СГОРИТ ЛИ МОСКВА? 6 страница

– Очевидно, вы церковный сторож, – сказала Ванина на своем французском, так ярко окрашенном итальянским акцентом. – Мы хотели бы обратиться, эта раненая дама и я, к аббату Сюрже…

Вид молодой женщины в мокрой юбке, похоже, ничуть не удивил сторожа Сен-Луи. Он широко раскрыл дверь.

– Входите быстрей, сударыни, – сказал он только. – Я пойду предупредить господина кюре!

Но при звуках этого голоса Марианна, от усталости припавшая лицом к плечу Ванины, выпрямилась, и в каком-то оцепенении она и маленький человек посмотрели друг на друга. Обязанности сторожа в Сен-Луи-де-Франс исполнял Готье де Шазей.

 

Глава IV
ПОЖАР

 

Их взгляды скрестились только на мгновение. Марианна уже открыла рот. Она хотела что-то сказать, воскликнуть, быть может… Но странный сторож быстро повернулся к ним спиной, буркнув, что он идет предупредить аббата Сюрже, и исчез со свечой, оставив их в почти полном мраке прихожей, пахнувшей ладаном и капустой.

Тогда Марианна спохватилась. Крестный, как она поняла, не желал быть узнанным, может быть, из-за присутствия Ванины… может быть, по совершенно другой причине. Причине загадочной, а их у него всегда был полон короб, как и подобало хозяину церковного ордена, который, став тайным, не потерял свое могущество. Видимо, он пребывал здесь инкогнито. Возможно, он скрывался, но от кого? Почему?

Несмотря на истощение, любопытство Марианны, всегда бодрствующее и ненасытное, предъявило свои права и, странное дело, добавило ей сил. С какой целью римский кардинал, генерал ордена иезуитов, то есть самый могущественный человек в Церкви после Папы, если не до него, с тех пор как Наполеон превратил того в пленника, решил укрыться под скромной личиной церковного сторожа?

Конечно, сколько она его знает, Готье де Шазей относился к одежде и роскоши с примерным пренебрежением. В памяти его крестницы он навсегда сохранился в простом темном одеянии. И пурпурная мантия, в которой она увидела его в Тюильри в тот памятный день скандала, показалась ей маскарадным костюмом. Но на этот раз его черное одеяние было не только скромным, но и сомнительной чистоты.

«Да простит мне Бог! – подумала Марианна. – Но мне показалось, что крестный не бреется, не умывается. Настоящий мужик!»

Пока ей не представилась возможность проверить свои предположения, так как вместо него пришел священник в сутане, среднего возраста, с приятным лицом, над которым седоватые кудри пытались прикрыть начинающуюся лысину. Увидев женщин, сидящих в мокрой одежде на скамейке в прихожей, он воздел руки к небу.

– Бедные мои дети! – воскликнул он с заметным южным акцентом, словно принесшим частицу солнца в это мрачное помещение. – Вы тоже пришли искать здесь убежище. Но мой дом переполнен. Половина московских французов сбежалась сюда. Куда же прикажете вас положить?

– Нам не нужно много места, padre, – взмолилась Ванина. – Любой уголок в вашей церкви, например…

– Она забита. Мне пришлось запереть наружную дверь, чтобы больше никто не вошел… Еще одного добавить, и начнут задыхаться.

– Тогда здесь! Если бы я была одна, я чудесно устроилась бы на этой скамье, но моя подруга ранена, измучена… любой матрас…

Священник удрученно пожал плечами.

– Я не говорил бы вам всего этого, если бы у меня был матрас. Но я только что отдал матрас Гильома, моего сторожа, старшей продавщице мадам Обер, которая ожидает ребенка. Что касается моего…

– Я понимаю, вы о нем уже давно забыли, – сказала Марианна, пытаясь улыбнуться. – Если у вас найдется охапка соломы, нам будет достаточно. Мы артистки… И комфорт не всегда является нашим уделом…

– Наверное! Но в любом случае я не могу закрыть перед вами дверь в такую ужасную ночь… и в такую погоду. Следуйте за мной…

Они пошли за ним по коридору. С обеих сторон из-за закрытых дверей доносились разные звуки: бормотанье молитв, перешептывание, храп, всхлипывания, подтверждавшие, что жилище священника действительно переполнено.

