Расследование преступлений в сфере экологии

 

В последнее время вопросы экологии стали очень популярны и привлекательны для журналистов-расследователей. Причем серьезные, интересные расследования появляются как в центральной, так и в местной печати. К ним можно, например, отнести публикации Н. Щура – «Алабуга» (Открытая позиция. 1999. № 4), О. Ефремова – «На рыбной речке случился массовый замор. Он может повториться» (Рыбак Приморья. 2000. № 34), В. Терешкина – «Северо-Запад России живет на пороховой бочке» (Природно-ресурсные ведомости. 2000. № 13) и многие другие.

Хотя следует иметь в виду, что впервые к экологической теме российские журналисты обратились еще в начале двадцатого века, когда были опубликованы первые тексты по природоохранной тематике в общеполитической прессе. После появления специализированных изданий (например, журнала «Охрана природы») экологическая тематика не уходит с полос различных изданий и прежде всего – «зеленых» («Зеленый мир», «Зеленый крест», «Источник», «Гринпис в России» «Берегиня» и т.д.). Но именно в последние годы, наряду с заметками, корреспонденциями, очерками, рассматривающими, так сказать, текущее состояние окружающей среды, стали появляться публикации, расследующие экологические преступления. Как раз такого рода публикации «делают погоду» в современной экологической журналистике.

Что такое «экологическое преступление»? Этим понятием можно охарактеризовать действия людей, результатом которых становится разрушение среды, дающей человеку возможность нормально существовать. Экологические преступления – это вызов существованию не только отдельных людей, но и всего человечества, поскольку состояние окружающей среды, как в нашей стране, так и на планете в целом в настоящее время становится все более пугающим. Журналистика – одно из важнейших средств противодействия человечества экологическому самоубийству.

К сожалению, не только отдельные личности или организации наносят в наше время ущерб экологии. Даже правительства разных стран в погоне за эффективными хозяйственными решениями, мощными военными технологиями часто жертвуют экологической стабильностью, грубо вмешиваются в сложившиеся в течение тысячелетий экосистемы, нанося им своими решениями наиболее губительные удары и обрекая тем самым будущее земной цивилизации на неизвестность.

Экологические преступления часто маскируются под прогрессивные проекты, выгодные варианты капиталовложений и т.д. Чтобы вскрыть суть подобных проектов, показать последствия их воплощения в жизнь, журналисту-расследователю часто надо владеть самыми современными методами анализа (в том числе методами точных наук), что, к сожалению, не часто встречается. Дилетантизм все еще остается одним из серьезнейших недостатков творчества журналистов-экологов, хотя среди них есть выдающиеся ученые, например академик А. Яблоков, Т. Злотникова и другие, уровень профессиональной подготовки которых, мастерство исследования и расследования экологически опасных ситуаций являются яркими ориентирами для тех журналистов, которые решили посвятить свое творчество одной из самых значимых для общества проблем.

Расследованию экологических правонарушений и преступлений в настоящее время мешает также нехватка точной информации, сложность ее получения (особенно от коммерческих фирм). Тем не менее, как показывает практика, журналисты часто распутывают самые сложные экологические правонарушения, делая их известными обществу. Такой опыт должен быть постоянно в центре внимания начинающего журналиста-эколога.

В качестве примера журналистского расследования на экологическую тему рассмотрим публикацию Надежды П. «Крушение на разъезде». Вот о чем в ней идет речь:

 

«ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КАТАСТРОФА СДЕЛАЛА НЕВЫНОСИМОЙ ЖИЗНЬ ЦЕЛОЙ ДЕРЕВНИ

 

Край прибрежных ив – так называют Чувашскую Республику... Еще бы – в этом благодатном краю протекает в общей сложности 2350 рек протяженностью почти 9 тыс. километров. Это и Волга, и Сура, Большой и Малый Цивиль, Кубня, Безда, Кира и Бум, аеще Аниш и Выла. Места потрясающе красивые. Помимо ивовых зарослей, хороши осинники таволговые и приручьевые, тальники пойменные. Есть в Чувашии и почти 400 озер. Но за последнее время республика потеряла из-за заиления и эрозии 50 озер. Не может похвастаться чистой своей водицей и матушка-Волга. В ней обнаружена почти вся таблица Менделеева: цинк, медь, нитраты и нитриты, железо, нефтепродукты, фосфор общий и азот аммонийный, аеще и фенол.

