Разоблачать глупость и зло
Взяться за расследование обстоятельств функционирования каторги на Сахалине Антона Павловича Чехова заставила уверенность в том, что «колония была основана на острове неисследованном». Она возникла у него после знакомства с множеством свидетельств, рассказов о жизни ссыльных на Сахалине. И усилилась, когда писатель приступил к основательному изучению всего, что было к тому времени написано об этой колонии. Подробное знакомство с «газетной литературой»о Сахалине, как говорил Чехов, привело его к выводу, что статьи писались или теми, кто никогда не бывал на Сахалине и ничего не смыслил в деле, или же людьми, которые наживали на «сахалинском вопросе» капитал. В результате представленные ими сведения в большинстве своем были случайнымиили неверными, специально искаженными. А поскольку речь шла о жизни не только ссыльнокаторжных, но и их семей, то «освободить взор» на проблему от шелухи случайных впечатлений Антон Павлович стал считать важнейшим для себя делом.
Решить эту задачу, не побывав на острове, он не мог. Но предварительно, при подготовке к путешествию, Чехов изучил историю колонизации Сахалина, познакомился с работами исследователей и путешественников (Пржевальского, Невельского, Бошняка, Крузенштерна, Лаперуза и др.). Затем, 21 апреля 1890 года, он отправился из Москвы через всю Сибирь на этот далекий остров.
Объездив Сахалин вдоль и поперек, А.П. Чехов на каждом шагу встречался с некомпетентностью чиновников, которые «попадали в колонию прямо со школьной скамьи». Выяснилось, что они:
«...не находят нужным исследовать новое место, даже когда уже заселяют его. Посылают на новое место 50–100 хозяев, затем ежегодно прибавляют десятки новых, амежду тем никому не известно, на какое количество людей хватит там удобной земли, и вот причина, почему обыкновенно вскорости после заселения начинают уже обнаруживаться теснота, излишек людей»[28][27].
Прибыв в Александровский пост и как корреспондент «Нового времени» получив от генерал-губернатора А.Н. Корфа разрешение бывать где угодно и у кого угодно, А.П. Чехов, чтобы познакомиться поближе с жизнью большинства ссыльных, решил использовать такой метод получения информации, как перепись населения.Прием очень удачный. С его помощью Чехов смог получить огромное количество сведений. Оказалось, например, что:
«Тюрьма – антагонист колонии, и интересы их противоположны. Жизнь в общих камерах порабощает и с течением времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье, старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму, тем больше причин опасаться, что из него выйдет не деятельный член колонии, а лишь бремя для нее. И потому-то колонизационная практика потребовала прежде всего сокращения сроков тюремного заключения и принудительных работ»[29][28].
Но оказалось также, что, прежде чем стать членом сельскохозяйственной колонии, ссыльный терпит много лишений, и так как построить избу на Сахалине – невыносимо тяжелый труд, поселенцы несут более суровое наказание, чем каторжные:
«На новое место, обыкновенно болотистое и покрытое лесом, поселенец является, имея с собой только плотничий топор, пилу и лопату. Он рубит лес, корчует, роет канавы, чтобы осушить место, и все время, пока идут эти подготовительные работы, живет под открытым небом, на сырой земле. Прелести сахалинского климата с его пасмурностью, почти ежедневными дождями и низкою температурой нигде не чувствуются так резко, как на этих работах, когда человек в продолжение нескольких недель ни на одну минуту не может отделаться от чувства пронизывающей сырости и озноба»[30][29].
Более того, выяснилось, что поселенцам, как активным членам сельскохозяйственной колонии, было отказано в пособии от казны. Так и рождались такие Богом забытые поселения, как Красный Яр в Аркайской долине. А.П. Чехов пишет:
«Я не знаю, кто выбирал место для Красного Яра, но по всему видно, что это возложено было на людей некомпетентных, никогда не бывавших в деревне, а главное, меньше всего думавших о сельскохозяйственной колонии. Тут даже порядочной воды нет. Когда я спросил, откуда берут воду для питья, то мне указали на канаву. Все избы здесь на одинаковый фасон, двухоконные, строятся из плохого и сырого леса, с единственным расчетом – отбыть как-нибудь поселенческий срок и уехать на материк»[31][30].