В самом конце аббат открыл низкую дверь рядом с кухней.

– Здесь кладовая, где хранятся различные инструменты. Я найду немного соломы и думаю, что вы обе сможете устроиться. Затем я принесу что-нибудь, чтобы высушиться и согреться.

Немного спустя женщины нашли среди метел, ведер и садовых инструментов относительный уют, благодаря постеленной на пол соломе, полотенцу, чтобы обтереться, двум покрывалам, в которые они завернулись, сняв мокрую одежду и повесив ее сушиться на грабли, и дымившемуся кувшину горячего вина с корицей, выпитого ими с наслаждением при свете свечи, после чего хозяин пожелал им доброй ночи.

Перед тем как лечь, Ванина заботливо проверила перевязку. Она была сырая, но густой слой мази не пропускал влагу к ране. Сделав новую перевязку из сухого куска полотенца, она пощупала лоб подруги.

– Вы быстро поправитесь, – с удовлетворением заявила она. – После всего, что вам пришлось вынести, у вас даже нет лихорадки. Святая Мадонна! Вашему здоровью можно позавидовать.

– Для меня большая удача, что я встретила вас.

– Можно подумать! «Удача – женщина…» – замурлыкала Ванина, – и я могу вернуть вам комплимент. Я уже давно мечтала познакомиться с вами…

Заснули быстро, но сон Марианны был тревожный. События длинного и трудного дня: паника, встреча с Чернышевым, дуэль, арест Язона, вероломное нападение цыганки, ранение и, наконец, пожар дворца, бегство под ливнем – все это сильно подействовало на молодую женщину. Потеряв власть над заснувшим телом, разум ее метался, как обезумевшая птица, не находя успокоения. Страх осаждал его непрерывно, страх, против которого выступал добрый гений в виде ангела, задрапированного в огненный пеплум, со смешным украшением из перьев на голове.

Снова она увидела старый сон, неоднократно угнетавший ее. Море… Покрытое бушующим волнами море вздымает вспененную преграду между нею и кораблем, летящим на всех парусах к горизонту. Несмотря на ярость встречных потоков, Марианна отчаянно старается догнать его. Она борется изо всех сил, до предела напрягая волю, и в момент, когда она начинает тонуть, над океаном простирается гигантская рука и обрушивается на нее, чтобы вырвать из бездны. Но на этот раз море было красное, а рука не появилась. Пришло что-то неопределенное, слегка встряхнуло ее… и Марианна, внезапно проснувшись, увидела, что над нею склонился крестный и осторожно тормошит ее.

– Идем! – прошептал он. – Идем в коридор. Мне надо поговорить с тобой.

Она бросила взгляд на подругу, но Ванина, свернувшись клубочком, мирно спала и не шелохнулась, когда Марианна, вставая, зашуршала соломой.

В коридоре было темно. Только ночник над входной дверью едва рассеивал мрак. Достаточно, впрочем, чтобы убедиться, что больше никого здесь нет. Тем не менее Марианна и кардинал остались в углублении двери.

– Прости, что я разбудил тебя, – сказал последний. – Ты как будто ранена?

– О, не особенно серьезно: удар, полученный в толпе, – солгала молодая женщина, не чувствуя ни желания, ни смелости пуститься в длинные объяснения.

– Тем лучше! Потому что завтра утром тебе надо покинуть этот дом… И вообще Москву. Я не могу понять, что привело тебя сюда. Я считал, что сейчас ты в море, по пути во Францию.

Голос его был сухой, задыхающийся. В его дыхании ощущалась лихорадка, а в тоне – никакой нежности, только раздражение и недовольство.