Откуда? Ответ прост: только в столице Чувашии, в Чебоксарах, городская канализация имеет 54 спуска сточных вод от сети ливневой канализации. Впечатляет? Судя по всему, серьезные экологические проблемы в республике существуют. Причем давно. Другое дело, что власти – как городские, так и республиканские – смотрят на все это сквозь пальцы. И чаще всего палец о палец не ударят, дабы помочь экологическим службам в решении наиострейших проблем.

 

БЛИЗКИЙ РОДСТВЕННИК, ОН ЖЕ – УБИЙЦА

 

Сегодняшний рассказ – о железнодорожной катастрофе в деревне Мыслец, расположенной неподалеку от города Шумерля. На эту деревушку в 1996 году опрокинулись 24 вагона железнодорожного груза, из них 13 вагонов с дизельным топливом и три – с фенолом. Этот большой костер видели не только обитатели Шумерли, Чебоксар и Канаша. Его наблюдали даже соседи – жители Татарии, Нижегородской области.

Вообще деревню Мыслец называют иначе, а именно – разъезд Мыслец Муромского отделения Горьковской железной дороги. Именно на этом разъезде ранним майским утром и произошло крушение товарного поезда. Оказывается, в чувашских деревнях и селах железнодорожные пути зачастую проходят через самое сердце деревни. И живет так деревенский люд не одно десятилетие: по шпалам ходит в лес за грибами и ягодой, по этим же шпалам дети бегают в школу, через железнодорожное полотно гонят скот на выпас. Так и живут с этой железной дорогой, как с близким родственником, пусть не очень приятным, но тем не менее живут же.

К слову, за последние пять лет железнодорожных крушений на территории Чувашской Республики произошло несколько. Два из них случились в густонаселенных пунктах. Чувашия – очень плотно населенное место. Судите сами: вся республика поделена на 21 административный район. В этих районах более 1700 сельских населенных пунктов, а также 9 городов и поселков городского типа, где проживает почти 1 млн. 400 тыс. человек. Из этого следует, что республика имеет высокий уровень экологической нагрузки. Причем зона повышенной опасности приходится именно на поселок городского типа Шумерля.

Селяне давно с опаской ловят рыбу в родных водоемах. Местные лещ, густера, плотва и хорошо приспособившаяся к плохим условиям рыба-белоглазка давно не радуют ни значительными размерами, ни товарным видом. Бывает и такое, что и белоглазку вытаскивают о трех глазах, с вылезшей чешуей и неряшливыми плавниками – неопрятный вид рыбы объясняется просто. Не первый год Вурнарский завод смесевых препаратов делает в местные водоемы аварийные сбросы загрязняющих веществ, к примеру, таких ядовитых, как неонол. Почти все пруды и малые реки Вурнарского района загрязнены различными дустами, в том числе и запрещенным к производству ДДТ. До сих пор обнаруживаются свежие захоронения отходов производства на поселковой свалке и возле самого предприятия. А сколько рыбы гибнет из-за такого заболевания, как гепатиколез (опять все это – “творение” рук человеческих). Специалисты, правда, утверждают, что формирование ихтиофауны Чебоксарского водохранилища еще не закончилось.

Да разве с такими авариями оно может закончиться? Когда на разъезде Мыслец опрокинулся этот товарняк, то разлилось 897 тонн дизельного топлива и 185 – фенола. Все это, скажут потом специалисты, “привело к сверхнормативному загрязнению атмосферного воздуха и воды, а также содействовало загрязнению грунтовых вод почвы”.

 

КОНЕЦ СВЕТА. ЧУВАШСКИЙ ВАРИАНТ

 

В местной речке Паланке концентрация фенола через 26 часов после аварии составила 0,42 мг/л (предельно допустимая концентрация фенола в водах культурно-бытового водопользования должна составлять не более 0,1 мг/л). В районе деревенской школы концентрация паров составила 4–5 ПДК. Через 30 часов после крушения товарного поезда у дюкера ручья Западный Безымянный, а также в устье ручья Западный Безымянный было обнаружено 144,7 мг/л и 123,7 мг/л фенола, а в подземной скважине № 2 в районе аварии в грунтовых водах – 592,1 мг/л...

Деревенский люд в населенном пункте Мыслец воду для своих нужд берет из индивидуальных колодцев. Во всех них – будь то колодец на улице Пионерской, на Вокзальной или на улице Шевченко – везде обнаружено значительное количество как нефтепродуктов, так и фенола.

