ЭСТРАДА И ЭСТРАДА

Любите ли вы эстраду? Знаете ли вы ее? Когда я ду­маю об эстраде, меня охватывает одновременно и гордость, и обида. А стоит начать говорить о ней, как я ловлю се­бя на том, что невольно словно «оправдываю» ее, защи­щаю... Но от кого же? Есть ли люди, которые не любят эст­раду, не признают ее искусством, не ходят на эстрадные концерты? Да, есть, и их не так уж мало. И это не сно­бы, не эстетствующие модернисты, не кичливые «аристо­краты духа» — нет, эстраду не любят, не признают, не считают искусством, а если и считают, то лишь искусством «второго сорта» (как будто вообще возможно искусство не «первого сорта»!)—умные, талантливые люди: среди них — ученые и студенты, физики и лирики, молодые и. старые...

Нишкни, эстрада!

Будь проклята,

эстрада!

Изыди!

Провались в тартарары!..

Тебя поносят широко и страстно,

Тебя опять выводят из игры.

Так написал поэт. Мне больно и обидно, когда я стал­киваюсь с этим. Но я понимаю, почему так бывает. Я и са­ма ненавижу такую эстраду... Но я знаю, что есть ЭС­ТРАДА и эстрада.

Помните, еще Ильф и Петров (между прочим, очень близкие эстраде писатели) открыли существование «двух миров»: «Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики* и по­строены брюки фасона «полпред». В большом мире людь­ми двигает С1ремление облагодетельствовать человечест­во. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно — как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода»¹.

Мне кажется, что такие два мира есть везде — и в на­уке, и в искусстве, и в театре, и на эстраде. Может быть, в силу особой броскости и яркости эстрады маленький мир этого искусства выглядит особенно неприглядно и оттал­кивающе, особенно поражает пошлостью и безвкусицей...

«Маленькая эстрада» — это бодрячок-конферансье, при­вычным жестом потирающий руки в начале концерта и провозглашающий стереотипные фразы; фельетонист, эта­кий «испытанный остряк», снова и снова рассказывающий старые анекдоты, истории, где главными героями оказы­ваются «теща» и «управдом»; это безголосые певцы и пе­вицы, кокетничающие с публикой и не замечающие своей явной «профнепригодности»... Впрочем, мне нет надобно­сти перечислять все «номера» такой эстрады: посмотрите в театре Образцова спектакль «Необыкновенный кон­церт»— и вы поймете, о чем я говорю...

Конечно, и в этих концертах иногда попадаются хоро­шие исполнители и выступления, но сколько вреда — вре­да непоправимого и не поддающегося учету — принесла и приносит такая эстрада! И не только потому, что она дис­кредитирует наше искусство и отталкивает от него лю­дей, которые умеют и хотят думать и чувствовать. Дело в тог.'!, что произведение искусства не может быть инертным, никаким, «нулевым». Оно обязательно несет в себе опреде­ленный заряд — положительный или отрицательный. Оно может говорить правду о жизни, о времени, о людях — тогда оно помогает нам жить, творить, бороться, преодо­левать трудности. Или оно лжет нам, неверно ориентиру­ет или усыпляет, от ьлекает или возбуждает низкие чув­ства. Ложь в искусе-_е, ложь, украшенная и во много раз усиленная подмостками эстрады, также способна с ог­ромной силой воздействовать на мысли и чувства зрителей. Ложь чувств, ложь мыслей, ложь — пошлость, ложь — по­казуха, словом, всевозможная ложь о нашем сегодня и о нас с вами, ложь, произнесенная со сцены, может быть,

¹ Ильф И, Петров Е. Собр. соч. В 5 г.—Т. 2.—М, 1981.— С. 103—104.

 

обаятельным и даже талантливым актером,— необыкно» венно развращает публику, она разлагает ум, заменяет юмор смехом «от щекотки», принципиальную сатиру — мелкотравчатым ехидничаньем, остроту тематики — дву­смысленными анекдотами, высокую гражданственность — ложным пафосом...

