Депаразитация; Демилитаризация; Денационализация; Деколлективизация; Демонополизация; Деиндустриализация -- экологическая; Деанархизация.
Депаразитация.Это — самое трудное. Наше государство — единственное во всемирной истории, которое запрещало человеку зарабатывать столько, сколько он может. Библейски вечно истинное «в поте лица своего» люмпены назвали «рвачеством», «обуржуазиванием», «перерождением», «шкурным интересом» и т. д.
Большевизм через уравниловку сделал большинство людей нищими. Уравниловка — мутный источник иждивенчества, полуработы-полупаразитизма. Она принуждает даже труженика опускаться до уровня лодыря. Бездельный ритуал, то есть присутствие на работе - суть отношения к труду. Отсюда — тотальная люмпенизация общества. По качеству и образу жизни, по отношению друг к другу, к политике, духовной и материальной жизни. Надо только научиться лгать, воровать, списывать, приписывать, обвешивать, обсчитывать и т. д.
Сюда надо прибавить тьму убыточных предприятий, колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других. А все мы — вольно или невольно — паразитируем на природе. Благо, что не обделены богатством.
Депаразитация общества возможна только через введение института частной собственности. Причем под частной собственностью имеются в виду все формы собственности, кроме государственной. На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы. Законность, правопорядок — это императив частной собственности, ее творение. Частная собственность непобедима, ибо она наиболее эффективна. Только частная собственность через действие закона стоимости и конкуренции непрерывно повышает производительность труда и создает материальные блага в изобилии. Частная собственность — первооснова автономии личности, ее обогащения — интеллектуального и материального. Человек без
Большевизм — социальная болезнь XX века 25
собственности — винтик, терпеливо ждущий, когда его, заржавевшего, смажут социальным маслицем. Человек без собственности не может быть свободным.
Денационализация.До сих пор в национальном богатстве страны преобладающая его часть принадлежит государству, его структурам типа государственных предприятий, опекаемых государством все тех же колхозов и совхозов и т. д. Денационализация реальна только вместе с деколлективизацией. Здесь надо завершить столыпинскую реформу. Автор ее был слишком истиноемок. Для царя и двора Столыпин — левый, для интеллигенции — правый. Разновеликая, но единая ненависть к Столыпину убила его. А ведь именно он предложил дорогу, чтобы вывести Россию в белый свет.
Марксистские классики не любили крестьянство: крестьянин и темен, и глуп, и жаден, и бесконечно подражает буржуазии, и прочая, и прочая. Большевики повели себя в крестьянской стране как иноземные завоеватели. Продотряды по жестокости превзошли все мыслимое и немыслимое. В гражданскую войну — институт заложников. Огнем артиллерии сметались заложные деревни. Затем — геноцид казачества, физическое уничтожение «комбедами» столыпинских кулаков, то есть самых работящих крестьян.
В пространстве полицейского государства крестьянина сажали «на якорь» в колхозной бухте беспаспортностью. Приусадебное хозяйство рушили налогом — при Сталине, безземельем — при Хрущеве, невозможностью торговать — при Брежневе. А «неперспективные деревни»? А грабеж со стороны «Сельхозтехники», «Сельхозхимии»? А мелиоративный разбой?
Деревня порушена. Если раньше было аграрное перенаселение, то сейчас — урбанистическое. Аграрное безлюдье можно поправить за счет города. Но для этого надо было создать его величество Интерес. Крестьянин-единоличник, фермер, хуторянин должны иметь реальный доход в два-три и более раз выше, чем у горожанина. Тогда будет толк.
Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину — колхоз, эту безнадежно больную корову системы: она уже давно перестала давать молоко.
Как упразднить колхозы и совхозы?
Они должны отжить свой век, постепенно заменяясь фермерством, рационально организованными кооперативами, агрофирмами. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко. И опять же: создано множество законов, с точки зрения формальной логики неплохих. Но они бездействуют.
Демонополизация.Признание конкуренции естественной и общественно необходимой частью экономической жизни, ее главным здоровьетворящим фактором. Защита конкуренции всеми средствами закона и общественного мнения. Жесткие экономические санкции за нарушение антимонопольного законодательства.
Монополия не только гниет сама, она тянет в пропасть и экономику, и общество. Обрекает на техническое и иное отставание. Сеет вокруг себя коррупцию, бюрократизм. Объективно подкрепляет и умножает авторитарные тенденции в общественной жизни.
Необходимо создать все условия и гарантии для того, чтобы иностранные фирмы могли действовать на нашем рынке непосредственно, были бы
26 Большевизм — социальная болезнь XX века
надежно защищены нашими и общепризнанными международными законами. Иначе нормальной экономики, как и нормальной жизни, не достичь.
Деиндустриализация — экологическая.Потребительское отношение к природе воспитывалось веками и даже тысячелетиями. Мы же, надрываясь на тупиковом общественном пути, тоже немало сделали для аксиоматизации атавизма пещерных времен, когда человек был действительно беззащитен.
Капитализм, особенно в ранней своей стадии, устами Фрэнсиса Бэкона, гордился тем, что пользуется только опытом. Отношение к мышлению, гуманизму полно презрения. Образ матери-природы уступил место образу природы-машины, природы — дойной коровы.
Сегодня более чем очевидно, что материальный и духовный мир едины. И потому так необходимы философия реальной безопасности, мировоззрение, которое базируется на вечных ценностях. Человек познает себя через природу и природу познает через себя. И никак иначе.
Любое общество, которое ставит во главу угла «принцип полезности» как принцип всеобщей эксплуатации природных и человеческих сил, безжалостно иссушает эстетические, эмоциональные, духовные способы общения между людьми, между людьми и природой.
Сколько пустынь сотворили мы? Диву даешься идиотизму, взращенному большевистскими догмами. Система, которая теряет плодородные земли, обращает пашни в пустыни, разоряет природу, убивает сама себя. И никакие идеологические обманы не в силах компенсировать эту потерю.
Но самая страшная пустыня — в нашей душе, иссушенной эгоизмом, растерзанной двойной моралью, заблудившейся в гуманистических координатах в силу разделения фокусной точки мировоззрения. Милосердие, альтруизм, честь, совесть, человеко- и природолюбие — какова доля этой вечности в душах и умах наших?
Смертоподобно и дальше нарушать механизм разумности в экосистемах природы. Уже не за горами, а вблизи, вот-вот начнутся необратимые изменения. Сначала «положим зубы на полку» из-за почвенного Чернобыля, начнем угасать от химических и других индустриальных отрав, в смоговых нечистотах.
А потом что?
Потом экологическая смерть.
Демилитаризация.Время есть скорость передачи информации. Сдвинули время благодаря цепной реакции, и тихие куски урана, «горевшие миллионы лет», обрели способность сгореть в микромгновение, подвинули нас к концу света. Конец света вытворен. Голово- и рукотворно.
Но обратная дорога — не только в уничтожении накопленного оружия, не в механическом сокращении армии. Она — в переосмыслении всего того образа жизни, в котором все военное было почти неприкосновенным. И который привел нас к сегодняшнему положению. Привел, повинуясь политике и инерции, следуя надежно защищенному бездумью.
Более полувека минуло с окончания второй мировой войны, а мы до сих пор разобраться не можем, сколько же средств ушло и уходит у нас на военные нужды, куда и как именно. Ясно, что много, но сколько? Ясно, что скрывали и запутывали, заморочив только самих себя.