Но трагедия состоит не только в этом... Когда начался “конец света” – иначе сельчане о том крушении и не говорят – на тушение пожара прислали всех, кого можно. В ликвидации аварии участвовало более 600 человек. Это были и сами железнодорожники, из них – 150 человек из военизированной пожарной охраны. Все они тушили пожар без специальных костюмов защиты, без противогазов. И так более 15 суток. Убирали железнодорожное полотно, срезали и отвозили грунт, возводили природоохранные сооружения. К слову, были в том перевернувшемся составе и спецвагоны. И как только произошла авария, на ее месте очень быстро появились высокие генералы из Министерства обороны. Оказывается, в спецвагонах везли ракеты. Для кого тогда везли литерный груз – загадка по сей день. Да вот только товарняк умудрился перевернуться так, что вагоны со взрывоопасным грузом не полетели в овраг. Это и спасло деревню от полного уничтожения.

Многих из жителей обследовали в Нижегородском НИИ гигиены и профпатологии Министерства здравоохранения РФ. К слову, обследовали даже 19 жителей двух поселков – Коминтерн и Чертоганы, которые находятся почти в пяти километрах от места крушения поезда. И всем им поставлен диагноз: хроническая интоксикация фенолом.

 

...ПЛАТИТЬ ОТКАЗЫВАЮТСЯ

 

Государственный Совет Чувашии неоднократно рассматривал вопрос о ликвидации последствий железнодорожной аварии на разъезде Мыслец, но пользы от этих заседаний пока никакой. Источник загрязнения так и не ликвидирован. Он продолжает наносить ущерб и людям, и окружающей среде. Министерство здравоохранения республики так и не выявило причинно-следственную связь заболеваний обитателей деревни с загрязнением места проживания, а люди продолжают болеть. Они даже не могут обратиться в суд без соответствующего заключения с иском о возмещении ущерба, причиненного здоровью, Горьковской железной дорогой. Ни одно ведомство Чувашской Республики не взяло на себя смелость объяснить жителям деревни, что проживать на месте аварии небезопасно. Только одной семье из этого селения удалось обзавестись всеми нужными справками, дабы обратиться в суд. Дело в том, что дом семьи Окиных ближе всего оказался к месту аварии, ко всему прочему семья оказалась многодетной. И Шумерлинский районный суд с участием помощника Чебоксарского межрайонного природоохранного прокурора Александра Леонтьева рассмотрел иск в интересах Натальи Окиной и ее детей – Ирины, Елены и Светланы – к Горьковской железной дороге о компенсации морального вреда. Суду были представлены амбулаторная карта и карта стационарного больного Окиной Натальи Игоревны, которая длительное время находилась на лечении в Шумерлинской больнице. Врач-эксперт Иван Миронец подтвердил диагноз: острое отравление фенолом.

Но представляющие Горьковскую железную дорогу на основании доверенностей, некие В. Пчелкин и В. Федоров, иск не признали. Более того, в суде оба эти представителя доказывали, что нет никаких документов о причинении вредоносного воздействия на окружающую среду поселка Мыслец и разъезд Мыслец. Но в материалах дела нашлась справка, составленная главным врачом Центра санэпиднадзора Муромского отделения Горьковской железной дороги, о санитарно-гигиенической обстановке на разъезде Мыслец. Эта справка устанавливает глубину зоны заражения в 2 км 400 м (а от места аварии до ближайшего дома всего-то 350 м). Далее в справке указано, что в самой деревне Мыслец содержание фенола в воздухе превышало ПДК почти в 8 раз. Установлено также эквивалентное количество фенола в первичном облаке – 0,690 тонны. Смертельной же дозой для человека при пероральном попадании является один грамм. Таким образом, Шумерлинский районный суд признал, что “по вине работников Горьковской железной дороги было нарушено право жителей деревни Мыслец на благоприятную окружающую среду, которое предусмотрено ст. 42 Конституции РФ. Ст. 151 Гражданского кодекса РФ предусматривает возможность компенсации морального вреда (физических и нравственных страданий) действиями, нарушающими личные неимущественные права гражданина. Оценивая степень понесенных истцами нравственных страданий, уровень опасности ситуации, возникшей по вине ответчика, материальное положение сторон, суд объем компенсации морального вреда определил в 10 тысяч рублей каждой из истиц...”.

