанию начальника штаба армии Пакистана, «тысячи кашмирцев», обученных его разведкой, засылались с 1986 г. в Афганистан, а затем, в 1989–1990 гг., были переброшены в Кашмир, где составили ядро наиболее агрессивных боевиков. Еще раньше через Пакистан и Афганистан в Кашмир просачивались «арабские афганцы» и даже африканцы, завербованные миссионерами из пакистанской организации «Джамаат-и таблиг» (Общество наставления), которое в 90-х годах занялось также пропагандой в Центральной Азии.

 

Тесно связавшись с исламистами Афганистана и Пакистана, их кашмирские единомышленники, связанные и с Бен Ладеном, также раскалывались, сливались (особенно после их разгрома индийцами в 1994 г.), меняя свои ориентации и названия группировок («Хизб аль-муджахидин», «Харкат уль-ансар», «Харкат уль-муджахидин»). Все они вмиг ослабли после утраты интереса США к Пакистану как базе действий в Афганистане после ухода оттуда советских войск. Прекращение в 1990 г. помощи США, негативно сказавшись на экономике Пакистана, в целом ослабило и его возможности поддерживать «своих» в регионе, а также вызвало рост хищений, воровства, контрабанды, наркоторговли и вообще «теневой экономики». Это способствовало выдвижению улемов-деобанди, главный упор делавших не на построении «исламского государства», а на строгом следовании шариату. Их партия «Джамиат-и улама-и ислам» укоренилась в пуштунских районах Пакистана на границе с Афганистаном, где и развернула сеть контролируемых ею религиозных школ (5,5 тыс. в 1997 г., до 12 тыс. в 2000 г.)[1].

 

Именно из учеников (талибов) этих школ и сформировалось к 1994 г. движение «Талибан», к осени 1996 г. установившее свой контроль над основной частью Афганистана. Однако лидеры талибов были опытными моджахедами, которые быстро нашли взаимопонимание с большинством пуштунских племен и установили один из наиболее жестких и ретроградных фундаменталистских режимов в мире ислама, просуществовавший вплоть до его разгрома войсками США к началу 2002 г. Одиозность этого режима была сама по себе столь вызывающей, что операцию США поддержали 70 стран, из которых 18 послали свои воинские контингенты в состав международных сил по поддержанию мира в стране. Фактически зародившись в Пакистане, «Талибан» после прихода к власти создал немало проблем и для пакистанских властей, в частности, укрыв в Афганистане бежавших из Пакистана исламских экстремистов. Кроме того, режим талибов вообще превратил свою страну в гнездо международного терроризма от Косово и Македонии до Юго-Восточной Азии. Именно здесь стали формироваться исламские «интербригады» из выходцев со всего света. Координацией их действий ведали «Аль-Каида» во главе с Бен Ладеном и Всемирный фронт джихада (ВФД).

 

Талибы создали до 80 баз, центров по подготовке и учебных лагерей для диверсантов из числа афганских и пакистанских экстремистов, боевиков-арабов, узбеков, таджиков, уйгуров из Синьцзяна, филиппинцев (в основном мусульман-моро), уроженцев Кавказа. В 20 лагерях под Кабулом около 100 инструкторов обучали несколько тысяч бойцов, среди которых встречались даже выходцы из Чехии, Болгарии, стран СНГ (включая принявших ислам славян). По некоторым сведениям, отдельные крупные базы заняты были всецело обучением чеченцев и узбеков, а лидер Исламского движения Узбекистана (ИДУ) Тахир Юлдашев даже был заместителем Бен Ладена по ВФД. Ряд лагерей специально натаскивал уроженцев Кавказа и Центральной Азии для действий в горной местности. В январе 2001 г. в Пешаваре 11 партиями Пакистана был создан «Совет в поддержку движения талибов», выступивший за вооруженные акции против Запада. Тогда же Бен Ладен и глава талибов мулла Омар призвали наказать США и другие страны за санкции против режима талибов. Этот призыв был обращен к вооруженным группам Алжира, Египта, Йемена, Пакистана, Кашмира и Филиппин. Финансовая основа талибов непрерывно подпитывалась наркобизнесом (только в 1999 г. Афганистан дал 75% мирового производства опиума), контрабандой, нелегальной миграцией и торговлей, другими видами международного криминального бизнеса. При этом с наркобизнеса взимался 10-процентный шариатский налог.