Большевизм — социальная болезнь XX века 27
И так ли уж бескорыстна эта секретность, верно ли, что она направлена против потенциального противника? Если невозможно проследить все и всяческие расходы, то совершенно очевидно, что здесь широчайшее поле для любой бесхозяйственности и любых злоупотреблений. Слава Богу, что сейчас хоть как-то пытаются навести элементарный порядок в армии, борются с финансовыми и иными злоупотреблениями. Но проблема куда глубже, нежели только экономические ее аспекты. Демилитаризация должна прежде всего затронуть сознание, общественную психологию, образ жизни.
Деанархизация.Парадокс коммунистического общества: жесточайший тоталитаризм уживался с беспрецедентным анархизмом, ибо власть держалась на анархии террора, чтобы все и каждый жили в страхе. Но если вдуматься, то противоречия здесь нет. Возможность произвола сверху создает простор и для произвола на всех иных уровнях. Конечно, в иных масштабах, на ином «материале», в разных направлениях, но все равно произвола.
В системе военно-бюрократического строя нет места закону, его уважению, его действительному и строгому соблюдению. Те же законы, которые принимаются в тоталитарном обществе, выполняют две политические функции. Во-первых, они призваны хоть как-то оправдать, прикрыть, облагородить произвол «сверху». А во-вторых, дать властвующим структурам дополнительные рычаги и средства нажима на подданных, управления ими.
Отсюда мощные порывы к анархии, что проявляется в самых разных формах, от полнейшего неуважения к каким угодно нормам и правилам до пренебрежения к собственности, к труду — ко всему и ко всем, кроме себя.
Особенно опасны позывы к анархии, которые возникают на уровне духовном, в пластах политической и общей культуры. Здесь традиции анархизма у нас исторически сложились богатые и прочные, и идут они не только от Пугачева или Разина, Бакунина или Нечаева. Национальная психология издавна легко отзывалась на насилие «в благородных», как считалось, целях. Этим как раз и воспользовались российские коммунисты для захвата власти.
Здесь, пожалуй, следует обратить внимание на одно чисто российское явление. В сущности, вся освободительная борьба в прошлом шла под лозунгом "воли", а не «свободы». «Воля» — это свобода для меня, а потом для другого, но и последнее зависит от меня, дающего волю. «Свобода» — это свобода прежде всего для другого, что и дает свободу всем.
Традиции «воли» вдохновляли на Руси не только крестьянские бунты, но и революционеров конца XIX века. Она продолжает жить в психологии современников, совершающих Реформацию, что в значительной мере блокирует путьк подлинной свободе.
Семь «Д» имеют всеобщий знаменатель—дебольшевизацию. И людей, и экономики, и культуры, и отношения к природе. Только дебольшевизируясь, декоммунизируясь, можно продвигаться вперед ко все более нормальному образу жизни.
Все, что с нами происходит, — это расплата за большевизм. Большевизм не только иституционный, тот, который ассоциируется со словами «сталинизм», «марксизм», «абсолютизм власти КПСС». Но едва ли не в тойже мере и большевизм психологический, ассоциируемый с нетерпимостью, поклонением авторитетам, мифологизацией власти, постоянным ожиданием спасителя, духовным и нравственным иждивенчеством.
28 Большевизм — социальная болезнь XX века
Он закрепил в нашей общественной психологии многие худшие черты и качества авторитарного сознания, мышления, типа личности. Но и сам сумел утвердиться во многом потому, что общественная почва для него была подготовлена предшествующими веками.
В условиях России в большевизме сплелись и вековые традиции беззакония и авторитаризма, и труднообъяснимая тяга к утопиям, и мерзость бытия, и смешение разных культурных эпох и экономических укладов на одном государственном пространстве, и зловещая череда кровавых «вождей», и многое иное.
История наградила нас идеологией нетерпимости, большевики превратили ее в государственную. И та же история, как бы наслаждаясь творением своим, продолжает безжалостно колотить копытами по дурацким черепам.
История, надо полагать, надеется, что мы поумнеем. И напрасно. Насилие — наш кислород, а свобода — угарный газ.
Страна обосновалась на обочине цивилизации. Три революции, первая мировая, гражданская, вторая мировая войны, индустриализация и коллективизация, массовый террор. Насильственно уничтожено более шестидесяти миллионов людей, в основном молодых, красивых и здоровых, родившихся, чтобы жить, творить и радоваться жизни. Их нет. Подорвана сама корневая система народа. Потому и несут нас на погост молодыми...
Говорят, что нынешние большевики «не те». Вот те раз! Это ведь они говорят, что «не те». До переворота в 1917 году они тоже говорили о свободе, демократии, справедливости и прочем. А что получилось?
В наши дни большевизм, получив изрядные пробоины, пытается задраить их, и снова ложью. Снова говорят о демократии и справедливости. Как будто бы его «новые вожди» уже запамятовали, что именно большевизм оставил после себя выжженную экологическими и технологическими бедствиями землю, выжженную бесхозяйственностью и милитаризацией экономику, выжженные коррупцией и жаждой власти национальные отношения, выжженные цинизмом души людей.
Сегодня мы видим поразительную по цинизму картину многоликости большевизма. Обновленцы и ортодоксы, национал-социалисты и шовинисты. Все они до нездорового блеска в глазах клянутся в верности демократии, паразитируют на ее процедурах, одновременно обещая уничтожить ее незамедлительно, начиная с Конституции, как только придут к власти. Они и дальше будут действовать по принципу — чем хуже для страны, тем лучше для них.
Для нынешних большевиков Сталин был недостаточно крут. Многие натягивают штаны «патриотов», утверждая, что только они любят Отечество, болеют за народ, денно и нощно думают о его горькой судьбе. Но фактически идеология большевизма глубоко антипатриотична. Она всегда была такой, такой же остается и сегодня.
Это большевики выступали за поражение России в первой мировой войне. Шпионили в пользу врага Отечества. Ехали в Россию в пломбированных вагонах. Превращение мировой войны в гражданскую было их программной целью. И все ради собственной власти. Большевики рушили национальные святыни России: даже монгольские завоеватели не позволяли себе уничтожать храмы и монастыри.
Наше сознание глубоко больно, оно опутано и добросовестными заблуждениями, и ложью. Творчество содержалось в клетке разрешенного взгляда на мир и лишь иногда дозволенных светотеней. Нравственность теряла свой первозданный смысл, ибо служила корысти. Жизнь народа ставилась на службу
Большевизм — социальная болезнь XX оека 29
классовым интересам, которые выдавались за истину общественного бытия. Но «классовая правда» — ложь по природе. Лишь общечеловеческое начало может претендовать на истину.
Анализ реального состояния общества долгие годы отсутствовал, да и сегодня он несет на себе печать большевистского мировоззрения. Научные методы искоренялись десятилетиями — в угоду политике единства через насилие. Писал же Ленин, что «диктатура означает — примите это раз и навсегда к сведению... неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть».
Разрушительную миссию большевизма видели многие российские интеллигенты: Владимир Короленко и Иван Бунин, Иван Павлов и Владимир Вернадский, Николай Бердяев и многие другие.