Горьковская железная дорога выдавать компенсацию отказалась. Вообще железнодорожники старательно оттягивают и судебные процессы, и расследование причин крушения поезда. Наталья Окина вместе с тремя несовершеннолетними детьми вновь обивает пороги судов. Из суда она обычно едет к фельдшеру – показать своих девчонок. Хоть и обещали жителям деревни, что всех детей обязательно обследуют в Московской детской клинической больнице № 38, обещания так и остались обещаниями. Часть детей обследовали, а до остальных дело так и не дошло. Причина опять-таки одна: за обследование надо платить. Платить все министерства, ведомства отказываются. К слову, о “медицинских обследованиях”, проходящих в самой деревушке. Раз в полгода в деревню приезжают бригады врачей. В деревенской школе в одном из классов выносят все парты. Врачи усаживаются на стулья и в кабинет один за другим заходят местные жители всех возрастов. В руках у эскулапов – лишь перья и бумага. И это называется “обследование больных”. А меж тем есть даже заключение Московского научного центра экологической токсикации о том, что “жители деревни Мыслец подверглись воздействию многокомпонентной токсической смеси аварийных веществ”.

 

А ЯД И НЫНЕ ТАМ

 

До сих пор на месте аварии находится большое количество загрязненного фенолом грунта, в подземных наблюдательных скважинах он обнаруживается в сотнях и тысячах миллиграмм в одном литре. В пробах питьевой воды из колодцев деревни периодически обнаруживаются и нефтепродукты (в среднем 2–3 ПДК). Поэтому водопроводные сети в деревне больше не прокладывают – это решение принято на поселковом сходе граждан. Зачем водопроводные сети, если в воде до сих пор находится столько дряни?

Некоторые семьи уже покинули деревню. Одни уехали к родственникам, другие подались “на авось” в город... Но многодетная семья Натальи Окиной с места сняться не может. Ей просто некуда ехать, да и на руках трое детей. Денег хватает в доме только на продукты и кое-какую одежонку. Все ее походы по судебным инстанциям так пока ничем и не закончились. Но представители Горьковской железной дороги, встретив ее в тесном коридорчике, посоветовали “не рыпаться” – мол, все равно ничего не докажешь. За такую “услугу” пообещали выдать ей и всем детям по 500 рублей на аптеку и врачей...

Наталья Окина собирается бороться дальше и за себя, и за своих детей, и за всех обитателей деревни. Хотя даже она понимает: ее деревня – не жилец на этом свете. Давно пора вывезти отсюда все семьи, детей, коз и коров. Сколько же можно щи с фенолом и нефтепродуктами хлебать?

А что касается Волги, то теперь понятно, откуда и в ее водах фенол присутствует. Сотрудники Чувашохотрыбловсоюза все недоумевают: чего это рыба в водоемах плохо приживается? Они каждый год выращивают и выпускают в водохранилища и реки республики сотни тысяч личинок леща, щуки и плотвы, а рыба отчего-то гибнет.

Отчего же она гибнет? На этот вопрос сегодня уже может ответить даже самый маленький житель деревни Мыслец – трехлетний Коля Корнилов: “Это фенол испачкал речку...”»^[101][36]

 

Данное расследование интересно прежде всего тем, что посвящено одному из типичных видов экологических преступлений техногенного плана, причины которых связаны в огромной мере с изменением основ хозяйствования в стране, с развалом СССР и переходом к рыночным отношениям. Огромные масштабы индустриализации, гигантомания, порожденные стремлением обеспечить плановое функционирование единого народного хозяйства на огромных по размеру территориях, привели к созданию бессчетного количества объектов, обслуживание которых требовало колоссальных затрат. Такие затраты были в известной мере возможны, пока существовал Советский Союз, хотя и в те времена тоже случались техногенные катастрофы. Но их было немного. Сейчас, когда оборудование на подавляющем большинстве объектов крайне изношено и в то же время нет тех возможностей его обновления, какие были раньше, избежать аварий и катастроф очень трудно. И, тем не менее, смириться с тем, что в результате их гибнут или оказываются на грани гибели ни в чем не повинные люди, нельзя. Именно поэтому освещение «экологических ударов» по населению, выявление конкретных причин происходящего – важнейшая задача журналистов-расследователей.

В этом плане данное расследование очень ценно. Интересно оно и в другом отношении, а именно – как пример, показывающий, что освещение экологической тематики, расследования экологических ситуаций требует большого внимания, ответственности, хорошей профессиональной подготовки. Такие качества нужны не только для успешного поиска информации, но и умелой подачи ее читателю. Автор всегда должен ориентироваться, прежде всего, на уровень подготовки, готовности конкретной аудитории к восприятию информации, которую он ей предлагает. А поскольку разработка экологической темы часто сопряжена с использованием большого количества специальных терминов, показателей, то перед ним всегда встает вопрос о том, как их использовать. Стоит ли, скажем, объяснять в данной публикации, что определенная концентрация свинца в почве, например, может нанести вред здоровью человека, или не стоит? Ведь одно дело, когда материал предназначен для специализированной аудитории, и совсем другое, если его будет читать массовая (то есть менее подготовленная в конкретном вопросе).