 

Другим источником финансирования были благотворительные фонды Саудовской Аравии, Кувейта, Йемена, ОАЭ, Судана, Турции, Палестины и других стран. Все это наряду с получением нефти из Туркменистана позволяло талибам иметь значительные вооруженные силы, включавшие 15–20 тыс. неафганцев (в основном из Пакистана и арабского мира) и численно превосходить «Северный альянс» таджиков, узбеков и других меньшинств[2]. Вместе с тем нельзя сказать, что режим талибов не имел корней в афганской реальности. Во-первых, кое-где талибы сохранили в стране определенное влияние и после свержения их власти. Во-вторых, даже в контролируемых послеталибским государством районах сохранились влияние духовенства, исламская «полиция нравов», цензура, чадра для женщин, межэтническая вражда, мощь родоплеменных структур и предрассудков, убийства по политическим, национальным и религиозным мотивам.

 

Само существование режима талибов оказывало дестабилизирующее воздействие на весь регион, провоцируя вылазки исламо-экстремистов во всех сопредельных странах. Несомненно, одним из результатов этого воздействия явилась т.н. четвертая индо-пакистанская война (Каргильский кризис), в которой регулярная армия Пакистана поддержала кашмирских моджахедов в мае-июле 1999 г. В боях погибло около 1 тыс. чел. (а всего в Кашмире в 1989–2002 г. – до 37 тыс. по официальным данным, до 70 тыс. по данным кашмирской оппозиции). И хотя часть кашмирских националистов еще раньше (с 1993 г.) отказалась от методов насилия, другая их часть стала еще более непримиримой, взяв курс на присоединение штата к Пакистану. «Непримиримые» после сентября 2001 г., безусловно, ослабли, так как их поддержка со стороны Пакистана, запретившего ряд групп боевиков, нападавших на Кашмир, уменьшилась. Однако не прекратилась полностью, как и деятельность в Кашмире арабских боевиков, афганских моджахедов и пакистанских экстремистов. Они пытались сорвать выборы в Кашмире осенью 2002 г., убив в ходе подготовки и проведения голосования более 800 чел. Тем не менее выборы состоялись (при явке 48% избирателей) и после них появились шансы на урегулирование, которые может свести на нет «фактор исламского экстремизма», который «будет и дальше определять ситуацию в Кашмире»[3].

 