– Я могла бы на ваш вопрос ответить вопросом, – отпарировала Марианна. – Что делает под видом сторожа кардинал Сан-Лоренцо в Москве, в момент, когда сюда идет Император?..

Даже в темноте она увидела, как молния гнева сверкнула в глазах прелата.

– Это тебя не касается! И у нас нет времени для объяснений. Уезжай, говорю тебе. Я знаю, что этот город обречен. Беги!..

– Кем обречен? И за что? Неужели вы считаете Наполеона настолько безумным, чтобы разрушить его? Это не его стиль! Он ненавидит разрушение и грабеж. Если он возьмет Москву, ей нечего бояться.

– Не задавай мне вопросы, Марианна. Делай то, что я приказываю. Дело идет о твоем спасении… о твоей жизни… Кто эта женщина с тобою?

– Ванина ди Лоренцо, знаменитая певица с очень доброй душой…

– Певица мне известна, но не ее душа. Хотя это неважно, я предпочел бы, чтобы ты не была одна, а она должна знать город. Утром… или сейчас же, ибо день вот-вот наступит, вы уйдете отсюда. Скажи ей, чтобы она показала дорогу, по которой ведут сосланных в Сибирь. В Кускове вы найдете замок графа Шереметева. Это недалеко: около полутора лье. Граф – мой друг. Скажешь ему, что ты моя крестница. Он тебя сердечно примет, и ты подождешь, пока туда приеду я.

– Обязана ли я также сказать ему, что я княгиня Сант'Анна, Друг Императора? Я сомневаюсь, что тогда прием будет такой же сердечный, – съязвила Марианна. Затем, более строго, она продолжала: – Нет, крестный! Я не поеду в Кусково, где мне нечего делать. Простите меня за непослушание вам впервые в жизни, но я хочу остаться в Москве.

Внезапно она ощутила холодную сухую руку кардинала на своей руке.

– Что за упрямство! – проворчал он. – Почему ты хочешь остаться? Только чтобы увидеть его, не так ли? Признайся же, что ты ждешь Бонапарта?

– У меня нет никаких оснований не признаваться в этом, как вы говорите! Да, я надеюсь встретить Императора, потому что хочу побеседовать с ним.

– О чем?

Марианна поняла, что попала на скользкую почву. Еще немного, и, забыв, что Готье де Шазей был одним из злейших врагов корсиканского Цезаря, она могла совершить непоправимое. Но она вовремя спохватилась и после легкого колебания продолжала:

– О моих пропавших друзьях. Я приехала сюда с Жоливалем, Язоном Бофором и его помощником, ирландским моряком. Я потеряла их: Жоливаля и О'Флаерти вчера, в толкучке на Красной площади… а Язона увели пленником русские после того, как он ранил на дуэли графа Чернышева.

Ей показалось, что кардинал взорвется.

– Безумец, трижды безумец! Дуэль! В охваченном паникой городе и с одним из фаворитов царя! И из-за чего дуэль?

– Из-за меня! – выйдя из себя, вскричала Марианна, не думая больше приглушать голос. – Когда уже вы перестанете считать моих друзей разбойниками, а своих святыми? Не у графа же Шереметева должна я искать Жоливаля и Крэга О'Флаерти или моего бедного Язона? Бог знает, что сделали с ним казаки. Жив ли он?

Дрожь в ее голосе подействовала на кардинала и заставила его смягчиться.

– Если его противник жив – безусловно! Но если нет… в любом случае Шереметев может быть полезен, чтобы найти его. У него огромное влияние, и его друзьям в армии нет счета. Умоляю тебя, отправляйся к нему.

Но после короткой внутренней борьбы она отрицательно покачала головой.

– Не раньше, чем я найду Жоливаля. После этого, да, может быть, я пойду к нему. Я не могу поступить иначе. Зато вас, такого могущественного и всезнающего, вас умоляю я попытаться узнать, что случилось с Язоном. В таком случае… да, я буду ждать вас в Кускове.

