Теоретические подходы

Теоретический уровень связан с введением существенно неэмпириче­ских конструктов (§ 1.4). Вследствие использования сложных интерпретирующе-объясняющих схем гуманитарное исследование часто может

Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. С. 60-65.

выглядеть как преимущественно теоретическое развитие какой-либо идеи — гипотезы, типологизирующего проекта, нарративного сюжета. Но в этих условиях появляется опасность существенного размягчения общенаучных стандартов. Иными словами, здесь как бы теряют обяза­тельность такие требования, как опора на факты, анализ исходных пред­посылок, внимание к тому, чтобы соблюдались последовательность и методологическая целесообразность при введении неэмпирических сущностей, допущений, определений. В связи с этим вновь хотелось бы напомнить о предостережениях В.В. Леонтьева против бездумного и не­грамотного теоретизирования в социальных науках (см. § 3.3).

.Использование теоретических конструктов в гуманитарных науках вызывает к жизни проблемы того же плана, что и в естествознании. Ти­пичной является проблема обоснованности как введения того или иного конструкта, так и круга тех функций, которые должен выполнять кон­структ и теория в целом. Теоретизация в гуманитарных науках отсылает к обширному спектру вопросов, подобных соответствующим темам естествознания: с какими первичными феноменами имеет дело исследо­ватель, следует считать их наблюдаемыми или ненаблюдаемыми, каков онтологический статус тех сущностей, которые постулируются в теоре­тических гипотезах, насколько адекватны используемые конструкции для решения проблем той или иной научной области. Например, с рабо­ты Милтона Фридмана «Методология позитивной экономики» (1953) была начата 30-летняя дискуссия о статусе теоретических конструктов и о точке зрения инструментализма в экономике. Хотя она носила во многом запутанный характер, в целом была осознана необходимость широкого использования в социальных науках (в частности, в экономи­ке) теоретических сущностей.

Вообще теоретическое звено в гуманитарных науках несёт весьма важную нагрузку. Организующая функция исходных теоретических схем и установок видна здесь даже ярче, чем в естественных науках. В чем она состоит? Дело в том, что гуманитарное знание вырастает из самой ткани повседневной жизни, из социальных запросов, из дотеоретических позиций исследователя. Исходная установка гуманитария выступает фильтром, с помощью которого в его поле зрения попадают те или иные явления, вызывающие в нем познавательный интерес. Исходная дотеоретическая установка определяет также начальную интерпретацию изучаемых феноменов, исходное понимание их зна­чения, их первичную оценку. Отметим, что даже терминология обще­ственных наук часто вырастает непосредственно из обыденной жизни. Поэтому существенная часть первоначальной концептуализирующей работы по уточнению смысла терминов, выбору рабочей гипотезы

и определению исходных позиций должна быть проведена ещё до нача­ла эмпирического анализа. Иными словами, необходимо теоретически размежеваться с неоформленной и необозримой сферой обыденного мышления. Для того чтобы исследование продвинуло наше знание даль­ше начальных представлений здравого смысла, требуется теоретическая перспектива с действительно плодотворным потенциалом.

Оформленные и развитые теоретико-методологические установки вы­ступают в виде подходов и направлений. Их наработано в гуманитарном регионе достаточно много. Назовём для примера такие вполне укоренив­шиеся теоретические традиции, как функционалистская, интеракционистская — в социологии; психодинамическая (психоаналитическая), когнитивистская, бихевиористская, гуманистическая — в психологии; неоклассическая, кейнсианская — в экономике. Некоторые из традицион­ных подходов оказываются общими для различных гуманитарных наук, т.е. приобретают междисциплинарное значение. Примером может слу­жить феноменологическая традиция, проникшая из философии в социо­логию, психологию, психиатрию, правоведение, литературоведение и др.

Но теоретические подходы, даже существующие уже длительное время, находятся в гуманитарных науках под постоянным перекрёстным огнём критических дискуссий. Объяснительные матрицы, которые вводятся эти­ми подходами, во многом служат источником новых методологических проблем. Тем более что, как правило, сторонники одной и той же традиции значительно расходятся между собой в её трактовке. Так, например, функционалистский подход (в социологии, антропологии и др.) охватывает на самом" деле множество различных концепций и порождает массу вопросов по поводу действительной ценности объяснений, ссылающихся на функ­цию феномена в социальной системе¹. Таким образом, теоретические под­ходы гуманитарных наук постоянно находятся в фокусе дебатов и не могут считаться завершёнными.