Серьезное воздействие связанные с исламо-экстремизмом события в Афганистане и Пакистане оказали на страны Центральной Азии, хотя главным стимулом перемен в них явились горбачевская «перестройка» и распад СССР. В 1991–1993 гг. количество мечетей и религиозных организаций мусульман выросло в Казахстане со 136 до 150, Киргизии – с 58 до 150, Туркмении – с 54 до 115, Таджикистане – с 75 до 300 (к концу 1993 г. – до 3 тыс.), Узбекистане – с 300 до 1 тыс. (официально) и «нескольких тысяч» (по данным муфтия Духовного управления Мавераннахра). На общем фоне исламизации жизни общества стал прогрессировать исламо-экстремизм. Здесь получила гораздо более широкий размах, чем в Иордании, деятельность уже упоминавшейся ранее Партии исламского освобождения («Хизб ат-тахрир аль-ислами») или ПИО, выделившейся из АБМ в 1952 г. под руководством палестинца Таки ад-Дина Набхани (1909–1979), а с 1979 г. возглавляемой иорданцем Абд аль-Кадимом Заллумом. На первых порах ПИО, как и другие группы радикальных исламистов (включая укоренившийся в Ферганской долине филиал пакистанской «Джамаат-и таблиг»), в основном занималась проповедью своих идей (возрождения халифата, единства уммы, жизни исключительно по шариату, джихада и т.п.) всюду в Центральной Азии, но преимущественно в Киргизии (в Ошской области, населенной в основном узбеками), Таджикистане и Узбекистане. В Ошской области ее основная опора – исламисты из Андижана и Намангана, бежавшие сюда от преследований узбекских властей и во многом содействовавшие усилению исламизации местного общества, ранее не отличавшегося особой религиозностью. В 90-х годах здесь возникли 677 новых мечетей и 4 медресе, появились, помимо уже упомянутых, организации исламистов «Акрамийя» (отколовшаяся от ПИО группа Ю.Акрамова), «Нур» (Свет), «Ислам лашкарлари» (Воины ислама), «Узун Сокол» (Длинная борода). В конце 90-х годов здесь были задержаны до 200 эмиссаров ПИО с листовками, содержавшими призывы к джихаду и свержению правительств государств Центральной Азии. Распространялась ими также религиозная литература на арабском, киргизском и узбекском языках. Известно, что местный филиал ПИО тесно связан с ПИО в Великобритании, откуда ведется по интернету ожесточенная критика неугодных ПИО правителей, в том числе центральноазиатских (а также США, Алжира, Иордании и т.д.), на арабском, английском, немецком, русском, персидском, турецком и малайском языках. Обычное обвинение в адрес тех, кого ПИО считает «плохим мусульманином» (даже если это руководитель мусульманской страны), – «еврейский кафир»[4].

 

Сведения об участии боевиков группировки «Акрамийя» в майских событиях 2005 г. в Андижане на востоке Узбекистана, независимо от причин и характера этих событий, еще раз свидетельствуют о сохранении исламистами, действующими в глубоком подполье, своих позиций в Центральной Азии. Судя по всему, они используют любой промах властей и любую зацепку, чтобы периодически заявлять о себе.

 

Еще в 1993 г. ПИО совместно с пакистанской разведкой и саудовскими фондами помогла ИДУ (Исламскому движению Узбекистана) создать лагерь по подготовке боевиков в таджикской области Каратегин. Отсюда боевики ИДУ совершали экскурсы в Киргизию и Узбекистан. К тому времени политический кризис 1990–1992 гг. в Таджикистане в основном завершился. Оппозиция, в том числе исламисты, основную тяжесть борьбы перенесла за рубеж, в страны СНГ, куда ушли 250 тыс. беженцев, и в Афганистан, где объединенная («исламистско-демократиче-ская») оппозиция создала вооруженные силы (9 тыс. бойцов), опираясь на 60 тыс. беженцев. Тогда же стало известно о связях ПИО и ИДУ с «Аль-Каидой» и «Талибаном», о заявлениях ПИО против «неверного» правительства Узбекистана. С 1995 г. ПИО насаждала свои секции в Узбекистане. После взрывов, устроенных террористами ИДУ в Ташкенте в феврале 1999 г., преследования ИДУ, ПИО и других исламистов приняли практически во всех республиках Центральной Азии более планомерный и целенаправленный характер. В сентябре 2000 г. в столкновениях киргизского спецназа с отрядами ИДУ были убиты 7 боевиков, у которых нашли листовки и литературу ПИО. Постепенно выявилось «разделение труда» между ИДУ, чья задача – создание «внутреннего подполья» и ведение «вооруженной борьбы», и ПИО, чьей функцией стал «идеологический джихад», осуществляемый «мирным путем». В мае 1999 г. 12 членов ПИО были осуждены в Ташкенте за причастность к теракту, унесшему жизни 16 чел. Всего тогда, по данным самой ПИО, якобы до 1,5 тыс. ее членов сидели в узбекских тюрьмах (позже на интернетсайте ПИО говорилось уже о 4 тыс. чел.). Тогда же до 300 уроженцев Киргизии готовились стать боевиками в Пакистане. Многие из них были членами ПИО.