Она воздержалась добавить, что Жоливаль необходим ей, чтобы выполнить взятую ею на себя добровольную миссию для Наполеона, обещавшую ей возможность уехать в Америку. Наступила очередь кардинала заколебаться. В конце концов он пожал плечами.

– Скажи мне, где и как произошла эта глупая дуэль. Куда, по-твоему, увели казаки американца?

– Я не знаю… Они сказали, что атаман решит его судьбу. Что касается дуэли…

В нескольких словах она описала ее, упомянула имя князя Аксакова и стала ждать реакцию крестного. После краткого молчания он прошептал:

– Я знаю, где находится атаман Платов. Постараюсь навести справки. Но ты делай то, что сказал я! Попытайся найти своих друзей, если это для тебя так важно, но будь готова покинуть Москву до завтрашнего вечера. Дело идет о твоей жизни.

– Но почему же, наконец?

– Я не могу тебе это сказать. Не имею права. Но умоляю тебя послушаться: необходимо, чтобы завтра вечером ты была в Кускове. Там мы встретимся.

И, не говоря ни слова больше, Готье де Шазей круто повернулся и ушел. Небольшая его фигура словно растаяла во мраке коридора, Марианна вернулась в свое убежище, где Ванина продолжала мирно спать. Она легла рядом с нею и, чувствуя облегчение, переложив заботы по розыскам Язона на более крепкие плечи, постаралась забыть об угрожавшей ей таинственной опасности. К тому же у нее было в запасе тридцать шесть часов. И на этот раз она заснула спокойным сном без кошмаров…

Ее разбудил сигнал трубы, и, открыв глаза, она при свете свечи, ибо дневной свет не проникал сюда, увидела Ванину, с трудом пытавшуюся надеть черное платье, безусловно более подходящее в этих условиях, чем ее невероятный костюм античной царицы. Дело шло с трудом: застряв в поясе, который она забыла развязать, певица бранилась сразу на нескольких языках.

Марианна поспешила освободить ее, развязав узел и потянув платье вниз.

– Спасибо! – вздохнула Ванина, красная и всклокоченная, начавшая уже задыхаться под плотной тканью. – Я обязана этим изящным туалетом щедрости нашего хозяина, который только что принес его мне. Должно быть, это подарок какой-то дамы, милосердной, но… не до такой степени, чтобы пожертвовать новое платье, – добавила она, сделав гримасу. – Мне не нравятся ни ее духи, ни запах, который они должны перебить…

Сон и мазь Ванины сотворили чудо. Плечо у Марианны онемело, но почти не болело, и признаков лихорадки не ощущалось.

– Который может быть час? – спросила она.

– Признаться, я и сама не знаю. Мои часы остались в театре, а в этой комнатушке трудно определить время, тем более что я забыла спросить об этом у аббата.

Легкий на помине, он тут же появился с подносом, на котором дымились две чашки чая со сливками рядом с двумя кусками черного хлеба.

– Сейчас полдень, – сказала он, – и, к сожалению, это все, что я могу вам предложить. Уж извините меня!

– Вы не нуждаетесь в извинениях, padre. Самая красивая в мире дева может дать только то, чем ее наделил Господь, – легкомысленно прощебетала Ванина.

Но аббата сравнение, похоже, не шокировало, и, не распространяясь больше, певица поспешила сменить тему, спросив, что означают эти сигналы трубы.

– А вы что подумали? – вздохнул аббат, пожав плечами. – Это армия Бонапарта вступает в Москву…

Только «Бонапарт» объяснил Марианне больше, чем долгий разговор. Еще один, у кого в сердце нет Императора! Впрочем, раз такой великий конспиратор, как Готье де Шазей, остановился у него… Тем не менее она с признательностью улыбнулась ему.

– Мы больше не будем затруднять вас, господин аббат, – сказала она. – Раз французы пришли, нам уже нечего бояться.

Они торопливо съели завтрак, поблагодарили аббата за гостеприимство и покинули дом, не вызвав, впрочем, попыток удержать их. Марианна теперь спешила подальше уйти от их убежища, которое казалось ей логовом заговорщиков.

