Кевин Андерсон «Антитела»

 

 

Всем агентам, следователям и другим со­трудникам Федерального бюро расследований.

В связи с моей писательской деятельностью мне довелось встречаться с агентами и наблю­дать работу ФБР, так сказать, изнутри. Не все эти люди похожи на Малдера и Скалли, но есть общие черты, которые их объединяют: гордость за свою профессию и преданность делу, которому они служат.

 

Развалины лаборатории "ДайМар"

Воскресенье, 23.13

 

Сигнализация сработала глубокой ночью, когда в неподвижном воздухе повис густой холод­ный туман.

Заброшенный сгоревший участок окружала наспех возведенная примитивная охранная систе­ма, а Верной Ракмен дежурил в ночную смену в одиночку..., но ему платили — и платили на удив­ление щедро — за то, чтобы он не допускал посто­ронних в готовые обрушиться развалины лабора­тории «ДайМар» в предместьях Портленда, штат Орегон.

Скрипя облысевшими шинами по гаревой до­рожке, проржавевший «бьюик» Вернона взбирал­ся по пологому склону туда, где еще полторы недели назад стояло здание онкологического центра.

Свернув на стоянку, Вернон отстегнул ремень безопасности и отправился на разведку. Он должен был тщательно и осторожно осмотреть место происшествия. Верной включил тяжелый кара­ульный фонарь, который при необходимости мог послужить в качестве оружия, и направил яркий сноп света на почерневшие руины, громоздив­шиеся по всей территории.

Работодатели не пожелали раскошеливаться на специальный автомобиль, зато обеспечили Вернона форменной одеждой, нагрудным знаком и заряженным револьвером. Столкнувшись со стайкой расшалившихся подростков, гоняющихся друг за другом среди обугленных останков лабора­торного здания, он должен был проявлять уверен­ность и твердость. За полторы недели, миновав­шие со времени взрыва, Вернону уже несколько раз доводилось выдворять незваных гостей — юнцов, которые скрывались в ночи, заливаясь смехом. Верной так и не сумел поймать никого из них.

Между тем дело было нешуточное. Шаткие развалины в любой момент могли обрушиться, их предполагалось снести в самое ближайшее время. На территорию уже завезли огромные цистерны с горючим, подогнали скреперы, бульдозеры и про­чую технику, установили запертый на висячий замок контейнер с капсюлями и взрывчаткой. Судя по всему, кому-то не терпелось сровнять с землей руины медицинского исследовательского центра.

А пока лаборатория по-прежнему представля­ла опасность, и несчастье могло произойти в любую минуту. Вернону Ракмену вовсе не хоте­лось, чтобы это случилось в его дежурство.

Сияющий конус света, вырывавшегося из фо­наря, проникал сквозь туман в глубь лабиринта накренившихся перекладин, обугленных деревян­ных брусьев и обвалившихся потолочных балок. Лаборатория «ДайМар» более всего напоминала декорацию из старомодного фильма ужасов, и Верной воочию представлял себе фигуры целлу­лоидных монстров, выходящих из руин, в которых они прятались.

После пожара участок обнесли сетчатым забо­ром, и Верной увидел, что входные ворота приот­крыты. Неподвижный воздух всколыхнуло легкое дуновение, сетка чуть слышно загудела, а ворота скрипнули; ветер тут же утих, словно затаенное дыхание.

Вернону показалось, что он уловил внутри зда­ния движение, шорох мусора и скрип дерева. Он чуть приоткрыл ворота, только чтобы пройти самому, и, подчиняясь требованиям инструкции, замер, внимательно прислушался и осторожно двинулся вперед. Левая рука сжимала фонарь, правая лежала на рукоятке тяжелого полицейско­го револьвера, пристегнутого к поясу.

Кроме револьвера, на кожаном ремне Вернона висел маленький футляр с наручниками, и он пре­красно знал, как ими пользоваться, хотя и не пой­мал до сих пор ни одного нарушителя. Служба ночного патруля по большей части состоит из чте­ния газет, лишь изредка прерываемого сигналами ложной тревоги.

Подружка Вернона была типичной совой. Она училась в колледже на отделении английской ли­тературы и сама писала стихи, посвящая долгие ночные часы ожиданию музы либо проводя время на своем рабочем месте в кафе, открытом круглые сутки. Вернон подстроил свои биологические часы к ее привычкам, и должность ночного охран­ника оказалась именно тем, что надо, а ощущение усталости и сонливость прошли за первую же не­делю службы.

Но теперь, когда Вернон входил в сгоревший лабиринт, ему было не до сна.

В лабораторию и впрямь кто-то вторгся.

Под ногами шелестела зола, скрипели осколки разбитого стекла и бетонные крошки. Вернон пре­красно помнил, как выглядело прежде это здание, символ эры высоких технологий с чертами северо-западной архитектуры — эдакая смесь футурис­тического блеска стекла и стали со старомодным массивным деревом, добытым в прибрежных лесах Орегона.

Лабораторию спалили дотла защитники окру­жающей среды, выступление которых началось поджогом, а закончилось взрывом.

Вернон ничуть не удивился бы, окажись сегод­няшний поздний гость не просто хулиганом, а чле­ном общества по охране прав животных, взявшим на себя ответственность за поджог Может, это кто-нибудь из активистов, собирающий военные трофеи, свидетельства кровавой победы.

Вернон не знал, кто забрался в лабораторию, лишь чувствовал, что ему следует быть начеку.

Он еще продвинулся вперед и наклонил голо­ву, пытаясь уберечься от столкновения с повален­ным деревянным столбом, черным, покрытым бо­родавчатыми наростами серо-белого пепла и лоп­нувшим под воздействием сильного пламени. Пол в главном здании основательно прогорел и грозил рухнуть в подвальное помещение. Стены кое-где обвалились, перегородки закоптились, оконные стекла полопались.

Услышав крадущиеся шаги, Вернон повел фо­нариком вокруг, и белый свет вонзился во тьму, отбрасывая черные тени, которые наскакивали на него с самых неожиданных сторон и бегали по стенам. Вернон никогда не жаловался на боязнь замкнутых пространств, но теперь ему казалось, что здание готово его проглотить.

Он остановился, посвечивая фонарем, и вновь услышал тот же звук, тихое шуршание, словно кто-то рылся в обломках, пытаясь что-то отыс­кать. Звук доносился из дальнего угла. До пожара там находились конторские помещения, и хотя потолок в углу отчасти просел, укрепленные пере­городки выдержали натиск огня и взрыва.

Вернон увидел темную фигуру, которая копа­лась в обломках, расшвыривая мусор. Проглотив застрявший в горле комок, он подошел ближе и рявкнул:

— Эй вы там! Здесь частная собственность Посторонним вход запрещен!

Пальцы Вернона легли на рукоять револьвера. «Не вздумай показывать страх и не дай чужаку улизнуть».

Верной осветил человека лучом фонаря. Ог­ромный широкоплечий мужчина поднялся на ноги и медленно повернулся к нему лицом. Он не испугался, не побежал, и это обстоятельство лишь усугубило беспокойство охранника. Тело незвано­го гостя прикрывали не подходящие друг к другу предметы одежды, покрытые пятнами копоти; ка­залось, их вытащили из забытого кем-то туристи­ческого рюкзака или сдернули с веревки для сушки белья.

— Что вы здесь делаете? — осведомился Вернон, направляя луч света в глаза мужчине. Тот был грязен, начесан и выглядел хуже некуда. Только этого не хватало, подумал Верной. Бродя­га копается в развалинах, разыскивая что-нибудь, что можно украсть и продать. — Здесь нет ничего, что могло бы вас заинтересовать, — добавил он.

— Кое-что есть, — отозвался мужчина. В его голосе прозвучали сила и уверенность, заставшие Вернона врасплох.

— Вам нельзя здесь находиться, — повторил Верной, теряя терпение.

— Можно, — ответил мужчина. — У меня есть разрешение. Я... я работал в этой лаборатории.

Верной шагнул вперед. Слова мужчины оказа­лись для него полной неожиданностью. Он не от­рывал луч фонаря от лица чужака, полагаясь на фактор воздействия яркого света, бьющего в глаза.

— Меня зовут Дорман, Джереми Дорман. — Мужчина сунул руку в карман, и Вернон схватил­ся за револьвер. — Я лишь хотел показать вам свое удостоверение сотрудника «ДайМар», — сказал Дорман.

