Сравнительно-исторического исследования

Как уже подчеркивалось, XX в. с его мировыми войнами, револю­циями, развитием средств массовой коммуникации показал челове­честву его тотальную взаимозависимость. В силу интеграционных про­цессов в развитии общества в новейшее время и историческая наука начинает преодолевать национальные границы ее объектом стано­вится «всеединое человечество». Отсюда одним из основных понятий в концепции А.С. Лаппо-Данилевского является «мировое целое».

Понимание исторического процесса как процесса культурного обосновывается ученым при определении объекта исторического по­знания, в качестве которого выступает человечество как часть миро­вого целого. Понятие «мировое целое» — одно из основных понятий в концепции Лаппо-Данилевского — не конструируется как эпистемо­логическая категория (например, как понятие общественно-эконо­мической формации в марксизме). Лаппо-Данилевский констатирует восприятие человеческим сознанием «мирового целого» как факт: «»с-торих представляет действительность в виде единого целого». Следова­тельно, речь идет об анализе восприятия действительности субъектом

познания:

«[Человеческому сознанию] ...только мировое целое, единое и еди­ничное представляется в полной мере действительностью, каждая из частей которой лишь искусственно может быть извлекаема из реаль­ного единства для научного ее рассмотрения»".

Таким образом, понятие мирового целого — это предельное по­нятие. Историк вычленяет объект своего исследования — человече­ство как часть мирового целого, наделенную сознанием и в качестве таковой воздействующую на мировое целое.

Кроме понятия «мировое целое», Лаппо-Данилевский вводит по­нятие «эволюционное целое», как часть которого рассматривается от­дельный факт культуры (исторический факт). Поскольку факты куль­туры мыслятся как уникальные, неповторяющиеся во времени, «.по­ложение таких фактов в данном эволюционном целом... может быть только одно». Выстраивая «эволюционное целое», исследователь, оста­ваясь на позициях идиографии, должен иметь в виду не изменения, повторяющиеся в действительности (поскольку признание устойчи­вой повторяемости ведет к фиксации закономерности, что свойственно номотетике), а единичный процесс изменения, как таковой, взятый как целое.

Лаппо-Данилевский, отталкиваясь от современного ему деления наук на номотетические и идиографические, синтезирует эти поня­тия, рассматривая их как два подхода к единому объекту истории. Он пишет:

«С номотетической точки зрения историк изучает то, что есть общего между изменениями, с идиографической — то, что характеризует данное изменение, отличает его от других и, таким образом, придает ему индивидуальное значение в данном процессе»²⁵.

Необходимость сочетания номотетического и идиографического подходов в исследовании объекта культуры при ведущей роли идио-графического вытекает из самой природы идиографии. Интересуясь каждым единичным уникальным фактом, исследователь вынужден выбирать из них факты с историческим значением. При номотетичес-ком подходе критерием такого отбора выступает типичность, при идиографическом — ценность, определяемая в том числе и по силе воздействия на «эволюционное целое». Таким образом, Лаппо-Данилев­ский, синтезируя номотетический и идиографический подходы, по­казывает, что отличие выявляется на фоне сходства, а сходство в свою очередь выявляется при элиминировании различий.

²⁴ Лаппо-Данилевский А. С.Методология истории. СПб., 1910-1913. Вып. 1-2 С. 332.

²⁵ Там же. С. 296.

Понятие «эволюционное целое» необходимо предполагает изме­нение как результат взаимодействия между средой и индивидуумом. Исследователь

«...изучает влияние среды на индивидуума или индивидуальности на среду, главным образом, в той мере, в какой подобного рода взаимо­действие вызвало соответствующие перемены в душевной жизни данной личности, или целого общества, или даже всего человечества, а значит и соответствующие перемены в продуктах их культуры».

Исходя из принципа идиографии, Лаппо-Данилевский понимает под историческим фактом «результат воздействия индивидуальности на среду», но признает и

«...необходимость номотетического изучения влияния среды на ин­дивидуумов в ея уравнительном значении, то есть в той мере, в какой она производит такия изменения в психике индивидуумов (а значит и в их действиях, и в их продуктах), благодаря которым они делаются сходными в некоторых отношениях...»²⁶.

Итак, историк выстраивает «индивидуальную конкретно данную действительность» из фактов воздействия индивидуальности на сре­ду, но объясняет действительность при помощи обобщений, полу­ченных номотетическим методом, поскольку нельзя построить исто­рический процесс только из фактов воздействия индивидуальности на среду, так как, не учитывая воздействие среды, историк

«не объяснит влияния, оказанного на деятеля данным состоянием куль­туры и, значит, не усмотрит непрерывности изучаемого им истори­ческого процесса»²⁷.