Нобелевский лауреат академик Иван Павлов направил письмо в СНК СССР 21 декабря 1934 года:
«Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались Вы, — террор и насилие.
Но мне тяжело не от того, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а от того, что делается у нас, и что, по моему мнению, грозит серьезной опасностью моей Родине».
Иван Бунин сказал о том же, но еще раньше, в 1924 году. Приведу его горестные слова:
«Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы... Планетарный же злодей, осененный знаменем с издевательским призывом к свободе, братству, равенству, высоко сидел на шее русского «дикаря» и призывал в грязь топтать совесть, стыд, любовь, милосердие... Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?»
Не могу удержаться от вопроса: неужели и впрямь нынешние продолжатели дела Ульянова—Джугашвили умнее, прозорливее и ответственнее Бунина и Павлова, Вернадского и Бердяева, Короленко и Горького, сотен офицеров, убитых в гражданскую, миллионов людей, расстрелянных без суда и следствия?
30 Большевизм — социальная болезнь XX века
Однако насколько же коварна и коротка наша память.
Мы уже готовы забыть, что немедленно после октябрьского переворота были запрещены все оппозиционные газеты, начались преследования всех некоммунистических партий. Социал-демократическая партия, которую возглавлял Ленин, была быстренько переименована в коммунистическую. Была развязана братоубийственная гражданская война, в крови потоплены кронштадтское сопротивление, крестьянские восстания в Поволжье, на Дону, в Сибири.
Нам неприятно признавать, что В. Ульянов-Ленин, перед которым нас заставляли стоять на коленях, оказался убийцей с большой дороги. Именно он уничтожил нашу родину-мать Россию, бросил ее, как охапку хвороста, чтобы разжечь костер «мировой революции». Именно он санкционировал «красный террор», создание концентрационных лагерей, в том числе для детей-заложников, применение удушливых газов против восставших тамбовских крестьян. Именно он несет ответственность за бессмысленные жертвы гражданской войны.
Мы стали забывать, с какой свирепостью Ленин и ленинцы уничтожали крестьянство, дворянство, купечество, офицерство, творческую и научную интеллигенцию. Именно у Ленина была патологическая ненависть к русскому народу, православию, культуре.
Мы как бы запамятовали, что нас сажали в тюрьмы за сбор колосков на уже убранных полях, за невыработку трудодней, за опоздание на работу, за критику властей и политические анекдоты.
Мы хотели бы забыть, что наших отцов и дедов, попавших по вине бездарного командования в плен, из концлагерей Германии переселили в советские лагеря. Сотни и сотни тысяч умерли от непосильного труда и голода.
Да мало ли еще всего, что мы упорно отгоняем от себя. Память насилуем беспамятством и топаем на выборы, чтобы проголосовать за то, чтобы нас снова унижали, оскорбляли и расстреливали.
Вспомним совсем близкое наше бытие. XX съезд, на котором нам кое-что рассказали о Сталине. Но тут же посадили в тюрьму тех романтиков, что приняли интриги в борьбе за власть за десталинизацию. Затем осудили неразрешенную «оттепель» и продолжили преследования инакомыслящих.
Но вирус сомнения совсем убить было уже невозможно. Семя недовольства прорастало и развивалось. Вспомним исповедальную деревенскую прозу. Вспомним стихи поэтов и песни бардов. Вспомним расхожие анекдоты, беседы за полночь на кухнях и многое другое.
Как прозрачно проявлялось во всем этом, с одной стороны, осознание убожества нашего бытия. А с другой — отчетливое ощущение собственного бессилия, идущее от липкого страха перед властью, равно как и от нашей лени — физической и душевной, от неумения и нежелания победить самих себя, от неуважения к самим себе, острого дефицита собственного достоинства.
«Ленин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть смотреть и доносить, — писал соратник Ильича Гусев. — Если мы от чеголибо страдаем, то это не от доносительства, а от недоносительства... Можно быть прекрасными друзьями, но раз мы начинаем расходиться в политике, мы вынуждены не только рвать нашу дружбу, но идти дальше — идти на доносительство».
Уже к 10-летию октябрьского переворота — Кольцов, столь трогательно оплакиваемый «шестидесятниками», восхищался бдительностью советского человека:
«Если белый гость покажется подозрительным, им тревожно заинтересуется фракция жилтоварищества. На него обратит внимание комсомолец-
Большевизм — социальная болезнь XX века 31
слесарь, починявший водопровод. Прислуга начнет пристальнее всматриваться в показавшегося ей странным жильца. Наконец, дочка соседа, пионерка, услышав случайный разговор в коридоре, вечером долго не будет спать, что-то, лежа в кровати, взволнованно соображать. И все они сами пойдут в ГПУ и сами расскажут о том, что видели и слышали».
И, как бы отвечая «проклятому Западу», сколько человек тайно работает на ГПУ, Кольцов повизгивает от восторга:
«Не сорок, не шестьдесят, не сто тысяч человек работают для ГПУ. Какие пустяки! Миллион двести тысяч членов партии, два миллиона комсомольцев, десять миллионов членов профсоюза — свыше 13 миллионов (миллион «чертовых дюжин»!) по самой меньшей мере. Если взяться этот актив уточнить, несомненно, цифра вырастает вдвое».
Когда нынешние аналитики пишут о перестройке, неважно, поддерживая ее или критикуя, они обходят стороной суть явления, а именно то, что новый политический курс означал исторический поворот от революции к эволюции, т. е. переход к социал-реформизму. Страна практически встала на путь социал-демократического развития. На официальном партийном уровне в начале перестройки это упорно отрицалось, в том числе и мною (иначе и быть не могло), но в жизни восторжествовала именно концепция реформ.
Как бы там ни было, но перестройка спасла страну и народ от новой гражданской войны, которую Россия уже не смогла бы пережить. Гадко и омерзительно жить сейчас. По многим причинам. Но не будь перестройки, было бы значительно гаже.
Горбачевский режим — арьергард ушедшей в подполье номенклатуры, ельцинский — авангард новой, вышедшей из подполья. В этом авангарде немало старых лиц, сумевших при уходе развернуться на 180 градусов. Но немало и новых, некоторые из них — благородно-либеральные. Их мало. Но они есть. И хочется верить, что они выведут страну на главную магистраль прогресса, имя которой либерализм. Не вина, а беда Горбачева и Ельцина, что они не достигли неокантианского и либерального озарения. Не дано. Как не достигла этого и страна в целом. Только Бог знает, когда это произойдет. Но отправная точка известна: эпоха перестройки.
В заключение хотел бы высказать несколько соображений по книге. Сила ее — в документальности. Она рассказывает о коммунизме как явлении мирового порядка, его катастрофическом влиянии на развитие человечества. Но, как мне представляется, в политологии произошло смешение понятий. Коммунизма реального нигде не было и быть не могло. Коммунистическая теория — это утопия, игра фантазии, злой обман, игра на инстинктах, спекуляция на реальных социальных уродствах и противоречиях. Маркс и Энгельс ловко приспособили многовековые коммунистические идеи к условиям эпохи первоначального накопления капитала, объявив коммунизм конечной целью общественного развития, а рабочий класс — могильщиком капитализма.