Безусловно, как медика Чехова прежде всего волновали санитарные условия жизни ссыльных. Он видел унылые, холодные, грязные избы (где из мебели были только стулья, реже – стол) и тюрьмы с общими камерами. Таково описание Дуйской тюрьмы:
«Стены и полы одинаково грязны и до такой степени потемнели уже от времени и сырости, что едва ли станут чище, если их помыть. По данным медицинского отчета за 1889 г., на каждого арестанта приходится воздуха 1,12 куб. саж. Если летом, при открытых окнах и дверях, пахнет помоями и отхожим местом, то, воображаю, какой ад бывает здесь зимою, когда внутри тюрьмы по утрам находят иней и сосульки»[32][31].
Однако благоприятные для ссыльных условия Чехов все же нашел – в богатом селе Рыковском. Уверенный в личной ответственности каждого человека (и потому – в необходимой компетентности), Антон Павлович так объясняет опрятность Рыковской тюрьмы:
«Оттого, что для работ внутри тюрьмы в качестве заведующих, распорядителей и проч. привлечены привилегированные ссыльные, которые отвечают за качество и количество арестантской пищи, я думаю, стали невозможны такие безобразные явления, как вонючие щи или хлеб с глиной»[33][32].
Перепись далаЧехову впечатлений и наблюдений относительно разных сторон жизни на острове на 23 главы книги. Кроме данных переписи он постоянно использует цифры из приказов и отчетов:
«К 1 января 1890 г. во всех трех сахалинских округах состояло каторжных обоего пола 5905. Из них осужденных на сроки до 8 лет было 2124 (36%), от 8 до 12 – 1567 (26,5%), от 12 до 15 – 747 (12,7%), от 15 до 20 – 731 (12,3%), бессрочных 386 (6,5%) и рецидивистов, осужденных на сроки от 20 до 50 лет, – 175 (3%). Краткосрочные, осужденные на сроки до 12 лет, составляют 62,5%, то есть немного больше половины всего числа»[34][33].
Несмотря на проведенные им исследования, писатель не был удовлетворен своей работой. Он считал, что многое не сделано; работу, произведенную в три месяца одним человеком, в сущности нельзя назвать переписью, которая и стала необходимой из-за отсутствия более серьезных данных в литературе и в сахалинских канцеляриях.
Стараясь быть как можно более точным, Чехов сожалел, что порой волей-неволей приходится строить свои умозаключения лишь на одних намеках и догадках.Тем не менее непроверенными свои выводы писатель не оставлял и старался их уточнить разными способами.
В ходе расследования жизни каторжан А.П. Чехову очень пригодилось его медицинское образование. Как бывшему врачу, ему были особенно заметны все несуразности, изъяны медицинского обслуживания каторжан, переселенцев. Плохая работа медперсонала, его профессиональная слабость были, в числе других, важными причинами, приводившими к высокой смертности и болезненности населения острова.
«В 1889 г. по всем трем округам было показано слабосильных и неспособных к работе каторжных обоего пола 632, что составляло 10,6% всего числа. Таким образом, один слабосильный и неспособный приходится на 10 человек. Что касается способного к работе населения, то и оно не производит впечатления вполне здорового. Среди ссыльных мужчин вы не встретите хорошо упитанных, полных и краснощеких; даже ничего не делающие поселенцы тощи и бледны. Летом 1889 г. из 131 каторжных, работавших в Тарайке на дороге, было 37 больных, а остальные явились к приехавшему начальнику острова “в самом ужасном виде: ободранные, многие без рубах, искусанные москитами, исцарапанные сучьями деревьев, но никто не жаловался” (приказ 1889 г., № 318)»[35][34].
Свои личные наблюденияА.П. Чехов дополнял даннымииз медицинских отчетов, больничных «Правдивых книг»,но поскольку последние, по его замечанию, велись крайне неряшливо, то писатель обращался также к церковным метрическим книгам, выписывая из них причины смерти за последние десять лет. При этом он установил, что эти причины почти всякий раз регистрировались по запискам врачей и фельдшеров, составленных порой из сплошных домыслов.