Факт взаимодействия индивидуальности и среды, влекущий из­менения в «душевной жизни», недоступен прямому наблюдению и может быть воспроизведен в сознании исследователя на основе прин­ципа «признания чужой одушевленности» при обращении к объективи­рованным продуктам душевной жизни — историческим источникам.

Методология источниковедения занимает в эпистемологической концепции Лаппо-Данилевского особое место. Ученый впервые рас­сматривает источниковедение в качестве самостоятельной научной дис­циплины со своим предметом и методом. Определяя предмет источни­коведения — исторический источник — как «реализованный продукт человеческой психики», Лаппо-Данилевский исследует методы его ин­терпретации, целью которой и является понимание индивидуума про­шлого — творца произведения культуры (исторического источника).

²⁶ Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 320.

²⁷ Там же. С. 328-329.

Источниковедческое учение Лаппо-Данилевского, в своих фило­софских основах связанное с психологической концепцией Дильтея, органично соотнесено с пониманием объекта исторического позна­ния и исторического факта:

«Понятие о результате некоего действия, характеризующем измене­ние или, точнее, перемену, не само воздействие человеческого со­знания на среду, а продукты такого воздействия и могут быть преиму­щественно названы историческими фактами».

Лаппо-Данилевский и подчеркивает, что воздействие индивиду­альности на среду «доступно чужому наблюдению только в его резуль­татах»²*.

Поскольку человеческая мысль доступна для восприятия, если она реализована, «выражена в каких-либо действиях или в их результатах, т.е. если она обнаружена и запечатлена в каком-либо материальном образе»²⁹, постольку именно исторический источник в качестве объек­тивированного проявления человеческой психики позволяет исследо­вателю в ходе его интерпретации «перевоспроизвести в себе то именно состояние сознания, которое ему нужно для научного объяснения изучае­мого им объекта». Лаппо-Данилевский особо подчеркивает, что пред­ставление об источнике познания в сфере идиографических наук дол­жно включать понятие, во-первых, о «реальности данного объекта» и, во-вторых, о его «пригодности для познания другого объекта»™. Ученый подробно обосновывает понимание исторического источника как про­дукта культуры (в отличие от продукта природы). Историк признает исторический источник

«... психическим продуктом, т.е. продуктом человеческого творче­ства в широком смысле слова; с такой точки зрения, например, он различает какой-либо ludus naturae от каменной поделки, в которой запечатлелось хотя бы слабое проявление человеческого творчества, или бессмысленные знаки — от начертаний первобытной письмен­ности и т.п.»³¹.

Лаппо-Данилевский категорически возражает против включения в понятие источников исторического познания природных явлений, тем самым подчеркивая различия мира природы и сферы культуры.

Исторический источник — это только произведение человека или такой «...объект, значение которого объясняется лишь при помощи предпосылки чужой одушевленности, обнаружившейся в его осо-

 

^!S Лаппо-Данилевский А. С.Методологияистории. С. 325.

²⁹ Там же. С. 373.

³⁰ Тамже. С. 366.

³¹ Тамже. С. 356.

бенностях, в таком смысле произведение человека или результат его деятельности следует признать психическим продуктом»".

Из «добытого» (выражение Лаппо-Данилевского) ученым опре­деления;

«исторический источник есть реализованный продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с историческим значени­ем»³³, —

выводится ряд следствий методологического характера.

Во-первых, исторический источник, понимаемый как реализо­ванный продукт человеческой психики на основании принципа «при­знания чужой одушевленности», уже есть исследовательское построе­ние, поскольку «то психическое значение, которое историк приписыва­ет материальному образу интересующего его источника, в сущности не дано ему непосредственно, т.е. недоступно его непосредственному чув­ственному восприятию». Историк «построяет психическое значение ма­териального образа источника, заключая о нем по данным своего опыта».

Во-вторых, исторический источник как продукт психики есть «ре­зультат творчества (в широком смысле) как индивидуального акта», при этом, если продукт культуры выступает как результат массового творчества (язык, народная песня), его и в этом случае можно при­знать индивидуальным, исходя из понятия о коллективной индивиду­альности и противополагая творчеству другого коллективного инди­видуума (народа, города, группы). Кроме того, если учесть влияние среды на творца, можно сказать, что «каждый источник /сть индиви­дуализированный результат творчества данной общественной группы или данного лица». Понятие об «индивидуальности источника» постоянно используется в его интерпретации.