Отметим также, что для гуманитарного региона характерны периоди­чески возникающие интеллектуальные движения, приходящие из какой-то одной области, быстро распространяющиеся на широкий спектр гу­манитарных дисциплин и претендующие на новую интегрирующую гуманитарную парадигму. Например, подобные междисциплинарные течения были вызваны влиянием психоанализа, структурной лингвисти­ки, марксизма, герменевтики, системного подхода. Эти явления, видимо, говорят об изначальном родстве гуманитарных наук и об их постоянной тяге к единой теоретической платформе.

Nagel E. The Structure of Science. P. 520-525.

Революции в гуманитарных науках

Существенная трансформация фундаментальных теоретических уста­новок в той или иной гуманитарной дисциплине тоже (как и в естествен­ных науках) может быть названа революцией. Однако проблема револю­ций в гуманитарных науках во многом является ещё недоработанной, т.к. очевидно, что на процессы крупных изменений в гуманитарных науках накладывается специфика гуманитарного региона как такового. Прежде всего следует отметить, что в гуманитарных науках труды их классиков играют значительно большую роль для работающих учёных (и в процессе их образования), чем роль классиков естествознания и их оригинальных работ для современных естествоиспытателей. Например, современная социология продолжает существенно опираться на работы М. Вебера, Э. Дюркгейма и Г. Зиммеля, вновь перечитывая их и переосмысливая их основополагающие идеи. Иными словами, в гуманитарных науках её традиция является более актуальной, чем в естествознании; гуманитар­ная традиция служит для позднейших исследователей источником посто­янного обращения к ней и использования её ресурсов.

Тем не менее, несмотря на все особенности гуманитарной науки, история гуманитарных дисциплин, как и история естествознания, тоже обнаруживает; периодически возникающую смену ведущих теоретических подходов, базо­вых концепций, парадигм. Л.А. Микешина показывает, что понятие револю­ции можно применять к истории событий в языкознании и политэкономии¹. Яркий образец фундаментального изменения в гуманитарных исследованиях являет нам становление «новой исторической науки», известно, что стояв­ший у её истоков Марк Блок сам осознавал, что «в основе нашего предприятия — небольшая интеллектуальная революция»².

Для примера остановимся несколько подробнее на эволюции экономи­ческой науки³. По мнению Дж. Хикса, большие революции в экономике нечасты. Очевидным примером здесь является, конечно, революция Дж.М. Кейнса; с её масштабом можно сравнить не более двух-трёх револю­ций в данной дисциплине. Дж. Хикс называет следующие крупные изменения в экономической науке: 1) становление классической политэкономии в рабо­тах А. Смита; 2) меньшая революция, состоящая в движении от А. Смита к Д. Рикардо; 3) две революции, произошедшие почти одновременно — рево-

' Микешина Л.А. Проблема универсальности понятия научной революции («научная революция» как понятие методологии обществознания) // Научные революции в динамике культуры. Минск, 1987. С. 320-338.

² Гуревич А.Я. «Добротное ремесло» (Первая биография Марка Блока) // Одиссей. Чело­
век в истории. 1991. М, С. 83. Cohen LB. Revolution in Science. P. 558.

люция К. Маркса и маржиналистский поворот У. Джевонса, Л. Валъраса, К. Менгера. Другие исследователи говорят также о нынешней революцион­ной трансформации экономической науки — о современном отходе от кейнсианского экономического мышления, который, наверное, будет иметь глубокие и важные последствия.

5.4. Сложности, тенденции, перспективы

Насколько предсказуемы социальные феномены!