Чехов досконально описывает все виды болезней, распространенных на острове, перечисляет количество переболевших и умерших от них, рассказывает о сложившихся порядках при лечении больных. Например, он устанавливает, что с нервными болезнями ссыльные обращаются в лазареты нечасто. Лечение проходили только те нервные больные, которых привозили или приводили. Для нездоровых психически на Сахалине отдельного помещения не было, они размещались вместе с сифилитиками, от которых нередко заражались. Другие, живя на воле, работали наравне со здоровыми, сожительствовали, убегали, были судимы. Чехов лично встречал в постах и селениях немало сумасшедших.
«При мне, – пишет Антон Павлович, – однажды во Владимировке некий Ветряков, отбывший пять лет каторги, с тупым, идиотским выражением подошел к смотрителю поселений, г. Я., и по-приятельски протянул ему руку. “Как ты со мной здороваешься?” – удивился г. Я. Оказалось, что Ветряков пришел попросить, нельзя ли ему получить из казны плотничий топор. “Построю себе шалаш, потом буду избу рубить”, — сказал он. Этот давно уже признанный сумасшедший был на испытании у врача, параноик. Я спросил, как зовут его отца. Он ответил: “Не знаю”. И все-таки ему выдали топор»[36][35].
По мнению писателя, некоторые приезжали на остров уже больными и в болезненном состоянии совершали какие-то преступления. Другие заболевали на острове, где каждый день и час было достаточно причин, чтобы человеку с расшатанными нервами сойти с ума.
Чехов не только изучал жизнь острова, но и лечил больных. Вот как он описывает один свой день, проведенный в приемной:
«В приемной, у входной двери стоит надзиратель с револьвером, снуют какие-то мужики, бабы. Эта странная обстановка смущает больных, и, я думаю, ни один сифилитик и ни одна женщина не решится говорить о своей болезни в присутствии этого надзирателя с револьвером и мужиков. Больных немного... Приводят мальчика с нарывом на шее. Надо разрезать. Я прошу скальпель. Фельдшер и два мужика срываются с места и убегают куда-то, немного погодя возвращаются и подают мне скальпель. Инструмент оказывается тупым, но мне говорят, что это не может быть, так как слесарь недавно точил его...»[37][36].
Как видим, А.П. Чехов в данном случае использует метод получения информации, который современные журналисты-расследователи называют «включенным наблюдением».Таким образом он органично дополнил пути расследования условий жизни поселенцев. В результате были получены данные, которые прояснили самые важные, затемненные ранее, стороны этой жизни и помогли писателю решить поставленную им перед собой задачу – создать книгу «Остров Сахалин», дающую современному журналисту-расследователю прекрасные образцы «вскрытия» зловещих «нарывов» на теле российского общества.
в начало главы << >> в начало
«Все было строгой, проверенной правдой...»
Одной из наиболее выдающихся личностей в русской журналистике конца XIX – начала XX века является Владимир Алексеевич Гиляровский. Он же – самый яркий журналист-расследователь этого периода. Гиляровский родился в 1853 году в Вологодской губернии, долго скитался по России в поисках лучшей доли. Был актером, табунщиком, бурлаком, спортсменом, бытописателем Москвы, лазутчиком на русско-турецкой войне, где получил за храбрость Георгиевский крест. Зимой 1881 года в составе труппы актеров приехал на заработки в Москву, где издатель «Московского листка» Н.И. Пастухов предложил ему написать для газеты несколько театральных анекдотов. А после этого пригласил на работу в отдел криминальной хроники и происшествий.
Работает Гиляровский очень оперативно благодаря широкой «агентурной сети». С первых шагов журналистской деятельности он посвящает себя изучению быта города и главным образом его трущоб. Своим обаянием и знанием жизни простых людей, сочувствием к ним молодой тогда журналист сумел завести знакомых среди извозчиков, дворников, лакеев, бродяг Хитрова рынка, то есть всех тех, кому чаще всего и доводилось быть свидетелями происшествий, кто был в курсе предшествовавших событий и слухов, мог сообщить много дополнительных сведений. Таким образом, у него везде были «свои люди». В первые годы своей работы в газете Гиляровский исходил пешком всю Москву и некоторые пригороды, хорошо ориентировался в городе. И вскоре стал не только «королем репортеров», но и первоклассным фельетонистом, мастером очерка, автором множества выразительных рассказов о жизни низов русского общества.