В-третьих, принципиально важным понятием является понятие о «телеологическом единстве источника, т.е. о единстве его с точки зре­ния его назначения». Творческий акт как сознательное целенаправлен­ное действие придает единство источнику: «исто wwc— целое телеоло­гическое с точки зрения его цели, т.е. цели творца». Представление о цели создания произведения культуры есть основе его понимания.

Таким образом, продукт культуры (исторический источник) выс­тупает в концепции Лаппо-Данилевского как интегрирующее начало гуманитарного знания, целостность которого не конструируется из отдельных частей (экономика — социальные отношения — культура), а выводится из единого основания — принципа «признания чужой одушевленности». Продукт культуры (в его отличии от продукта при­роды) выступает как общий объект исследования разных, имеющих

³² Лаппо-Данилевский А. С,Указ. соч. С. 373.

³³ Там же. С. 375.

собственный предмет гуманитарных и общественных наук, что явля­ется основой их интеграции в рамках гуманитаристики. Одновременно продукт культуры как объективно данное, инвариантное запечатле-ние «одушевленности» своего творца является основой строгой науч­ности гуманитарного знания.

Мы можем констатировать, что культурологическая концепция Лаппо-Данилевского близка к немецкой «неокантианской» культуро­логии, один из основоположников которой Г. Риккерт писал:

«Противоположностью природе... является культура, как то, что или непосредственно создано человеком, действующим сообразно оце­ненным им целям, или оно уже существовало раньше, по крайней мере, сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности»³⁴.

В концепции Лаппо-Данилевского мы также обнаруживаем про-тивополагание природы и культуры, понимание роли сознательного действия человека в культурном процессе, признание принципа цен­ности как критерия для включения отдельного факта в культурное це­лое. Среди этих факторов исключительную роль в культурно-историчес­ком процессе Лаппо-Данилевский приписывал волевому воздействию человека на социальную среду, разделяя взгляды другого видного не­мецкого культуролога В. Виндельбанда, который утверждал:

«...философия культуры есть постольку имманентное мировоззре­ние, поскольку она по существу своему необходимо ограничивается миром того, что мы переживаем как нашу деятельность»³⁵.

Но Лаппо-Данилевский обогатил культурологию XX в. учением о произведениях культуры как источниках гуманитарного познания, заложив основы строгой научности гуманитаристики и обосновав ре­альную основу интеграции знаний о человеке.

Воспроизведение «чужой одушевленности» достигается главным образом в процессе интерпретации исторического источника. Лаппо-Данилевский детально разрабатывает интерпретационные процедуры в фундаментальном труде «Методология истории». Он определяет ин­терпретацию как «общезначимое научное понимание исторического ис­точника»*⁶. Понимание автора в процессе интерпретации историчес­кого источника лежит в основе любого исторического исследования, поскольку, только правильно поняв источник, историк может уста­новить, «знание о каком именно факте он может получить из данного источника». В противном случае исследователь не может быть уверен в

⁵⁴ Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре: Пер. с нем. М., 1998. С. 55.

³⁵ Виндельбанд В. Философия культуры и трансцендентальный идеализм//Кул ь-турология. XX век: Антология. М., 1995. С. 67.

³⁶ Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 408.

том, что он «не приписывает источнику продукта своей собственной фантазии».

Лаппо-Данилевский считал, что исследователь в первую очередь должен стремиться выяснить, какое значение автор придавал своему произведению.

«Идеальная интерпретация источника, — пишет Лаппо-Данилевский, — разумеется, состояла бы в том, чтобы истолкователь достиг такого состояния сознания, при котором он мог бы самопроизвольно обна­ружить его в произведении, тождественном с данным, и при котором он, значит, мог бы понимать его, как свое собственное...»³⁷.

Соглашаясь с Лаппо-Данилевским в том, что целью научной ин­терпретации является достижение общезначимого знания, мы не мо­жем разделить его представление об идеале интерпретации. Мы уже отмечали, что Лаппо-Данилевский считал, что рефлексия собствен­ного сознания является основой понимания «чужого Я». Против этого невозможно возражать, но представления Лаппо-Данилевского явно находятся на дофрейдовской стадии гуманитарного знания. Лаппо-Данилевский, по-видимому, разделял уверенность многих своих со­временников в возможности полной рефлексии содержания собствен­ного сознания. Именно поэтому границы исторического познания Лаппо-Данилевский обусловливает невозможностью полного воспро­изведения чужой психики. Не будем здесь останавливаться на учении 3. Фрейда и не менее важной для гуманитарного познания концепции К. Юнга. Заметим лишь, что Фрейд показал, что структура психики сложна и она не полностью доступна самопониманию. То есть иссле­дователь, исходя из собственной психики при воспроизведении «чу­жого Я», сам себя до конца не понимает. Отсюда можно сделать пес­симистичный вывод: интерпретаций произведения культуры столько же, сколько интерпретаторов (и даже больше, поскольку один чело­век может по-разному интерпретировать произведение), все интер­претации равноправны (в том числе и авторскат) и, следовательно, говорить об «общезначимом» понимании не приходится.