 

Удары спецслужб Киргизии и Узбекистана по исламистам, с одной стороны, заставляют их менять тактику и таиться долгими месяцами (и даже годами) в подполье, а с другой – вызывают разброд в их рядах. Часть актива ПИО, ИДУ и прочих групп после очередных неудач, особенно гибели их предводителей, отходила в Афганистан или Пакистан, а также скрывалась в горах Киргизии и Таджикистана. Другие покидали ряды этих группировок (иногда – чтобы создать новую, вроде отколовшейся от ПИО в 1999 г. «Партии победы» – «Хизб ан-нусра»). Но лишь немногие совсем отходили от исламистов под воздействием, например, фетвы Духовного управления мусульман Узбекистана от февраля 2000 г., согласно которой деятельность ПИО не соответствует шариату и противоречит ханафитскому мазхабу, вследствие чего общение с членами ПИО, как и других экстремистских групп, недопустимо для правоверных.

 

Но если ПИО, во многом исходя из установок своих арабских и других ближневосточных идеологов, пользуется в Центральной Азии относительно слабым влиянием и ведет там главным образом «войну листовок», то ИДУ преуспело гораздо больше, хотя разница между ними не всегда заметна вследствие их тесного взаимодействия. Во всяком случае известно, что ИДУ во главе с Джумабаем Ходжаевым (Джумой Намангани) довольно долго смогло (до начала XXI в.) держать до 4–5 тыс. боевиков в Таджикистане, пользуясь связями с таджикской оппозицией и поддержкой из Афганистана, Пакистана и Саудовской Аравии (где, как оказалось, проживают от 500 до 700 тыс. этнических узбеков). До 400 боевиков ИДУ получили при содействии Бен Ладена и муллы Омара возможность тренироваться на 4 базах под Кабулом в 1999 г. Тогда же афганцы помогали обучать еще 2750 бойцов ИДУ, из которых 200 непосредственно участвовали в боевых операциях талибов (в основном против Северного альянса, т.е. против афганских таджиков и узбеков). Главе ИДУ в конце 2000 г. было выдано главой «Талибана» удостоверение «гостя Афганистана номер два» («номером один» был Бен Ладен)[5].

 

Исламизм вовсе не ограничивается мусульманским Востоком и Востоком вообще. Он стремится действовать по всему миру, используя любые конфликты или кризисы для того, чтобы под тем или иным предлогом внедрить свои структуры на всех континентах. В Европе таким «удобным» для исламистов местом издавна были Балканы, где ислам укоренился с XIV в. и продолжает быть религией проживающих там албанцев, боснийцев, турок. Не случайно при распаде Югославии в 90-х годах местом наиболее ожесточенных боев стала республика Босния и Герцеговина, где упорно отстаивали контроль над районами своего компактного проживания три этноконфессиональные общины – 2 млн. мусульман-боснийцев, 1369 тыс. православных сербов и 755 тыс. католиков-хорватов.

 

Здесь не место давать оценку справедливости или несправедливости претензий той или иной общины, тем более политике некоторых держав Запада, ставших в этом конфликте не только на сторону католиков-хорватов против православных сербов, что еще можно было бы понять (но не простить), но также на сторону мусульман-боснийцев, что даже понять было достаточно трудно. Хотя и напрашивался при этом вывод о том, что западные державы, очевидно, хотели снова воспользоваться «удачным», как им тогда казалось, афганским опытом противопоставления мусульман тем, кто Западу не нравился по тем или иным, прежде всего идеологическим, причинам. Кроме того, явно преследовалась цель как бы спихнуть на православных ответственность за все то, что творили протестанты и католики в мире ислама за последние столетия, реабилитировав тем самым задним числом бывшие колониальные державы. Заодно рекламировалась «помощь» Запада мусульманам (ранее уже оказанная при сходных обстоятельствах в Афганистане) и закладывались основы будущей зависимости от западных держав всех общин Боснии. Автор этих строк помнит лозунг на стене университета Сорбонны в Париже в 1994 г. «Не допустим этнического раздела Боснии!» Звучало красиво, но непонятно: почему же тогда те же французы вместе с другими своими западными друзьями так жестко отстаивали этнический раздел всей Югославии? Значит, Боснию и Герцеговину от Сербии и Хорватии отделять нужно, а вот в самой Боснии сербов отделять от боснийцев и хорватов никак нельзя?