В этой схеме русские большевики увидели спекулятивную возможность мобилизации обнищавших и бесправных масс России на свержение старого режима на основе мести и ненависти. Заманчивая мечта переродилась в уродливую практику, которую я называю большевизмом. Он интернационален, но в каждой стране приобрел свои особенности. Нацизм — в Германии, фашизм — в Италии, франкизм — в Испании, маоизм — в Китае и т. д.
32 Большевизм — социальная болезнь XX века
Свои особенности он имеет и в тех странах, где определенные силы, называющие себя коммунистическими, не сумели прийти к власти, остались на уровне носителей спекулятивных идеалов охлократии.
Другое мое соображение вызвано распространенной неточностью в определении времени свержения большевизма в России. Советские и российскиеполитологи за точку отсчета взяли август 1991 года — военно-фашистский мятеж большевистской верхушки. Эту трактовку взяли на вооружение и западные политологи. Я не могу согласиться с этим.
Во-первых, смена любого строя — не одномоментный акт, а длительное вызревание чего-то нового во всех областях жизни, особенно в сознании. Агония коммунизма-большевизма (употребим такой термин) началась сразу жепосле смерти Сталина. Еще памятны политические кульбиты того времени.Особенно активная фаза этой агонии началась в 1985 году, с началом перестройки. Еще до 1991 года была изъята из Конституции б-я статья*, началась эпоха гласности, парламентаризма, прекращены политические репрессии и преследования церкви, возобновлена реабилитация жертв политических репрессий, закончена холодная война.
Во-вторых, разгром мятежа 1991 года —великое событие. Но без обстановки, созданной перестройкой, не было бы ни путча, ни его поражения. Большевики восстали против Горбачева, а заодно и Ельцина. Кроме того, не стоит умиляться:коммунистическая партия до сих пор правит в парламенте, правит во многих регионах, стремится к захвату президентской власти. Так что и краха еще не случилось,а торможение демократических реформ продолжается и наши студенты и школьники продолжают учиться по тем же (по содержанию) учебникам, что и раньше.
В заключение следует подчеркнуть значение, которое должна иметь «Черная книга коммунизма» в современном российском обществе. Нет сомнения, что читатель найдет ее чрезвычайно интересной. Она правдива и поучительна.
Александр Н. Яковлев,
академик РАН
*Статья о руководящей роли КПСС.
Стефан Куртуа
ПРЕСТУПЛЕНИЯ
КОММУНИЗМА
«Жизнь проиграла смерти,
но память побеждает
в борьбе с небытием»
Цветэн Тодоров
Заблуждения памяти
История — это «наука человеческих бедствий»1*, по выражению Р. Кено, и наш бурный век красноречиво подтверждает эту формулу. Разумеется, и в минувшие времена иные народы и государства демонстрировали примеры массового насилия. Главные европейские державы замешаны в торговле черными рабами; французская колонизация, несмотря на известные положительные стороны, была отмечена, вплоть до конца колониальной эпохи, рядом отвратительных эпизодов. Культ насилия, до сих пор в определенной степени присущий североамериканскому обществу, корнями уходит во времена истребления индейцев и рабства черных.
Тем не менее наш век явно превзошел в этом отношении предшествующие века. Достаточно беглого ретроспективного обзора, чтобы прийти к выводу, что XX век — это столетие грандиозных гуманитарных катастроф: две мировые войны, нацизм, не говоря о локальных катастрофах в Армении, Биафре, Руанде и других странах. Оттоманская империя осуществила подлинный геноцид армян, Германия — евреев и цыган. Италия Муссолини отметилась убийствами эфиопов. Чехи с трудом, но признали, что их поведение по отношению к судетским немцам в 1945—1946 годах не заслуживает, мягко говоря, одобрения. Даже маленькая Швейцария в наши дни уличена в использовании золота, украденного нацистами у истребленных ими евреев, хотя это деяние всё же нельзя полностью отождествлять с геноцидом.
Среди трагедий, потрясавших мир в XX веке, коммунизм — этот грандиозный феномен эпохи, начавшейся в 1917 году и окончившейся в Москве в 1991, — занимает одно из самых значительных мест. Коммунизм родился ранее фашизма и нацизма и пережил их на много лет, затронув четыре великих континента.
Что в точности мы подразумеваем под термином «коммунизм»? Необходимо сразу же сказать о различии между доктриной и практикой коммунизма. Как философское и политическое учение коммунизм существует века, даже тысячелетия. Разве Платон в диалоге О государстве не обосновал идею коммунистического города, где люди не развращены богатством и властью, где царствуют мудрость, порядок и справедливость? А такой выдающийся мыслитель и государственный деятель, как сэр Томас Мор, канцлер Англии в 1530-х годах, автор знаменитой Утопии, сложивший голову под топором палача Генриха VIII, — разве не был он провозвестником «идеального» государства? Утопические воззрения выглядят вполне законными как средство социальной критики. Они уча-
* Авторские примечания обозначаются арабскими цифрами и расположены в конце книги. (Прим. ред. )
Преступления коммунизма 35
сгвуют в борьбе идей, они вдохновляют наши демократии. Однако тот коммунизм, о котором пойдет речь здесь, не принадлежит заоблачному миру высоких идей. Это очень реальный коммунизм, существовавший на земле в определенное время, в определенных странах, воплотившийся в фигурах известных вождей — Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна, Хо Ши Мина, Ким Ир Сена, Кастро.
Какова бы ни была степень причастности коммунистических учений, возникших до 1917 года, к практике реального коммунизма — а это мы еще рассмотрим, — все-таки именно коммунизм запустил машину систематических репрессий, доходивших временами до высшей степени государственного террора. Так ли уж неповинна во всем этом идеология? Ограниченные или схоластические умы могут сколько угодно утверждать, что реальный коммунизм не имеет ничего общего с коммунизмом идеальным. Действительно, бессмысленно было бы возлагать на учения, явившиеся на свет еще до Иисуса Христа или в Средние века, или даже в девятнадцатом веке, ответственность за то, что вершилось в двадцатом... Однако, как написал Игнасио Силоне, «в действительности, революции, как деревья, познаются по плодам своим». И русские социал-демократы, известные под именем «большевиков», не без оснований решили свою партию переименовать вскоре после захвата власти в «Российскую коммунистическую»*. И так же не случайно у стен Кремля они воздвигли монумент во славу тех, кого считали своими предтечами — Мора и Кампанеллы**.
От преступлений единичных, от резни ограниченной, вызываемой обстоятельствами, коммунистические режимы в целях обеспечения своей власти переходили к преступлениям массовым, к террору как средству управления. Правда, через некоторый промежуток времени (несколько лет для стран Восточной Европы и несколько десятилетий для Советского Союза или Китая) террор терял свою свирепость, режимы стабилизировались, система каждодневного подавления становилась более мягкой, ограничиваясь в основном цензурой всех средств массовой информации, жестким контролем границ и высылкой диссидентов. Но «память о терроре» продолжала жить, и страх населения перед возможными репрессиями способствовал надежности и эффективности управления. Ни один из коммунистических экспериментов, бывших временами весьма популярными на Западе, не смог избежать этой закономерности: ни Китай «Великого Кормчего», ни Корея Ким Ир Сена, ни даже Вьетнам «доброго дядюшки Хо», ни Куба пламенного Фиделя и его фанатичного сподвижника Че Гевары; нельзя не упомянуть в этом ряду и Эфиопию Менгисту, Анголу Нето и Афганистан Наджибуллы.
