Изготовление олифы из подсолнечного масла в условиях зимовки

«Я начал рыться в книгах, пытаясь отыскать рецепт варки олифы, – у нас было двенадцать бочонков подсолнечного масла, и мне казалось, что его можно будет пустить в дело. В «Морской практике» Васильева было дано лишь крайне отдаленное представление о таком существенном процессе, как варка олифы. И только в случайно затесавшейся в нашу библиотеку брошюрке «Окраска речных судов» удалось найти несколько намеков на то, как изготовляется олифа. Автор этого руководства указывал, что из конопляного масла олифу надо варить на сильном огне в течение четырех часов, прибавляя свинцовый сурик, для того чтобы она быстрее сохла. При этом температура масла поднимается до 300 градусов, и оно становится огнеопасным, – стружка, брошенная в кипящее масло, мгновенно вспыхивает.

Об интересующем нас предмете было сказано всего несколько слов: «Олифу можно варить и из подсолнечного масла». Это хорошо. Но как ее варить?..

Я вызвал Буторина, показал ему книжку и сказал:

– Попробуй, Дмитрий Прокофьевич, сделать так же, как тут написано!..

Боцман внимательно проштудировал пособие и без тени смущения взялся варить олифу, словно он всю жизнь только этим делом и занимался. После нескольких неудачных попыток сварить масло в камбузе боцман установил на льду в 140 метрах от судна камелек, сделанный из пустой железной бочки, вделал в этот камелек небольшой котелок, приладил трубу, и «фабрика Прокофьевича», как прозвали это неказистое сооружение, заработала.

На всякий случай мы решили варить олифу не четыре часа, как сказано в книжке, а шесть. Целый день коптился боцман у своей железной печурки, помешивая кипящее масло в котле. Занятие это было не из веселых: пары подсолнечного масла не отличаются приятным ароматом. К тому же все вокруг камелька таяло, а с неба беспрерывно падали густые хлопья мокрого снега.

Все это можно было бы стерпеть, если бы подсолнечное масло превратилось в подобие олифы. Но эта проклятая жидкость упорно отказывалась сгущаться. К концу дня она оставалась так же жидка и текуча, как в тот час, когда Буторин разжигал огонь в своей железной бочке.

Боцман думал, что во всем виновата «сушка», как маляры называют свинцовый сурик, и увеличивал дозы примеси. Но свинцовый сурик не помогал. Сваренная Буториным олифа могла с таким же успехом применяться для окраски корабля, как и сливочное масло.

После трехдневной возни у камелька боцман пришел в отчаяние. Он потерял всякую надежду на то, что из подсолнечного масла когда-нибудь получится олифа. Но не оставлять же корабль без окраски! Мы прекрасно понимали, что ржавчина нанесет «Седову» непоправимый урон, если мы не покроем облупившиеся борта двойным слоем сурика и черни. Было бы дьявольски обидно после двух-трех лет дрейфа доставить в родной порт вместо корабля груду ржавого железа, пригодного лишь для сдачи в Рудметаллторт.

Я решил, что пора мне самому взяться за опыты. И, хотя у меня было лишь самое смутное представление о технике химических опытов, я довольно храбро перетащил в кают-компанию десяткадва реторт, колб, пробирок, трубок и каких-то штативов, оставленных на корабле экспедицией Гидрографического управления. Отвесив несколько доз подсолнечного масла по 100 граммов, я разлил их по колбам, зажег две спиртовки и начал кипятить упрямую жидкость. Кают-компания временно превратилась в лабораторию.

План был прост: варить масло хоть сто часов – до тех пор, пока из него получится нечто похожее на олифу. Ведь в книге «Окраска речных судов» сказано совершенно ясно: «Олифу можно варить и из подсолнечного масла». Значит, рано или поздно из этого масла должно получиться что-нибудь похожее на олифу!

Пришлось действовать планомерно: одну пробу сварил за четыре часа, вторую за шесть, третью за восемь.

Вся кают-компания пропахла тошнотворным горьковатым запахом масляных паров, хотя я и пытался отводить эти пары за борт через резиновую трубочку, протянутую в иллюминатор.

К концу второго дня опытов даже самые терпеливые члены экипажа, усаживаясь за обеденный стол, угрюмо косились на лабораторию, занявшую всю стойку буфета и маленький столик в придачу. Люди с трудом воздерживались от злых реплик по адресу этого чадного предприятия.

Я сам не меньше других страдал от запаха горелого масла, но твердо решил: не отступать до тех пор, пока не удастся добиться положительных результатов.

На второй день опытов у меня мелькнула мысль: а что, если пустить в ход буторинскую олифу? Может быть, ее стоит покипятить еще денек, и тогда из нее что-нибудь получится?

Дмитрий Прокофьевич извел уже добрый бочонок масла, и теперь на палубе выстроилась целая шеренга бутылей с мутноватой жидкостью, не похожей ни на масло, ни на олифу. Я отлил пробу этой жидкости в пробирку и начал кипятить ее.

Восемь часов спустя жидкость сгустилась и приобрела вязкость. Я покрыл ею стекло и поставил сушиться. К утру масло начало твердеть.

– Олифа! – заявил Буторин, внимательно следивший за опытами. – Факт, олифа!..

Я не без некоторой гордости собрал свои колбы и реторты, – лаборатория закончила опытный период и передала выработанный ею рецепт в промышленное освоение. Теперь мы могли окрасить не только пароход, но и все торосы на 20 миль в окружности: «фабрика Прокофьевича», обладавшая солидной сырьевой базой, дала бы достаточное количество олифы. Для этого стоило лишь вооружиться терпением и варить масло не четыре, а четырнадцать часов подряд».