Выходя, она обратила внимание, что никто из укрывавшихся здесь не появлялся, и сделала вывод, что приход соотечественников их не радует. У Ванины, кстати, было такое же ощущение.

– Аббат Сюрже славный малый, – сказала она, – но, интересно, не занимается ли он политикой и что за люди прячутся у него? Таких церковных сторожей, как у него, я еще не встречала.

Марианна не смогла удержаться от смеха.

– А я тем более, – с легким сердцем сказала она. Когда они вышли на улицу, яркое солнце сменило ночную грозу, о которой напоминали широкие лужи, сломанные ветки деревьев и разбитые цветочные горшки, а в окрестностях церкви не было ни единой души.

– Пойдем на Красную площадь, – предложила Ванина. – Это сердце Москвы, и именно к ней стремятся войска. Я думаю, что Император расположится в Кремле.

По таким же безлюдным улицам, где изредка в окнах и дверях появлялись жители, женщины добрались до набережной Москвы-реки и прошли по ней до площади Наместника. Тогда они увидели, что осталось только два моста. Остальные восемь были, очевидно, взорваны ночью, и их остатки выглядывали из воды.

Странным казался этот обезлюдевший город, без всякого движения, почти мертвый. Ни единого шума, кроме еще далеких, но приближающихся звуков труб, катящихся пушек и грохота барабанов. Все это вызывало ощущение подавленности, и обе подруги, обрадованные возможностью свободно пройтись по свежему воздуху, постепенно перестали делиться впечатлениями и продолжали путь молча.

Гигантская Красная площадь открылась перед ними во всем своем величии и пустоте. Только двое русских солдат, видимо, отставших, стояли на коленях перед удивительно расцвеченным красно-сине-золотым собором Василия Блаженного и несколько быков бродили по брусчатке.

Но за зубцами Кремля мелькали какие-то фигуры, напомнившие Марианне ночные события.

– Что-то не заметно пока французов, – прошептала она. – Где же они? Их слышно, но не видно…

– Напротив! – воскликнула певица, обернувшись к реке.. – Смотрите! Они переходят вброд…

Действительно, против западного крыла Кремля кавалерийский полк форсировал Москву-реку, не особенно глубокую в этом месте, ибо вода доходила лошадям только по грудь.

Марианна нагнулась над парапетом и смотрела во все глаза.

– Французы? Вы уверены? Я их не узнаю!

Ванина радостно рассмеялась.

– Еще не французы! Великая Армия – да! Господи, неужели вы не можете узнать солдат Императора? Я знаю назубок все униформы, все соединения. Армия! Солдаты! Это моя страсть. Нет ничего прекрасней, чем эти люди.

Такой энтузиазм позабавил Марианну, которая подумала, что вкусы Ванины и ее дорогой Фортюнэ в этом вопросе равны.

– Смотрите на первых! – заволновалась певица. – Это польские гусары 10-го полка Умиеньского! За ними я вижу прусских улан майора Вертера, затем… мне кажется, это егеря Вюремберга перед несколькими полками французских гусар! Да, это они! Я узнала их плюмажи. Ах, как же чудесно снова увидеть их! Я понимаю, что их приход ставит всех нас в невозможное положение, но, Боже правый, это стоит того, и я ни о чем не жалею…

Зачарованная, увлеченная заразительным пылом ее спутницы, Марианна смотрела на приближающиеся войска, в четком порядке пересекающие реку. Нагнувшись рядом с нею через парапет, с широко открытыми глазами и трепещущими ноздрями, Ванина нетерпеливо перебирала ногами. Вдруг она вскрикнула и протянула руку.

– О, смотрите! Смотрите, там… всадник, который обогнал колонну и галопом скачет через реку.

– Этот офицер в зеленом, с громадным султаном из белых перьев?

– Да! О, я узнаю его среди тысяч! Это неаполитанский король! Мюрат… самый очаровательный кавалерист Империи!..