Но возможно и другое направление размышлений, Исследователь, находясь в иной точке эволюционного пространства, имеет возмож­ность воспринимать исторический источник в контексте всей поро­дившей его культуры и, следовательно, понять его глубже, чем пони­мал автор.

Лаппо-Данилевский выделяет четыре метода интерпретации — пси­хологический, технический, типизирующий и индивидуализирую­щий — и обращает внимание на необходимость их сочетания в разных комбинациях в зависимости от особенностей исследуемого истори-

³⁷ Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 409.

14-6867

ческого источника. Мы же обратим особое внимание на типизирую­щий метод интерпретации, в ходе реализации которого исследователь воссоздает целостность культуры, породившей тот или иной истори­ческий источник. Лап по-Данилевский пишет, что историк, для того

чтобы «придать толкованию источника более исторический харак­тер... исходит из понятия о том культурном типе, к которому источ­ник относится, и сообразно с ним понимает его содержание»¹⁸.

При этом культуру Л апп о-Дан иле веки и рассматривал как в коэк-зистенциальном («состояние культуры»), так и в эволюционном («пе­риод культуры») плане и в соответствии с этим разделял системати­ческую и эволюционную интерпретацию. В целом типизирующий ме­тод интерпретации дает историку возможность «с систематической или эволюционной точки зрения выяснить те родовые признаки источника, которые объясняются реальной его зависимостью от среды, т.е. от дан­ного состояния или периода культуры...»³⁹. Таким образом, типизирую­щая интерпретация, с одной стороны, создает условия для индивиду­ализирующей, в ходе которой исторический источник рассматрива­ется как «продукт более или менее цельной индивидуальности», а с другой — позволяет воссоздать эволюционную и ко экзистенциальную целостность культуры, что в свою очередь создает основу для адекват­ного понимания социальных и культурных феноменов. По сути имен­но типизирующая интерпретация позволяет понять исторический ис­точник глубже, чем понимал его автор.

Нельзя сказать, что другие исследователи игнорировали проблему культурного целого. В философской литературе мы обнаруживаем раз­нообразные подходы к ее постановке и решению. Например, Лап­шин, опровергая одну из форм солипсизма — иллюзионизм, замеча­ет, что

«...мысль о необъятном множестве явлений, лежащих за пределами узкого кругозора восприятий, необходимо привходит в сферу непос­редственного опыта, даже тогда, когда я не думаю актуально о той части мира, которая не воспринимается мною непосредственно»¹¹⁰.

С. Н. Трубецкой, философ, также активно публиковавшийся в журнале «Вопросы философии и психологии», рассматривал пробле­му соотношения индивидуального и коллективного сознания и утвер­ждал, что

«...учение, сводящее все существующее к состояниям индивидуаль­ного сознания, может держаться исключительно благодаря смеше-

^3R Лаппо-Данилевский А. С. Указ. соч. С. 463.

³⁹ Там же. С. 493.

"° Лапшин И. И. Опровержение солипсизма//Философские науки. 1992. № 3. С. 29.

нию его с сознанием коллективным. Ибо когда говорят о человечес­ком сознании вообще, никто не думает только о себе одном, но каж­дый разумеет в себе общечеловеческое сознание»⁴¹.

Но только Лаппо-Данилевский последовательно соединил нео­кантианскую теоретико-познавательную концепцию с методологией истории и методами исторического исследования. Он привнес в исто­рическую науку признание «чужой одушевленности» в качестве сис­темообразующего принципа строго научного исторического позна­ния и разработал проблему «чужого Я» в ее исторической составляю­щей.

В эпистемологической ситуации начала XX в. учение Лаппо-Дани­левского противостояло, с одной стороны, распространяющемуся интуитивизму (А. Бергсон, Н. О. Лосский, С. Л. Франк), а с другой — наступлению марксизма и его социологической доктрины. Мы попы­тались также показать, правда предельно кратко, что Лаппо-Дани-левский еще в начале прошлого века в рамках единой концепции гуманитаристики предложил решение нескольких принципиальных эпистемологических проблем, ключевое значение которых только в последнее время достаточно полно осознается наукой. Почему же это учение осталось на многие годы мало востребованным?