Вернон сделал еще шаг и в мощном свете фона­ря разглядел болезненное лицо, по которому сте­кали капли пота.

— Похоже, вам нужно обратиться к врачу.

— Нет. То, что мне нужно, находится здесь, — сказал Дорман, ткнув пальцем.

Только теперь Вернон увидел, что нарушитель сдвинул с места кучу бетонных обломков, за кото­рыми пряталась дверца несгораемого шкафа.

Наконец Дорману удалось выудить из кармана мятую, исцарапанную карточку с фотографией — пропуск в здание «ДайМар». Действительно, он работал в лаборатории... но это не давало ему права рыться среди ее сгоревших обломков.

— Ваш документ мне ровным счетом ни о чем не говорит, — заявил Вернон. — Я заберу вас с собой, и мы выясним, есть ли у вас надлежащие полномочия.

— Нет! — воскликнул Дорман с таким пылом, что с губ сорвались капельки слюны. — Вы отни­маете у меня время! — Казалось, кожа на его лице шевельнулась, теряя ясные очертания, потом вер­нулась на место. Вернон вздрогнул, стараясь не выдать испуга.

Дорман отвернулся, не обращая на охранника ни малейшего внимания.

Возмущенный Вернон шагнул вперед и достал оружие.

— Этот номер не пройдет, господин Дорман. А ну-ка встаньте лицом к стене, и поживее!

Внезапно он заметил толстые бугры, которые перекатывались под испачканной рубахой мужчи­ны. Казалось, они движутся по собственной воле, подергиваясь и колеблясь.

Дорман посмотрел на Вернона сузившимися темными глазами, и тот взмахнул стволом револь­вера. Не выказывая и следа страха или почтения к представителю властей, Дорман шагнул к уцелев­шей стене, покрытой сажей и почерневшей от огня.

— Я же сказал, вы отнимаете у меня время, — проворчал он. — А у меня его не так уж много.

— Времени у нас хоть отбавляй, — возразил Вернон.

Дорман вздохнул, раздвинул руки, уперся ими в закопченную стену и замер. Кожа у него на ла­донях напоминала то ли воск, то ли пластмассу. Казалось, она покрыта слизью. Вернон подумал, что его пленник, вероятно, в свое время подвергся воздействию отравляющих веществ — кислоты, например, или промышленных отходов. Вернон чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и был вооружен.

Уловив краешком глаза судорожное сокраще­ние одного из бугров под рубахой Дормана, охран­ник сказал:

— Пока я буду вас обыскивать, стойте не ше­велясь.

Дорман скрипнул зубами и впился взглядом в стену, словно пытаясь сосчитать осевшие на нее частицы сажи.

— Не могу, — заявил он.

— Не надо меня пугать, —быстро произнес Вернон.

— А вы не трогайте меня, — парировал Дор­ман. В ответ Вернон сунул фонарь под мышку и быстро охлопал нарушителя одной рукой, обыс­кав его от шеи до пят.

Кожа Дормана оказалась горячей и пупырча­той; потом рука Вернона коснулась чего-то влаж­ного и липкого, и он быстро отдернул пальцы, воскликнув:

— Что это, черт побери?

Посмотрев вниз, Вернон увидел, что его ладонь испачкана какой-то слизью.

Внезапно кожа Дормана начала трястись и корчиться, как будто по его телу пробежала орава крыс.

— Я же предупреждал: не надо меня тро­гать, — сердито сказал Дорман, оглядываясь.

— Что это за штука? — повторил Вернон, пряча револьвер в кобуру и брезгливо рассматри­вая ладонь, пытаясь очистить ее о брюки от слизи. Потом он отступил на шаг, с испугом взирая на хаотическое движение бугров на теле Дормана.

И вдруг ладонь Вернона запылала, словно об­литая едкой кислотой.

— Эй! — крикнул он, отшатываясь назад и скользя башмаками по каменной плитке пола.

По руке растеклось жгучее болезненное пока­лывание, как будто крохотные пузырьки, миниа­тюрные горячие дробинки пронизывали нервы за­пястья, ладони, плеч и груди Вернона.

Дорман опустил руки и повернулся к охранни­ку, внимательно наблюдая за ним.

— Я же говорил, не прикасайтесь ко мне, — напомнил он.

Верной Ракмен почувствовал, как все его мышцы немеют, тело корчится в судорогах, а в голове взрываются крохотные фейерверки. Те­перь он не видел ничего, кроме всполохов огня, плясавших перед глазами. Руки и ноги Вернона затряслись, мускулы конвульсивно сжались.

Он услышал треск ломающихся костей. Своих костей.

Он вскрикнул и повалился на спину. Казалось, все тело превратилось в сплошное минное поле.

Караульный фонарь, продолжая ярко светить, упал на пол, покрытый пеплом и обломками.

Несколько мгновений Дорман наблюдал за из­вивающимся телом охранника, потом перевел взгляд на несгораемый шкаф, наполовину зава­ленный обломками бетона. Кожа охранника по­дергивалась и пузырилась, а на поверхности уми­рающей плоти проступили красно-черные пятна. Караульный фонарь заливал пол ярким белым светом, и Дорман ясно видел набухающие опухо­ли, пустулы, бугры и метастазы.

Обычные симптомы.

Дорман вырвал из стены остатки арматуры, раскрошил гипсовую штукатурку и, наконец, ос­вободил сейф. Он прекрасно помнил шифр замка и быстро набрал комбинацию, прислушиваясь к щелчкам валиков, входивших в гнезда. Потом уда­рил по сейфу тяжелой мясистой рукой, выбивая из щелей затекшую туда почерневшую краску, и рас­пахнул дверцу.

Сейф был пуст. Кто-то извлек оттуда содержи­мое, записи и устойчивые прототипы.

Дорман рывком повернулся к мертвому охран­нику, как будто Верной Ракмен каким-то образом мог быть причастен к похищению материалов. Тело Дормана вновь свело судорогой, и он болез­ненно поморщился. Содержимое сейфа было его последней надеждой. Во всяком случае, ему так казалось.

Дорман поднялся на ноги, кипя от злости. Что теперь прикажете делать? Он посмотрел на свою руку, и кожа на его ладони затрепетала и сдвину­лась с места, как будто составлявшие ее клетки захватило миниатюрным штормом. Мышцы Дор­мана пронзила серия затихающих конвульсий, он вздрогнул, но потом, несколько раз глубоко вздох­нув, все же сумел подчинить тело своей воле.

Болезнь прогрессировала с каждым днем, но Дорман пообещал себе сделать все возможное. чтобы остаться в живых. Он не привык отдаваться во власть обстоятельств.

Ослабев от отчаяния и безысходности, он бес­цельно бродил по развалинам лаборатории. Вы­числительная техника превратилась в мусор, ла­бораторное оборудование было уничтожено. Дор­ман наткнулся на оплавленный разбитый стол и по его расположению понял, что некогда это!

стол принадлежал Дэвиду Кеннесси, руководите­лю проекта.

— Будь ты проклят, Дэвид, — пробормотал Дорман.

Собравшись с силами, он выдрал из стола верх­ний ящик и, покопавшись в золе, обнаружил ста­рую, обгоревшую по краям фотографию в рамке с разбитым стеклом. Осмотрев снимок, он вынул его из рамки.

На фотографии был изображен франтоватый улыбающийся Дэвид. Он стоял рядом с симпатич­ной, строгой на вид молодой блондинкой и светло­волосым мальчиком. Перед ними, вывалив язык, сидел черный Лабрадор семейства Кеннесси. Тот самый пес.

Фотография была сделана, когда мальчику ис­полнилось одиннадцать и он еще не страдал лей­кемией.

Патриция и Джоди Кеннесси.

Дорман взял снимок и поднялся из-за стола. Ему казалось, он знает, куда они могли уехать, и был уверен в том, что сумеет их найти. Ничего другого ему не оставалось. Теперь, когда материа­лы анализов исчезли, только кровь собаки могла дать ответы на его вопросы. Патриция даже не догадывалась о том, какие удивительные тайны кроются в организме ее питомца.

Дорман оглянулся на труп охранника и, не об­ращая внимания на ужасные пятна, вынул у него из кобуры револьвер и сунул в карман своих брюк. Если случится самое худшее, ему, возможно, при­дется прокладывать путь силой оружия.