Прежде чем говорить о тех многочисленных трудностях, с которыми сталкивается методология гуманитарных наук, следует отметить одну об­щую особенность социально-гуманитарных явлений, накладывающую значительные ограничения на возможности их познания. Речь идёт о той известной непрозрачности, которая в них присутствует.. Эта фун­даментальная составляющая социальных феноменов была замечена прежде всего в австрийской экономической школе. Её основатель Карл Менгер (1840-1921) доказывал, что подавляющее большинство со­циальных институций— государство, язык, деньги и т.п. — являются ненамеренными следствиями человеческих действий. Эта важная идея была развита последующими поколениями австрийской школы. На­пример, видный экономист Фридрих фон Хайек считает данный факт основополагающим; социальные науки согласно фон Хайеку вообще должны заниматься в первую очередь именно этой проблемой. Ведь феномен ненамеренных следствий наших действий кладёт предел за­вышенным рационалистическим ожиданиям гуманитариев — теорети­ков и практиков (социальных инженеров) — и представляет собой серьёзнейшую научную проблему. Данный феномен также накладыва­ет неизгладимый отпечаток на теории в гуманитарных науках, ведь их предсказательная сила никогда не сравняется с силой естественно-науч­ных теорий, а моделирование социальных ситуаций имеет весьма гру­бый характер.

Итак, гуманитарные науки оказываются существенно ограниченными в своих возможностях по той причине, что мы можем говорить лишь об ограниченной рациональности человеческих акций и вообще социально-гуманитарных явлений.

Основные трудности методологии гуманитарных наук

В § 5.2 говорилось о единой Основе жизненного мира, которая мо­жет быть понята как необозримая и неэксплицируемая сеть знаний, действий, навыков, мотивов, интуиции. Она охватывает процессы по-

вседневной коммуникации, она же является предпосылочным базисом и познавательных стратегий. Социальная жизнь носит глобально интерпретативпый характер: мы наделяем смыслами окружающую сре­ду и самих себя, т.е. в некотором роде конструируем и себя, и своё окружение в универсуме значений; только на этой основе мы можем осознанно ориентироваться и действовать в повседневности. Это по­ложение было ясно развёрнуто у Дж. Мида (и в развитой далее концеп­ции интеракционизма). Исследователь как участник социальных интер­акций неустранимо вовлечён в процессы жизнедеятельности общества. Он находится в исходном поле перекрёстных интерпретаций, которое невозможно покинуть.

Чрезвычайная сложность социальных взаимосвязей проявляется в работе исследователя-гуманитария в виде массы ограничений и труд­ностей, которые можно схематично сгруппировать в виде трёх блоков: блок установок исследователя (И), блок взаимоотношений исследова­теля и изучаемого объекта (И—О), блок взаимосвязей изучаемого объекта (О).

1. (И) Исследователь вовлечён в изучаемые явления. Процесс иссле­дования опирается на неустранимый базис исходных установок.

2. (И—О) Во время интеракций исследователя и изучаемого объекта (субъекта) исследователь влияет на него самим фактом его изучения, т.е. вносит модификации в его поведение, структуру, тенденции.

3. (О) Совокупность связей в самом изучаемом явлении представляет собой невероятно сложную, многокомпонентную и многозначную струк­туру.

1. Комплекс сложностей, связанных с уровнем (И), концентрируется вокруг проблемы исходной позиции исследователя. В обобщённом виде эта проблема уже рассматривалась нами в связи с обсуждением фунда­ментальной проблемы интерпретации (§ 5,2). Что привносит с собой ис­следователь из начального неэксплицируемого базиса в исследователь­ский проект? С какими когнитивными и ценностными ресурсами он приступает к исследованию? Его познавательное продвижение оказыва­ется изначально стеснено и ограничено множеством факторов. Например, то, что его исследование общественной жизни само является частью об­щественной жизни, сказывается в виде невозможности обеспечить мак­симальную экономическую независимость исследователя. Ведь тот, кто финансирует исследование, ограничивает, как минимум, выбор иссле­довательских тем. Далее здесь действуют ограничивающие факторы политической, административной, национально-культурной природы. В лучшем случае, исследователь сознает эти ограничения как внешние. В худшем — он будет неосознанно (или даже осознанно) занимать при-

страстную позицию, оказывать влияние своими ценностными установка­ми на конечный результат исследования.