Отметим некоторые причины. Во-первых, будучи созданным на основе идеалистической философии, это учение оказалось сложнее для восприятия, чем «конкурирующие» с ним материалистические концепции. И здесь не остается ничего другого, как согласиться с Г. И. Челпановым, который в начале XX в. говорил:

«Впечатление такое, как будто перед обществом поставлен настоя­тельный вопрос — где истина, в идеализме или в позитивизме? Но общество не готово к ответу. Еще не распахана та нива, на которой семя идеализма могло бы принести обильные плоды. Этим восполь­зуется позитивизм, чтобы удержать за собой господство»⁴².

Не рассматривая здесь вопрос о том, является ли марксизм разно­видностью позитивизма, отметим, что преемником позитивизма в об­ласти методологии истории марксизм является несомненно. Во-вторых, развитие идеалистической философии и на этой основе методологии гуманитарных наук было прервано в России социалистической револю­цией и последующей идеологизацией всех сфер жизни, что сопровож­далось высылкой («философский пароход») и физическим уничтоже­нием последователей рассматриваемого учения. Сам Лаппо-Данилевс-

⁴¹ Трубецкой С.Н. О природе человеческого сознания//Вопросы философии и психологии. 1889. Кн. 1. С. 122.

⁴² Цит. по: Поливанов М. К. Густав Шпет//Шпет Г.Г. Философские этюды. М.,

1994. С. 5.

14-

кий умер в 1919 г., не дожив до 60 лет. Н. Д. Кондратьев и Г. Г. Шпет были расстреляны. Л. П. Карсавин погиб в лагере.

Но все же мы можем наметить два направления сохранения и раз­вития наследия Лап по-Данилевского.

Сорокин начинал свою «Систему социологии» с рассуждения о специфике человеческого общества как объекта исследования:

«Имеется ли основание выделять явления межчеповеческого взаи­модействия в особый класс и создавать для их изучения не только особую теорию, но и самостоятельную научную дисциплину?.. Люди — не только организмы; они сверх того еще существа, ода­ренные психикой, сознанием, разумом, т.е. рядом свойств, которых у остальных организмов нет. В этом смысле они особенны и единич­ны. В силу этого и явления их взаимодействия отличны от явлений взаимодействия остальных организмов»⁴³.

И далее, перефразируя О. Глезера, автора «Размышлений об авто­номности биологической науки», Сорокин пишет:

«Удивительные процессы социально-психического взаимодействия и явлений сознания резко отделяют людей от мира явлений, изучаемых биологией, и образуют специфическую основу для автономности нашей науки»⁴⁴.

Л. П. Карсавин в «Философии истории» высказывает целый ряд идей, созвучных идеям Лап по-Данилевского, хотя, подчеркнем, в их подходах к историческому построению были и принципиальные раз­личия. Один из основных постулатов Карсавина:

«Человечество, как всеединый, в частности же всевременный и все-пространственный, развивающийся субъект, несколько пугает привык­шее мыслить в категориях позитивизма сознание. И при крайней его пугливости и подозрительности трудно его убедить в том, что как раз идея всеединства и только она и освобождает от всякой необосно­ванной метафизики, от таинственных трансцедентных сил, как бы их ни называли: душою, разумом, энергией или еще как-нибудь. Но можно, мне кажется, показать, что в научной истории нельзя обой­тись без категории всеединства, все равно, изучаем ли мы историю человечества или историю социальной группы, существующей в эм­пирически ограниченном пространстве и времени»*⁵.

В соответствии с таким подходом Карсавин определяет предмет истории как «социально-психическоеразвитие всеединого человечества»*⁶.

⁴³ Сорокин IT. А. Система социологии. М., 1993. Т. I.C. 58.

⁴⁴ Там же. С. 65-66.

⁴³ Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 90. ⁴⁶ Там же. С. 98.

Не останавливаясь здесь на весьма любопытном анализе понятия «со­циальная группа», который дает Карсавин⁴⁷, отметим лишь, что со­циальную группу он понимает как «историческую коллективную инди­видуальность», рассматривая связанные с ней явления в качестве наи­более типичных для исторической науки. При этом он подчеркивает, что эти явления нельзя трактовать «как общие всем членам данной группы, класса, народа». И здесь несомненно созвучие идее Лаппо-Данилевского о коллективном индивидууме. К этой же сфере Карсавин относит «кон­струируемые историками системы мировоззрения, системы этических, эс­тетических норм и т.п.». Отметим, однако, что он оговаривается (в духе Лаппо-Данилевского), что не признает термин «конструировать» удачным, поскольку историк выстраивает эти системы «вовсе не произ­вольно», а на основе научного метода⁴⁸.