«Театр — обоюдоострый меч, одной стороной он борет­ся во имя света, другой — во имя тьмы. С той же силой воздействия, с которой театр облагораживает зрителей, он может развращать их, принижать, портить вкусы, оскорб­лять чистоту, возбуждать дурные страсти, служить пошло­сти и маленькой мещанской красивости. Тогда театр ста­новится могущественным орудием общественнного зла, тем более опасным, чем больше сила его воздействия»¹,— писал К- С. Станиславский.

Такая эстрада не имеет права на существование. Та­кую эстраду я ненавижу всей душой и борюсь с ней все­ми силами.

Но есть другая — Большая Эстрада. На ее подмост­ках умный и ироничный Муравский со своей неизменной подругой-гитарой беседовал с нами о том, что подметил только что, мимо чего мы прошли, но что очень важно для нас... Великолепный Райкин выводит на наш суд раз­ных типов и типчиков, подхалимов и невежд, бюрократов и карьеристов, приспособленцев и мещан всех мастей и общественных положений... Трогательная Рина Зеленая снова и снова возвращает нас в мир детей и заставляет увидеть самих себя их глазами... В этом мире Большой Эарады и великолепная актриса Клавдия Шульженко, щедро раскрывавшая перед нами свою умную и молодую душу; и Людмила Зыкина, голосу которой тесно даже в самых больших залах мира... На подмостках Большой Эс­трады есть место мудрому и немного озорному Сергею Образцову, который не только показывает кукол, но умно, серьезно и доверительно размышляет вместе с нами о вре­мени, о себе и о нас... И нервному Гамлету Владимира Рецептора, мучительно пытающемуся соединить распав­шуюся свячь времен... И элегантному Сергею Юрскому, умеющему между иронией и шуткой заронить в сердца зрителей беспокойную мысль, очистить их души высоким страданием. На этой эстраде Нани Брегвадзе поет «Калит­ку», Тамара Синявская — «Черноглазую казачку», здесь,

'Станиславский К. С. Статьи. Речи. Беседы. Письма — С. 397.

страдая, пел «Враги сожгли родную хату» Марк Бернес... «Это эстрада — если народный артист СССР И. С. Козлов­скийпоет «На сопках Маньчжурии», «Землянку» илиукраинские народные песни. Это эстрада — если артисты нашего лучшего в мире балета Большого театра танцуют в концерте номера, сделанные зачастую с учетом всей так называемой эстрадной специфики. И уж, конечно, никаким другим названием, кроме «эстрадная пляска», нельзя назвать головокружительные пируэты славных тан­цоров нашего Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии...»¹

И еще — эстрадное представление «Завещание» в Цен­тральном концертном зале, посвященное 40-летию оконча­ния Великой Отечественной войны,— о Победе «со слеза­ми на глазах», о цене, какой добыта эта Победа... В апо­феозе страстно звучит голос глашатая мира — «Хотят ли русские войны?»... В финале зрители остаются «наедине», «с глазу на глаз» с бойцами, недожившими, недолюбив­шими, неувидевшими Великую Победу (их огромные фото­графии— у рампы). И в знак памяти, почтения, безмерной благодарности зал в едином порыве, словно по взмаху ди­рижерской палочки, встает. Огромная пустая сцена. Фо­тографии, будто могильные плиты. Грустная, проникновен­ная мелодия и слова «Журавлей». Почти у всех — слезы на глазах. До последней ноты, стоя, зал замирает в тиши­не «поминания» героев... (Советская культура, 1985, 7 мая).

Такая эстрада — искусство высокой гражданственности и любви к людям, она несет большие мысли и высокие чувства, она честна и поэтична, она борется и утверждает. Вот такой ЭСТРАДОЙ я горжусь, к такой эстраде призы­ваю вас...