В 1883 году он перешел из «Московского листка» в «Русские ведомости». С 1901 по 1913 год Гиляровский сотрудничал с газетой «Русское слово» И.Д. Сытина. Но везде продолжал писать о происшествиях, преступлениях и т.п. После революции Владимир Алексеевич активно выступал в «Известиях», «Литературной газете», «Комсомольской правде», «Вечерней Москве», «Огоньке», «Крокодиле», «Красной ниве», других изданиях.
Гиляровский бесконечно любил журналистику и гордился тем, что никогда ни одно его сообщение не было опровергнуто, поскольку, по его словам, все было строгой, проверенной правдой. Это относится и к бесчисленным расследовательским публикациям. А расследовал он множество событий и фактов самого разного плана. Там, где надо было раскрыть тайну, выяснить неявное, – туда и направлял свой острый взор Владимир Алексеевич.
Об оперативности Гиляровского ходили легенды. Вот пример. Во время обеда в доме управляющего Московско-Курской железной дороги, куда был приглашен и журналист, курьер принес трагическое известие: возле деревни Кукуевка сошел с рельсов московский почтовый поезд. Управляющий тут же поспешил на вокзал, где уже собиралась комиссия для отбытия к месту катастрофы. Но еще раньше, чем чиновник, из дома выскочил Гиляровский, и знакомый извозчик в один миг домчал его на вокзал. Там в суматохе он залез в поезд для начальства и спрятался в туалете.
Под утро поезд был на месте катастрофы. Гиляровский, опять же незаметно, выбрался наружу, осмотрел место трагедии и с соседней станции отправил первую, предварительную телеграмму в редакцию. Таким образом, «Московский листок» стал первой и единственной газетой в городе, которая рассказала в этот день о катастрофе. И еще в течение двух дней ни один другой журналист не смог добраться до места крушения – к разбившемуся поезду никого не допускали. А Гиляровский к тому времени отправил уже немало телеграфных сообщений, описывая перевернувшийся поезд, ход расследования, решения начальства и даже показания очевидцев, жителей Кукуевки: хотя катастрофа произошла в лесу, им тоже было что сказать репортеру.
Позже сам Гиляровский отзывался о своей удивительной оперативностипросто: «Мне повезло – я там встретил знакомого». В квартире «дяди Гиляя», как его прозвали друзья и «трущобные люди», была специальная комната,назначение которой состояло в том, чтобы в ней принимать обитателей трущоб.Гиляровский называл их «мои корреспонденты» потому, что информация этих людей всегда была правдивой.
Прибыв на задание, репортер в первую очередь выяснял возможность оперативной связи с редакцией: искал почту или станцию с телефоном. Затем внимательно осматривал местность, выявлял очевидцев. А расположить к себе нужного человека он умел. В этом ему помогали незаурядная выдержка и знание психологии людей. Вот одно из свидетельств, которых достаточно много в книгах «Трущобные люди», «Москва и москвичи»:
«Мы шли. Нас остановил мрачный оборванец и протянул руку за подаянием. Глеб Иванович (Успенский) полез в карман, но я задержал его руку и, вынув рублевую бумажку, сказал хитрованцу:
– Мелочи нет, ступай в лавочку, купи за пятак папирос, принеси сдачу, и я тебе дам на ночлег.
– Сейчас сбегаю! – буркнул человек, зашлепал опорками по лужам по направлению к одной из лавок, шагах в пятидесяти от нас, и исчез в тумане.
– Смотри, сюда неси папиросы, мы здесь подождем! – крикнул я ему вслед.
– Ладно, – послышалось из тумана. Глеб Иванович стоял и хохотал:
– Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Так он и принес сдачу. Да еще папирос! Ха-ха-ха!
Но не успел он еще как следует нахохотаться, как зашлепали по лужам шаги и мой посланный, задыхаясь, вырос перед нами и открыл громадную черную руку, на которой лежали папиросы, медь и сверкало серебро.