Подчеркивая, что для историка существенны главным образом «психические факты», Карсавин резко отрицает правомерность такого понятия, как «история материального быта». Отмечая рост интереса к этим сюжетам, он пишет со свойственным ему сарказмом:

«В Петербурге даже образовали особую "Академию Материаль­ной культуры", трогательно именуемую "Маткульт"»⁴⁹.

И констатируя, при каких условиях правомочно существование «истории костюма», «истории материального быта», отмечает:

«Материальное само по себе, то есть в оторванности своей не важ­но. Оно всегда символично и в качестве такового необходимо для историка во всей своей материальности. Оно всегда выражает, ин­дивидуализирует и нравственное состояние общества, и его религи­озные или эстетические взгляды, и его социально-экономический строй»⁵⁰.

Для советской исторической науки идеалистическая концепция Лаппо-Данилевского была абсолютно неприемлема. В какой-то мере удавалось сохранять и передавать его идеи в практике преподавания источниковедения, дипломатики, вспомогательных наук истории в Историко-архивном институте. Дело в том, что если идеологизиро­ванной советской исторической науке высокий профессионализм был не нужен и даже опасен, то архивное дело как отрасль государствен­ного управления без него не могло обойтись. Поэтому Историко-ар-хивный институт, основанный в 1930 г. и долгое время существовав­ший в системе НКВД, постепенно превращается в своего рода убе­жище профессионализма в исторической науке. В 30—40-е годы здесь

⁴⁷ Карсавин Л. П. Указ. соч. С. 90-95.

⁴⁸ Там же. С. 99. «Тамже. С. 100. ⁵⁰Тамже. С. 101.

получили редкую возможность преподавать лучшие научные силы: Ю. В. Готье, С. Б. Веселовский, В. И. Пичета, П. П. Смирнов, В. К. Лукомс-кий, И. Ф. Колесников, М. Н. Тихомиров, С. А. Никитин, И. И. Полосин, А. Н. Сперанский, Н. В. Устюгов и другие ученые и среди них ученик и последователь А. С. Лаппо-Данидевского А. И. Андреев. Но и в самом Историко-архивном институте (правда, не без вмешательства выше­стоящих партийных инстанций) разыгрались баталии вокруг насле­дия Лаппо-Данилевского, особенно острые в период идеологических кампаний второй половины 40-х годов.

Что же конкретно отличает источниковедческую школу, восходя­щую к наследию Лаппо-Данилевского, которой удалось сформиро­ваться в условиях, во-первых, сильнейшего давления со стороны идео­логизированного преподавания истории и, во-вторых, постоянного вытеснения гуманитарных дисциплин так называемыми «архивными», основное содержание которых составляла технология архивной рабо­ты. Остановимся лишь на трех принципиальных моментах: определе­ние понятия «исторический источник» (предмет исследования), струк­тура источниковедческого анализа (метод исследования), роль созна­ния исследователя в процессе исторического познания (методология). Системообразующее значение для любой научной дисциплины имеет определение ее предмета, понимание природы которого во многом обусловливает и метод исследования. Если в советской исто­рической науке господствовало (да и во многом продолжает удержи­вать позиции) определение: исторический источник — это все, отку­да можно получить информацию о развитии человеческого общества, — то в рамках данной парадигмы исторический источник рассматрива­ется как произведение, созданное человеком в его деятельности, как продукт культуры (в широком понимании). Различия этих двух подхо­дов к определению предмета источниковедения вполне очевидны. В рамках первого из них не определяется природа исторического ис­точника, его субстанция, а лишь обозначается функция (служить в историческом познании) некого неизвестного предмета или явления. В рамках второго акцент делается на понимание психологической и социальной природы исторического источника, которая и обуслов­ливает его пригодность «для изучения фактов с историческим значе­нием». Обозначенные различия имеют глубокую методологическую основу, поскольку в конечном счете обусловлены разным понимани­ем объекта исторического познания. Первое определение исходит из посылки инвариантности исторического прошлого, его осуществлен-ности в определенных формах, что заставляет сделать это прошлое объектом исторического познания, а генеральным методом такого познания — все более и более точное моделирование этого единственно возможного прошлого. Если же историческое прошлое понимается как реконструкция историка, в основе которой лежит диалог его созна­ния (и психики в целом) с сознанием (и психикой) людей, прежде

живших, то такой диалог начинается с понимания «Другого» (челове­ка прошлого), объективную (овеществленную) основу для чего и дает «реализованный продукт человеческой психики» — исторический ис­точник, который позволяет в ходе интерпретации перевоспроизвести «одушевленность» (психику, индивидуальность) своего творца.