Джереми Дорман покинул сгоревшую лабора­торию «ДайМар», оставив на полу остывающий обезображенный труп и унося с собой фотогра­фию и револьвер.

В его теле продолжала тикать биологическая мина. В распоряжении Дормана оставались считанные дни.

Штаб-квартира ФБР

Вашингтон, округ Колумбия.

Понедельник, 7:43

 

Громадный медведь намного превосходил сво­ими размерами любого, самого знаменитого борца-тяжеловеса. Могучие канаты мышц ощети­нились золотисто-коричневым мехом, когти были растопырены — медведь наклонялся над горным ручьем, готовясь выхватить из воды форель.

Малдер смотрел на его когти и клыки, любуясь первобытной мощью зверя.

Ему оставалось лишь радоваться, что медведь уже давно мертв и хранится в виде чучела на вы­ставке в Гувер-билдинг, но даже и теперь стеклян­ная стена, отделявшая его от любопытных, от­нюдь не казалась лишней. Должно быть, это чуче­ло стоило набившему его таксидермисту немалого труда.

Этот трофей был захвачен ФБР в ходе облавы на одного важного наркодельца. Охотничья экспедиция на Аляску обошлась ему в двадцать тысяч, а потом он потратил еще больше на изго­товление чучела. Арестовав воротилу, ФБР кон­фисковало гигантского медведя в полном соответ­ствии с уложениями акта RICO[1], ведь экспедиция была снаряжена на средства, поступившие от не­законной торговли наркотиками, и набитый опил­ками зверь отошел в собственность федерального правительства.

Не зная, что с ним еще делать, ФБР выставило медведя вместе с другими изъятыми ценностя­ми — выполненным по индивидуальному заказу мотоциклом «харлей-дэвидсон», изумрудными и бриллиантовыми ожерельями, браслетами, слит­ками чистого золота.

Порой Малдер покидал тихий сумрачный цо­кольный этаж, где он держал свои материалы, по­меченные грифом «Икс», и поднимался в музей взглянуть на хранящиеся там экспонаты.

Рассматривая могучего зверя, Малдер продол­жал обдумывать только что поступившее донесе­ние о загадочной смерти, очередной рапорт под грифом «Икс», полученный от агента в Орегоне. Сведения, содержавшиеся в докладе, не лезли ни в какие рамки и вызывали у Малдера искреннее недоумение.

Когда живое существо становится жертвой та­кого чудовища, как этот медведь, причина смерти не вызывает никаких сомнений, зато случаи необъяснимых заболеваний порождают множество вопросов. Особенно если речь идет о таинствен­ной инфекции, поразившей человека на террито­рии центра медицинских исследований, только что уничтоженного огнем.

Агент Фокc Малдер всегда интересовался во­просами, оставшимися без ответа.

Он вошел в лифт и спустился в свой кабинет, намереваясь еще раз прочесть рапорт из Орегона. Потом он отправится на встречу со Скалли.

Дана Скалли, агент по особым поручениям, стояла между толстыми перегородками трениро­вочного стрельбища ФБР. Достав свой пистолет, девятимиллиметровый «сиг-сойер», она вставила в рукоять расширенную обойму на пятнадцать патронов и загнала еще один патрон в ствол.

Потом она отстучала команду на компьютер­ной клавиатуре, расположенной слева. Взвыл гид­равлический механизм, и колесико блока покати­лось по тросу, унося черный силуэт «противника» в двадцатиярдовую зону. Остановив мишень, Скалли протянула руку к наушникам с мягкими подушечками и аккуратно пристроила их на голо­ве, закрыв уши и прижав дужкой золотисто-рыжие волосы.

Потом она взяла пистолет, поставила ноги на ширину плеч, навела ствол на мишень, прищури­лась, целясь силуэту в лоб, и спустила курок при­вычным, ставшим уже бессознательным движени­ем пальца. Ее не интересовало, куда она попала;

Скалли вновь прицелилась и продолжала выпус­кать пулю за пулей. Стреляные гильзы взмывали в воздух словно металлический поп-корн и со зво­ном падали на бетонный пол. В ноздри ударил запах пороховой гари.

Расправляясь с мишенью, она думала о тех без­ликих людях, что убили ее сестру Мелиссу и время от времени пытались опорочить Малдера, заста­вить его умолкнуть и развенчать его теории, кото­рые шли вразрез с общепринятыми взглядами.

Скалли ни на секунду не забывала о том, что следует держать себя в руках и сохранять выдерж­ку. Вздумай она дать волю гневу, и пули непремен­но уйдут в «молоко».

Она смотрела на темный силуэт мишени, но видела лишь неясные черты людей, столь глубоко вторгшихся в ее жизнь. Оспенные шрамы, встав­ленные в нос трубки, записи о прививках в меди­цинской карточке, таинственные исчезновения, подобные тому, что пережила она сама, и раковые опухоли — очевидный результат всего того, что сотворили с ней, пока она находилась в плену. У Скалли не было возможности бороться с таинст­венной организацией, не было целей, в которые можно было стрелять. Она могла лишь продол­жать расследование. Скалли стиснула зубы и стре­ляла, пока не кончилась обойма.

Она сняла наушники и нажала клавишу, отда­вая команду вернуть желтоватый листок мишени к исходному рубежу. Агентам ФБР вменялось в обязанность сдавать экзамены по стрельбе не реже раза в три месяца, у Скалли в запасе было еще около четырех недель, но она предпочитала тренироваться ранним

утром. В это время тир был свободен, и она могла порезвиться вволю.

Чуть позже сюда придут туристы, и прикреп­ленный к ним агент станет демонстрировать зева­кам свое потрясающее умение обращаться с «сиг-сойером», винтовкой «М-16», а то и с пулеметом Томпсона. Скалли старалась завершить трениров­ку задолго до того мгновения, когда в смотровых окнах появятся изумленные лица первой на сегод­няшний день группы бойскаутов или школьных учителей.

Разглядев избитую пулями мишень, Скалли с удовлетворением отметила, что все шестнадцать выстрелов кучно легли в самый центр «груди» си­луэта.

Инструкторы академии ФБР в Квантико учили будущих агентов не воспринимать мишень как «человека», и Скалли целилась не в сердце, го­лову или бок, а скорее в «центр тяжести». Ее задачей было «поразить цель», а не убить про­тивника.

Хороший агент обнажает ствол и стреляет в подозреваемого только в самом крайнем случае, ведь это не лучший способ довести расследование до конца, даже если иные методы не дали резуль­тата. К тому же пальба влекла за собой множество утомительных формальностей. В том случае, когда агент был вынужден открывать огонь, ему приходилось собирать все стреляные гильзы, а это порой бывало очень нелегко, особенно после ожесточенной перестрелки на бегу.

Скалли вынула бумажную мишень из зажима, оставив испещренную дырочками картонную подложку висеть на тросе. Потом она напечатала на клавиатуре команду, возвращая мишень на место, и посмотрела вверх, с изумлением обнару­жив на смотровой галерее своего напарника Малдера, который стоял, прислонившись спиной к стене. Интересно, сколько времени он ее дожи­дается?

— Отменная стрельба, Скалли, — похвалил Малдер, но не стал интересоваться, чем она зани­малась — поражала мишень или разгоняла своих персональных демонов.

— Шпионишь за мной, Малдер? — шутливо осведомилась Скалли, скрывая удивление, и, по­молчав несколько мгновений, добавила: — Ну? Что на этот раз?

— Очередное дело. Уж оно-то обязательно тебя заинтересует, не сомневайся, — улыбнулся Малдер.

Скалли повесила на место защитные очки и вышла вслед за Малдером. Его открытия всегда бывали необычными и захватывающими, хотя за­частую казались совершенно невероятными.

Кафе «Ке Сан коффе шопп».

Вашингтон, округ Колумбия.

Понедельник, 8:44

 

Покидая вместе с Малдером Гувер-билдинг, Скалли в равной степени терзалась догадками по поводу предстоящего задания и опасениями на­счет того, в какую забегаловку Малдер потащит ее на сей раз. И даже вскользь брошенное им замеча­ние «я угощаю» отнюдь не развеяло ее дурных предчувствии.

Они прошли сквозь раму металлоискателя, шагнули в дверь и спустились по гранитным сту­пеням. На каждом углу обширного квадратного здания стояли внушительные на вид будки, в кото­рых дежурили облаченные в форму охранники Бюро.