– Девяносто сдачи. Пятак себе взял. Вот и “Заря”, десяток.
– Нет, постой, что же это? Ты принес? – спросил Глеб Иванович.
– А как же не принести? Что я, сбегу, что ли, с чужими-то деньгами. Нешто я... – уверенно выговорил оборванец... – нешто я украду, коли поверили?»[38][37]
Помогали Гиляровскому и такие качества, как выдержка и актерское мастерство, которыми, как говорится, Бог его не обидел. Они пригодились, например, когда он расследовал дело о пожаре, который вспыхнул в конце мая 1882 года в Орехово-Зуеве, на фабрике братьев Морозовых. Журналист долго ходил по московским и местным начальникам, уговаривал докторов в госпитале, куда поместили обожженных людей, поделиться информацией о причинах трагедии, но ничего не помогало. Он понял, что дело с пожаром было явно нечисто. Еще бы – сгорело трехэтажное общежитие для рабочих и их семей, погибло более 100 человек, среди них немало детей, некоторые прыгали в окна и разбивались, потому что железные лестницы были объяты пламенем. Многое в этой трагедии было непонятно. Власти запретили распространять любую информацию о ней, явно пытаясь замять дело.
В конце концов, совершенно случайно Гиляровский попросил закурить на улице у местного полицейского, разговорился с ним. А когда понял, что тот принял журналиста за начальника из следственной комиссии, «подыграл» ему. И полицейский запросто рассказал обо всех найденных уликах, которые свидетельствовали о намеренном поджоге, совершенном, чтобы не ремонтировать ветхое здание и скрыть доходы его хозяев. Все эти сведения Гиляровский сообщил своим читателям, скрыв имя незадачливого полицейского.
Наблюдая множество трагедий, оказываясь на месте преступления часто даже раньше полицейских, журналист не пытался найти и поймать виновного или обвинить кого-либо со страниц газеты. Он просто и правдиво описывал происшедшее, и приводимые им факты говорили сами за себя.
Таким образом, например, появился его очерк «По следам Гоголя». В.А. Гиляровский подготовил его к печати в марте 1934 года. Но материал для него был собран намного раньше – в его поездках на Украину в конце XIX – начале XX века, когда шла подготовка к 100-летию со дня рождения Н.В. Гоголя. К этому времени биографы писателя еще не знали точной даты и места его рождения. И Гиляровский, очень любивший творчество Гоголя, решил выяснить, как все обстояло на самом деле.
В январе 1899 года он отправился на Украину и, найдя в селе Большие Сорочинцы метрическую книгу за 1809 год, уточнил дату и место рождения Николая Васильевича. Описание этой поездки он поместил в «Русской мысли» за февраль 1900 года, а осенью того же года еще дважды съездил на Украину. На этот раз цель состояла в том, чтобы повидать оставшихся в живых современников Гоголя, записать сведения, которые они могли ему сообщить. В 1902 году Гиляровский напечатал статью «В Гоголевщине» в «Русской мысли», перепечатки из нее вышли во всех газетах.
Эта публикация не похожа на привычные для журналиста криминальные расследования. Казалось бы, не так уж трудно определить дату и место рождения человека. Но не разузнай тогда этого Гиляровский, и важные исторические факты были бы потеряны навсегда. Он же сделал свое дело вовремя, хотя это и стоило ему немалых хлопот. В своем расследовании Гиляровский приводит и много других интересных фактов, связанных с творчеством великого писателя, что не менее важно для истории. Например, выяснил, как у Гоголя появилась идея «Мертвых душ». Литературоведы полагают, что ее писателю подсказал А.С. Пушкин. Так считалось и во времена Гиляровского. Но в ходе расследования он услышал от одной жительницы Сорочинцев, где, как установил Владимир Алеексеевич, родился и бывал Гоголь, такую версию:
«У Пивинских (помещиков. – А.Т.) было двести десятин земли и душ тридцать крестьян, и детей пятеро. Богато жить нельзя, и существовали Пивинские винокурней. Тогда у многих помещиков были свои винокурни, акцизов никаких не было. Вдруг, это еще до меня было, начали разъезжать чиновники и собирать сведения о всех, у кого есть винокурни. Пошел разговор о том, что у кого нет пятидесяти душ крестьян, тот не имеет права курить вино. Задумались тогда мелкопоместные – хоть погибай без винокурни.