Восторг певицы достиг предела, и Марианна позволила себе улыбнуться. Она давно знала о склонности зятя Наполеона к пышным, даже невероятным нарядам. Но сейчас он, пожалуй, превзошел самого себя. Только он мог решиться на такой необычный и великолепный костюм: польский казакин из зеленого бархата с широкими золотыми шнурами, подпоясанный алой перевязью с золотыми полосами, и шапка того же цвета, увенчанная султаном из белых страусовых перьев, высотой не менее трех футов. И самое удивительное заключалось в том, что он умел не казаться смешным в этом наряде…

Ванина выглядела такой счастливой, что Марианна посмотрела на нее с некоторой завистью.

– Похоже, вы питаете глубокое уважение к Неаполитанскому королю? – улыбнулась она.

Певица обернулась, взглянула подруге в глаза и с величественной гордостью сказала:

– Это мой возлюбленный! Ради него я брошусь в огонь.

– И было бы очень жаль. Ни один мужчина, даже самый замечательный, не достоин того, чтобы такая женщина, как вы, погибла из-за него! Живите… и если вас любят, наслаждайтесь счастьем.

– О, я думаю, что он любит меня! Но вокруг него крутится столько женщин…

– Начиная с его супруги! Вы не боитесь грозной Каролины?

– Почему я должна бояться? Она не так уж дурна, но если бы ее брат не был императором, она никогда не стала бы королевой и никто не обратил бы на нее внимание. Она даже не умеет петь. И затем, верные супруги бывают и получше…

По всей видимости, для примадонны в этом заключался главный недостаток. Марианна предпочла оставить Каролину Мюрат ее судьбе, которая, кстати, никогда ее не волновала, ибо она не питала симпатии к самой юной из сестер Наполеона. Она всегда считала ее форменной ведьмой.

Так что она снисходительно отнеслась к встрече Ванины с ее царственным возлюбленным. Когда белая лошадь Неаполитанского короля влетела на площадь, итальянка в порыве бросилась почти под ее копыта с риском быть опрокинутой. Не будь такой реакции у Мюрата, который, внезапно нагнувшись, с криком радости схватил ее за талию и втащил в седло, неосторожная могла пострадать. После чего, не обращая внимания на окружающих, король и певица страстно поцеловались, обменялись несколькими словами и снова слились в поцелуе. Затем, так же просто, как он взял ее к себе, Мюрат опустил свою возлюбленную на землю.

– До завтра! – крикнул он. – Придете прямо в Кремль и спросите генерала Дюронеля. Он покажет, где я расквартировался…

Он тронулся, но Марианна удержала его.

– Сир! – воскликнула она. – Ваше Величество может сказать, следует ли за ним Император?

Мюрат придержал лошадь, с удивлением посмотрел на Марианну и захохотал.

– Как? Вы тоже здесь? Черт возьми, милая дама, я надеюсь, что Император как следует оценит этот приятный сюрприз…

– Но я смогу его увидеть, сир? Он следует за вами? Мне необходимо поговорить с ним.

– Я надеюсь, что, щадя его нравственность, вы будете только говорить. Он на Воробьевых горах сейчас, но я не думаю, что он вступит в Москву сегодня вечером. Я должен до его прихода проехать по городу и преследовать Кутузова! Старая лиса далеко ушла?

– Он проехал вчера утром, но его армия продолжала идти всю ночь в направлении на Рязань. Еще даже есть отставшие!

– Превосходно! Вперед, господа!.. Их надо догнать! Что касается вас, сударыня, не пытайтесь пробраться к Императору сейчас. Завтра он будет в Кремле, где сегодня вечером займутся приготовлениями. Потерпите немного. От этого он не будет менее счастлив увидеть вас.

И, сорвав одной рукой свою нелепую и великолепную шапку, Мюрат поклонился и с места пустился в галоп вдоль Москвы-реки, сопровождаемый несколькими эскадронами и… взглядом Ванины, сверкавшим, как двойная звезда.

– Завтра! – вздохнула она. – Как это долго! Что мы будем до тех пор делать? Надеюсь, у вас нет желания вернуться в Сен-Луи?

