ОСЕНЬ 1488 ГОДА

Джинн Калогридис

Невеста Борджа

 

Перевод: Оксана Степашкина.

 

Посвящается Джейн Джонсон. За удачу.

 

 

 

 

Пролог

 

Кантерелла — вот как это называется: ядовитый порошок, столь смертоносный, что одной его крупинки достаточно, чтобы убить человека, свести его в могилу за считанные дни. Воздействие его ужасно. Голова болит, словно ее сдавливают тисками, перед глазами все расплывается, тело трясет в лихорадке. Начинается кровавый понос, и внутренности скручивает такая боль, что жертва принимается выть.

Слухи твердят, что лишь Борджа знают тайну этого яда: как составлять его, как хранить, как подать, чтобы замаскировать вкус. Родриго Борджа — или, возможно, мне следовало бы сказать, его святейшество Александр VI — узнал эту тайну от своей любовницы, огненноволосой Ваноццы Каттаней, еще когда был простым кардиналом. Старший брат Родриго, Педро Луис, несомненно, был бы избран Папой… если бы не умелое и своевременное применение кантереллы.

Родриго и Ваноцца как любящие родители поделились рецептом со своими отпрысками — во всяком случае, со своей миловидной дочуркой, Лукрецией. Кто лучше сумеет убаюкать настороженность, чем Лукреция с ее застенчивой улыбкой и нежным голоском? Кто успешнее совершит убийство и предательство, чем Лукреция, которую восхваляют как самую невинную девушку в Риме?

«Лихорадка Борджа» прошлась по Риму, словно чума, прореживая ряды прелатов до тех пор, пока жизнь каждого кардинала, располагающего хоть какими-то средствами, не превратилась в кошмар. В конце концов, ведь когда кардинал умирает, его богатства отходят к Церкви.

Для того чтобы вести войну, нужно много денег. Много денег, чтобы собрать такую большую армию, которая смогла бы захватить все города-государства по всей Италии, чтобы объявить себя главой не только в вопросах духовных, но и в вопросах мирских. А именно этого Папа и его незаконнорожденный сын Чезаре жаждали больше, чем Царствия Небесного. Они желали заполучить сей мир.

Сейчас я сижу в замке Сант-Анджело вместе с другими женщинами. Из окна моей комнаты я вижу неподалеку Ватикан, папские апартаменты и дворец Святой Марии, где я когда-то жила вместе с мужем. Мне позволяют гулять по саду и обращаются со мной учтиво, но это не более чем дань приличиям: я здесь пленница. Я проклинаю тот день, когда впервые услышала имя Борджа. Я молюсь о том дне, когда услышу колокольный звон, возвещающий о смерти старика.

Но для этого нужна свобода. И вот я держу флакон и рассматриваю его на просвет в лучах яркого римского солнца, льющегося в окна. Флакон из изумрудно-зеленого венецианского стекла сияет, словно драгоценный камень; порошок в нем тусклый, непрозрачный, голубовато-серый.

«Кантерелла, — шепчу я. — Милая, милая кантерелла, спаси меня…»

 

ОСЕНЬ 1488 ГОДА