Выйдя на улицу, Скалли и Малдер миновали длинную очередь туристов, которые уже начина­ли сколачивать первую на сегодняшний день группу для экскурсии по зданию ФБР. И хотя

большинство прохожих носили деловые костюмы, обычные для бюрократического района Вашинг­тона, понимающие взгляды гостей столицы под­сказывали Скалли, что люди безошибочно угады­вают в ней рыцаря плаща и кинжала.

Вокруг возвышались другие государственные здания, элегантные и величественные символы де­лового центра города, словно похваляясь друг перед другом своей архитектурой. На верхних эта­жах большинства этих строений располагались бесчисленные фирмы консультантов, адвокатские конторы и штаб-квартиры могущественных лоббистских организаций. Нижние этажи занимали кафе, закусочные и газетные киоски.

Малдер взялся за стеклянную дверь «Ке Сан коффе шопп».

— Ну почему ты постоянно водишь меня сюда? — спросила Скалли, разглядывая сквозь дверь немногочисленных клиентов. В чиновни­чьем районе Вашингтона было немало заведений, принадлежавших семьям корейских переселен­цев — в основном экзотические кафетерии, би­стро и рестораны, — но владельцы «Ке Сан» поче­му-то предпочли скопировать типичную амери­канскую забегаловку, и результат получился до­вольно жалкий.

— Мне нравится это место, — заявил Мал­дер. — Тут кофе подают в больших стаканчиках из пенополистирола.

Скалли не стала спорить и вошла в помещение. На ее взгляд, их ждали более важные дела... к тому же она вовсе не хотела есть.

Написанное от руки меню было приколото к широкой белой доске, установленной на тренож­нике. Рядом с кассой располагался холодильник, набитый бутылками с водой и соками. Большую часть пространства занимала пустая стойка с мармитами для подогрева пищи; в обеденные часы здесь подавали дешевые — как с точки зрения цены, так и качества — американизированные блюда восточной кухни.

Малдер поставил кейс на один из пустующих столов и отправился к кассе, а Скалли тем време­нем устроилась в кресле.

— Чем тебя угостить, Скалли? — крикнул Малдер.

— Только кофе, — ответила она. Малдер поднял брови.

— Здесь отлично готовят яичницу и жареный картофель с мясом, — сказал он.

— Только кофе, — повторила Скалли. Малдер вернулся, неся в руках два больших пенополистироловых стакана. Еще до того как он поставил кофе на стол, Скалли почуяла горьковатый аромат напитка; она обхватила стакан ладоня­ми, наслаждаясь теплом, пронзившим кончики пальцев.

Наконец Малдер приступил к делу.

— Думаю, тебя это заинтересует, — сказал он, открывая кейс и вынимая оттуда бурый бумажный конверт. — Место действия — Портленд, штат Орегон, лаборатория «ДайМар», медицинский ис­следовательский центр по изучению раковых за­болеваний. Финансируется федеральным прави­тельством.

Малдер протянул Скалли глянцевую брошюру с фотографиями современного научного комплек­са. Корпус в стиле модерн из стекла и стали с радующей глаз деревянной отделкой и паркетны­ми полами. Холлы богато украшены массивным резным деревом с позолотой, уставлены цветоч­ными горшками, а лабораторные помещения сверкают белизной, чистотой и стерильностью.

— Славное местечко, — заметила Скалли, перелистав страницы. — Я немало читала об ис­следованиях в области раковых заболеваний, но об этой лаборатории слышу впервые.

— Центр «ДайМар» держался в тени, — отве­тил Малдер. — Во всяком случае, до недавнего времени.

— Что же изменилось? — спросила Скалли. Малдер вынул очередной документ — блестя­щую черно-белую фотографию той же самой ла­боратории. Здание было разрушено, огорожено сетчатым забором и почернело от огня. Типичный пример творчества фронтового журналиста.

— Поджог и взрыв, — сказал Малдер. — Следствие еще не закончено. Это случилось пол­торы недели назад. В редакцию портлендской га­зеты поступило письмо от группы под названием «Освобождение», в котором она берет на себя от­ветственность за диверсию До сих пор об этой группе никто не слыхал. Судя по всему, это орга­низация защитников прав животных, разгневан­ных исследованиями, которые возглавлял руководитель лаборатории доктор Дэвид Кеннесси. Ис­следования на высочайшем техническом уровне, по большей части засекреченные.

— Итак, это здание сожгли демонстранты.

— Вернее было бы сказать, сожгли и взорвали.

— Это уж чересчур. Как правило, такие груп­пы ограничиваются широковещательными заяв­лениями и шумихой в прессе, — отозвалась Скалли, рассматривая обугленные стены.

— Совершенно верно. Видимо, кому-то захо­телось покончить с исследованиями раз и на­всегда.

— Что же за исследования проводил Кеннес­си, если они вызвали такой яростный протест?

— Информация на этот счет скудна и рас­плывчата, — озабоченным тоном сообщил Малдер, морща лоб. — Речь идет о новейших методи­ках терапии рака, что называется, передовых ру­бежах прогресса. Кеннесси и его брат Дарин не­сколько лет работали вместе, применяя самые не­вероятные сочетания подходов и технологий. Дэвид по образованию биолог, специалист по ме­дицинской химии. Дарин — инженер-элект­ронщик.

— Электроника и терапия раковых заболева­ний... — произнесла Скалли. — Эти две науки, как правило, не соприкасаются. Может быть, братья Кеннесси конструировали новый диагностичес­кий или лечебный аппарат?

— Это неизвестно, — ответил Малдер. — Полгода назад Дарин расстался с братом, бросил работу в «ДайМар» и присоединился к группе сто­ронников естественного образа жизни, которые обитают в чащобах орегонских лесов. Связаться с ним по телефону, разумеется, невозможно.

Скалли еще раз просмотрела брошюру, но так и не нашла списка научного персонала.

— Значит, Дэвид продолжал трудиться в оди­ночку, без брата? — спросила она.

— Да, — ответил Малдер. — Дэвид работал на пару с младшим компаньоном, Джереми Дорманом. Я пытался отыскать их отчеты и записи, чтобы точно выяснить суть исследований, однако большинство документов оказались изъяты. На­сколько я мог понять, Кеннесси делал основной упор на малоизвестные методики, не применяв­шиеся ранее для лечения рака.

Скалли нахмурилась:

— Кому могли помешать занятия Кеннесси? Удалось ли ему добиться успеха? Малдер пригубил кофе.

— Судя по всему, поджигателей возмущали жестокие и, по их мнению, ничем не оправданные эксперименты над животными. Подробности не­известны, но мне кажется, наш добрый Айболит малость отклонился от требований Женевской конвенции. — Малдер пожал плечами. — Боль­шинство записей сожжены или уничтожены, и до­быть конкретные сведения будет трудновато.

— Чем закончился пожар? Были ли челове­ческие жертвы? — спросила Скалли.

— По официальной версии, Дорман и Кеннес­си погибли в огне, но сыщикам не удалось даже полностью собрать останки, не говоря уж о том, чтобы идентифицировать их. Не забывай, лабора­торию не просто спалили — ее взорвали. Вероят­но, заложили мину. Серьезные ребята. Действова­ли наверняка.

— Все это очень интересно, Малдер. Вот толь­ко не возьму в толк, в чем твой личный интерес.

— Сейчас объясню.

Насупив брови, Скалли бросила взгляд на глян­цевый снимок разгромленной лаборатории и вер­нула его Малдеру.

Рядом с ними за столиками сидели мужчины в строгих костюмах. Склонившись друг к другу го­ловами, они продолжали свои разговоры, не обра­щая внимания на окружающих. Скалли по привы­чке навострила уши. Группа сотрудников НАСА обсуждала предложения по модификации новых межпланетных кораблей, а их соседи приглушен­ными голосами высказывались в пользу карди­нального сокращения бюджета космических про­грамм.

— По-видимому, Кеннесси и раньше получал письма с угрозами, — продолжал Малдер, — но эта группировка появилась словно из ниоткуда и тут же собрала огромную толпу. Я не нашел ни единого упоминания об организации под названи­ем «Освобождение» — вплоть до взрыва в «Дай-Мар», после которого они послали в «Портленд Орегониан» письмо, где берут на себя ответствен­ность за данный террористический акт.