– Никакого! Я хочу попытаться найти моих друзей. Если вас не затруднит, пройдемся к дворцу губернатора. Именно там мы потерялись два дня назад.

Взявшись за руки, они не спеша направились к дворцу Ростопчина, поглядывая на войска Наполеона, постепенно занимавшие Красную площадь. Не теряя ни минуты, артиллерийские батареи развернулись, став в боевое каре. Из-за стен Кремля раздались редкие выстрелы. Одну батарею установили против гигантских Спасских ворот, тогда как группа офицеров подошла к ним с польским уланом, переводчиком, по-русски потребовавшим открыть ворота.

– У них не будет много хлопот, – заметила Ванина. – Там внутри всякий сброд, который не выдержит осаду.

Сразу потеряв интерес к происходящему, она увлекла подругу к губернаторскому дворцу, перед которым собралась редкая толпа пришедших посмотреть на захватчиков. Одна элегантная дама, стоявшая среди просто одетых девушек, отделилась от них и побежала к группе высших офицеров, собиравшихся спешиться.

– Девочки, идите сюда! – закричала она. – Не бойтесь, это наши! Может быть, они помогут вернуть вашего несчастного отца, которого эти дикари увели с собой.

– У меня создается впечатление, что русские увезли больше заложников, чем можно было подумать, – сказала Ванина. – Эта дама – мадам Обер, знаменитая французская портниха. Последнее время она особенно не скрывала радости по поводу новостей с войны. Проклятый Ростопчин отомстил, арестовав ее мужа.

Но Марианна больше не слушала. Среди стоявших перед дворцом она только что узнала Крэга О'Флаерти. Опустив голову и заложив руки за спину, ирландец с меланхолическим видом неторопливо мерил мостовую шагами, словно кого-то ожидая.

С криком радости Марианна бросилась ему на шею, забыв о своей ране, которая сразу же напомнила о себе, вызвав резкую боль. И крик радости завершился стоном, не привлекшим, впрочем, внимания ирландца.

– Наконец-то вы здесь! – воскликнул он, как пушинку подхватывая ее на руки. – Святой Патрик! Я уже начал думать, что никогда вас не увижу… А где Бофор?

Марианна быстро рассказала их приключения после того, как они расстались, представила Ванину, чей вид произвел невероятное впечатление на моряка, затем, не переводя дыхания, добавила:

– Теперь вы знаете все. Я надеюсь скоро получить новости о Язоне. Но вы, вы хоть знаете, где Жоливаль и Гракх?

– Гракх бродит по городу в поисках вас. А Жоливаль там, внутри, – сказал он, показывая большим пальцем назад, на дворец Ростопчина. – Когда мы вчера выбирались из той свалки, его узнал какой-то француз, один из тех молокососов во фраках, которые при любом случае хватаются за шпагу. Они погнались за ним, чтобы сыграть плохую шутку, и, убегая, он так неудачно упал, что сломал ногу…

– Как же так? О, Господи! Надеюсь, они не убили его?

– Нет. Я обезоружил одного, забрав его штрыкалку, и освободил нашего друга. Конечно, ему было плохо, но нам повезло, что нашелся доктор, тоже француз, который тоже прятался, тем более что он служил личным лекарем губернатора и не знал, какую судьбу уготовил ему его хозяин. Он видел, как упал Жоливаль, и, к счастью, клятва Гиппократа оказалась сильней страха. Он пришел к нам и помог отнести пострадавшего в дворцовую конюшню, где он прятался. Лошадей оттуда уже увели. Затем, когда Ростопчин и его банда испарились, мы спокойно перебрались к нему. В настоящий момент, – добавил он смеясь, – наш дорогой виконт сибаритствует в постели губернатора. Однако пойдем… ваше присутствие будет самым лучшим лекарством.