Преступления коммунизма не укладываются в рамки законности и обычая ни с точки зрения исторической, ни с точки зрения моральной. В этой книге преступная сторона коммунизма рассматривается как одно из его основных, конституирующих свойств. Возможно, раньше вопрос не ставился именно таким образом. Нам возразят, что большинство этих деяний отвечает понятию «законности»: они совершались государственными учреждениями и по законам режимов, признанных международным сообществом, режимов, чьи руко-
* На VII съезде в марте 1918 года. (Прим. ред. )
**Имеется в виду созданный по предложению Ленина памятник-обелиск выдающимся мыслителям и деятелям борьбы за освобождение трудящихся. Памятник был открыт 7 ноября 1918 года в Александровском саду. На обелиске были высечены имена; Маркс, Энгельс, Либкнехт, Лассаль, Бебель, Кампанелла, Мелье, Уинстлей, Т. Мор, Сен-Симон, Вальян, Фурье, Жорес, Прудон, Бакунин, Черышевский, Лавров, Михайловский, Плеханов. (Прим. ред. )
36 Преступления коммунизма
водители прнимались с большой помпой властями демократических государств, режимов, с которыми заключались международные договоры и соглашения. Но разве не так же обстояло дело и с нацизмом? Преступления, которые мы рассматриваем в этой книге, не квалифицируются как преступления в соответствии с юридическими нормами коммунистических государств, их надо рассматривать с точки зрения неписаного кодекса естественных и неотъемлемых прав рода человеческого.
Исторический анализ коммунистических режимов и коммунистических партий, их политики, отношений со своим обществом и со всем остальным миром не сводится к измерению размаха этих преступлений, размаха террора и репрессий. В СССР и странах «народной демократии» после смерти Сталина, в Китае — после смерти Мао, террор смягчился, общество начало «расцветать всеми цветами», мирное сосуществование — даже если оно было «продолжением классовой борьбы в других формах» — стало реальной нормой международной жизни. Однако архивные документы, показания многочисленных свидетелей убедительно доказывают, что террор был с самого начала основной составляющей современного коммунизма. Отбросим мысль о том, что единичный случай убийства заложников, единичный расстрел возмутившихся рабочих, массовая гибель от голода крестьян отдельной местности — всего лишь «происшествие», относящееся к той или иной стране, к тому или иному времени. Мы исследовали каждый участок этого обширного поля и убедились, что коммунистическая система была преступной во все времена своего существования.
Так о чем же мы будем говорить, о каких именно преступлениях? Преступления коммунизма неисчислимы: назовем прежде всего преступления против духа, а также против культуры вообще и национальных культур в частности. По распоряжению Сталина были взорваны сотни церквей в Москве и других городах России; Чаушеску снес исторический центр Бухареста, воздвигнув на его месте, в угоду своей мегаломании, помпезные здания и проложив широченные проспекты; Пол Пот заставил разобрать по камешку кафедральный собор в Пномпене и оставил разрушаться в гуще джунглей храмы Ангкора; во время маоистской «культурной революции» хунвейбинами были сожжены или уничтожены другим путем бесценные художественные сокровища. Но как бы ни были тяжелы эти варварские акции для отдельных народов и для всего человечества, еще более тяжким грузом ложатся на их плечи массовые убийства людей, гибель мужчин, женщин, детей.
Мы остановимся только на преступлениях против личности, что составляет суть такого явления, как террор. Мы включаем их в общий перечень, не уточняя, какая практика характеризует тот или иной режим. Расправа осуществлялась самыми различными способами: расстрел, повешение, утопление, забивание до смерти; смерть в результате искусственно вызванного голода, оставление на произвол судьбы жертвы с запретом оказывать ей помощь; депортация — смерть во время транспортировки (передвижение пешим порядком или в неприспособленных вагонах), в местах высылки и принудительных работ (изнурительный труд, болезни, недоедание, холод). Использовались также боевые отравляющие вещества, организовывались автомобильные катастрофы. Что касается периодов, именуемых гражданской войной, то в этом случае провести различие между теми, кто погиб в вооруженных столкновениях с властью, и жертвами массовой резни среди гражданского населения достаточно сложно.
Преступления коммунизма 37
Всё-таки мы можем подвести предварительный итог, который дает общее представление о масштабах потерь и позволяет воочию увидеть размах преступлений:
—СССР: 20 миллионов убитых;
—Китай: 65 миллионов убитых;
—Вьетнам: 1 миллион убитых;
—Северная Корея: 2 миллиона убитых;
—Камбоджа: 2 миллиона убитых;
—Восточная Европа: 1 миллион убитых;
—Латинская Америка: 150 тысяч убитых;
—Африка: 1, 7 миллиона убитых;
—Афганистан: 1, 5 миллиона убитых;
—международное коммунистическое движение и партии коммунистов, не стоящие у власти: 10 тысяч убитых.
Общее число убитых приближается к отметке в сто миллионов.
Эти данные обнаруживают большую диспропорцию. «Пальма первенства», бесспорно, принадлежит маленькой Камбодже, где Пол Пот за три с половиной года уничтожил самым жесточайшим образом — всеобщим голодом, варварскими пытками — четвертую часть всего населения страны. Опыт маоистов, однако, поражает своим размахом в том, что касается абсолютного числа жертв. Что же до России времен Ленина и Сталина, то кровь стынет в жилах от продуманности, логики и безжалостной последовательности этого эксперимента.
На первоначальной стадии изучения темы нельзя исчерпать вопрос, требующий дальнейшего углубления и прежде всего определения самого понятия «преступление». Оно должно отвечать «объективным» и юридическим критериям. С понятием «преступления, совершенные государством» юристы впервые столкнулись в 1945 году при учреждении союзниками Международного военного трибунала для суда над нацистскими преступниками. Природу этих преступлений определяет статья 6 Устава Нюрнбергского трибунала, в которой упоминаются три основных вида преступлений: преступления против мира, военные преступления, преступления против человечности. Исследуя в совокупности преступления, совершенные ленинско-сталинским, а затем и другими коммунистическими режимами, мы встречаемся со всеми этими тремя категориями.
Преступлениями против мира согласно статье 6а Устава являются: "Планирование, подготовка, развязывание и ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений и заверений либо участие в общем плане или заговоре, направленном на осуществление любого из указанных действий". Сталин, бесспорно, совершил эти преступления; примеры тому — тайное сотрудничество с Гитлером, вылившееся в заключение соглашений от 23 августа и 28 сентября 1939 года, раздел Польши и аннексия Советским Союзом государств Балтии, Северной Буковины и Бессарабии. Советско-германский договор от 23 августа, обезопасив Германию от угрозы войны на два фронта, напрямую способствовал развязыванию Второй мировой войны. Новое преступление против мира Сталин совершил, предприняв 30 ноября 1939 года агрессию против Финляндии. Внезапное нападение Северной Кореи на Южную Корею 25 июня 1050года и последующая интервенция вооруженных сил коммунистичес-
38 Преступления коммунизма
кого Китая — явления того же порядка. Подрывная деятельность, проводившаяся одно время при поддержке коммунистических партий, финансируемых Москвой, также может считаться преступлением против мира, ибо зачастую имеет следствием развязывание войн; так, коммунистический переворот в Афганистане привел 27 декабря 1979 года к крупномасштабному вторжению советских войск в эту страну и началу войны, которая до сих пор не закончилась.