Разное понимание предмета источниковедения ведет к различиям в понимании и его метода. Лаппо-Данилевский, определяя истори­ческий источник как «реализованный продукт человеческой психи­ки, пригодный для изучения фактов с историческим значением», стре­мился путем интерпретации исторического источника понять его авто­ра — человека прошлого и дальше на этой основе осуществлять историческое построение, т.е. осмысливать исторический факт в систе­ме не только коэкзистенциального (сосуществующего), но и в первую очередь эволюционного целого, т.е. по сути с позиций современности выявить ценность и действенность факта и приписать ему историческое значение. Причемдля понимания концепции Лаппо-Данилевского важ­но постоянно помнить, что он разделял источниковедческое иссле­дование и историческое построение только аналитически, прекрасно понимая неразделенность этих составляющих в процессе исследова­ния. В рамках долгое время господствовавшей (по сути позитивистс­кой) парадигмы исторический источник рассматривается лишь как хранилище нужных историку для выстраивания (реконструкции) ин­вариантного прошлого фактов. Именно из-за этого в господствовав­шей как в науке, так и в преподавании парадигме источниковедчес­кий метод часто подменялся техникой добывания «достоверной» ин­формации. При этом метод собственно источниковедческого исследования исчезал. Признание единства метода источниковедчес­кого исследования в источниковедческой школе Историке-архивного института ведет к целостному пониманию источниковедческого ана­лиза, рассматриваемого как система исследовательских процедур, ни один из элементов которой не может быть опущен без ущерба для корректности конечного результата. В этой системе первостепенное внимание уделяется характеристике автора, обстоятельствам созда­ния исторического источника, его значению в контексте породившей его действительности. И только исследование всего комплекса про­блем, связанных с происхождением источника и его функционирова­нием в породившую его эпоху, позволяет перейти (еще раз подчерк­нем: в аналитическом, а не во временном смысле) к интерпретации содержания и оценке информации.

Отличительная черта источниковедческой парадигмы, восходящей к наследию Лаппо-Данилевского, в том, что в ней рассматривается не только соотношение источника и действительности, но и взаимо­действие познающего субъекта и источника, при взаимосвязанном анализе этих аспектов. Особое внимание уделяется различению взгля­дов автора исторического источника, воззрений, сложившихся в ис-

ториографии на разных этапах ее развития, и собственной точки зре­ния исследователя, без чего невозможен самостоятельный историчес­кий синтез, но существует опасность неосознанного восприятия точ­ки зрения, оценок, сложившихся в историографии в иную эпоху, в контексте другого эволюционного целого. Начинающий исследователь постоянно учился анализировать содержание собственного сознания, выявлять происхождение и структуру тех исторических представле­ний, которые у него складывались при знакомстве с историографией и в процессе собственной исследовательской работы.

Как уже было сказано, в основе научно-педагогической школы лежит эпистемологическая концепция Лаппо-Данилевского. Но явля­ется ли методологическая школа Историко-архивного института лишь хранительницей традиции или все же, несмотря на идеологическое давление и иные сложности существования в жестких рамках «един­ственно верного» учения, ученые, принадлежащие к данному направ­лению, смогли достичь нового уровня исторических исследований? По-видимому, к существенным достижениям последних десятилетий следует отнести последовательную разработку видовой структуры кор­пуса исторических источников российской истории. Еще в конце 1930-х годов в учебниках, подготовленных на кафедре вспомогательных ис­торических дисциплин Историко-архивного института М. Н. Тихоми­ровым и С. А. Никитиным, начинает реализовываться идея видового структурирования корпуса исторических источников и разработки видовых методик. В 1950—1960-х годах создается серия учебных про­грамм, структурированных по видам исторических источников, и учеб­ных пособий, обозревающих отдельные виды и рассматривающих ви­довую методику источниковедческого исследования⁵¹. Теоретическая разработка феноменологической парадигмы гуманитарного знания, осмысление эпистемологической концепции А. С. Лаппо-Данилевско­го в соотнесении с современными проблемами гуманитарного позна­ния ведется в последние десятилетия О. М. Медушевской.

Проведенные исследования логической структуры феноменоло­гической парадигмы гуманитарного знания, теоретических основ ис­точниковедения, видовой структуры корпуса исторических источни­ков и отдельных видов исторических источников российской истории позволяют, на наш взгляд, сформулировать на основе эпистемологи­ческой концепции Лаппо-Данилевского и в рамках источниковедчес­кого подхода критерий сравнительно-исторического исследования.