Осознание этих сложностей отразилось в виде резкой критики самих гуманитарных проектов — их ангажированности, подверженности идео­логиям, зависимости от конъюнктуры. Эта проблема, как уже говори­лось, остаётся достаточно острой. Стремление к максимально возмож­ной рациональной позиции с учётом недостижимости идеального рационализма — такова общая стратегия борьбы с данным комплексом трудностей. Иными словами, необходимо, учитывая неустранимую при­страстность и субъективность исходной позиции исследователя, ста­раться сделать её максимально, научной. Эта задача была ярко описана ещё Максом Вебером. Он подчёркивал, что не следует оправдывать общей вовлеченностью исследователя в окружающие его социальные процессы куда более конкретные и прозаические вещи, означающие его недобросо­вестность и нечестность как учёного. Ведь ценностная нагруженность исследователя не оправдывает, например, его злоупотребления своим служебным положением, использования им своей кафедры и лекцион­ных занятий для пропаганды политических направлений и т.п. Ценност­ная нагруженность исходных позиций и профессиональная недобросовест­ность — совершенно разные вещи.

Пример ещё одной типичной трудности данного уровня — зависи­мость познавательного продвижения от предпосылок здравого смысла. В результате проведённого исследования часто оказывается, что учёный в ходе исследования лишь эксплицирует то исходное понимание, которое он уже и так имел на_; уровне здравого смысла! Этот порок ярко проявился в психологических экспериментах и был подвергнут интенсивной крити­ке. Как замечает У. Мак-Гайр, психологи имеют тенденцию использовать лабораторный эксперимент не для проверки гипотез, а для демонстрации их очевидной истинности. При этом-гипотезы берутся настолько явно истинными, что в эксперименте проверяется уже не ее верность, а «режиссёрское искусство» экспериментатора, демонстрирующего, что лабораторные условия подобраны верно. Единственным способом реше­ния этой проблемы является совершенствование теоретического потен­циала исследователей, в т. ч. совершенствование умения продуцировать действительно плодотворные и информативные гипотезы².

2. Сложности уровня (И—О) концентрируются вокруг взаимодей­ствия исследователя и объекта изучения. Ещё раз обратим внимание на

¹ Вебер М. Наука как призвание и профессия // Самосознание европейской культуры XX века М., 1991. С. 130-153.

¹ Мак-Гайр У.Дж. Ин и янь прогресса в социальной психологии: Семь принципов // Совре­менная зарубежная социальная психология. Тексты. М., 1984. С. 32-49.

то, что исследователь-гуманитарии предпринимает стратегию коммуни­кации и интерпретации в отношении изучаемого феномена. В некотором смысле исследователь и объект изучения составляют единую систему, в которой осуществляются весьма неоднозначные, циклические интерак­тивные процессы. Здесь прежде всего возникает проблема артефакта в исследовании, вызванного неучтённым взаимодействием исследователя и исследуемых. Это достаточно острая тема для психологии. Так, крити­куют прежде всего стандартную методику психологического эксперимен­та. При анализе психологического экспериментирования было выявлено множество типичных артефактов. Сюда относятся, например, эффект Розентала (влияние ожиданий экспериментатора на реакции испытуемых), эффект Хоторна (в случае знакомства испытуемых с рабочей гипотезой они непроизвольно ведут себя соответственно ожиданиям эксперимента­тора) и многие другие. Современные исследовательские техники ориен­тированы на устранение подобных искажений (методики слепого метода, двойного слепого метода и др.). Здесь, однако, возникают сложности эти­ческого плана, связанные с необходимостью «замаскированного» экспе­риментирования. Итак, проблема артефактов остаётся до настоящего вре­мени настолько сложной, что, возможно, нам остаётся только признать существенную ограниченность эксперимента как исследовательского средства в социальных науках.

Критикуются также методики тестирования и анкетирования за про­воцирование ситуации, в которой испытуемый демонстрирует искус­ственное контекстно-зависимое поведение, что искажает сам первона­чальный объективизирующий замысел тестов. К этому же кругу вопросов относится проблема влияния личности интервьюера на опрашиваемого в социологии.

Далее достаточно острой для социологии является проблема влияния социального исследования на сами же социальные процессы. Общеизвест­но, что опросы общественного мнения (особенно в связи с предвыборным накалом эмоций) оказывают влияние на само общественное мнение. (И это обстоятельство, как известно, осознанно используется в определённых не­чистоплотных, технологиях.) К тому же типу относятся различного рода социальные прогнозы, которые сами оказываются причиной социальных изменений. Этот феномен называют, по предложению К. Поппера, эффек­том Эдипа. На фундаментальном уровне тема процессов самонаблюдения и самоописания общества была разработана известным немецким социоло­гом Никласом Луманом (1927—1998).