— Почему же Кеннесси продолжал работать в таких условиях? — Скалли вновь взяла в руки кра­сочную брошюру и пролистала ее еще раз, вчиты­ваясь в броские фразы вроде «прорыв в лечении раковых заболевании», «выдающиеся достиже­ния», «до исцеления рукой подать». Скалли глубо­ко вздохнула. Эти слова были ей хорошо знакомы. Онкологи манипулировали подобными обеща­ниями начиная с пятидесятых годов.

Малдер достал еще один снимок, на котором был запечатлен мальчик одиннадцати-двенадцати лет. Он улыбался в объектив, но был похож на ходячий скелет. Изможденное лицо подростка об­тягивала серая пергаментная кожа и венчала практически голая макушка.

— Это его двенадцатилетний сын Джоди. У парня последняя стадия рака крови — острая лимфобластическая лейкемия. Кеннесси спешил отыскать лекарство — жалкая кучка активистов не задержала бы его исследования ни на минуту.

Скалли опустила подбородок на ладони.

— И все же я не понимаю, почему ты заинте­ресовался поджогом и разрушением частной ла­боратории, — призналась она.

Малдер вынул из папки последнюю фотогра­фию. Среди горелого мусора лежал мужчина в форме охранника. Его лицо было искажено пред­смертной судорогой, кожа покрыта пятнами, из­вилистыми и вздутыми опухолями, а ноги и руки неестественно вывернуты. Он был похож на паука, угодившего под струю тараканьей мо­рилки.

— Этого человека обнаружили прошлой ночью в помещении сгоревшей лаборатории, — сказал Малдер. — Ты только взгляни на него. До сих пор никто не видывал ничего подобного.

Скалли выхватила фотографию и внимательно присмотрелась. На ее лице появилось тревожное выражение.

— Похоже, этот человек стал жертвой очень сильного и быстродействующего патогена, — произнесла она.

Малдер помолчал, давая ей впитать зловещие подробности, потом сказал:

— Может быть, объяснение кроется в иссле­дованиях Кеннесси. Допустим, что-то уцелело в огне...

Скалли задумалась, чуть хмурясь.

— Мы ведь не знаем, что делали поджигатели перед тем, как взорвать лабораторию, — заметила она. — Может быть, они освободили подопытных животных, выпустили на волю что-нибудь опас­ное.

Малдер отпил кофе и собрал документы в папку, дожидаясь, пока у напарницы не появятся собственные умозаключения.

— Странные опухоли... С какой скоростью проявились симптомы? — спросила Скалли, с жи­вейшим интересом разглядывая фотографию.

— Этот человек заступил на дежурство за не­сколько часов до гибели. Тогда он был совершен­но здоров. — Малдер бросил на Скалли пытливый взгляд. — Как ты думаешь, какова причина его смерти?

Скалли озабоченно поджала губы:

— Не могу сказать, пока сама не увижу. Наде­юсь, труп поместили в карантин?

— Разумеется. Я подумал, что ты, может быть, захочешь поехать со мной и посмотреть на него.

Скалли сделала первый глоток. Кофе оказался еще хуже, чем она ожидала.

— Пойдем отсюда, — сказала она и, встав из-за стола, вернула Малдеру красочную брошюру, напичканную оптимистическими заверениями.

Должно быть, Кеннесси проводил над живот­ными какие-то невиданные прежде радикальные эксперименты, подумала Скалли. Вероятно, кому-то из животных удалось вырваться из горящей лаборатории, и теперь они бродят на свободе, неся в себе грозную опасность.

Шоссе номер 22

Кост-Речндж[2], штат Орегон

Понедельник, 22 00

 

Пес вышел на дорогу и нерешительно остано­вился на осевой линии. Из кювета несло сыростью и пряным запахом опавшей листвы. Придорож­ные фонари освещали гаревые подъездные до­рожки и деревенские почтовые ящики. В лесу густо пахло еловой и кедровой хвоей, а дорога воняла машинами, резиной, горячим маслом и едкой выхлопной гарью.

Фары приближавшегося автомобиля сияли, будто две блестящие монеты. Их свет ослепил пса, запечатлев два ярких пятна на сетчатке глаз, при­выкших к темноте. Пес слышал рев двигателя, перекрывающий жужжание насекомых и шорох ветвей деревьев, которые росли вокруг.

Машина ревела все громче — злобно и яростно.

Дорога была темная и мокрая. Ее окружали толстые деревья. После долгого дня пути дети на­чинали капризничать, и принятое наспех решение отправиться в поездку уже не казалось таким удачным, как прежде.

До живописного побережья оставалось немало миль, после чего им предстоял долгий путь по шоссе, прежде чем они достигнут одного из тех скоплений туристических райских уголков, где их ждут кафе, сувенирные магазинчики и места для отдыха, среди которых нет ни одного обычного мотеля, только «приюты» да «летние домики».

Десятью милями ранее они миновали пустын­ный перекресток с бензоколонкой, закусочной и старомодной гостиницей, на фасаде которой сияла ярко-розовая неоновая надпись «Мест нет».

— Надо было хорошенько все обдумать, преж­де чем выезжать, — сказала Шарон, сидевшая рядом с Ричардом.

— По-моему, ты уже упоминала об этом, и не однажды, — раздраженно заметил Ричард.

На заднем сиденье дети усиленно демонстри­ровали скуку и усталость, причем самыми необыч­ными средствами. Рори был до такой степени взвинчен, что даже выключил свою электронную игру. Мэгги так утомилась, что даже перестала поминутно шпынять брата.

— Тоска зеленая, — пробормотал Рори. — Совсем, ну совсем нечего делать.

— Папа, а какие еще игры ты знаешь? — спро­сила Мэгги. — Чем ты занимался в детстве, когда было скучно?

Ричард заставил себя улыбнуться и посмотрел в зеркальце на сумрачные мордашки детей, разва­лившихся на заднем сиденье фургона «субару-пустынник». Он арендовал этот автомобиль на время отпуска, соблазнившись его крепкими ши­нами, сулившими надежное сцепление с покрыти­ем здешних горных дорог. В начале долгого пути Ричард казался себе самым лучшим папой на свете.

— Мы с сестрой любили играть в игру под названием «стога», — сказал он. — Мы жили в Иллинойсе, там очень много ферм. Ты осматри­ваешь деревню, выискивая стога, наваленные у сараев. Кто насчитает больше стогов, тот и по­бедил.

Ричард попытался представить игру в самом выгодном свете, хотя и помнил, что лишь унылое однообразие сельских равнин Среднего Запада делало «стога» сколь-нибудь приемлемой забавой.

— Когда вокруг темно, в эту твою игру не очень-то поиграешь, — буркнул Рори.

— К тому же тут нет ни сараев, ни стогов, — ввернула Мэгги.

Черные деревья все плотнее прижимались к убегавшей назад узкой ленте дороги. Яркий свет фар сияющими туннелями пронизывал темноту. Ричард вертел баранку, продолжая раздумывать

над тем, как позабавить детей, ведь он обещал устроить им замечательные каникулы. Завтра они увидят «Чертову маслобойку», где океанские волны, словно гейзер, выбрасывают воду из от­верстия в скале, потом отправятся к колумбийско­му каньону, где их ждет восхитительное зрели­ще — цепочка водопадов.

Ну а теперь ему хотелось лишь одного — отыс­кать место для ночлега.

— Собака! — воскликнула Шарон. — Гляди, собака! Осторожно!

В первое мгновение Ричарду показалось, что его супруга решила разыграть какой-то причуд­ливый вариант «стогов», но потом он заметил черный силуэт, который робко переминался на четырех лапах посреди дороги, посверкивая жи­выми, словно ртутными глазами, отражавшими свет фар.

Ричард ударил по тормозам, и новенькие шины «субару» заскользили по толстому ковру мокрой листвы. Автомобиль начал разворачиваться, за­медляя ход, но продолжал мчаться вперед, словно потерявший управление паровоз.

Сзади донесся визг детей. Шины и тормоза виз­жали еще громче.

 

В последний миг пес попытался отскочить в сторону, но не сумел увернуться от бампера «су-бару», и тот врезался в него с отвратительным приглушенным чмоканьем. Удар подбросил чер­ного Лабрадора в воздух и швырнул его на капот автомобиля.

Ударившись о лобовое стекло, пес соскользнул в заросший сорняками кювет.

Машина остановилась, скрипя тормозами и разбрасывая мокрый гравий обочины.