Сидя в громадном кресле с изголовьем, с ногой, покоящейся на табурете с большой подушкой, Аркадиус расположился в нише высокого окна, словно царственная особа, поглядывая на роскошное убранство этой просторной комнаты. Золото блестело здесь почти повсюду в облицовке, но убранство состояло исключительно из трофейного оружия и батальных картин, что при полном отсутствии ковров делало эту комнату такой же уютной, как тронный зал.

Видимо, виконт изнывал здесь от скуки. Это ощутилось в его приеме: Марианну он встретил криком радости, Ванину-с почтением, подобающим инфанте. Благодаря его устным заботам и более действенным – доктора Дариньи, оставшегося единственным хозяином дворца, женщины получили в свое распоряжение находившуюся рядом комнату графини Ростопчиной.

Затем, когда Ванина ушла на поиски своих товарищей по сцене, прихватив с собою Дариньи, Марианна и Жоливаль остались одни с Крэгом.

У кресла виконта состоялся совет. Сейчас было не до секретов. Ведь ирландец явил достаточно доказательств дружбы и верности, чтобы посвятить его во все…

И Марианна подробно рассказала о трагических событиях, пережитых Язоном и ею самою, затем о ночи у аббата Сюрже и неожиданной встрече, имевшей там место.

– Я никак не могу представить, что за опасность нам угрожает, если кардинал потребовал покинуть Москву до завтрашнего вечера, – вздохнула она в заключение. – Мне кажется, наоборот, – раз Император прибудет, нам больше нечего бояться…

Но Жоливаль, видимо, не разделял такую уверенность. Напротив, по мере того как Марианна говорила, он становился все более мрачным.

– Кардинал – один из наиболее осведомленных людей, известных мне, – угрюмо сказал он. – Поэтому, если он сказал нам бежать, значит, так надо. Доктор Дариньи слышал какие-то странные пересуды, которым, по правде говоря, не придал большого значения, зная склонность русских к драмам и трагедиям. Но то, что вы сообщили, придает этим сплетням оттенок достоверности.

– А что за сплетни?

– В горячке уязвленного патриотизма отцы этого города и, конечно, сам губернатор решили ради спасения Империи пожертвовать Москвой.

– Пожертвовать?

– Вот именно, на библейский манер. Москва будет превращена в костер, на котором в угоду оскорбленному в его гордыне царю погибнет армия Наполеона. Говорят, что уже за несколько недель в Воронцове, в имении князя Репнина, расположенном в шести верстах отсюда, устроили целый арсенал, где изготовляют петарды, ракеты и еще не знаю что, чтобы ими нагрузить гигантский шар, как у господ Монгольфье, который взорвут над городом.

– Что за безумие! – воскликнула Марианна, взяв Жоливаля за руку. – Всего несколько дней назад русские считали, что они победили под Бородином, и еще вчера, отступая, они твердо верили, что Кутузов закрепится в городе, чтобы защищать его.

– Я знаю! Вот почему Дариньи не поверил слухам, а я тем более. Однако нам нужно отнестись серьезно к предупреждению кардинала. Лучше всего, если вы уедете сегодня вечером, мое дорогое дитя…

– Об этом не может быть и речи. Ваша нога меняет все. Вы не можете двигаться, значит, я остаюсь с вами, и если появится опасность… что ж, мы встретим ее вместе. Кроме того, вы забыли об Императоре. Завтра состоится его торжественный въезд в город, и я любой ценой должна увидеть его и поговорить с ним…

– Не могли бы вы доверить это проклятое письмо О'Флаерти? Он сможет передать его так же хорошо, как и я…

– Конечно, – поддержал ирландец. – Я полностью к вашим услугам…

Но Марианна не хотела ничего слышать.

– Благодарю, Крэг, но я должна отказать. Вы не пробьетесь даже до камердинера Наполеона. А я дойду до него, и, если действительно завтра вечером может случиться что-то ужасное, я обязана предупредить его. Эта ловушка неизмеримо опасней той, о которой я хочу сообщить, ибо, если русские решили сжечь Москву, может так случиться, что пути отступления Императора и его войск будут отрезаны.