А Харлампий Петрович Пивинский хлопнул себя по лбу да сказал:
– Эге! Не додумались!
И поехал он в Полтаву, да и внес за своих умерших крестьян оброк, будто за живых... А так как своих, да и с мертвыми, далеко до пятидесяти не хватало, то набрал он в бричку горилки, да и поехал по соседям и накупил у них за эту горилку мертвых душ, записал их себе и, сделавшись по бумагам владельцем пятидесяти душ, до самой смерти курил вино и дал этим тему Гоголю, который бывал в Федунках, да, кроме того, и вся Миргородчина знала про мертвые души Пивинского...»[39][38]
Но это, к сожалению, только версия, которую не мог доказать и сам Гиляровский. По этому поводу он замечал, что у него есть предположение: может быть, это Гоголь в беседе с Пушкиным рассказал ему под свежим впечатлением происшествие с Пивинским, и тот ему посоветовал воспользоваться этим материалом. Точно же решить, откуда тема, Гиляровский полагал, должны более сведущие люди. Своим же делом он считал собрать о Гоголе те сведения, какие еще хранились в документах и памяти людей, поскольку без его поездок на Украину могли бесследно исчезнуть ценные свидетельства земляков Н.В. Гоголя. Данная публикация интересна и поучительна для современного журналиста-расследователя не только открытиями, сделанными Гиляровским, но и самим изложением материала. Шаг за шагом описывая расследование, он показывает места, которые посещает, людей, с которыми общается, все свои действия. Это делает текст особенно интересным для чтения. После Гоголя и жителей Гоголевщины, как журналист называет эти края, он – тоже главное действующее лицо. Потому что не просто ведет читателя за собой, а вызывает сочувствие своим эмоциям (что редко можно встретить в современной журналистике):
«Понятен мой восторг, когда в конце 1898 года я смог поехать на Украину, чтобы повидать гоголевское окружение, а может быть, и современников, знавших его лично. По делам коннозаводства, которым я издавна увлекался, в январе 1899 года я приехал на Дубровский конный завод близ Миргорода и остановился у заведующего Ф.И. Измайлова, который, узнав о моих увлечениях Гоголем, предложил мне поехать в Миргород и Сорочинцы, дал лошадей и посоветовал, к кому там обратиться за интересующими меня сведениями... И чудесная дубровская тройка быстро, несмотря на занесенную снегом дорогу, домчала меня до Миргорода, до того самого Миргорода, где целиком, с натуры были списаны действующие лица “Ревизора”»[40][39].
Больше никакие объяснения не нужны для хотя бы сколько-нибудь читающего человека! Автор никогда не был в этих краях, но они ему хорошо знакомы. Этим журналист притягивает к себе читателя, заставляет его лучше понять информацию и поверить ей.
«Въехав в город, я направился в уездную земскую управу, к председателю С.И. Смагину, с которым еще давно познакомился у А.П. Чехова и не раз встречался в Москве. В управе я встретился с местным судебным следователем, старожилом Миргорода М.В. Домбровским, и тотчас же разговорились о Гоголе. Между прочим, М.В. Домбровский показал мне только что полученное им объявление об издании “Истории русской словесности”, составленной П.Н. Полевым, и обратил внимание на прекрасно исполненный рисунок с подписью: “Дом, где родился Гоголь, в сельце Васильевке”.
– Прекрасный рисунок, и дом очень похож, – сказал М.В. Домбровский, – только одно неверно, а именно: Гоголь в этом доме только жил, а родился он в Сорочинцах, в доме Трахимовского; домик этот цел и теперь и принадлежит становому приставу Ересько. Да не хотите ли проехаться в Сорочинцы? У меня, кстати, там есть дело; я васпознакомлю кой с кем из современников Гоголя. Итак, через час я к вашим услугам, а пока посмотрите Гоголевское училище»[41][40].