3. Обширная совокупность трудностей, относящихся к сверхсложно­сти самого объекта изучения (уровень О), должна быть охарактеризована

как дефицит адекватного общего стратегического видения гуманитарной методологии. Не секрет, что в целом методология социальных исследова­ний сложилась по образцу исследовательских практик, разработанных в естествознании. Так, например, сама логика экспериментирования — идеи квантификации (введения количественных величин), операционализации переменных, индуктивно-статистической обработки данных были полностью заимствованы из естественных наук. К сожалению, перенесе­ние готовых эффективных приёмов заслонило специфические предмет­ные особенности гуманитарного познания.

Перечислим в этой связи некоторые негативные моменты. Прежде всего естественно-научные методологические модели привнесли некое зауженное видение задач исследователя-гуманитария. Это отразилось в практике манипуляционного экспериментирования в психологии; в со­циологии аналогом этого явилась стандартная индуктивно-статистиче­ская методология сбора и обработки эмпирических данных; в экономике имеет место гипертрофия статистики и математического моделирования. Зауженность видения изучаемого материала приводит к искусственности в постановке задач. Это поднимает проблему адекватности спланирован­ных познавательных ситуаций самому изучаемому объекту; данная пробле­ма называется, как уже говорилось в § 2.4, проблемой внешней валидности. Помимо прочего, общим недостатком этой распространённой практики является отсутствие прямого анализа феноменов, на что многократно ука­зывали многие крупные учёные. Например, об этом говорит экономист В.В. Леонтьев; Д. Кэмпбелл в социальной психологии защищает необхо­димость качественного анализа, который не может быть заменён никаки­ми количественными методиками.

Сами применяемые приёмы эмпирических исследований, ориентиро­ванные на простую схему «стимул — реакция» (или «независимая пере­менная — зависимая переменная»), на вполне рандомизированную сово­купность и т.п., оказались слишком «плоскими» для гуманитарных феноменов. Критики отмечают необходимость учитывать сложные пере­плетения взаимодействий между изучаемыми переменными, петли об­ратной связи, двусторонние каузальные зависимости, слабодискретизируемые процессы и структуры, явления самоорганизации, состояния, описываемые в многомерных пространствах признаков и т.п. На основе критического пересмотра методологии социально-гуманитарных иссле­дований произошли, начиная с 1960-х гг. некоторые изменения в технике эмпирического анализа. Так, было осознано, что однофакторные экспе­рименты и выравнивающие дескриптивно-статистические процедуры долж­ны быть заменены многофакторным экспериментированием, методами шкалирования качественных данных и т.п. Важную роль сыграло расши-

рение новых дизайнов эксперимента на ситуации, плохо рандомизируе-

мые и вообще слабо поддающиеся контролю исследователя, т.н. техника квазиэкспериментирования (см. § 2.4).

Что же касается сложностей теоретизирования в гуманитарных на­уках, то они связаны с трудностями обобщения, выделения значимых фак­торов, полиинтерпретируемостью исходного материала — социально-исторического, психологического, экономического и т.п. Сегодня практи­чески общепризнанным, является отказ от поиска решающего фактора, которым раньше занимались гуманитарии (вспомним, например, попыт­ки психологов найти решающееопределение интеллекта). Осознано, что мир человеческого бытия изначально многопланов. В этой связи широкий интерес сегоднявызывают работы М.М. Бахтина (1895-1975), подчёр­кивающие полифонический характер гуманитарных феноменов. Свой собственный подход он развил применительно к литературоведению, но адресован эти принципы и гуманитарной науке в целом; Бахтин указыва­ет на необходимость деликатного обращения с социокультурными фено­менами, предупреждает о соблазнах преувеличенного методологизма, на­поминает,о сложности как самих гуманитарных явлений, так и процесса диалогической исследовательской встречи с ними.