 

Война в Боснии длилась более трех лет, унесла жизни около 150 тыс. чел и вынудила примерно 2 млн. чел. покинуть родные места вследствие «этнических чисток». Фактически она началась в марте 1992 г., а в сентябре того же года в Загребской мечети (выстроенной в 1987 г. на саудовские деньги) была созвана международная конференция исламистов, которая решила придать боснийским событиям «исламскую интерпретацию». В Боснию были направлены добровольцы (1,5 тыс. чел. только к сентябрю 1992 г., а всего – около 4 тыс. чел.) из Алжира, Египта, Турции, Бахрейна, Катара, Саудовской Аравии и Афганистана, а также несколько сотен военных инструкторов из числа «стражей исламской революции» Ирана, которые были официально зачислены в армию боснийского президента Алии Изетбеговича. Этот лидер в юности служил в марионеточных подразделениях, созданных в 1941–1944 гг. немецкими оккупантами в Югославии, за что и оказался в тюрьме в 1946 г. Выйдя из заключения, он стал членом панисламистской организации «Молодые мусульмане», находившейся под влиянием египетской АБМ и официально запрещенной в Югославии с 1949 г. Проштудировав труды Сейида Кутба, Изетбегович сочинил и нелегально распространил в 1970 г. «Исламскую декларацию», перекликавшуюся со многими тезисами Кутба. С того времени он – поклонник также Хомейни, его труда «За исламское правительство» и революции 1978–1979 гг. в Иране. В 1983 г. он и 12 его единомышленников вновь оказались в тюрьме по обвинению в «исламском фундаментализме». Но 7 лет спустя, в 1990 г., Изетбегович – уже лидер созданной им Югославской мусульманской партии, переименованной вскоре в Партию демократического действия (ПДД), набравшую на выборах 30,4% голосов (при доле мусульман среди боснийцев 43,7%).

 

С учетом победы националистов среди сербов и хорватов Боснии (набравших по республике соответственно 25,2% и 15,5%) и проигрыша партий, пытавшихся противостоять национализму, Изетбегович стал первым демократически избранным президентом Боснии, где доля действительно религиозных людей среди мусульман не превышала 31–36%, а 61% мусульманской молодежи никогда не бывал в мечети. Тем не менее определенная часть боснийцев помнила о созданной панисламистами в 1936 г. ассоциации «Аль-Хидайе» (Прямой путь), запрещенной коммунистами после 1944 г., о дивизии СС «Ханджар» (Кинжал), сформированной из мусульман Боснии палестинским муфтием Амином аль-Хусейни, находившимся в 1941–1945 гг. в Германии. Возрождение усилиями Изетбеговича ностальгии по тем временам, очевидно, играло какую-то роль, как и помощь стран ислама, не раз проводивших в 1992–1994 гг. совещания министров и глав государств по оказанию помощи мусульманам Боснии. Улемы Аль-Азхара издали в 1993 г. фетву, предписывавшую всем мусульманам мира помогать Боснии. В разных странах создавались комитеты, проводились собрания и манифестации, сборы пожертвований, другие акции солидарности.

 

По разным подсчетам, только АБМ в Египте потратила за 3 года на все боснийские проекты около 6 млн. долларов. Был налажен выпуск соответствующей литературы под лозунгом: «Босния не умрет!» Широкий размах получило изготовление различных символов, значков, эмблем, ручек, брелоков с этим же лозунгом или стихами из Корана. Активисты АБМ в Кувейте, Великобритании, Германии и США способствовали вовлечению в реализацию всех этих проектов благотворительных фондов Запада. И хотя по Дейтонским соглашениям (декабрь 1995 г.) моджахедам из Пешавара, Каира или Тегерана пришлось покинуть Боснию, «трехлетний джихад» в этой стране позволил исламистам выйти за рамки афро-азиатского мира и начать закрепляться на Балканах.