— Господи Боже мой! — воскликнул Ричард и резким ударом, от которого вздрогнул автомо­биль, поставил рычаг передач в нейтральное по­ложение.

Нащупав пряжку ремня безопасности, он бил ее кулаком, дергал и сжимал пальцами, пока нако­нец не вырвал скобу из защелки. Сзади не слыша­лось ни звука — Мэгги и Рори сидели, оторопело разинув рты, — и Ричард, распахнув дверцу, вы­скочил на дорогу, с опозданием оглядываясь по сторонам.

К счастью, в этот поздний час дорога словно вымерла. На проезжей части не было ни грузови­ков, ни легковушек, и даже ночные насекомые умолкли, как будто наблюдая за происходящим из глубины леса.

Ричард обошел вокруг машины, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Увидев вмятину на бампере, разбитую фару и поцарапанный капот, он вспомнил, с какой беспечностью отказался от страховки, которую ему предлагали в конторе по прокату автомобилей. Ричард рассматривал по­вреждения, гадая, в какую сумму влетит ремонт.

Задняя дверца машины приоткрылась, и оттуда высунулось бледное лицо Мэгги.

— Папа! Что с собакой? — Мэгги всмотрелась в темноту, слепо моргая глазами. — Она жива?

Проглотив застрявший в горле комок, Ричард обошел вокруг капота автомобиля и ступил на мокрую траву.

— Подожди минутку, милая. Сейчас я по­смотрю.

Черный Лабрадор лежал, широко раскинув лапы. Его череп был размозжен, но тело продол­жало содрогаться. Там, где он катился по траве, остались длинные борозды. Пес все еще шевелил­ся, пытаясь отползти в заросли ежевики у забора из колючей проволоки, за которым виднелась гус­тая листва, но его тело было слишком избито и изувечено, чтобы двинуться с места.

Пес шумно дышал, напрягая раздавленную грудную клетку. Из его черного носа текла кровь. Господи, ну почему он не умер сразу? По крайней мере не мучился бы.

— Надо отвезти его к врачу, — вдруг произнес Рори. Ричард испуганно вздрогнул. Он не слы­шал, как мальчик выбрался из автомобиля. Шарон стояла у пассажирской дверцы, глядя на мужа ши­роко раскрытыми глазами. Потом она чуть замет­но качнула головой.

— Ты знаешь, сынок, вряд ли доктор ему по­может, — сказал Ричард, обращаясь к Рори.

— Мы не можем бросить его здесь! — него­дующе воскликнула Мэгги. — Надо доставить его к ветеринару!

Ричард взирал на сбитую собаку, на повреж­денный автомобиль и чувствовал себя совершен­но беспомощным. Шарон облокотилась на откры­тую дверцу.

— У нас в кузове лежит одеяло, — сказала она. — Мы можем положить чемоданы в ногах у детей и освободить немножко места. Отвезем собаку к врачу. Надеюсь, в ближайшем городе най­дется ветлечебница.

Ричард посмотрел на собаку, на жену, на детей. У него не оставалось выбора. Зная, что раздраже­ние ни к чему хорошему не приведет, он прогло­тил язвительные слова, готовые сорваться с губ, и отправился доставать одеяло. Шарон занялась че­моданами.

Ближайший достойный упоминания город, Линкольн-Сити, встретился им у самого побере­жья. Огни в домах были погашены, лишь из-за занавесок спален струился тусклый голубой свет телевизоров. Проезжая по городу и оглядываясь в поисках ветеринарной клиники, Ричард думал, что для полноты картины местным жителям стои­ло бы с наступлением ночи свернуть в рулон и унести в дом подъездные дорожки.

В конце концов он заметил неосвещенную, на­малеванную краской табличку «Ветеринарная клиника Хагарта» и свернул на пустую стоянку. На заднем сиденье посапывали Мэгги и Рори;

Шарон молча сидела рядом с Ричардом, поджав губы, и он понял, что неприятную обязанность придется взять на себя.

Он поднялся по бетонным ступеням, позвонил в дверь и принялся яростно молотить костяшками пальцев по оконному стеклу, пока наконец в при­хожей не зажегся свет. Увидев старика, который выглядывал в окно, Ричард сказал:

— У нас в машине изувеченный пес. Нужна ваша помощь.

Старый ветеринар не выказал и следа удивле­ния, как будто не ожидал ничего иного. Он отпер дверь, и Ричард добавил, указывая на «субару»:

— Мы сбили его на шоссе. Я... мне кажется, он очень плох.

— Посмотрим, что тут можно сделать, — ото­звался ветеринар, подходя к машине сзади. Ри­чард распахнул дверцу кузова, и дети тут же спрыгнули с кресел, с интересом и надеждой тара­ща глаза. Старик мельком посмотрел на Рори и Мэгги, потом понимающе заглянул в лицо Ри­чарду.

В кузове лежал истерзанный и окровавленный, но почему-то все еще живой пес. К удивлению Ричарда, черный Лабрадор казался куда крепче, а дыхание его было ровнее, чем прежде. Он спал.

Ветеринар осмотрел животное, и бесстрастное выражение на лице старика подсказало Ричарду, что пес безнадежен.

— Это ваша собака? — спросил ветеринар.

— Нет, не наша — ответил Ричард. — Ни ошейника, ни бирки. Во всяком случае, мы их не нашли.

Мэгги заглянула в кузов.

— Вы его вылечите, господин доктор? — спросила она. — Мы приедем навестить песика, а, пап?

— Придется оставить его здесь, милая, —от­ветил Ричард. — Этот человек знает, что делать с собакой.

Ветеринар улыбнулся девочке

— Все будет хорошо, — сказал он. — У меня есть специальные шины и повязки. — и добавил, повернувшись к Ричарду: — Помогите мне пере­нести ее в операционную, а потом можеге ехать дальше.

Ричард потупился. Судя по той легкости, с ко­торой ветеринар прочел его мысли, он сталкивал­ся с подобными происшествиями едва ли не каж­дую неделю и уже привык к тому, что на его попе­чении то и дело оказывались брошенные искале­ченные животные.

Мужчины подсунули руки под одеяло и под­няли тяжелого пса. Сопя, отдуваясь и подвола­кивая ноги, они приблизились к черному ходу дома.

— Какой горячий, — заметил ветеринар, про­тискиваясь в двустворчатую дверь.

Они положили собаку на операционный стол, и старик двинулся вдоль стен помещения, зажигая огни.

Ричарду не терпелось поскорее уйти. Он шаг­нул к выходу, рассыпаясь в благодарностях. Поло­жив на столик визитную карточку, он помедлил, подумал, сунул ее обратно в карман, торопливо выскочил из дома, подбежал к «субару» и уселся за руль.

— Доктор сделает все, что нужно, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, и вклю­чил передачу. Ему казалось, что его ладони по­крыты липкой грязью, шерстью и пахнут собачьей кровью.

Машина тронулась в путь, и Ричард попытался взять себя в руки и настроиться на веселый лад. Из леса вновь донесся стрекот ночных насе­комых.

Благотворительная клиника Портленд

Штат Орегон

Вторник, 10:00

 

Над городом занимался серый рассвет. Утрен­ний туман напитал атмосферу сыростью, и темпе­ратура воздуха была гораздо ниже нормы. К полу­дню тучи разойдутся, подарив земле долгождан­ные минуты солнечного тепла, потом наползут опять, и пойдет дождь.

Обычное утро в Портленде.

В такую погоду, думала Скалли, им с Малдером остается только одно — провести целый день в морге.

Залы и коридоры подвального этажа напоми­нали кладбище. Скалли повидала немало подоб­ных помещений во многих клиниках, где она вскрывала или повторно исследовала заморожен­ные трупы, извлеченные из холодильников. Морги были ей не в новинку, но Скалли так и не привыкла к ним.

Доктор Фрэнк Квинтон, портлендский паталогоанатом, оказался лысеющим мужчиной с венчи­ком седых волос, прикрывавших затылок. На его пухлом носу сидели очки в тонкой металлической оправе

На лице Квинтона играла мягкая отеческая улыбка милого добродушного старикана, но Скал­ли безошибочно распознала холодную твердость в его усталых глазах. Должно быть, за долгие годы работы на посту медэксперта Квинтон повидал немало подростков, извлеченных из разбитых машин, слишком много самоубийц, был свидете­лем множества бессмысленных несчастных случа­ев и прекрасно знал коварные повадки смерти.