Военные преступления определены в статье 6bкак «исключительные нарушения законов и обычаев войны: убийства, истязания и увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; убийства заложников; грабеж общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение населенных пунктов; разорение, не оправданное военной необходимостью». Эти законы и обычаи были записаны в различных конвенциях, из которых наиболее известна Гаагская конвенция 1907 года, гласящая: «Во время войны гражданское население и участники боевых действий остаются под защитой принципов права, установленного цивилизованными народами, законов гуманности и требований совести».
А ведь множество военных преступлений были совершены по распоряжению Сталина или с его одобрения. Ликвидация почти всех польских офицеров, сдавшихся в плен в 1939 году (4, 5 тысячи расстрелянных в Катыни — всего лишь один эпизод этой акции), — самый наглядный тому пример, получивший широкую огласку. Но преступления несравненно большего размаха остались по существу незамеченными, в их числе — убийства или смерть в лагерях ГУЛАГа тысяч немецких солдат и офицеров, попавших в плен в 1943—1945 годах; прибавим к этому массовые изнасилования солдатами Красной Армии женщин в оккупированной Германии, не говоря уже о систематическом разграблении промышленных предприятий в странах, занятых Красной Армией. К той же самой статье 6b надо отнести и судьбы организованных участников сопротивления, боровшихся с коммунистической властью с оружием в руках, когда они попадали в плен и отправлялись на расстрел или в ссылку: участь бойцов польского антинацистского сопротивления (ПОВ и АК), «лесных братьев» в Литве и украинских партизан, афганских моджахедов и т. д.
Понятие «преступление против человечности» впервые появилось в совместной декларации правительств Великобритании, Франции и России от 18 мая 1915 года по поводу массовых убийств армян, совершаемых в Турции. Эти убийства были квалифицированы как «новое преступление Турции против человечности и цивилизации». Зверства нацистов побудили Нюрнбергский трибунал заново определить это понятие в своем Уставе (раздел 6с): «... убийства, истребление, обращение в рабство, ссылка и другие жестокие меры, направленные против гражданского населения до или во время войны, или преследование по политическим, расовым либо религиозным мотивам с целью осуществления или в связи с любым преступлением, подлежат юрисдикции трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет».
В своей обвинительной речи в Нюрнберге представитель обвинения от Франции Франсуа де Ментон подчеркнул идеологическую значимость этих преступлений:
Преступления коммунизма 39
«Я намерен показать Вам, что эта всеохватывающая организованная преступность проистекает из того, что я позволил бы себе назвать преступлением против человеческого духа, из доктрины, отвергающей все духовные, основанные на разуме и морали ценности, выработанные людьми за тысячелетия их движения по пути прогресса. Эта доктрина стремится отбросить человечество к варварству, но не к естественному и стихийному варварству примитивных народов, а к варварству, осознающему себя, использующему в этих целях все материальные средства, которые современная наука поставила на службу человеку. Преступление против духа — вот в чем первородный грех национал-социализма, откуда исходят все его преступления. Эта чудовищная доктрина называется расизмом. <... > Будь это преступления против мира или военные преступления, это преступления не случайные, их нельзя оторвать от всей цепи событий, они систематичны, они непосредственно и необходимо вытекают из той чудовищной доктрины, которой добровольно служили руководители нацистской Германии».
Франсуа де Ментон указал также, что депортации, призванные обеспечить дополнительной рабочей силой германскую военную машину или истребить противников режима, были «естественным следствием национал-социалистской доктрины, для которой сам по себе человек не имеет никакой ценности, если он не поставлен на службу немецкой расе». Во всех заявлениях Нюрнбергского трибунала выделяется одна важнейшая черта преступлений против человечности: вся мощь государства была поставлена на службу преступной политике. Однако юрисдикция трибунала распространялась лишь на преступления, совершенные во время Второй мировой войны. Необходимо было охватить юридически и ситуации, не относящиеся ко времени этой войны. Новый французский Уголовный кодекс, принятый 23 июля 1992 года, так определяет преступление против человечности: «Депортация, обращение в рабство и систематическая практика казней без суда и следствия, похищение людей, пытки и прочие акты негуманного обращения по политическим, философским, расовым или религиозным мотивам согласно заранее выработанному плану, осуществляемому против какой-либо группы гражданского населения» (курсив наш. —С. К).
Отметим, что все эти определения и, в частности, недавнее определение французского законодательства вполне соответствуют многочисленным преступлениям, совершенным при Ленине и особенно при Сталине, а затем и в других странах, где правили коммунисты, за исключением (требующим еще проверки) Кубы и сандинистского Никарагуа. Принципиальное положение кажется нам бесспорным: коммунистические режимы создают государства, «действующие в условиях идеологической гегемонии». Именно во имя доктрины, положенной в основу коммунистической системы, были уничтожены десятки миллионов невинных людей без какого-либо предъявления им обвинения, являющихся в глазах этой системы преступниками лишь потому, что они принадлежат к дворянам, буржуазии, кулакам... украинцам... даже рабочим или... к членам партии коммунистов! Нетерпимость была положена в основу программы действий. Недаром глава советских профсоюзов Томский заявлял 13 ноября 1927 года в «Труде»: «У нас тоже могут существовать другие партии. Но вот в чем каше принципиальное отличие от Запада, <... > У нас одна партия правит, а все остальные сидят в тюрьме»2.
40 Преступления коммунизма
Понятие преступления против человечности включает в себя ряд точно обозначенных преступлений. Самым характерным из них является геноцид. В связи с геноцидом, осуществленным нацистами в отношении евреев, и с целью уточнения статьи 6с Нюрнбергского трибунала в Конвенции ООН от 9 декабря 1948 года понятию «геноцид» было дано следующее определение: «Под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а) убийство членов такой группы; b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; с) предумышленное создание для какойлибо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения среди членов такой группы; е) насильственная передача детей, принадлежащих одной группе людей, в другую».
Новый французский Уголовный кодекс расширяет понятие геноцида - «Деяния, совершенные в соответствии с предварительно составленным планом, приведшие к полному или частичному истреблению национального, этнического, расового или религиозного сообщества или другой группы, выделенной по произвольному критерию» (курсив наш - С. К. ). Эта юридическая формула ничуть не противоречит философскому подходу Андре Фроссара, для которого «преступление против человечности — всякое убийство любого человека под единственным предлогом, что он вообще" появился на свет»3. Ва-илий Гроссман в великолепной повести Все течет говорит об Иване Григорьевиче, человеке, вернувшемся из лагерей: «Он оставался тем, кем был от рождения, — человеком»*. Потому-то он и был подвергнут гонениям. Французское толкование позволяет подчеркнуть, что геноцид не всегда бывает того типа, какой обрушили нацисты на евреев и цыган, — его жертвами могут стать и социальные группы. В книге русского историка-социалиста Сергея Мельгунова Красный террор в России, изданной в Берлине в 1924 году, приводится инструкция, данная одним из первых шефов ЧК Лацисом своим подручным: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, — пишет Лацис 1 ноября 1918 года, — Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого»4.