Как было показано, методологическая концепция Лаппо-Дани­левского, являясь по своим основаниям идиографической, рассмат­ривает исторический факт не изолированно, а в контексте коэкзис-тенциального и эволюционного целого, что позволяет синтезировать

^Sl См.: Медушевская О. М. Источниковедение в России XX в.: Научная мысль и социальная реальность//Советская историография. М., 1996. С. 42-77.

радиографический и номотетический подходы. Иными словами, исто­рик преимущественно изучает индивидуальное воздействие индиви­дуума на среду с идиографической точки зрения, но для объяснения этого воздействия должен учесть воздействие среды на индивидуума с номотетической точки зрения, с которой он изучает действие

«среды на индивидуумов в ея уравнительном значении, т.е. в той мере, в какой она производит такие изменения в психике индивидуу­мов (а значит и в их действиях, и в их продуктах), благодаря которым они делаются сходными в некоторых отношениях...».

Это уравнительное, типизирующее влияние социальной среды (коллективного индивидуума) на индивидуальность, а значит, и осо­бенности самой этой среды наиболее последовательно проявляются на уровне основной классификационной единицы источниковедения — вида исторических источников. Именно под влиянием унифицирую­щего воздействия социальной среды индивидуальные результаты реа­лизации человеческой психики (продукты культуры) приобретают общие черты и могут быть названы собирательно: мемуары, периоди­ческая печать и т.д. Итак, вид исторических источников репрезенти­рует формы человеческой деятельности, совокупность которых и со­ставляет историю общества в определенный период. Именно поэтому эволюция видов исторических источников может выступать как кри­терий в сравнительно-исторических исследованиях.

Подведем итоги:

• осознание истории как целостного процесса в сочетании с на­блюдениями над другими культурами, известными европейцам со времени Великих географических открытий, привело к построению стадиальных теорий исторического процесса, воплощающихся в виде образов «ступеней исторической лестницы» и «возрастов человече­ства»;

• основная цель сравнительно-исторического исследования в этом случае — изучить иные социокультурные общности, как сосуществу­ющие одновременно с проводящим исследование историком и дос­тупные этнографическому описанию, так и уже исчезнувшие и дос­тупные только историческому изучению, и на этой основе реконстру­ировать начальные периоды собственной истории;

ш такой подход разрушает единое историческое пространство, поскольку оставляет другие, неевропейские, народы как бы в ином коэкзистенциальном пространстве (на более низкой ступени истори­ческого развития);

• Гегель использует принцип сравнения по отношению к систе­мообразующему фактору — созданию и изменению государства как в коэкзистенциальном, так и в историческом пространстве. Таким об-

разом, он фактически выстраивает свою историческую теорию, про­водя сравнение как в рамках коэкзистенциального, так и в рамках исторического целого, что будет свойственно наиболее разработан­ным концепциям только в XX в.;

• теория общественно-экономических формаций К. Маркса и Ф. Энгельса как классическая стадиальная теория предполагает ис­пользование метода аналогий, но в этом сравнение опосредуется зна­нием законов общественного развития, социальной модели, которая и служит образцом для сравнений;

• в конце XIX в. была осмыслена методологическая оппозиция «номотетика — идиография»; номотетические подходы как типизиру­ющие нацелены в первую очередь на выявление общего, а идиогра-фические как индивидуализирующие — на выявление особенного;

• в концепции Н. И. Кареева осмысление оппозиции помологи­ческих и идиографических подходов привело к разграничению срав­нительно-социологического и сравнительно-исторического исследо­вания;

• социальные изменения начала XX в. ведут к принципиальным изменениям целей исторического познания; в силу интеграционных процессов в развитии общества в новейшее время и историческая наука начинает преодолевать национальные границы; ее объектом стано­вится «всеединое человечество»; системное постижение целого невоз­можно без компаративного анализа его составляющих, что обуслов­ливает значение сравнительно-исторического метода в построении исторического метанарратива;

• теоретике-познавательная концепция А. С. Лаппо- Данилевско­го, интегрирующая идиографический и номотетический подходы в историческом познании, позволяет предложить метод сравнительно-исторического исследования, основанный на сопоставлении корпуса исторических источников, порожденных разными культурами.

Литература

Настоятельно рекомендуемая

Кареев Н. И. Историка (Теория исторического знания). Пг., 1916. 231 с. Февр Л. От Шпенглера к Тойнби//Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 72-96.