Он тепло пожал руки гостям, и Малдер сказал, кивком головы указывая на Скалли:

— Как я уже упоминал в нашем телефонном разговоре, агент Дана Скалли — доктор медици­ны и обладает богатым опытом расследования не­обычных случаев смерти. Вероятно, вам будет ин­тересно услышать ее мнение.

Патологоанатом обратил к Скалли сияющую улыбку. Глядя на его приветливое лицо, Дана не смогла удержаться и заулыбалась в ответ.

— Каково нынешнее состояние тела? — спро­сила она.

— Мы накачали его обеззараживающими средствами и поместили на холод, чтобы предот­вратить распространение биологически активных веществ, — ответил Квинтон.

За его спиной стоял худощавый ассистент, держа в руках блокнот на дощечке и скалясь, словно домашняя собачка. Невзирая на молодость, он был почти так же лыс, как и пожилой патолого­анатом. Заметив восторженные взгляды, которые молодой человек бросал на своего шефа, Скалли решила, что Квинтон выступает в роли его покро­вителя и наставника. Должно быть, юный ассис­тент ждет не дождется того дня, когда сам станет патологоанатомом.

— Тело находится в боксе «4Е», — сообщил он, хотя, как полагала Скалли, доктор Квинтон и сам прекрасно знал, где содержится труп охран­ника.

Ассистент торопливо подошел к блистающим чистотой выдвижным холодильникам из нержа­веющей стали. Скалли не сомневалась в том, что большинство ящиков заняты телами людей, кото­рые умерли обычной смертью, — дряхлые пенси­онеры из домов призрения, сердечники, жертвы автокатастроф и врачебных ошибок.

Но был среди них ящик номер «4Е», отмечен­ный желтой ленточкой, запечатанный наклейкой с черепом, костями и надписью «Биологическая опасность». Рядом была прилеплена бумажка, гласившая: «Ограниченный доступ. Следственная улика».

— Благодарю вас, Эдмунд, — сказал Квинтон и двинулся к холодильникам. Скалли и Малдер шагали следом.

— Надеюсь, вам удалось в полной мере выдер­жать условия строгого карантина? — спросила Скалли.

— К счастью, внешность трупа до такой степе­ни напугала полицейских, что они предприняли особые меры предосторожности, действовали в перчатках и сразу упаковали тело в герметичный мешок, — ответил Квинтон, оглянувшись через плечо. — Потом все это было сожжено в больнич­ном крематории, — добавил он.

Эдмунд остановился у стальной дверцы холо­дильника и сорвал с ящика грозную наклейку. Надев стерильные резиновые перчатки, он взялся за ручку ящика, вытянул его наружу и сказал:

— Вот он. Такой любопытный случай у нас впервые. Этому бедняге не позавидуешь.

Из открытого холодильника вырывались клубы морозного пара.

Эдмунд обеими руками извлек из ящика плас­тиковый мешок с останками погибшего охранни­ка. Словно скульптор, являющий публике свое новое произведение, он сорвал с тела покровы и горделиво шагнул в сторону, уступая дорогу Квинтону, Скалли и Малдеру.

Вместе с ледяным дыханием холодильника из ящика вырвался густой едкий запах дезинфекции, у Скалли защипало в носу и в глазах, но она, не в силах сдержать любопытства, тут же склонилась над трупом. Под кожей охранника словно черные синяки виднелись пятна свернувшейся крови, а мышцы пронизывали похожие на грибы комкова­тые тестообразные утолщения.

— Ни разу не видела опухолей, которые уве­личивались бы так стремительно, — заметила она. — Скорость роста метастазов ограничена бы­стротой воспроизводства и деления клеток.

Скалли нагнулась еще ниже, рассматривая чуть заметные скользкие пятна, кое-где покрывав­шие участки тела. Какая-то прозрачная жид­кость... точнее, слизь.

— Случай, несомненно, очень серьезный. — сказал Квинтон. — Мы отправили образцы тка­ней в центр учета и регистрации заболеваний, и завтра они должны дать ответ. А тем временем я начал собственные исследования, разумеется, приняв всевозможные меры предосторожности. Но все это так необычно... Своими силами нам не справиться.

Скалли продолжала осматривать тело цепким профессиональным взглядом, анализируя симпто­мы и пытаясь представить себе причины патоло­гии. Ассистент принес коробку с перчатками, и она натянула пару, резво шевеля пальцами, потом протянула руку и прикоснулась к коже трупа. Она ожидала, что тело окажется холодным и окоче­невшим, но кожа была теплая и мягкая, словно живая.

— Когда вы поместили его в холодильник? — спросила Скалли.

— В ночь с воскресенья на понедельник, — ответил Квинтон.

Скалли вдохнула морозное облачко, вырвав­шееся из ящика. Ее руки также чувствовали холод.

— Какова температура тела? — спросила она. — Труп до сих пор теплый.

Патанатом, сделав удивленное лицо, прибли­зился к умершему и коснулся его почерневшего плеча затянутой в перчатку ладонью. Потом вы­прямился и бросил суровый взгляд на ассистента:

— Эдмунд, надеюсь, все холодильники рабо­тают как положено?

Ассистент метнулся к ящику, словно перепу­ганная белка. Гнев наставника подействовал на него словно удар хлыста.

— Холодильники в порядке, сэр. Я только вчера вызывал ремонтников, они все провери­ли. — Эдмунд бросился к циферблатам. — При­боры показывают нормальную температуру во всех боксах, сэр, — доложил он.

— Пощупайте труп собственной рукой, — процедил Квинтон.

— Нет-нет, сэр, — запинаясь, пробормотал ас­систент. — Я верю вам на слово. Я сейчас же по­звоню техникам.

— Да уж, будьте добры, — сказал Квинтон. Сорвав перчатки, он подошел к раковине и при­нялся тщательно мыть ладони. Скалли последова­ла его примеру. — Только бы холодильники опять не сломались, — пробормотал патологоанатом. — Не хватало лишь, чтобы этот бедняга протух и завонял.

Скалли оглянулась на тело, гадая, какие ре­зультаты могли дать загадочные эксперименты в лаборатории «ДайМар». Если из ее стен вырва­лось что-то опасное, можно было ожидать появле­ния еще многих таких же трупов. О чем знал, о чем она. — Скорость роста метастазов ограничена бы­стротой воспроизводства и деления клеток.

Скалли нагнулась еще ниже, рассматривая чуть заметные скользкие пятна, кое-где покрывав­шие участки тела. Какая-то прозрачная жид­кость... точнее, слизь.

— Случай, несомненно, очень серьезный. — сказал Квинтон. — Мы отправили образцы тка­ней в центр учета и регистрации заболевании, и завтра они должны дать ответ. А тем временем я начал собственные исследования, разумеется, приняв всевозможные меры предосторожности. Но все это так необычно... Своими силами нам не справиться.

Скалли продолжала осматривать тело цепким профессиональным взглядом, анализируя симпто­мы и пытаясь представить себе причины патоло­гии. Ассистент принес коробку с перчатками, и она натянула пару, резво шевеля пальцами, потом протянула руку и прикоснулась к коже трупа. Она ожидала, что тело окажется холодным и окоче­невшим, но кожа была теплая и мягкая, словно живая.

— Когда вы поместили его в холодильник? — спросила Скалли.

— В ночь с воскресенья на понедельник, — ответил Квинтон.

Скалли вдохнула морозное облачко, вырвав­шееся из ящика. Ее руки также чувствовали холод.

— Какова температура тела? — спросила она. — Труп до сих пор теплый.

Патанатом, сделав удивленное лицо, прибли­зился к умершему и коснулся его почерневшего плеча затянутой в перчатку ладонью. Потом вы­прямился и бросил суровый взгляд на ассистента:

— Эдмунд, надеюсь, все холодильники рабо­тают как положено?

Ассистент метнулся к ящику, словно перепу­ганная белка. Гнев наставника подействовал на него словно удар хлыста.

— Холодильники в порядке, сэр. Я только вчера вызывал ремонтников, они все провери­ли. — Эдмунд бросился к циферблатам. — При­боры показывают нормальную температуру во всех боксах, сэр, — доложил он.

— Пощупайте труп собственной рукой, — процедил Квинтон.

— Нет-нет, сэр, — запинаясь, пробормотал ас­систент. — Я верю вам на слово. Я сейчас же по­звоню техникам.