Все те люди, которых встречал Владимир Алексеевич во время своей поездки на Украину, прекрасно знали о цели его визита и всячески помогали собирать информацию (пример такого соучастия приведен только что). Гиляровский провел в тех краях достаточно много времени и очень подробно описал все, что не только разузнал, но и наблюдал в процессе расследования. Вот, например, как он описывает дом, где родился Гоголь:
«Флигель был обыкновенная, чисто побеленная мазанка с дверью посередине. Дверь вела в большую комнату с глинобитным полом, в правом углу которого стояла большая печка, а рядом с ней – дверь, ведущая в пристройку. Налево – дверь в комнатку, где когда-то доктор Трахимовский располагал пациентов и где родился Николай Васильевич Гоголь»[42][41].
Гиляровский хочет узнать мнения всех старожилов, современников Гоголя, которые могут помнить, где и когда он родился, чтобы получить наиболее достоверную информацию. К тому же берет журналист у своих собеседников и окружавших его людей интервью по разным вопросам, связанным с жизнью великого писателя. Это позволяет ему лучше узнать о том, что ему интересно, шире взглянуть на жизнь:
«М.В. Домбровский был аккуратен, и через два часа, сделав 24 версты по пустынной снежной степи, мы были в Сорочинцах и остановились перед хорошеньким одноэтажным домом, принадлежавшим О.3. Королевой, современнице Гоголя...
– А где родился Гоголь? – спрашиваю я.
– Здесь, в Сорочинцах, в доме Трахимовского, близ Преображенской церкви. Там его и окрестили. А Трахимовский был знаменитый на всю округу доктор, к нему много даже из других губерний больных съезжалось. При доме был у него флигелек для приезжих больных, где они останавливались. Вот в этом-то самом флигеле в две комнаты я много раз бывала, и Марья останавливалась да тут и разрешилась благополучно сынком. В этой же церкви его и крестили. Это мне и сама Марья Ивановна рассказывала, да и все знают.
– Не помните, не говорили вам, какого числа он родился?..»[43][42] и т.д.
Не удовлетворившись только устными заверениями, Гиляровский пробует найти документальные подтверждения сказанного. И документы находятся:
«Поблагодарив любезных хозяина и хозяйку за гостеприимство, мы направились к священнику Преображенской церкви отцу Севастиану Павловичу. Было совершенно темно, когда мы подошли к его дому. Отец Севастиан более десяти лет тому назад разыскал запись рождения Гоголя, прочел ее и опять положил книгу в архив, и с той поры, по его словам, книги никто не видал и не спрашивал.
– Кроме меня, знал об этом наш старый священник, отец Роман, но ему уже на девятый десяток, и он слаб: сегодня я его соборовал. Плох уж стал старичок, а еще помнит все!
Я обратился к священнику за разрешением посмотреть метрические книги за 1809 год, на что получил согласие, и мы отправились в церковь.
Священник открыл архивный шкаф и вынул старую, но хорошо сохранившуюся метрическую книгу о родившихся за 1809 год. И здесь, в середине книги, на правой странице, внизу, старинным твердым почерком было написано: “20 марта у помещика Василия Яновского родился сын Николай и окрещен 22 марта. Восприемником был... господин полковник Михаил Трахимовский... Молитвовал и крестил священнонаместник Иоанн Белопольский”. Отец Севастиан выдал мне по моей просьбе форменную, с церковной печатью, выпись из метрической книги»[44][43].
Итак, информация о месте и времени рождения Николая Васильевича Гоголя найдена и документально подтверждена. Выявлены другие интересные моменты из его жизни. Расследование можно считать оконченным. К такому выводу как бы сам собой, вслед за автором, приходит и читатель публикации В.А. Гиляровского.
Мыслям и делам великих русских писателей и журналистов, заложивших основы отечественной расследовательской журналистики, созвучны дела и мысли лучших современных представителей этого вида деятельности. Самим фактом своего существования российская расследовательская журналистика свидетельствует: предназначение средств массовой информации состоит в том, чтобы не только информировать аудиторию о новостях, но и своими силами, собственными и обязательно честными средствами отстаивать принципы справедливости и равенства перед законом, ставить барьер на пути коррупции, лжи, бессовестных махинаций.
в начало главы << >> в начало