С самого начала Ленин и его сподвижники определили для себя рамки беспощадной «классовой войны», когда политические и идеологические оппоненты, а также упрямо неподдающееся население рассматриваются как злейшие враги, подлежащие уничтожению. Большевики решили устранить физически, придав этому законную форму, любую оппозицию, любое сопротивление, пусть даже и пассивное, их власти. Устранению подлежали не только политические, но и социальные группы, такие как дворянство, буржуазия, интеллигенция, духовенство, а также группы профессиональные — армейские и флотские офицеры, чины жандармерии и т. д. Эти действия зачастую принимали характер геноцида. Проводимое с 1920 года рас-
* Здесь и далее повесть В. Гроссмана Всё течёт цитируется по изданию: Гроссман В., Собра-
ние сочинений в 4-х т., М. «Вагриус», 1998, т. 4.
Преступления коммунизма 41
казачивание, несомненно, подходило под определение «геноцид»: группа населения, расположенная в пределах строго очерченной территории, казаки, уничтожалась как таковая, мужчин расстреливали, детей, женщин и стариков депортировали, поселения стирались с лица земли или передавались новым поселенцам, не принадлежащим к казачьему сословию. Ленин, уподобивший казачьи области Вандее времен Французской революции, был намерен применить к ним метод, который Гракх Бабеф, «изобретатель» современного коммунизма, назвал в 1795 году «популицидом»5.
Раскулачивание 1930—1932 годов было всего лишь повторением расказачивания в гораздо больших масштабах. Предпринятое по требованию Сталина, оно проводилось под официальным лозунгом, усердно повторяемым пропагандой: «Ликвидация кулачества как класса». Кулаки, оказывающие сопротивление коллективизации, были расстреляны, другие — вместе с женщинами, стариками и детьми — подверглись высылке. Конечно, они не были ликвидированы поголовно, но тяжкий принудительный труд в необжитых районах Сибири и Крайнего Севера оставлял им мало надежд на выживание. Сотни тысяч людей сложили там свои головы, но точное число жертв так и осталось неизвестным. Что же касается грандиозного голода 1932—1933 годов на Украине, вызванного упорным сопротивлением крестьян насильственной коллективизации, то он за несколько месяцев обрек на гибель б миллионов человек.
Здесь классовый геноцид смыкается с геноцидом расовым: голодная смерть детей украинского кулака, жертв сталинского режима, «тянет на весах» столько же, сколько голодная смерть еврейского ребенка в гетто Варшавы, жертвы режима нацистского. Знак равенства между двумя этими фактами ни в коем случае не затрагивает исключительности «освенцимского феномена»: мобилизации современных технических средств для налаживания самого настоящего «промышленного процесса» — строительства подлинной «фабрики уничтожения» с использованием газа и кремационных печей. Но подчеркнем все же одну особенность многих коммунистических режимов: систематическое использование голода как оружия — власть стремится взять под контроль все наличные запасы продовольствия и через систему рационирования, зачастую довольно сложную, перераспределять их по своему усмотрению в зависимости от «заслуг» тех или иных субъектов. Такой прием может дойти до провоцирования голода, охватывающего гигантские пространства. Вспомним, что начиная с 1918 года странам, находившимся под властью коммунистов, пришлось испытать ужасы голода, уносившего сотни тысяч, если не миллионы жертв. Даже в последние десятилетия два государства Африки, провозгласившие «марксистский путь развития», — Эфиопия и Мозамбик — были опустошены подобным образом.
Можно подвести первый общий итог этим преступлениям:
—расстрелы без суда и следствия десятков тысяч заложников и находящихся в местах заключения лиц и убийства сотен тысяч взбунтовавшихся рабочих и крестьян в период 1918—1922 годов;
—голод 1921 — 1922 годов, послуживший причиной смерти 5 миллионов человек;
—уничтожение и депортация донских казаков в 1920 году;
— гибель десятков тысяч заключенных концентрационных лагерей в 1918—1930 годах;
42 Преступления коммунизма
- Большой террор 1937—1938 годов, в ходе которого было уничтожено около 690 тысяч человек;
—депортация двух миллионов кулаков (и причисленных к ним) в 1930— 1932 годах;
—уничтожение посредством неоказания помощи во время организованного властями голода шести миллионов украинцев в 1932—1933 годах;
—депортация сотен тысяч поляков, украинцев, жителей государств Прибалтики, Молдавии и Бессарабии в 1939—1941 годах, а затем в 1944— 1946 годах;
—депортация жителей Республики немцев Поволжья в 1941 году;
—депортация крымских татар в 1944 году;
—депортация чеченцев, ингушей и ряда других кавказских народностей в 1944 году;
—депортация и ликвидация городского населения Камбоджи в 1975— 1978 годах;
— постепенное уничтожение тибетцев Китаем, начиная с 1950 года, и т. д. Это далеко не полный перечень преступлений ленинизма и сталинизма и
их почти точных копий, совершенных режимами Мао Цзэдуна, Ким Ир Сена, Пол Пота.
Тут остается одна, чисто гносеологическая проблема. Имеет ли право историк пользоваться при характеристике и толковании фактов понятиями «преступление против человечности», «геноцид», относящимися к области юридической? Не слишком ли эти понятия зависят от конкретного события — осуждения нацизма в Нюрнберге, — чтобы стать частью исторического исследования, целью которого является анализ основных сторон явления, актуальных не только на данный момент, но и в дальнейшей перспективе? И не слишком ли обременены эти понятия весьма эмоциональными «оценками», способными исказить объективность исторического анализа?
На первый вопрос отвечает современная история, показывающая, что практика массовых убийств, совершаемых государством или партией, отождествленной с государством, не относится лишь к нацистскому государству или к нацистской партии. Босния, Руанда дали доказательства того, что эта практика по-прежнему существует, к тому же она является одной из основных черт XX столетия.
Что касается второго вопроса, то речь не идет о возвращении к концепциям прошлого века, когда историк часто слову «понять» предпочитал слово «осудить». Однако может ли историк, оказавшись лицом к лицу с неисчислимыми человеческими трагедиями, причиной которых были определенная идеология и политика, полностью пренебречь принципами, с которыми связана наша иудео-христианская цивилизация и наша демократическая культура, — таким, например, как уважение к человеческой личности? Многие известные историки без всяких колебаний применяют термин «преступления против человечности», как, например, Жан-Пьер Азема в статье Аушвиц6 («Освенцим») или Пьер Видаль-Наке, который в связи с процессом Тувье в своих Размышлениях о геноциде пишет: «Говорят о Катыни, об убийствах Советами пленных польских офицеров. Катынь полностью подпадает под определения Нюрнберга»7. Таким образом, нам представляется, что мы вполне законно можем употреблять эти определения применительно к преступлениям, совершенным коммунистическими режимами.