— Да уж, будьте добры, — сказал Квинтон. Сорвав перчатки, он подошел к раковине и при­нялся тщательно мыть ладони. Скалли последова­ла его примеру. — Только бы холодильники опять не сломались, — пробормотал патологоанатом. — Не хватало лишь, чтобы этот бедняга протух и завонял.

Скалли оглянулась на тело, гадая, какие ре­зультаты могли дать загадочные эксперименты в лаборатории «ДайМар». Если из ее стен вырва­лось что-то опасное, можно было ожидать появле­ния еще многих таких же трупов. О чем знал, о чем догадывался Дарин Кеннесси? Что заставило его бежать из лаборатории, забросив исследования?

— Пойдем, Малдер. У нас еще уйма дел. — Скалли выперла руки и откинула с лица рыжие волосы. — Нам необходимо выяснить, над чем ра­ботали братья Кеннесси.

Дом семейства Кеннесси Тигард,

Штат Орегон.

Вторник, 12.17

 

Дом ничем не отличался от большинства зда­ний на этой улице — обычное пригородное жили­ще, построенное в семидесятых; алюминиевая об­шивка стен, крыша из дранки, скромная лужайка, живая изгородь. Заурядный дом семьи из среднего класса, постоянно проживающей в предместьях Портленда.

— Мне почему-то казалось, что дом молодого ученого, восходящей звезды онкологии, должен выглядеть... более впечатляющим, что ли, — при­знался Малдер. — Белый докторский халат, наки­нутый на почтовый ящик, шеренги стеклянных пробирок, выстроившиеся вдоль подъездной до­рожки...

— Научные работники отнюдь не такие состо­ятельные люди, как принято думать, — отозва­лась Скалли. — Они не обитают во дворцах и не тратят все свободное время на игру в гольф. К тому же семье Кеннесси пришлось тратить на ме­дицинские нужды куда больше средств, чем пола­гается по страховке, — добавила она.

Документы, которые им удалось раздобыть, свидетельствовали о том, что недуг Джоди Кен­несси и расходы на лечение последними, крайни­ми средствами окончательно истощили бюджет семьи, и Дэвиду пришлось вторично заложить не­движимое имущество.

Малдер и Скалли прошли по дорожке, направ­ляясь к входной двери. Крыльцо состояло из двух ступенек с поручнями из витых железных прутьев. Сиротливый, разбухший от влаги кактус рос под сливом водосточной трубы гаража, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Малдер вынул блокнот. Скалли вытерла ладо­ни о жакет. Ее нервный жест был в равной мере продиктован как сыростью и прохладой, так и мыслями, занимавшими голову.

Обследовав труп охранника и увидев зловещие проявления болезни, столь стремительно привед­шей к смертельному исходу, Скалли поняла, что ей следует точно выяснить, чем занимался Дэвид Кеннесси в лаборатории «ДайМар». Документы уничтожил пожар, а Малдеру так и не удалось узнать, кем возглавлялись работы; он не смог даже разнюхать, кто курировал финансирование лабо­ратории из федеральных источников.

Малдера интриговали, подстегивали тупики и ложные следы, а Скалли больше интересовала ме­дицинская сторона дела.

Она вовсе не была уверена в том, что супруга ученого очень уж много знает о его работе, но в данном случае имелись особые обстоятельства. Скалли и Малдер решили нанести визит вдове Дэвида Кеннесси, Патриции, образованной и вполне самостоятельной женщине. В глубине души Скалли надеялась познакомиться с Джоди.

Приближаясь к крыльцу, Малдер внимательно рассматривал дом. Гаражные ворота были закры­ты, окна задернуты занавесками, вокруг темнота и тишина. На дорожке лежал толстый воскресный выпуск «Портленд Орегониан» в защитной плас­тиковой обертке. Уже вторник, а к газете до сих пор никто не прикоснулся.

Как только Малдер потянулся к кнопке звонка, Скалли заметила сломанную задвижку.

— Малдер...

Она наклонилась и пригляделась к замку. Тот был вскрыт, а дерево вокруг растрескалось. Кто-то на скорую руку собрал обломки и приладил их на место, произведя нечто вроде косметического ремонта, который обманул бы разве что случайно­го прохожего.

Малдер постучал в дверь.

— Эй! — крикнул он.

Скалли шагнула на цветочную клумбу, чтобы заглянуть в окно; сквозь щель между занавесками она увидела гостиную, заваленную опрокинутой мебелью и мусором.

— Малдер, у нас есть веские основания про­никнуть в дом без позволения хозяев, — решила она.

Малдер надавил крепче, и дверь распахнулась.

— Агенты ФБР! — крикнул он, но ответом ему было лишь приглушенное эхо, раздавшееся в доме. Малдер и Скалли вошли в прихожую и тут же замерли словно вкопанные, рассматривая хаос и беспорядок, которые представились их глазам.

— Нечего сказать, тонкая работа, — пробор­мотал Малдер.

Судя по всему, в доме производили обыск. Ме­бель была перевернута, обшивка кресел и диванов изрезана, мягкая набивка вынута наружу. Плинту­сы сняты, а ковры так истерзаны, словно усердные ищейки пытались докопаться сквозь них до поло­виц. Дверцы буфетов и шкафов открыты, книж­ные полки сорваны со стен, вокруг раскиданы книги и безделушки.

— Вряд ли мы что-нибудь здесь найдем, — пробормотала Скалли, прижав ладони к губам.

— Если нам и нужно что-то найти, так это прислугу, которая прибралась бы в доме, — ото­звался Малдер.

Тем не менее они все же осмотрели комнаты. Скалли вопреки своей воле продолжала гадать, кому могло потребоваться обыскивать этот дом. Может быть, группа взбешенных активистов, не удовлетворившись убийством Дэвида и Джереми Дормана и сожжением лаборатории, решила рас­правиться с семьей Кеннесси?

Были ли Патриция и Джоди в доме, когда сюда ворвались чужаки?

Скалли боялась найти где-нибудь в спальне тела женщины и мальчика, распотрошенные, из­битые или попросту расстрелянные в упор.

Дом оказался пуст.

— Придется пригласить экспертов, пусть по ищут следы крови, — предложила Скалли. — Надо опечатать дом и немедленно вызвать следст­венную группу.

Они вошли в комнату Джоди. Перегородка была разрушена — вероятно, искавшим пришло в голову исследовать стыки стен. Кровать мальчика оказалась перевернута, с матраца сдернуты про­стыня и матерчатый чехол.

— Бессмыслица какая-то, — проворчала Скалли. —Такой топорный... и вместе с тем очень тщательный обыск.

Малдер поднял с пола разбитый пластмассо­вый макет инопланетного космического корабля из фильма «День независимости». Скалли пред­ставила себе, с какими любовью и тщанием соби­рал его двенадцатилетний мальчуган.

— Очень напоминает налет на «ДайМар» две недели назад, — заметил Малдер.

Он взял в руки обломок гипсолитовой перего­родки и повертел его в пальцах. Скалли рассмат­ривала модель реактивного самолета, которая ранее висела на рыболовной леске, а теперь валя­лась на полу. Ее пластмассовые иллюминаторы треснули, а фюзеляж был взломан, как будто кто-то хотел заглянуть внутрь.

Дана поднялась на ноги, чувствуя, как по спине побежал холодок. Она думала о подростке, который и без того был приговорен к смерти недугом, безжалостно терзавшим его тело. Джоди Кеннесси и так немало настрадался, а теперь ему при­шлось пережить еще и это.

Скалли повернулась и вышла в кухню, осто­рожно обходя осколки стаканов, рассыпанные по полу и буфетной стойке. Вряд ли незваные гости искали что-то в стаканах, они попросту наслажда­лись разрушением.

Малдер приблизился к холодильнику и накло­нился, рассматривая оранжевую пластмассовую собачью миску. Он поднял ее, повернул и прочел имя пса, «Вейдер», начертанное толстым фломас­тером. Миска была пуста, в ней остались лишь засохшие крошки.

— Взгляни-ка, Скалли, — произнес Мал­дер. — Если с Патрицией и Джоди что-то случи­лось... то где же собака?

Скалли нахмурилась.

— Может быть, там же, где ее хозяева. — Она обвела разгромленную кухню медленным долгим взглядом, проглотила комок в горле и добави­ла: — Похоже, круг наших поисков расширяется.