Чтобы мобильно «переключаться» с одного уровня изложения материала на другой, журналисту-расследователю необходимо постоянно заниматься «экологическим ликбезом», самообразованием. Хотя и в этом случае ему не всегда удастся объяснить людям, скажем, то, почему обыкновенная электростанция на Волге так же опасна, как и АЭС. Часто именно технические тонкости, нюансы заключают в себе всю суть проблемы. Иногда спор возникает из-за разницы в терминологии. Вспомним хотя бы недавний скандал с принятием Думой закона о ввозе в Россию не то радиоактивных отходов, не то отработавшего ядерного топлива. Если журналист пишет об этом, он обязательно должен объяснять, что считается радиоактивными отходами, а что – отработавшим ядерным топливом. Причем объяснить надо так, чтобы это понял и рядовой читатель. Следует помнить о том, что некоторые экологические термины либо совершенно непонятны, либо имеют для него другой смысл. К примеру, слово «биоценоз», которое довольно часто употребляют ученые-экологи, вряд ли массовый читатель понимает правильно, то есть как «сообщество живых организмов».

Если взглянуть с точки зрения подобных требований к уровню доступности для массовой аудитории на приведенную публикацию, можно увидеть, что автор, очевидно, хорошо владеющий специальной терминологией, к сожалению, не расшифровал ее для тех читателей, которые могут не знать, что такое «гепатиколез», «фенол», «хроническая интоксикация» и т.д. Поэтому им трудно разобраться в сути публикации.

А ведь избежать подобного последствия вполне возможно. С этой целью журналисту неплохо было бы взять на вооружение для перевода с научного на обычный язык некоторые известные приемы. Можно, например, использовать формальные виды определений, которые всегда можно найти в словарях. Порой давать и неформальные («ветер есть движущийся воздух») – это наиболее краткий и простой способ что-либо объяснить. Можно также обратиться и к так называемым развернутым определениям. Например, о новом взрывчатом веществе можно сказать: «Дело в том, что обычный тротил уже не устраивал наших военных, и в засекреченных НИИ изобрели более мощные смеси. Чтобы в мелкие кусочки разлетались железобетонные стены дотов и бункеров, разрывало на части вражеские авианосцы, корежило танки. Что уж тут говорить про слабую человечью плоть – она должна была просто превращаться в молекулы». (В. Терешкин. Указ, соч.)

Практически ни одно расследование на экологическую тему не обходится без цифр, которые считаются неопровержимым свидетельством достоверности чего-либо. Но не каждый читатель способен с ходу осознать их значение, соотнести друг с другом. Поэтому когда журналист вводит цифру в текст, он должен позаботиться о ее «звучании». На этот счет существует много приемов научной популяризации: сравнение сложных явлений с простыми, а новых – с привычными, понятными и т.п. Одна группа приемов основывается на математических методиках – подсчете, вычислении процентов и средних величин, округлении числовых значений, сопоставлении. Другая реализует традиционные приемы риторики. Это – обращение к читателю, акцентировка цифровых значений в авторском комментарии. Лучше всего цифры давать в сравнении. Причем сравнивать надо со знакомыми мерками, например, стопкой монет, зернышком пшеницы, футбольным мячом и т.д.

В этом отношении в публикации «Крушение на разъезде» цифры использованы недостаточно умело. Многие из них, например о величине загрязнения почвы и воды, даются сами по себе, без сравнения. Возникает вопрос: о чем говорят цифры? Означают ли они угрозу для людей, или нет? Непонятно. А ведь все прояснилось бы, назови автор в каждом случае допустимые нормы (безвредные для человека) присутствия упомянутого вещества в воде или почве.

Известно, что обычно плотность населения рассчитывается из числа жителей на квадратный километр. А то, что Чувашия поделена на 21 административный район, ни о чем не говорит. Вот если бы автор сравнил Чувашию с Японией, о густонаселенности которой ходят легенды, тогда стало бы ясно, действительно ли чуваши живут в тесноте. Кроме того, об уровне экологической нагрузки обычно судят не по плотности населения, а по количеству промышленных предприятий или, скажем, уровню ПДК в местной речке. Плотность населения – это, скорее, вторичный признак.

в начало главы << >> в начало