Традиционными затруднениями являются также проблемы, связанные с поиском фундаментальных систем отсчёта, позволяющих понять со­циальную жизнь и действия её участников. Такова, например, проблема разрыва .между макро- и микроуровнями социальных явлений (например, макро- и микроэкономика, макро- и микросоциология). Она вырастает из понимания того, что конечными носителями действий, субъектами приня­тия решений являются индивиды, а не социальные институты. Отсюда чер­пает свои установки общая теоретическая позиция, которую называют ме­тодологическим индивидуализмом. Однако она сталкивается с различными проблемами (например, проблемой обоснования макроэкономики в терми­нах индивидуальных решений), что приводит к критике со стороны холистски-ориентированных социальных, подходов; однако у холизма проблем,пожалуй, возникает ещё больше.

Традиционно сложной остаётся также проблема значимого объясне­ния. Уже говорилось, что гуманитарные науки отличаются многообрази­ем различных структур и способов объяснений, которые часто переплета­ются в единой концепции в замысловатую ткань. Комплексная природа гуманитарных объяснений связана со спецификой социокультурной ре­альности, с множественностью её уровней и непрозрачностью связей между ними. Феномен альтернативных объяснений одного и того же явления является яркой иллюстрацией этой проблемы. Часто трудности объяснений усугубляются также недостатком сугубо фактического конк-

ретного материала (в истории, в экономике), так что многое приходится восстанавливать гипотетически.

В социальных исследованиях ввиду сложности проблемы значимого объяснения явно виден отказ от поисков общих закономерностей, т.е. от поисков исторических, социологических и других законов. Сегодня многие исследователи довольствуются лишь установлением регулярностей, упоря­дочением фактов, подтверждением корреляций. Интерес концентрируется преимущественно вокруг конкретных исторических, социологических и прочих проблем. С лёгкой руки социолога Роберта Мертона локально ориентированные теории называют теориями среднего уровня. Многие гуманитарии в целом разделяют сегодня его рекомендации по использова­нию достаточно осторожных стратегий, нацеленных на эмпирическую опору и на весьма умеренные концептуализации. Несомненно, в этом есть свой резон. Однако это оборачивается другим недостатком — отсутствием стра­тегического видения гуманитарного знания и его теоретических, перспектив.

Гуманитарные науки и философия

Во многом проблематичными также продолжают оставаться отноше­ния гуманитарных наук с философией.

Уже говорилось о том, что социально-гуманитарным исследованиям не хватает информативных гипотез, способных продвинуть изыскания существенно дальше области «здравого смысла». Но этот так необходи­мый всем прирост теоретизирования возможен и осуществим, прежде всего, на почве эвристически плодотворного философствования. Предубеждённое отношение многих гуманитариев к философии может быть объяснено тем, что гуманитарные науки достаточно поздно вышли из русла философии и теперь ревностно заинтересованы в поддержании статуса эмпирической науки. Однако ясно, что философия как первичное усилие рационализации в целом и как совокупность продуктивных рацио­нализирующих концепций, в частности, сама по себе не может ввергнуть какую бы то ни было научную область в ненаучное состояние. Отказ от философии вообще — это слишком далекоидущая мера предосторожно­сти. Здесь уместно привести точку зрения Юргека Хабермаса о том, что циклы в истории гуманитарной науки, свидетельствуют не о победном шествии объективистских начинаний, подобных нейрофизиологии, а о «превращении наук о человеке в науки философские». Хабермас уве­рен, что как раз благодаря отказу современной философии от своих директивных универсалистских амбиций для неё только начинает откры­ваться поле результативной работы, когда её теоретические гипотезы могут быть развиты и проверены на деле. Ведь и теоретики-первопроход­цы 3. Фрейд, Э. Дюркгейм, Дж. Мид, М. Вебер, Ж. Пиаже, Н. Хомский

исходили из продуктивных философских идей, воплощая в своих подходах некую мысль, подлежащую философскому развитию, и в то же время во­прос, доступный эмпирической проверке, но имеющий универсальный смысл. (Стоит напомнить, что сам Ю. Хабермас дал впечатляющий образец фундаментальной социальной теории с солидным философским содержани­ем. Его «Теорию коммуникативного действия» (1981) многие называют самой значительной обществоведческой работой второй половины XX в.)

Можно выразить эту мысль следующим образом (учитывая, разумеется, контекст вышесказанного): больше философии в гуманитарных науках!