Преступления коммунизма 43
Помимо вопроса о прямой ответственности коммунистов, стоявших у власти, возникает вопрос и о пособничестве. Канадский Уголовный кодекс, модернизированный в 1987 году, устанавливает в статье 7 (3. 77), что причастность к правонарушению, определяемому как «преступление против человечности», включает в себя покушение, пособничество, подстрекательство, совет, одобрение или фактическое согласие (курсив наш — С. К. ). Кроме того, преступлениями против человечности считаются: покушение, участие в заговоре, согласие с уже совершенным деянием, совет, помощь или одобрение свершившегося факта [статья 7 (3. 76)] (курсив наш — С. К). Мы видим, что на протяжении 20-50-х годов коммунисты всего мира и многие другие люди вовсю аплодировали сначала политике Ленина, а затем политике Сталина. Сотни тысяч людей состояли в рядах Коммунистического Интернационала в национальных секциях «всемирной революционной партии». В 50-70-е годы другие сотни тысяч пели хвалу «Великому Кормчему», «большому скачку» и «культурной революции» в Китае. Да и совсем недавно немало было тех, кто радовался захвату власти Пол Потом9. Многие из них ответят нам: «Мы ничего не знали». Это правда: утаивание, засекречивание всегда было одним из излюбленных защитных средств коммунистической власти. Но достаточно часто неведение было результатом слепой и воинствующей веры. Ведь уже с 40-50-х годов стали известны многие факты, и оспаривать их было трудно. Многие из этих громогласных подпевал разочаровались в своих вчерашних идолах, но, к сожалению, они сделали это тихо и незаметно. Но как же мы должны оценивать подобную аморальность: молча отказаться от своих взглядов, о которых когда-то заявлялось во всеуслышание, и не извлечь из прошлого никаких уроков!
В 1969 году один из первых исследователей коммунистического террора Роберт Конквест писал: «... трудно устоять перед искушением составить полный перечень неверных толкований и ошибок, допущенных на Западе [в оценке сталинского государства] <... > Мы решили остановиться лишь на нескольких наиболее типичных ошибках, допущенных теми, кто претендует на ясность выводов, моральную зрелость, неподкупность и политическую эрудицию. Один из важных аспектов сталинских репрессий — их воздействие на мировое общественное мнение. Сталин сам учитывал этот аспект, давая распоряжение о проведении процесса Зиновьева». Далее Конквест цитирует слова известного историка-эмигранта Б. Николаевского: «... на все такие доводы* он презрительно отвечает: "Ничего, проглотят!"». «Многие действительно "проглотили", — пишет Конквест, — и это один из факторов, сделавших возможным проведение массовых репрессий в СССР. Суды в особенности были бы малоубедительны, если бы какие-нибудь иностранные и посему "независимые" комментаторы не придавали им юридического значения... » И Конквест делает суровый вывод о том, что есть полное основание «предположить, что если бы процесс Зиновьева [в 1936 поду] был во всеуслышание и более или менее единодушно осужден на Западе, то Сталин, возможно, не действовал так беспощадно... Те, кто «проглотили» тогда советские процессы, стали до некоторой степени соучастниками дальнейших репрессий, пыток и смерти ни в чем не повинных людей»10. Если уж такой мерой измерять моральное и духовное соучастие известного числа некоммунистов, то что же тогда сказать о коммунистах? И как тут не вспомнить о Луи Арагоне, призывавшем в 1931 году создать тайную коммунистическую поли-
* Об отношении общественного мнения Европы. (Прим. перев. )
44 Преступления коммунизма
цию во Франции11 (правда, потом он публично сожалел об этом и порой выступал с критикой сталинизма).
Йозеф Бергер, бывший функционер Коминтерна, «вычищенный» из партии и побывавший в лагерях, цитирует письмо одного из бывших узников ГУЛАГа, оставшегося членом партии и после возвращения из лагерей: «Коммунисты моего поколения приняли власть Сталина. Они одобряли его преступления. Я имею в виду не только советских коммунистов, но и членов других коммунистических партий во всем мире, и это пятно лежит на каждом из нас в отдельности и на всех вместе. И стереть это пятно мы можем только единственным путем: добиться, чтобы такое никогда не повторилось. Что же произошло? Потеряли ли мы разум или теперь мы можем считаться изменниками делу коммунизма? Правда заключается в том, что все мы, включая наиболее близко стоящих к Сталину товарищей, принимали эти преступления за полную противоположность тому, чем они были на самом деле. Нам они представлялись самым большим вкладом в дело борьбы за решающую победу социализма. Мы истово верили, что чем больше растет значение коммунистической партии в Советском Союзе и во всем мире, тем ближе победа социализма. Мы никак не могли представить себе, что внутри самого коммунизма возникнет такое противоречие между политикой и этикой»12.
Бергер со своей стороны вносит необходимое уточнение: «Я считаю, что если можно осуждать позицию тех, кто принял политику Сталина, то это осуждение не стоит распространять на всех коммунистов огульно; еще труднее упрекать их в том, что они допустили все эти преступления. Думать, что эти люди могли противодействовать замыслам Сталина, значит, ничего не понимать в его византийском деспотизме». Бергера «извиняет» то, что он находился в Советском Союзе и потому оказался захваченным сатанинской машиной, вырваться из чрева которой не было ни малейшей возможности. Всё это, возможно, и так, но как быть с коммунистами Западной Европы? Они не находились под непосредственным владычеством НКВД, так какое же ослепление вынуждало их попрежнему превозносить систему и ее главаря? Надо было отцеживать информацию поистине колдовским фильтром, чтобы держать их в столь впечатляющем подчинении! В своем замечательном труде о русской революции Советская трагедия 13Мартин Мала приподнимает краешек занавеса, говоря о «парадоксе великого идеала, приведшего к великому злодеянию». Другой крупный исследователь коммунизма Анни Кригель настаивает на почти не известной взаимосвязи двух ликов коммунизма: один источает сияние, другой — покрыт мраком.
Цветан Тодоров первым дал объяснение этому парадоксу: «Живущий в условиях западной демократии склонен считать, что тоталитарная система совершенно чужда устремлениям человека. Однако тоталитаризм не мог бы продержаться столь долго, не мог бы увлечь за собой стольких людей, если бы дело обстояло именно так. Но устрашающий механизм тоталитаризма, напротив, работает на редкость эффективно. Коммунистическая идеология рисует перед нами соблазнительную картину прекрасного будущего и побуждает нас стремиться к его созиданию: желание переделать мир во имя идеала — не есть ли это неотъемлемое качество человеческой личности? <... > Более того, коммунистическое общество освобождает индивидуума от ответственности: всё решает оно. А ответственность зачастую представляется весьма тяжким бременем. <... > Для многих привлекательность тоталитарной системы проистекает из неосознанной боязни свободы и ответственности — вот где причина популярности
Преступления коммунизма 45
всех авторитарных режимов (такова мысль Эриха Фромма, изложенная им в Бегстве от свободы); а о существовании добровольного рабства говорил еще Ла Боэси»14*.
Причастность тех, кто вовлечен в добровольное рабство, к злодеяниям никогда не носила и не носит абстрактного характера. Сам факт принятия и (или) ведения пропаганды, призванной скрывать правду, означал и будет означать активное соучастие в преступлениях. Ибо существует единственное средство — хотя не всегда действенное, как только что показала трагедия в Руанде, — борьбы против массовых преступлений, замышляемых и творимых втайне, и это средство — гласность.
Анализ сути феномена коммунистической власти — диктатуры и террора — не слишком легкая задача. Жан Элленштейн определил сталинизм как гибрид методов греческих тиранов и восточных деспотов. Формула соблазнительная, однако она не объясняет своеобразия этого опыта новейшей истории, его всеохватности, весьма отличной от диктатур, знакомых нам по прошлым периодам. Посмотрим же, каково оказалось в реальности коммунистическое правление в разных странах